Пионерский галстук

ПИОНЕРСКИЙ ГАЛСТУК
ИМХАТИ

Эмиль с полудня начал готовиться к предстоящему завтра вступлению в пионеры: вновь и вновь заученно повторяя слова пионерской клятвы, погладил серые форменные штаны и белую рубашку, а также купленный матерью в местном сельмаге красный галстук. В этот раз даже отказался от обычной помощи матери, коротко отпарировав: «Я сам!». И на самом деле он легко справился с пышущим жаром раскаленных углей в чреве утюгом: на брюках вывел стрелки, как говорят военные, что можно порезаться, на рубашке и галстуке - ни одной морщинки.
 
- Молодец, сынок, хорошая работа, - довольная его успехом подчеркнула Бика, обратив внимание на то, как Эмиль аккуратно вешает галстук поверх формы на спинку стула.
- Я старался, ведь пионер должен уметь и гладить, а завтра я им буду, - с серьезным голосом  произнес Эмиль.
- Ну, конечно, будешь, - тепло улыбнулась Бика, - ты хорошо учишься и общественную работу выполняешь не хуже других.
- Ма-ам, почему не хуже других? Вон наша Арина Ивановна говорит, что я ее выполняю лучше других, и потому класс выдвинул меня в пионеры в числе первых.
- Я знаю, мне она об этом тоже говорила, но ты-то сам не говори о своих успехах, лучше о них другие пусть скажут, а то получается, будто хвастаешься, - осторожно, чтобы не обидеть сына, промолвила Бика.
- Но я же не где-нибудь, а…, - не договорил Эмиль.
-  И дома не надо, ведь к этому привыкнуть можно, - сыронизировала Бика, легко растянув губы в улыбке.
- Но я лишь повторил слова нашей учительницы.
- Арина Ивановна или кто-то еще другой скажут - это одно дело, но когда сам… вообщем, я тебе свое мнение сказала.
- Спасибо, мама, я все понял, буду по-прежнему стараться хорошо учиться, выполнять твои поручения и…
- И при этом меньше якать, - хихикнул, прерывая его, Дэни, который до этого момента молча наблюдал за старшим братом, пристроившись у пышущей жаром печной духовки, где Бика готовила ужин.
- Это и тебя не меньше касается, братик, отмахнулся тот. - Помнишь, как всем нам прожужжал уши о своей первой пятерке по чтению? 
- Помню, мне было радостно, вот и жужжал, - рассмеялся Дэни, вызвав смех у матери и брата.
- Вот и мне тоже захотелось прожужжать, но, оказывается, к этому жужжанию можно привыкнуть и стать посмешищем, - продолжая смеяться, выпалил Эмиль.
«Молодчина, быстро ухватил суть моего замечания, выходит, взрослеет мой мальчик, - пронеслось в голове Бики. – И домашние дела у него спорятся: за скотиной приберет, в сенях подметет, да и Дэни увлекает за собой. А что касается собаки, то  братья сами не поедят, но Дозора накормят».

Между тем, Эмиль слегка намочил кусок кошмы и усиленно стал натирать бляху ученического ремня, чтобы придать ему изначальный блеск. При этом изредка бросал взгляды на стоящие у выхода потертые ботинки, доставшиеся ему в наследство от старшего брата, которому купили новые перед отъездом на учебу в Семипалатинск. Если не развалятся после очередного хозяина, перейдут к Дэни, так заведено родителями - от старшего к младшему до полной сноски. Поэтому к вещам в семье относятся бережно, чтобы продлить их век, а это сберегает рубль, который нужен для постройки нового дома. Старый с односкатной крышей, сложенный из самана на скорую руку, чтобы в сорок пятом выбраться из сырой землянки, уже обветшал и к тому же весной по щиколотки затапливается талыми водами, так как нет фундамента и дренированной основы под домом. В здешних краях по-другому нельзя, поскольку за зиму вокруг жилья северные ветры наметают двух-трех метровые сугробы, которые весной усиленно тают, так что никакие каналы-отводы не спасают от подтоплений. Порой доходит до того, что сельчанам за зиму приходится не раз и не два откапывать свои дома из-под сугробов. Поэтому здешние жители входные двери обязательно делают открывающимися вовнутрь, иначе из-за снега вовне их не открыть. По крайней мере, это будет сделать несравнимо сложнее, а так открыл дверь в сени и начинай свое откапывание. Сначала, конечно, снег из створа растапливается в больших кастрюлях для нужд хлева - скотину попоить (колодезной воды в такое время не принести), а затем один за другим вырезаются и уплотняются снежные ступеньки, поверх которых кладутся заранее заготовленные обрезки досок. Итак, до самого верха… в целом получается своеобразный лаз. Выбравшись наверх, все домочадцы от мала и до велика откапывают теперь уж сам дом по периметру, чтобы освободить стены от соседства со снегом. В результате такой работы вокруг дома образуется высоченный снежный бруствер. Те, кто первым закончил откапывание своего дома, идут помогать соседям. Таким образом, через два-три дня все дома Зенковки освобождаются из снежного плена. Сельское начальство к тому времени организует работу по расчистке старых дорог, где не так замело, и прокладку новых санных по уплотняющемуся насту. В этом деле работники МТС  бывают просто незаменимы: у них трактора и всякие там приспособления к ним, чтобы пробить дороги в селе. Еще через неделю Зенковка возвращается к прежнему ритму жизни.
Конечно, Эмиль, занятый натиранием бляхи, обо всем этом не думал, его голова в этот момент была занята тем, что же делать с ботинками, чтобы придать им к завтрашнему дню нормальный вид.
 
