Письмо братьям Пономаренко

               
 Здравствуйте, дорогие наши Саша и Валера. Пишет вам Лидия Игнатьевна  из Владивостока, подруга  ветерана войны гвардии ефрейтора, младшего санинструктора Феклы Захаровны    Ерошкиной.

         Причиной написания этого самого письма для меня послужила настоящая война, что происходит  между   ею и мной,  уже долгое время  из-за вашей постановки с вилками капусты.

         Фекла Захаровна признала в  вас  свою военную любовь. И ни чем ее не разубедишь, что это вы с братом держите в руках  капусту. Она говорит, что это точно тот политрук, с которым на фронте у нее была большая любовь. Только удивляется, что в телевизоре  вас двое, то есть два  политрука.

         -Может это его брат? –  говорит она  мне.

         -Да какой брат?! Это братья Пономаренко, артисты, - объясняю  я ей. Но она и слушать не желает.
      
         Вот я и пишу вам, чтобы вы ей  показали в  «Утренней почте»  свою постановку, где вы с капустой, и  объяснили Фекле Захаровне, что это не ее политрук, а вы. И что вас, действительно,  двое. А то она мне не верит, и собирается писать в «Жди меня», чтобы  отыскать  своего Ивана. Она   твердо уверена, что видела именно его  в телевизоре с капустой.


         Я коротенько напишу о Фекле Захаровне, чтобы  вы имели о ней представление. Сейчас  ей  86  лет. В   14-ть лет пошла  на фронт, так как ее детдом разбомбили, а родных у нее сроду не было. Приписала себе два года, и  попала  на курсы санинструкторов.

Фекла Захаровна человек добрый,  приветливый. Разговорчивая и гостеприимная хозяйка.  С ней мы   живем  в одном доме, на одной площадке, и    дружим, с тех  самых пор, как  поселилась здесь.  Она бодрая оптимистка, любит петь народные песни. Не жалуется ни на жизнь, ни на  правительство.  Любит смотреть телевизор и читать книжки. Особенно любит те, в которых пишут  про смешное.

       -Давай-ка подруга, - каждый раз при  нашей встрече говорит она. - Не выискивай у меня болячек, а сбегай-ка лучше в ларек, да принеси пивка. – ( Я на пять лет моложе ее).

      - Мы с тобой посидим за столом, и я тебе много чего интересного порассказываю из своей военной  жизни.

       И вот один из ее рассказов, который и послужил причиной написания  вам  этого самого письма.

       -Я сегодня  увидела своего политрука в телевизоре, - заявила она мне едва я переступила порог  ее квартиры. - Тебе известно, что я  была на фронте, - начала она  рассказ о своей любви. - Самого Жукова видела прямо вот так, как тебя. Подошел он ко мне и говорит: ты кто такая? А я не растерялась и отчеканила, как по- писаному: -  Гвардии ефрейтор младший санинструктор Фекла Ерошкина. А давай-ка, так прямо и говорит Жуков, Фекла Ерошкина сообрази-ка  нам горяченького кипяточку, а то я страсть, как озяб. Давай, говорит, садись со мною и попей чайку.

        Вытаскивает он из кармана вот такой кусотище сахару, - продолжает рассказывать она. - Маршал  завсегда его носил с собою. Сам, Жуков пил чай с блюдца. Вот так возьмет, бывало, под донышко растопыренными пальцами  и пьет.

        Так вот о политруке…

        Я долго молчала, но после того как увидела его в телевизоре, то  расскажу тебе о любви  между нами  с этим самым политруком, что приключилась,   дай Бог памяти во второй половине…, нет в первой. Или во второй? Нет, все же во-второй  половине войны. Так вот я тогда уже не бегала на позицию собирать раненых, за нас это делали санитары, мужики. Не смотри на меня так, и не удивляйся, что мужики были санитарами, - пояснила она, заметив мое удивление.

