Голые стены, пустота сиротливых комнат, гулким эхом отдаются в мозгу. Неловко развернувшись, я локтем смахнул со стола фотографию в серебристой рамке, и она, жалобно всхлипнув, разлетелась на тысячу радостных осколков, дождем просыпавшихся на затоптанный паркет. Наклонился, стараясь дотянуться до изображения улыбающейся светловолосой женщины в пестрой вязаной кофте, но не удержал равновесия и упал лицом в какую-то липкую лужу. Открыв глаза, увидел над головой тот же закопченный потолок и понял, что все еще лежу. Осмотрелся по сторонам, потянулся и жадно схватил фотографию. Поднес к глазам, некоторое время рассматривал знакомые черты, и губы невольно растягивались в мечтательную улыбку... Внезапно тело свело судорогой, из горла вырвался дикий крик раненого зверя, и я начал в бешенстве рвать ни в чем не повинную картинку на мелкие кусочки, словно надеясь таким способом уничтожить мучительные воспоминания…
Сумерки темными, вязкими сгустками опускаются на затихший город. Тротуары, крыши домов, скамейки, покрыты, словно росой, прозрачными каплями воспоминаний. Небо приветливо улыбается, машет земле белыми ладошками облаков. Густые, почти осязаемые на ощупь, тени бесформенными кляксами распластались по земле. Мысли тяжело перекатываются, словно шары в боулинге, свиваются и развертываются, трепещут в застывшем, будто лимонное желе, воздухе, напоминая яркие опахала. Дорога тускло отсвечивает металлом, мягкая и податливая, как будто покрытая клеем. Каждый шаг дается с трудом, ноги увязают все глубже, вслед за башмаками тянутся длинные, застывающие на ветру, нити. Только что дорога вытягивалась узкой лентой до самого горизонта, и вдруг под ногами разверзлась, словно ощеренная хищная пасть, пропасть, и я остановился на самом краю, балансируя руками и изо всех сил пытаясь удержаться. Но мои ноги, погруженные в клейкую массу, сползали в провал, не оставляя мне надежды на спасение. Наконец, я потерял равновесие и начал плавно съезжать внутрь огромной ямы...
Подняться со стула удалось только с третьей попытки. Придерживаясь за стены, я медленно двинулся к единственному предмету мебели — антикварному комоду с изуродованным верхним ящиком… Не помню… Кажется, на днях я в сердцах разбил о него бутылку из-под виски, обнаружив, что она бессовестно и неприлично пуста. Один за другим выдвинул все ящики, но кроме мелкого мусора, в них не было ничего. Я мысленно застонал. Мутным взглядом обвел необозримые пространства квартиры. Как и следовало предполагать, уже не осталось ничего, что можно было бы продать или обменять на пищу… А ведь у меня во рту ничего не было со вчерашнего утра… Оставался один, последний шаг… Я оттягивал его, как мог, но, если избежать этого не удастся, так не все ли равно? Пока нет денег на выпивку и сохранился остаток сил, нужно идти, сделать это во что бы ни стало. Я нащупал в потайном кармане небольшой сверток с документами, и слабый лучик надежды согрел мою отчаявшуюся душу. Полиэтилен загадочно шелестел, знаменуя собой очередные перемены в жизни…
Ночь, поглотившая все звуки, подходила к концу. Нежной мелодией зазвучала зарождающаяся на самом краю горизонта заря. Со всех сторон на меня ринулась целая какофония звуков, запахов, красок просыпающегося мира. На востоке по-черепашьи медленно выползал медно-красный диск ленивого солнца. Множество лучей золотыми струнами заткали напоенный морозной свежестью хрупкий воздух, сделали его похожим на парчу. Острые пики далеких гор на горизонте, слегка присыпанные снежной пудрой, протыкали небо, выпуская из его недр упругие пенные струи, свивающиеся в спирали и принимающие вид аморфных, клубящихся радужных облаков. Куда ни посмотри, всюду разворачивались огромные папоротникообразные листья, раскрывались чудовищные яркие цветы с длинными тычинками. Они шевелились, как живые, тянулись ко мне, издавая хищные рыки и смачное чавканье, и довольное урчание... Я побежал, но жесткая, как канат, лиана обвилась вокруг ноги и, не в силах справиться с первозданной и необузданной силой бессознательной жизни, с разбегу свалился в кишащую насекомыми яму. С омерзением, доходящим до паники, ощутил прикосновение к телу упругих усиков, скольжение по коже хитиновых лапок, укусы хищных жвал… Теряя последние силы, я старался вырвать ногу из цепких объятий аппетитно причмокивающего растения, чувствуя, что постепенно вся поверхность тела начинает гореть от мелких укусов и царапин настойчивых членистоногих, в предвкушении обильного пиршества выделяющих едкие пищеварительные секреты...