Наконец-то, убедившись, что на бляхе не осталось следов потемнения, он тщательно протер ее сухой тряпкой и аккуратно повесил ремень рядом с галстуком. После чего, не раздумывая, достал из стоящего у окна кухонного шкафчика столовый нож и отрезал от висящего над печкой копченого курдюка небольшой шмоток, немало удивив этим Бику и Дэни. У последнего чуть было не вырвалось: «А мне?». Но, увидев, как брат шагнул к угольному ведру и опустил в него этот шмоток, проглотил находившийся уже на кончике языка вопрос. Тем временем Эмиль, обваляв курдюк в угольной пыли, что оставалась на дне ведра от высыпанного в печь угля, старательно смазал кожу туфель, отчего потертости на их боках окрасились в черный цвет.
Ему до этого не раз приходилось видеть, как отец смазывал курдючным жиром свои сапоги, чтобы защитить их от влаги и сырости, но идея с угольной пылью ему пришла в голову только что. 
- Сынок, а ничего получилось, - промолвила Бика, улыбаясь. - Я такое вижу впервые.
- Жир впитается, а потом легонько тряпочкой потру, чтобы блестели, - с важным видом заметил Эмиль.
- Может, тряпкой не надо, а то сотрешь угольную пыль в потертых местах, и на ботинках разводы останутся, - предложила Бика.
- Как на шкуре старого ишака после зимовки в душном хлеву, - смеясь, выпалил Дэни.
- Какого еще ишака и, вообще, ты хоть раз видел его? – возмутился Эмиль, бросив на брата сердитый взгляд.
- Нет, не видел, но зато хорошо помню рассказ отца о Чори  и мулле на ишаке, - отпарировал Дэни.
- Причем тут мулла с ишаком и мои ботинки?
- А притом, что твои ботинки после тряпки приобретут цвет того самого ишака, на котором ехал мулла и смешил народ, - бросил Дэни и проворно укрылся за спиной матери, видя, что Эмиль угрожающе направился к нему.
- Сынок, ты чего сердишься? - несколько повысив голос, произнесла Бика навстречу Эмилю. - Ты что, шуток не понимаешь? - Если с чем-то не согласен, находи подходящие слова, чтобы выразить свое несогласие, а то сразу… так не годится. Но и ты, Дэни, не задирайся, иначе схлопочешь у меня за свой острый язык.
- Эмиль, ну чего ты сразу сердишься? - бросил в сторону брата Дэни, выглянув из-за спины матери. - Я же не со зла, а просто в шутку. Давай, если хочешь, то помогу тебе с ботинками.
- Не надо, - уже примирительно сказал Эмиль, присаживаясь к ботинкам, чтобы лучше разглядеть их в сером свете керосиновой лампы, висящей под потолком в самом центре комнаты. - Когда жир впитается, я еще раз смажу их, чтобы не были похожи на потертые поклажей бока ишака.

После этих его слов в комнате некоторое время стояла такая тишина, что слышно было, как о стенки печки бьются языки пламени, и далеко над верхушкой печной трубы гудит ветер, а потом раздался смех… Первым засмеялась Бика, ее поддержали один за другим Эмиль и Дэни. Итак, целую минуту, а может быть, и дольше длился этот неожиданный смех.

Несколько успокоившись, Бика с сомнением в голосе заметила:
- Эмиль, ты, конечно, правильно делаешь, что ищешь возможность привести в порядок свои ботинки, но имей в виду, Эли скоро поедет в район и там купит сапожный крем или гуталин. В нашем сельмаге, к сожалению, его нет, когда ходила за галстуком узнавала.
- Я не могу ждать.
- Почему? - удивилась Бика.
- Хочу их завтра в школу…
- То есть, как в школу, ведь там мороз, да и снега по колено, - не дала ему договорить Бика.
- Я же не собираюсь в школу одевать, понесу в сумке, а там переобуюсь, - как-то по-взрослому выпалил Эмиль, глянув на мать.
- А как остальные дети?
- Не знаю, но мы с Васей договорились, что будем в ботинках.
- С Шестаковым что ли?
- Ну да.
- Не простыть бы вам в ботинках, в вашей же школе такая холодина, что все в валенках и пальто. А твой друг, кажется, итак болен: я вчера в магазине виделась с его мамой, тоже за галстуком приходила. Так вот, она говорила, что купила для него ягодное варенье, а оно от простуды.   
- Ма-ам, мы с Васей договорились, - выпалил Эмиль. - Пойми, не можем же мы с ним вступать в пионеры в валенках, тем более с подбивками в два ряда.
- Вы не можете, а другие могут? Думаю, что от этого их галстуки не станут менее красными, - пошутила Бика, незаметно подмигнув Дэни.
- Мы с ним договорились, и потому я должен быть в ботинках, иначе нельзя, ведь получится, что я не сдержал слово. Мы с ним только на линейку оденем.
- Насчет слова ты, конечно, прав, но на будущее сначала подумай, прежде чем обещать. Ты понял меня?
- Понял, - весело произнес Эмиль, почувствовав, что мать согласилась с ним, а относительного того, что отец не станет возражать он и не сомневался. Оставалось лишь спросить и получить ответ, когда тот придет с работы. Сейчас же Эмиль отчетливо представил себе, как все отряды пионерской организации выстроятся в длинном школьном коридоре, и после коротких речей директора школы, а также известных своими заслугами в недавно отбушевавшей войне сельчан, им повяжут галстуки…
 
Ему не раз приходилось и ранее наблюдать со стороны эти хорошо отлаженные красочные действа под звуки горна и барабана, когда в пионеры принимали его старших товарищей. Приуроченные ко дню памяти Ленина эти мероприятия старались проводить торжественно, чтобы вступающие в пионерскую организацию дети великой страны-победительницы и в степной Зенковке почувствовали свою сопричастность к делам и заветам вождя мирового пролетариата. И делалось это несмотря на январские холода, а порой и завываний лютых метелей. Такое было время. Такие были люди. И, главное, такие были послевоенные дети, познавшие на себе сложности того непростого времени: не по годам повзрослевшие от перенесенных тягостей и готовые по зову вождей, а чаще всего зову сердца, как ни странно это будет сегодня слышать и читать, подобно Икару взлететь в небо...
 
Вот поэтому и в промозглой до самых бабушкиных дымящих печей Зенковке Совет дружины школы все делал для того, чтобы готовящееся торжество прошло на высоком организационном и идейно-политическом уровне, как того требовали районный комсомол и местная парторганизация. По крайней мере, такими заумными словами сыпали на каждой встрече со вступающими в пионеры детьми комсомольский секретарь школы Ладушкин и пионервожатая Конакбаева.