        Это были неполноценные мужики, ну не в том смысле, что не могли производить детей, а в смысле, что у кого пальца не было,  у кого два.     Кто кривой на один бок или хромой, но бегать могли. Вот такие были  санитары в нашем санбате.

       А мы, девчата, тогда… так, когда же все же это было? - снова стала она уточнять, в какую половину войны бегали на позицию неполноценные мужики, взамен  девушек-санинструкторов.

       -Неважно, в какую половину, рассказывай дальше о поразившей тебя любви, - напомнила я ей.

       -Так вот в то время я уже работала в госпитале. Правда, и госпиталем-то назвать его было трудно, это был обычный полевой медсанбат. Но  все равно это не то, что бегать по позициям.  Точно, это было во второй половине войны, - твердо заявила она. – Это было под Будапештом,  в густом лесу. Мы еще с девчатами ходили собирать там ягоды и угощали ими раненых. Помню, напали мы на поляну…

        -Давай про любовь, - напомнила я ей тему ее рассказа. - А то уведешь в такие дебри  под Будапештом, что и к ночи из них не выберешься.

        -Да… так вот про любовь. Привезли к нам в медсанбат раненого молоденького   парнишечку, ну в смысле солдатика. Как потом выяснилось, оказался он политруком. Грамотный был, жуть! Семилетку до войны окончил. Работал в колхозе избачем.  Это вроде нынешнего библиотекаря. Только в деревне эта самая библиотека была в избе, ну, в простой хате.  Я ведь сама из деревни, а здесь оказалась уже после войны.

         -Так как же твоя любовь?

         -Ууу… любовь у нас разгорелась такая, что Ваня, ну раненый избач, тогда-то  он  в медсанбате был политруком, хотел застрелиться, так меня любил.

         -И что застрелился? – поинтересовалась я.

         -Не смог. Побоялся военного трибунала. Ведь его за это могли судить военно-полевым судом. Но дело не в этом. Главное,  он сказал мне, что любит  меня, и  может запросто застрелиться от такой любви. Но я не разрешила ему стреляться. Мне было его жалко. Молодой ведь совсем  парнишечка. После этого подлеченный политрук уехал на фронт и сгинул.  Может, убило, а может, не перенес разлуки со мной, и где-то тихонько застрелился, чтоб никто не видел.

          -А ты что же, так о нем ничего и не узнала?

          -Нет, так и не узнала. Об одном жалею, что не разрешила ему поцеловать себя в щеку. Разрешила бы, может, и не застрелился.

          -А почему ты думаешь, что он застрелился?
 
          -А как же по-другому? Когда я его провожала из  палаты до машины, он, забираясь в кузов, где уже сидели другие бойцы, шепнул мне: не разрешила поцеловать – застрелюсь. Вот и застрелился. Вот это любовь! Не то, что сейчас показывают по телевизору. Никто, небось, из-за любви не стреляется, пока самого за что другое не пристрелят.  Но выходит, что  живым остался мой политрук. Я тебе говорю: это точно  был он в телевизоре с капустой. Только вот не пойму, почему  их оказалось двое.

            Я пыталась объяснить ей, что это вы, Саша и Валера с капустой, а не ее политрук. Но она сильно на меня обиделась, заявив, что я  будто считаю ее дурочкой. 


             Вот такая история  на основе рассказа о своей любви гвардии ефрейтором  Ерошкиной Феклой . Объясните ей, пожалуйста, что вас двое на самом деле, что вы  братья-артисты, а не ее политрук, который, как она заявила,  двоится у нее в глазах из-за неожиданности, что увидела его в телевизоре.

             С уважением Лидия Игнатьевна.

ПРИПИСКА: Если у вас будет время, напишите ей письмо  по адресу указанному на конверте.
         
            Письмо  мне отпечатала студентка-соседка на компьютере, а то говорит девчонка, что  я  нацарапала его неразборчиво. Спасибо ей.

           Хорошо если вы напишите ответ Фекле Захаровне тоже  печатными буквами, а то она не сможет прочесть ваше письмо.

                ................................