Голова кружилась, земля танцевала под ногами, я шел по дороге словно по палубе парохода в шестибалльный шторм, сердце прыгало в груди, будто цепной пес, почуявший чужака. Я не столько видел, сколько чувствовал, как из каждого окна на меня пялились уродливые лица с пустыми провалами глаз, щерились беззубыми улыбками, грозили мне вслед кулаками в бессмысленной злобе. Я в изнеможении привалился к стене, кирпич отдавал накопленное за день тепло. Исходящий от стены жар расслаблял, успокаивал, и я прикрыл глаза… И пропустил момент, когда сзади тихо приблизились две неясные фигуры, и мощный удар сотряс мое тело, яркая молния расколола мозг, и мир погрузился в густую , скользкую темноту… Возвращение было болезненным и тягостным, ныла и взывала о помощи каждая клеточка, в голове тревожным набатом звенел колокол, окружающее проступало как сквозь туман. Я лежал у той же кирпичной стены, среди мусора и нечистот. Сил подняться не было, я не мог даже пошевелиться. В горле пересохло, воздух распирал грудную клетку, резал глотку тысячей острых лезвий, грудь и живот словно залили раскаленным свинцом, истерзанные мышцы разражались невероятной болью при каждом вдохе и выдохе. Я смиренно прикрыл глаза воспаленными веками, понимая, что помощи мне ждать неоткуда. Неожиданно вспомнив о случайно раздобытом сокровище, выпрошенном еще днем у одной сердобольной женщины, я невероятным усилием воли заставил себя дотянуться рукой до внутреннего кармана, и ощутил в нем лишь равнодушную пустоту. Громкий стон отчаяния вырвался из моей измученной груди, и мозг застлала черная пелена бессильного бешенства...
До самого горизонта расстилалась пустынная степь, серая, безжизненная и мрачная. Зато небо ожило огоньками грез и свитками фантазий. Одна за другой, чарующие картины, одна сладостнее другой, проступали на темном экране небосвода, маня в неизведанные дали... Но это длилось не долго. Скоро тяжелые тучи плотно затянули небо непроницаемым занавесом, который время от времени разрывали острые стрелы молний. И вдруг сверху посыпались вороха снежной пыли. Словно на глаза опустилась плотная белая завеса, печальный пейзаж пропал из виду, перед глазами заплясали легкие белые крупинки. Я начал рассматривать пролетающие мимо, собранные из мелких кристалликов, ажурные снежинки. Они сверкали множеством граней, отливали серебром… И они пели, сначала мелодия была хрустальной, но с каждой минутой к ней добавлялись все более низкие и тревожные нотки, так что в скором времени в воздухе стоял вой, лязг и грохот словно бы падающих на землю металлических чушек. Точнее, это были огромные колеса или шестеренки, они росли, становились все больше, пока не увеличились до размеров пятиэтажного дома, они катились по пятам, пытаясь раздавить меня своим гигантским весом. Они были повсюду, а с неба падали все новые и новые бездушные махины, несущие разрушение и смерть. Я стал задыхаться, споткнулся, упал, и почувствовал, как на меня начала наваливаться холодная, тяжелая и безжалостная масса. Как по рукам, ногам, туловищу, голове, заскользили, вдавливая в промерзшую землю, твердые, как камень, и такие же равнодушные металлические конструкции, построенные из множества нежных пушинок...