Эмиль, конечно, не понимал всей сути этих магических слов, но где-то в глубине души чувствовал, что в них заложен главный смысл предстоящего действа.
- А меня могут принять в пионеры? – неожиданно спросил Дэни.
- Тебе еще рано, - коротко ответил Эмиль.
- Но почему, ведь я тоже собирал травы, металлолом, помогал скирдовать солому вместе с другими пацанами, да и клятву наизусть знаю, - настаивал Дэни.
- Маленький ты еще, вот почему, - резко бросил Эмиль. - И вообще, отстань, видишь, я клятву повторяю.
- А сколько можно ее повторять, в ней всего-то три предложения, - хихикнул Дэни.
- Знать одно, их надо еще торжественно произнести, - поучительно произнес Эмиль и, став напротив висящего на стене зеркала, начал произносить слова клятвы.
- Сынок, у тебя все хорошо получается, только окончания слов четче произноси, - посоветовала Бика.
- Он торопится, боится, что ему не дадут всю клятву до конца произнести, - хихикнул Дэни, недовольный тем, как менторским тоном его осадил брат.
- Посмотрим через два года, как ты ее будешь произносить, - отпарировал Эмиль.
- Можешь не сомневаться, я это сделаю хорошо.
- Поживем, увидим.
- А чего ждать, я сейчас могу это сделать, - бросил Дэни, выходя на середину комнаты.
- Давай, а мы послушаем, - предложил Эмиль, а затем, бросив взгляд на Бику, продолжил: - Ма-ам, ты не против?
- Нет, пусть попробует, - согласилась Бика, с любопытством глянув на младшего сына.
- Хорошо, тогда слушайте, - произнес Дэни и, глядя в заиндевелое от мороза окно, начал декламировать: - Я, вступая в ряды Всесоюзной Пионерской организации, перед лицом своих товарищей, торжественно клянусь: горячо любить свою Родину; жить и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия; всегда выполнять законы пионеров Советского Союза.
Эмиль до конца послушал брата и заметил:
- А ты молодец, только торжественности не было.
- Ничего, потом будет и торжественность, главное, память цепкая на запоминание, - утвердительно произнесла Бика, переворачивая в сковороде пекущуюся лепешку.
 - Я тоже так считаю, ведь я же не артист, чтобы руками размахивать, - улыбаясь, промолвил Дэни.
- Этого и не надо делать. В данном случае голос должен звенеть от радости, что ты вступаешь в пионеры.
- Но я же еще не вступаю, - не сдавался Дэни.
- Но ты же собрался показать нам, как надо давать клятву, - настаивал Эмиль.
- Вовсе и нет, я просто сказал, что запомнил слова клятвы и могу их произнести, что и сделал.
- Мальчики, хватить спорить, лучше встретьте отца, слышите, в сени дверь открылась, - бросила в их сторону Бика, ставя на середину сбитого из струганных досок обеденного стола чугунок с картошкой, жбан молока и накрытую матерчатой салфеткой чашку с только что испеченными лепешками.
Но не успела она выставить на стол чашки и кружки для чая, как в комнату с шумом ввалились Эли и выбежавшие его встречать братья.
- Ну, как ты, не замерз? - встретила мужа Бика.
- Нет, валенки и ватники спасли, а так бы в сосульку превратился, - отшутился он, пристраивая на стенную вешалку снятые с себя еще в сенях короткий овчинный полушубок и шапку из волчьего меха, которую казахи малахаем  называют. Затем, шагнув к умывальнику, чтобы помыть руки, спросил: - А как вы тут?
- Нормально, в хлеву прибрались, скотине воды дали, сено подложили.
- А где Пату? - спросил Эли, садясь за стол.
- Дочь у моих родителей, им надо помочь по дому, - пояснила Бика, снимая крышку с чугунка, из которого тут же повалил крутой пар, и по комнате разлился запах вареной картошки.
- Понятно, нужное дело, - согласился Эли, окинув теплым взглядом сыновей, которые вслед за ним сели за стол. Затем, обращаясь к Эмилю, спросил:
- Ты готов к завтрашнему дню?
- Готов, - коротко ответил тот, показав на стул с формой.
- Эмиль сегодня даже сам погладил свои вещи, - улыбнулась Бика, разливая молоко в стоящие на столе кружки.
- И не пожег?
- Ничуть, он даже нашел способ, как свои ботинки обновить, - с какой-то гордостью за старшего сына промолвила Бика, присаживаясь рядом с ним рядом.
- То есть, как обновить? – удивленно спросил Эли, глянув на сына.
После чего Эмиль рассказал отцу о том, что сделал с ботинками, и о том, что собирается в них вступать в пионеры.
Эли одобрительно слушал сына, но, когда речь зашла о ботинках и школе спросил:
- Для тебя так важно быть именно в ботинках в этот день?
- Да, мне хочется в ботинках и в штанах на выпуск.
- Ну что ж, в таком случае я не возражаю, только не вздумай на улицу в них, - заключил Эли.
- Нет, конечно, я знаю, там снег и мороз, - весело произнес Эмиль, бросив на мать радостный взгляд.
- Там действительно очень морозно, а по местной связи передали, чтобы к метелям готовились, так что надо запастись водой да сено со двора к хлеву натаскать. Только с начатой копны берите, а другие я еще к первому снегу обвязал проволокой и к земле сваями прикрепил, чтобы ветры не унесли в степь.
- Завтра после школы все сделаем, - деловито промолвил Эмиль, доставая из чугунка очередную картофелину.
-  Хорошо, договорились, обязательно помогите матери, я подъеду позже. С утра мне надо на ближнюю кошару в Умурзак съездить и посмотреть, как там подготовились к зиме, председатель поручил. Затем, после некоторой паузы, неожиданно спросил у Эмиля:
- Сынок, а пионерскую клятву знаешь?
- Знаю, ее даже Дэни запомнил, пока я зубрил, - широко улыбнулся Эмиль.
- А историю пионерской организации?
- Честно говоря, не очень. Нам сказали, что после вступления будем изучать.
- Вот как, - задумчиво произнес Эли.
- Отец, а ты знаешь? – неожиданно вступил в разговор Дэни.
- Кое-что помню, - глянув на младшего сына, ответил Эли.
- Расскажи, интересно же, - попросил Дэни.
- Хорошо, вот только допью свое молоко, - сказал Эли. И через пару минут продолжил говорить: - Как нам рассказывали старые партийцы, а я тогда состоял в комсомольской организации села, где мы с вашей мамой до переезда сюда жили, пионерская организация раньше называлась не так, как сейчас. Если не ошибаюсь, именем Спартака.
- Именем вождя рабов в Риме? – удивился Эмиль. - Это надо же!
- Чему удивляешься, - заметил Эли. - Его именем у нас в стране много чего назвали. Вот взять хотя бы объединение спортсменов «Спартак». Ты что, забыл, как твой старший брат рассказывал о своих тренировках на городском стадионе с таким названием?
- Не забыл, я просто не подумал, что это как-то взаимосвязано, - словно оправдываясь, сказал Эмиль и, откусив кусок аппетитной лепешки, запил его молоком.
- Ну ладно, продолжу, - сказал Эли. - Но после смерти Ленина в январе 1924 года Центральный комитет комсомола принял решение присвоить пионерской организации его имя.
- А как насчет Спартака? – удивился Дэни. – Он стал не нужен?
- Но почему не нужен? Просто решили таким образом увековечить имя вождя, который помогал создавать пионерскую организацию. А вы знаете, первые пионерские отряды, в которые входили дети рабочих и крестьян, работали при комсомольских ячейках заводов, участвовали в субботниках, помогали взрослым в борьбе с детской беспризорностью, в ликвидации неграмотности. Потом стали создаваться так называемые форпосты и базы – объединения пионеров в школах независимо от места жительства этих пионеров. А где-то ближе к 1940-му году пионерские организации обосновались окончательно в школах: класс – отряд…
- Это я знаю, - улыбнулся Эмиль. - Школа - пионерская дружина.
- Правильно, но знаешь ли ты, какая работа осуществлялась пионерами накануне и в годы войны.
- Да, об этом нам Конакбаева рассказывала, точнее, читала какую-то книжку, - пояснил Эмиль.
- Тогда расскажи, ведь интересно же, - попросил Дэни.
- Перед войной по всему Советскому Союзу развернулась военно-оборонная работа, создавались кружки юных стрелков, санитаров, связистов,  проводились военно-спортивные игры...
- А во время войны? – не удержался Дэни.
- В войне…, - начал Эмиль.
- Эмиль, ты расскажи брату, как пионеры воевали, как помогали фронту. Я же пойду спать, завтра с рассветом надо ехать, - устало промолвил Эли, поднимаясь из-за стола. Но тут же, неожиданно вспомнив, спросил: - Дозора кормили?
- Да, Дэни покормил под самый вечер, - ответила Бика.
- Я с ним сначала во дворе игрался, а потом кашу дал.
- Пустую кашу? - улыбнулся Эли, шагнув к двери, чтобы перед сном выкурить папиросу, присев на табуретку у будки Дозора. Он часто так делал.
В таких случаях Дозор выбирался из будки и ложился рядом, наблюдая за тем, как при каждой затяжке в тусклом папиросном огоньке отсвечивается волевое лицо его хозяина и друга. По всему было видно, что им обоим доставляет удовольствие такое молчаливое общение. Но это было иного уровня общение, нежели с Эмилем и Дэни, когда, забывая обо всем на свете, Дозор превращался в шаловливого щенка, связанного с братьями прочными нитями дружбы, которая наполняла его ранее непрочувствованными ощущениями ребячества. Он вместе с ними зарывался в снег, боролся до изнеможения, а затем валялся тут же, отдыхая, носился по степи, гоняясь за сусликами, почти всегда сопровождал своих друзей в школу и часто из школы, терпеливо дождавшись конца уроков. Дозор скучает по ним, особенно, длинными зимними ночами, когда они ложатся спать и умолкают их звонкие голоса. Ему к ним нельзя, у них в комнате итак мало места. К тому же по своему призванию он должен чутко охранять их сон…
 
В Эли Дозор видит основательного и надежного главу большой семьи, которая неотступно живет по законам любви и уважения друг к другу. Он и себя ощущает ее членом, поскольку купается в той самой любви. При этом уверен, что Эли никогда не оставит его в беде, что все сделает для преодоления возникших жизненных сложностей. Дозор это особенно хорошо прочувствовал в недалеком прошлом, когда его бывший друг, с кем были пройдены огненные дороги недавно прошедшей войны, отказался от него, уступив капризам своей молодой жены, и уехал из Зенковки. Но, как бы то ни было память о нем по-прежнему живет в Дозоре не тускнеющими красками картин того времени, однако и забыть дня, когда оказался отверженным и покинутым он тоже не может - такова природа Дозора.

Уже взявшись за ручку двери, бросив взгляд на курдюк над плитой, Эли продолжил: - Или, Дэни, ты что-то добавил?
- Добавил несколько шкварок, а то уж очень пресной каша получилась, - пояснил Дэни, отчего-то глянув на Бику, которая легко растянула губы в улыбке, не сумев справиться с эмоциями, вызванными попыткой сына объяснить свою заботу о собаке.
- Со шкварками, так шкварками, но имей в виду, что при частом сдабривании каши курдюком нам самим в скором времени может его не хватить, - заметил Эли. Затем, сделав короткую паузу, продолжил: - Вы должны это понимать, как и то, что я не меньше вашего думаю о Дозоре.
- Поняли, - дружно ответили братья, потупив взгляды, так как знали, что отец прав.
- Эли, а не удалось договориться насчет доли от вынужденного забоя? - спросила Бика. - Иначе собака к весне отощает.
- Уже выписал десять килограммов говядины, завтра привезу, - сказал Эли и, на ходу прикуривая папиросу, вышел в сени.
- Вот здорово, - воскликнул Дэни, заговорщически глянув на брата. - Дозору повезло, вдоволь наестся мяса.
- Несомненно, повезло, но надо будет экономить, ведь не всякий раз доля от забоя нам может достаться, - строго заметила Бика.
- Ма-ам, а когда бывает вынужденный забой? – неожиданно спросил Дэни.
- Это когда у животного ломаются ноги, копыта, или он себе шею в драке свернет, - коротко пояснила Бика, застилавшая постель для братьев.
- Я думал, животное вынужденно забивают, когда узнают, что оно болеет какой-то заразной болезнью, - задумчиво произнес Эмиль.
- В таком случае тоже забивают, но труп сжигают. - Помните, у Ефросиньи корову ветеринарный врач забрал?
- Конечно, помню, - сухо обронил Эмиль. 
- Я тоже хорошо помню, тогда ее внучка сильно плакала, - сочувственно выпалил Дэни.
- Так вот, корову забрали, потому что она бруцеллезная была, и от нее могли заразиться другие животные, а возможно, и люди, - пояснила Бика, обратив внимание на тон последней фразы Эмиля, в которой просквозило некоторое недовольство. Она уже хотела было спросить у сына, чем оно вызвано, но ее остановило то, что Дэни сочувственно промолвил:
-  Ма-ам, мне Таню было очень жалко, она так плакала.
- Мне тоже, ведь девочка выходила ее с теленочка, - поддержала сына Бика.
- Таня тогда ходила к Восковцеву и просила вернуть  корову, - заметил Эмиль. - Но он обманул ее, сказав, что корову отвезли в районную ветлечебницу, а сам...
- Не мог председатель колхоза сказать ребенку, что ее корову забили и сожгли, - сухо прервала сына Бика, понявшая причину резкости сына. - Пойми, он не стал говорить правду, чтобы не усилить ее душевную боль.
- А представляешь, если бы она поехала в район тайком и заявилась бы в эту ветлечебницу. Что бы из этого получилось? - не сдавался Эмиль.
- Что бы получилось, что бы получилось, а ничего не получилось, так как ее туда никто не пустил бы. И если заявилась, то поняла бы, что ее оберегали от правды, которая могла сильно ранить ее душу. Вспомните, ведь она отца потеряла в войну и мать, эту стерву, что в бега далась, бросив ее еще совсем маленькой на присмотр одинокой бабушке. И ничего, выдюжила, умницей и первой помощницей Ефросинье растет, а Восковцев, это надо только понять, дал ей тогда надежду, что с ее коровой все будет нормально, - с убежденностью в голосе вымолвила Бика.
- Правильно, мама, говоришь, поддержал мать Дэни. – Надежда, что ее Милка вылечится, успокоила Таню, а когда прошло несколько месяцев, ей  объяснили, что корова умерла, и она лишь чуть поплакала.
- Так оно и было, сынок, - согласилась Бика, - к тому времени Таня привыкла к новой буренке и потому не стала сильно страдать.
- Ма-ам, я же говорю о том, что Тане можно было все с самого начала рассказать. Конечно, поплакала бы, но затем успокоилась бы, ведь она сильная, - бросил Эмиль.
- Не спорю, сильная, но взрослые лучше знают, что и как надо делать, а детям не годится судить их дела, тем более, называть их обманщиками, - упрекнула Бика сына. - Если отец узнает о твоих упреках по отношению к  Восковцеву, будешь наказан. Разве не понимаешь, что этот человек живет заботами всех зенковцев. Будь иначе, разве он стал давать корову Ефросинье.
- Ма-ам, извини, я с горяча сказал, что он обманул. Конечно, надо было иначе сказать, я просто не нашел нужного слова. Но я честно сказал, о чем думаю, ничуть не кривя душой. Иначе, какой из меня пионер получится?
- Сынок, а разве я иному тебя учу, или ты имеешь примеры того, как кривят душой в нашей семье? Или думаешь, Восковцев, когда скрыл от Тани, что стало с ее коровой, кривил душой? - промолвила Бика, удивленно разглядывая Эмиля.
- Нет, - несколько растерянно ответил Эмиль.
- Сынок, одним «нет» в этом случае не обойтись, - спокойно промолвила Бика, решив до конца разобраться с взволновавшей сына ситуацией. - Понимаешь, не всегда твоя правда может обрадовать людей. Представь себе, что, следуя твоему пониманию кривить или не кривить душой, мы станем при каждой встрече напоминать нашей односельчанке Рауш, что она кривобокая и к тому еще косит на правый глаз, а Гришке с МТС, что он горбун. И что из этого получится? Одни обиды и новые страдания, хотя мы не кривили душой, а говорили лишь правду, ведь они оба и на самом деле с рождения такие убогие и несчастные. Выходит, что человеку не всегда нужна правда, а иногда его надо даже оберегать от нее. Вот поэтому и Тане не стали говорить правду о забое ее коровы ни Восковцев, ни Ефросинья и никто другой.
- Ма-ам, вижу, что мне многому еще нужно научиться у старших, - сказал Эмиль, глубоко вздохнув.   
- Хорошо, что ты это понимаешь, конечно, надо, ведь они уже многое успели познать за свою жизнь, - улыбнулась Бика, довольная тем, что ее сын правильно воспринял ее совет, а затем без паузы добавила: - теперь спать, завтра рано подниму.
Через пару минут братья уже были в постели и как всегда рядом на самодельной деревянной кровати, что стояла в дальнем от печки углу и под одним стеганным одеялом, которое для них сшила Бика.
- Ма-ам, ты слышишь, как ветер гудит в трубе? - обеспокоенно спросил Эмиль. – Неужели будет метель?
-  Разве это впервой? - промолвила Бика, убиравшая со стола.
- Но мне ж в пионеры вступать.
- Вступишь, сынок, спи.
- А печь всю ночь так и будет у-у-кать? - спросил Дэни, натягивая на себя по самые глаза свой угол одеяла.
- Потом перекроем трубу задвижкой и тогда не будет, - пояснила Бика.
- Сейчас нельзя?
- Сейчас нельзя, угли не догорели: газ в комнаты пойдет и угореть можно.
- Как Белкины с фермы? – спросил Дэни.
- Да, их отец с пьяного глаза чуть было всю семью не отравил. Слава богу, напарник, случайно зашедший в дом, их спас. Да, а ты откуда об этом знаешь?
- Белкина Дарья в моем классе учиться, от нее и знаю.
- Ма-ам, почему в таком случае вообще трубу перекрывают? - спросил Эмиль и затем без паузы добавил: - не потому же, чтобы только Дэни не боялся воя ветра.
- Я не боюсь, мне просто неприятно от того, что будто волки возле дома воют, - отпарировал Дэни.
- И дожидаются тебя, чтобы поиграть в догонялки, - хихикнул Эмиль.
- Не так и страшно, ведь Дозор будет рядом.
- Ма-ам, а все-таки, почему трубу перекрывают? - вновь спросил Эмиль, толкнув под одеялом брата в бок, мол, не о том говоришь.
- Это, чтобы тепло из дома через нее не уходило, да и вас заговорщиков не вытянуло на снежную крышу в одних трусах, - усмехнувшись, выпалила Бика, давая братьям понять, что она раскусила их затею оттянуть время своего отхода ко сну, и ушла в родительскую комнату.
Братьям оставалось лишь многозначительно посмотреть друг на друга и хорошенько укрыться под одеялом, чтобы ниоткуда не поддувало, особенно, после полуночи, когда комната начнет остужаться.