Первое, что достучалось до моего мозга после пробуждения, был удушающий смрад, он заслонил за собой мутную картину тягостной реальности, в которой я обнаружил себя. Это была смесь тяжелых и пронзительных запахов, что пробираясь в мое тело через нос, блуждали по закоулкам моего организма, разъедая мои внутренности и убивая жизненные силы. Зловоние разносилось отовсюду, от груды тряпья, на котором я лежал, от остатков какой-то снеди, лежащей на газете у изголовья, от воды, которой, несмотря на неодолимую жажду, я смог сделать не больше глотка. Вонь исходила от меня самого, от моей одежды, от волос, мое дыхание смердело до такой степени, что я не сумел справиться с позывами к рвоте и изверг содержимое желудка прямо на себя. Это отобрало у меня последние силы, перед мысленным взором поплыли темный бархат неба с редкими пуговками далеких звезд, раскачивающееся под порывами холодного ветра желтое пятно тусклого фонаря, волнующие гудки проезжающих автомобилей, мерный, успокаивающий стук колес проносящейся в темноте электрички, возбужденный говор и смех нарядной толпы, испуганный крик попавшего в капкан животного, шорох прибоя. Бесшумно заскользили мимо какие-то тени. Некоторые останавливались ненадолго, хватали меня за руки, за ноги, за полы одежды, тянули за собой. Я вяло отбивался, но они все тащили и тащили меня по асфальту, по земле, по мокрой от травы росе… Камни, стекла, гвозди, резали мою спину, вонзались в мышцы, проникали внутрь и током крови разносились по всем органам, разрезая и разрушая на своем пути живую плоть моего и без того истерзанного тела...
Я бежал по лесу, низкорослые кусты шиповника протягивали мне навстречу руки, цеплялись за одежду, не хотели отпускать. Но мне нужно было во что бы то ни стало выбраться из этого страшного места, где опасностью дышало все вокруг. Деревья с ощеренными пастями беззвучно смеялись, словно были уверены в том, что я обречен. Последний рывок, и я на свободе. Никогда так не радовался серому небу с редкими стаями облаков, торопливо спешащих по важным делам. Опускаясь пониже, они распадались на множество мелких темных точек, то собирающихся в единое целое, то веером разлетающихся в разные стороны. Наконец я понял, что это огромные птицы с толстыми крепкими клювами и железными когтями. Они резко пикировали с неба, стараясь поразить мое беззащитное тело. Птицы, обронившие перья, проносились над головой, стальными когтями разрывая плоть, терзая ослабевшее тело. Их перья, щедро смазанные ядом, плавно, даже лениво парили во взволнованном воздухе, чтобы, завидев меня, начать быстро кружиться и резко пикировать вниз, чтобы вонзиться в мою кожу, торопясь подарить мне свою дозу яда. Внезапно передо мной вырос частокол из огромных перьев, и вот уже, куда ни брось взор, меня окружали высокие, похожие на уплощенные деревья, растущие из земли перья, источающие крупные капли яда, медленно стекающего на землю и растворяющего все вокруг. Трава, земля, само пространство словно бы испарялись под напором подвижной, словно ртуть, и такой же отливающей серебром жидкости, струйки которой, как живые, медленно тянулись в моем направлении. Вот уже и почва у меня под ногами начала дымиться и исчезать, так что мне невольно пришлось отступать все дальше, пока я не оказался прижатым к высокой отвесной скале...
Я на кровати, но света недостаточно, чтобы рассмотреть, что меня окружает. Чувствую себя металлическим роботом, у которого заржавели конечности, так что он не может пошевелить ни рукой, ни ногой. От разных частей тела отходят трубки и провода, что-то пикает и слабо мерцает в темноте. Вдруг в комнату входит она, неторопливо садится на кушетку, улыбается широкой и невинной улыбкой, которую я всегда так любил. Она молчит, но мне не нужны слова. Я знаю все и без пустого сотрясения воздуха. Главное, чтобы она не уходила. Вот так сидела рядом, и улыбалась… Легкий плеск завораживает и успокаивает. Это река, она просачивается под двери, сначала медленно и осторожно, а потом все смелее. Вот уже в комнате воды по щиколотку, до колен, по пояс… Вода все прибывает, заполняет всю комнату, под ее напором открываются окна, и я чувствую, как нас понесло течение — прочь, далеко… Туда, где нет боли и страданий, где жизнь как волшебная сказка. Плыть приятно, не нужно прилагать никаких усилий. Поток нес нас сам собой. Я видел, как шевелились, словно водоросли, ее волосы... Но чем дальше мы плыли, тем увеличивалось расстояние между нами. Я по-прежнему был обездвижен и покорен движению стихии, она же плыла — спокойно, изящно, и лишь серебряные пузырьки из ее рта, превращающиеся в маленьких юрких рыбешек, время от времени уходили куда-то вверх, туда, где угадывалось ровное свечение солнца. Я изо всех сил пытался двигаться за нею, но чем больше шевелился, тем сильнее сгущался туман вокруг, тем быстрее она исчезала из виду, таяла, словно мираж в пустыне. И вот я снова один, и лишь огромные любопытные спруты окружают меня со всех сторон, подмигивая холодными глазами и протягивая ко мне свои длинные мягкие щупальца со множеством круглых присосок...