Скоро они услышали шум шагов возвращающегося из сеней отца и закрыли глаза. После нескольких секунд скрипнула открываемая им дверь. Стараясь не шуметь, он подошел к печке и, открыв дверцу, легко поковырял в ней кочергой. Убедившись, что угли погасли, задвинул в паз выступающую из печной трубы темную металлическую пластину с округлой ручкой. Затем, бросив нежный взгляд на спящих сыновей, задул пламя в лампе и направился в свою комнату, откуда какие-то минуты слышался приглушенный разговор супругов. Потом все смолкло, и в доме наступила тишина, нарушаемая порой лишь далеким волчьим воем, да резкими порывами ветра, нарочито швыряющим в разрисованные морозной мозаикой стекла окон сорванные с наста пригоршни снега.
Братья еще некоторое время о чем-то шептались, укрывшись с головами под одеялом, что длилось недолго, а потом один за другим унеслись в желанную страну снов. Возможно, им снилось голубое летнее небо с плывущими по нему белыми облаками, ковыльная казахстанская степь, простирающаяся до самого горизонта, острокрылые ласточки, гнездящиеся над самым входом в их дом...

Утро, как всегда это происходит в Зенковке, пришло с криком петухов и приглушенным лаем собак. Надо сразу оговориться, что Дозор к их числу не относился, да и вообще на эту привычку здешних собак он никак не реагировал.
Проснувшийся от этих шумов Эмиль лежал неподвижно, глядя в серые из-за морозной коросты на стеклах окна, за которыми оживали пока еще еле ощутимые проблески зари. Вставать ужасно не хотелось, так как в комнате было темно и холодно. «Может дождаться, пока мама затопит, и тогда…, - мелькнула мысль, но он ее сразу прогнал от себя, судорожно процедив сквозь зубы: - Я сегодня вступаю в пионеры и потому просто обязан первым встать и растопить печь». После чего, собрав всю свою волю в кулак, Эмиль резким движением вылез из-под теплого одеяла и сразу юркнул ногами в стоящие рядом с кроватью старые валенки, в которых, как ему в первый момент показалось, ночевал мороз. Вздрогнув в очередной раз, он спешно натянул на торс не менее морозную фуфайку и, как был в трусах, направился к печке. На ощупь на печной приступке нашел спички. Без шума подвинул табуретку в центр комнаты, под самую лампу. Встав на нее, снял с лампы стекло и, придерживая ее под мышкой, чиркнул спичкой и поднес к фитилю. Через секунду она загорелась, после чего он старательно вернул стекло на прежнее место, и свет разлился по всей комнате.

Вернув табуретку к столу, Эмиль занялся печкой. Скоро в печи заполыхал огонь: еще вчера заготовленная для этих целей стружка загорелась от первой же спички, оставалось подложить лишь сухие дрова.
- Молодец, сынок, - услышал он за спиной голос матери, только что вышедшей из родительской комнаты, - теперь нужно только открыть задвижку, иначе не будет тяги, и дым пойдет в дом.
- Понял, - сказал Эмиль и шагнул к столу за табуреткой.
- Может, я открою? - предложила Бика.
- Ма-ам, позволь мне, - бросил он, уже ставя табуретку у печки.
- Хорошо, но только тяни плавно, а то совсем вытащишь.
- Не вытащу, - весело сказал Эмиль, медленно потянув на себя задвижку.
- Молодец, - коротко похвалила Бика сына.
- Ма-ам, не пора ли уголь насыпать? – глянул Эмиль на мать.
- Ты сначала штаны одень, холодно же.
- Мне уже не холодно, давай я высыплю, - деловито промолвил Эмиль.
- Давай, но только, что с вечера остался, там будет с полведра, - согласилась Бика. - Не забудь перемешать, а то гореть не будет.
- С водой?
- Ну да, подлей чуточку из кадки.
Подождав, когда сын закончить разводить печь, Бика, улыбаясь, промолвила:
- Эмиль, скоро тебе можно будет и дом поручить.
- Ма-ам, пионер должен многое знать и уметь делать. Печь затопить, воду принести, за стариками поухаживать - это самые простые дела. Ты же слышала, как я рассказывал Дэни о том, какие подвиги совершали пионеры в войну, - горячась, произнес Эмиль.
- Слышала, сынок, слышала, - улыбнулась Бика. - Но только знай, что помогать людям, особенно старикам, не простое, а очень важное дело. Каков человек, будь он ребенок или взрослый человек, видно бывает по тому, как он относится к немощным старикам.
- А отец говорил, что настоящего человека можно узнать и по тому как он относится к детям, - заметил Эмиль, одевая штаны, которые носил дома.
- Конечно, немощные старики и дети в своих нуждах очень похожи друг на друга, - согласилась Бика. - Только у стариков жизнь завершается, а у детей только начинается.
- Как у нас с Дэни?
- Да, - в очередной раз улыбнулась Бика словам сына.
- Ма-ам, я хотел еще вчера рассказать, но забыл. Знаешь, что сказала Арина Ивановна нашей пионервожатой, когда та начала давать ей и другим учителям советы чуть ли не как надо им жить.
- Какие еще советы она может давать учителям, которые ей в отцы и матери годятся, не говоря уж о том, что всю жизнь работают в школе? – удивилась Бика.
- Но она даже громко говорила.
- Ну, а твоя учительница что сказала?
Она с какой-то грустью в голосе сказала: - «Э-э, Конакбаева, если бы ты знала одну поговорку, то не стала бы нас поучать».
- И все? – удивленно глянула на сына Бика.
- Нет, не все, но мне неудобно повторять ее матерные слова.
- Что за такие слова могла сказать Арина Ивановна. Ведь она, наверно, и не знает плохих слов, - возмутилась Бика, поворачиваясь к мужу, который секундами ранее вошел в комнату.
- Знает, знает и, главное, к месту сказала, в конторе об этом только и говорят, - усмехнулся Эли.
- Ничего не пойму, слышу лишь намеки на какие-то слова? - развела руки Бика.
Эли в этот момент наклонился к жене и что-то прошептал ей на ухо, отчего та искренне рассмеявшись, произнесла:
- Выходит, довела-таки эта девчонка Арину Ивановну до кипения, если сказала ей, чтобы не учила взрослых тому, как делать детей. Только непонятно, как ты Эмиль мог это услышать. Подслушал что ли?
- Нет, просто мы с Таней несли в учительскую чертежные листы и тушь, а там дверь была открыта, - пояснил Эмиль.
Ну ладно с этим случаем-то, - рассудил Эли и тут же продолжил, - давай, жена, позавтракать, чем бог послал, да и Дозора покорми. С собой его возьму. Пусть пробежится, да и мне веселее будет.
- Там сильный мороз, - сказал уже поднявшийся на ноги Дэни, кивнув на окна.
- Ничего, ему не привыкать, - улыбнулся Эли, подмигнув Бике, мол, смотри, младший сын ненавязчиво оспаривает с ним право на собаку. - Главное, ты свой нос варежкой прикрывай, а то обморозишь, и будет он у тебя щербатый, как у сына Хамзы.
- Я лицо и горло шарфом заматываю, так что не обморожу, - раздосадованный тем, что Дозор не пойдет с ним в школу, промолвил Дэни.
- Вот и хорошо, - уже строго заметил Эли. - Не забудь, со школы прямо домой, возможна метель. Эмиль, это и тебя касается.
- Хорошо, отец, - коротко ответил он, занятый мытьем лица и рук. - Только я позже приду, у меня линейка.
- Помню, смотри, не подведи только, - пошутил Эли, поднимаясь из-за стола.
- Не подкачаю, - с уверенностью в голосе обронил Эмиль, вставая вслед за отцом, чтобы выйти с ним в сени. Его примеру последовал и Дэни.
- Вот и хорошо, вечером расскажешь, как все прошло, выходить не надо, там холодно, - на одном дыхании произнес Эли и, прихватив с вешалки полушубок и шапку, вышел в сени, куда несколько раньше ушла Бика с кашей для собаки.
Скоро в комнату вернулась Бика и, сполоснув руки, сразу же присела у исторгающей жар духовки.