Я без сил упал на влажную, дышащую миазмами землю, и почувствовал нестерпимую боль: прямо сквозь меня начали прорастать настырные молодые ростки, ловко лавируя среди моих внутренностей… Хотел подняться, но они не отпускали, появлялись все новые, острые и прочные, для которых ничего не стоило проткнуть живое тело… Я лежал, не в состоянии пошевелиться, словно распятый живой стеной молодой, нежной поросли, и чувствовал, как ветер приносит и бросает на меня горстями песок. Он перетекает с возвышенностей во впадины моего тела, приятно щекоча кожу, а ветер добавляет все новые порции. Вот уже и мой рот, и нос, и глаза полны мелких крупинок, я потерял возможность видеть, слышать, дышать… Песок проникает внутрь моего тела, с током крови разносится по всем органам, мое тело становится тяжелым, неповоротливым, я уже не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, и оно, не в силах удержаться на поверхности, начинает проваливаться под землю, сначала медленно, потом все быстрее, и наконец, почва плотно смыкается у меня над головой. Я погружен в полное безветрие, тишину, темноту и пустоту. Чувствую, как меня окутывает небытие — нечто неосязаемое, невидимое, неслышимое, непредставимое. Оно кружит вокруг меня, как стервятник вокруг добычи, обволакивает душу покрывалом забвения и покоя. Я ничто и нахожусь нигде. Время остановило свой бесконечный бег. Меня нет. Ничего нет. Вакуум. Абсолютная пустота...
Я бреду наобум по зыбкому бездорожью. Мягкие сумерки нежно обнимают меня за плечи, убаюкивают стрекотом кузнечиков и журчанием ручейка, я вступаю в отверстие у подножия горы и проникаю в пещеру. Это длинный тоннель, дальний конец которого слабо светится, маня к себе. С трудом продвигаюсь по узкому пространству, гладкому и ровному, словно горлышко бутылки. Свет все ближе, и я понимаю, что это мягким золотом фосфоресцирует неописуемое существо. Мне совсем не страшно, ведь на его устах играет легкая улыбка, глаза светятся любовью и пониманием. В моей голове раздается не произнесенный вопрос: «Хочешь посмотреть на себя?» И тут же со скоростью молнии перед моим мысленным взором проносится вся жизнь, от сего момента и до самого рождения, такая, как она есть, без прикрас, и стыд глубоко потрясает мой разум. Но словно бы нежная рука гладит меня по голове — это ясное существо испускает из глаз флюиды любви — маленькие золотые звездочки — и мне становится легко и спокойно. «Ты готов отправиться в путь?» - беззвучно спрашивает меня существо, но я молчу. Мне нелегко ответить на этот вопрос, я понимаю, что нужно все тщательно взвесить. Прижимаю трясущиеся дряблые руки к седым волосам и снова вспоминаю все 28 лет своей бездарной жизни. И не нахожу ни одной причины, чтобы ответить «нет». И тогда со спокойной совестью я отвечаю «Готов!» и делаю шаг вперед... Чувствую, как серебряная струна натягивается до предела и с тихоньким «треньк» рвется... Я устремляюсь вверх, выше облаков, выше неба, за пределы реальности, а внизу безучастно лежит бездыханное, измученное жизнью, тело, так и не сумевшее найти гармонию с моей жаждущей любви, мятущейся душой...