- Проводила? – деловито спросил Эмиль.
- Да, - ответила Бика, еще поеживаясь от холода.
- Ма-ам, может, чаю? - предложил Эмиль, видя, что мать продрогла.
- Чуть позже, сначала отогреюсь у печки.
- А чего, мама, ты в одной кофте выходила, можно же простыть. И что мы тогда будем делать? - взволнованно промолвил Дэни. 
- Думала, на минуточку, но пришлось снег от входа отбрасывать, намело немного на ступеньки, хотя метели и не было.
- Надо было меня позвать, - с упреком в голосе заметил Эмиль. - Я бы отбросил.
- Мальчики, хватит об этом, я уже согрелась, - произнесла Бика, присаживаясь за стол к братьям. – Кстати, вы ранцы собрали?
- Еще вчера, - за обоих ответил Дэни, а затем неожиданно поинтересовался у матери, мол, взял ли отец с собой Дозора.
- Взял, - коротко ответила Бика, внутренне ухмыльнувшись настойчивости сына.
- И как Дозор…?
- А ничего, про тебя не спрашивал, - хихикнул Эмиль, прервав брата.
- И про тебя тоже, - отпарировал Дэни и продолжил: - Я хотел узнать, не испугался ли он холода.
- Не испугался, тридцатиградусный мороз ему не страшен. Он очень обрадовался, когда отец позвал его: сразу выскочил на улицу, сначала играючи забегал вокруг него, а потом пошел рядом, - пояснила Бика.
- А-а, - только и сказал Дэни, посмотрев на брата, надевающего рубаху от формы.
- Дэни, не всегда же Дозору с вами в школу ходить. Понимаешь, ему хочется и с вашим отцом на работу сходить.
- Ма-ам, они, наверно, вечером договорились вместе пойти, - высказал свою догадку Дэни.
- Может, и договорились, согласилась Бика. – Но, может быть, Эли просто почувствовал, что Дозор хочет прогуляться. И поэтому предложил ему идти вместе.
- Он не мог так сказать, - ухмыльнулся Дэни.
- Запросто мог. Только надо понимать язык Дозора.
- Выходит, отец понимает?
- Конечно, разве ты сомневаешься в этом?
- Но я ни разу не слышал, чтобы они говорили, - отпарировал Дэни.
- Сынок, как мне рассказывали мои родители, чтобы понимать друг друга необязательно слова говорить, надо уметь слышать мысли друг друга.
- Я разговариваю с Дозором только словами, а так, как ты говоришь, я не умею, - несколько озадаченно промолвил Дэни.
- А ты попробуй, может, и удастся понять, чего хочет Дозор.
- Ма-ам, это я итак знаю, он хочет шкварок, - прыснул смехом Дэни, рассмешив этим Бику и Эмиля, который к тому времени стоял, уже одевшись в форму перед зеркалом, придирчиво разглядывая свой наряд.
- Насчет шкварок отец тебя уже предупредил, так что к курдюку больше не притрагивайся, - с трудом справившись с приступом смеха, выговорила Бика. – И, вообще, чего сидишь, тебе тоже пора одеваться. Видишь, на улице стало светлее.
- Вот именно, так что давай шевелись, я ждать не буду, - обронил Эмиль, примеряя форму уже с ботинками.
- Хорошо смотришься, сынок, - ласково сказала Бика и тут же не допускающим возражений голосом добавила, - но как только закончится линейка, снова валенки...
-  Так и сделаю, можешь не сомневаться, - отчеканил Эмиль, не дав договорить матери.
- Я посмотрю за ним и если что - напомню, чтобы…, - начал Дэни.
- Ты бы лучше быстрее одевался, смотрельщик, можем из-за тебя опоздать, - прервал брата Эмиль.

Через полчаса братья вышли из дому и направились в школу. Каждый их шаг отдавался мелодичным скрипом промерзлого до синевы снега. Вереницей туда же с разных концов Зенковки тянулись и другие школьники, одетые, кто в ватные фуфайки, кто в теплые пальто, а кто и в родительские полушубки. Лица всех детей без исключения были замотаны шерстяными шарфами аж до самых глаз. Первоклашек, как правило, сопровождали кто-то из родителей или бабушки. Одних их отправлять в школу в такой мороз было опасно, так как могли незаметно для себя обморозить носы, уши или пальцы, что нередко случалось даже с детьми возрастом постарше.

Далекое, почти лежащее на снежном горизонте солнце, ничуть не грело. Его лучи, отражаясь от бриллиантовых граней миллиардов снежинок, слепили глаза, отчего на ресницы сбегали капли слез, которые тут же превращались в микроскопические льдинки, тяжелили веки, и детям приходилось часто их смахивать варежками. Льдинки падали под шарфы на щеки и далее тая, соскальзывали вниз, обжигая холодом носы и губы. На поверхности шарфов, где происходило противостояние горячего дыхания и мороза, через несколько минут ходьбы образовывался пористый слой сероватого цвета инея, который дети заученно сбивали резким выдохом или тыльной стороной варежки. Но он вновь и вновь возвращался, захватывая все большие участки сыреющего шарфа. И тогда дети, что обычно происходило у самой школы, стягивали отсыревшие шарфы к воротникам верхней одежды, а рты и носы закрывали варежками. У входа в школу зимой их всегда встречали учителя и провожали в классы. Если обнаруживали у кого-либо из детей признаки обморожения, сразу же принимались за протирание снежным порошком пораженных участков кожи.

Братья добрались в школу без приключений и сразу прошли в свои классы. До начала занятий оставалось еще некоторое время. Эмиль, воспользовавшись этим, достал «Родную речь», чтобы повторить домашнее задание по чтению. Но не успел раскрыть учебник, как в классе объявилась пионервожатая. Сделав на ходу отметку в толстой тетрадке о том, что Эмиль на месте, спросила у него:
- А где твой друг?.
- Ты о Шестакове?
- Да, о нем, о ком же еще, - произнесла она, вперившись в Эмиля острым взглядом, будто он был виноват в том, что Шестакова в этот момент не оказалось в классе.         
- Не знаю, - ответил он, спокойно выдержав ее взгляд.
- А ты клятву выучил?
- Выучил.
- А галстук не забыл?
- Не забыл.
- Давай сюда.
- Может, перед линейкой, я еще не написал листок с фамилией, чтобы не перепутали мой галстук с другими, - вопросительно промолвил Эмиль.
- Какая разница, они все одинаковы, - резко бросила Конакбаева. – Давай его сюда.
- Для меня есть, это мой галстук, я его сам погладил, - твердым голосом отпарировал Эмиль, но, решив не портить отношения со старшей пионервожатой школы, начал было доставать из ранца галстук, но остановился, услышав властное:
- Конакбаева, если для Эмиля важно, чтобы ему повязали им поглаженный галстук, пусть так и будет. Когда Шестаков придет, я принесу оба галстука в учительскую, а ты приходи туда, заодно определимся, кто из гостей будет повязывать галстуки моим мальчикам.
- Арина Ивановна, зачем менять традицию из-за…, - начала Конакбаева.
- Традиция, моя дорогая, это не догма, - прервала пионервожатую Арина Ивановна, поправляя на плечах большой пуховый платок, который ей подарила мать, когда узнала, что дочь уезжает работать в зимой не прогреваемую Зенковку. - Я лично считаю, что в нее постоянно надо вносить живую струйку, иначе она превратится в формалистику. Разве не прекрасным почином для этого является пример Эмиля, когда он лично погладил свой первый пионерский галстук. Так что используй этот пример в воспитательной работе с детьми.
- Хорошо, - несколько натянуто промолвила Конакбаева и тут же энергично продолжила: - Я на большой перемене должна собрать вступающих в пионеры и провести с ними репетицию, чтобы все прошло как надо. Пожалуйста, обеспечьте их участие. 
- Очень хорошо, мальчики будут вовремя, я тоже к тому времени подойду, ведь это касается чести всей школы, - улыбаясь, заметила Арина Ивановна и направилась к окну, как это делала всегда, если приходила в класс раньше звонка. Она использовала такие короткие мгновения, чтобы дать учащимся занять свои места, а самой собраться с мыслями о предстоящем уроке, так как терпеть не могла однообразия в работе с этими маленькими человеками. В ее представлении каждый урок настоящего учителя (а она была поистине Учителем в классическом понимании этого высокого звания) должен не только образовывать учащихся, как предписано школьной программой, но и учить мыслить, проникать в глубину рассматриваемого явления и искать ответы на возникающие вопросы. Пусть это не всегда будет получаться, но, главное, заложить в них стремление к постижению новых знаний.
Вот и сейчас, наблюдая в затянутое причудливыми морозными узорами окно, как слабые порывы ветра сплетали в косы и гоняли по насту снежные ручейки, Арина Ивановна думала о том, как быстро взрослеют еще вчерашние первоклашки. Сегодня вступают в пионеры, а завтра им идти в комсомол. А Эмиль молодец, показал характер... И действительно, почему не ввести в практику, чтобы вступающие в пионеры дети обязаны гладить свои галстуки, да и почему только галстуки…, возможно и показать, что они серьезнее стали относиться к жизни и являются примером для младших братьев и сестер, помощниками для родителей. Это интересно и вполне может быть темой для внеклассного часа…
Но резко донесшийся из коридора звонок прервал ход ее мыслей, и Арина Ивановна, еще находясь под их впечатлением, медленно развернулась к классу: учащиеся шумно и торопливо начали занимать места за партами. Когда она стала возле учительского стола, в классе наступила тишина. После паузы в несколько секунд, в течение которых Арина Ивановна успела окинуть взглядом весь класс, она заученно произнесла: «Здравствуйте, присаживайтесь, начнем наш новый урок».

В ответ послышалось дружное: «Здра-асьте», и учащиеся, стараясь не шуметь, сели за парты.
- Кто сегодня дежурный? - спросила Арина Ивановна, открывая классный журнал.
- Я, - бойко ответил Танкаев Супьян, встав рядом с партой.
- Тогда ответь, почему доска грязная? - спросила Арина Ивановна, заметившая на ней, когда шла к столу, какие-то надписи и стрелки.
- Это старшая пионервожатая начеркала, что-то Чемисовой объясняла,  - выпалил Супьян. И тут же, поняв свою оплошность, пошел стирать с доски.
- Чемисова, что ж она тебе объясняла?
- А где нужно построиться нашему отряду.
- Уточнили?
- Да, - коротко ответила Чемисова, являющаяся председателем Совета отряда класса.
- Хорошо, присаживайтесь оба на свои места, - промолвила Арина Ивановна, бросив взгляд на уже чистую доску.
Затем, обращаясь к классу, спросила:
- Кто знает, почему не пришел Шестаков?
- Он заболел, они даже фельдшера вызывали, - ответила Чемисова.
- Простыл?
- Да, он кашляет.
- Жалко, он очень хотел, чтобы именно сегодня, в день своего рождения, вступить в пионеры.
- Арина Ивановна, может поговорить с Ладушкиным, - неожиданно предложила Чемисова.
- Чтобы Совет дружины поручил представителям нашего отряда сходить к Васе и повязать ему галстук дома?
- Может, разрешат? - с сомнением в голосе промолвила Чемисова. 
- Посмотрим, на перемене я поговорю с Ладушкиным, - согласилась Арина Ивановна и, сделав небольшую паузу, собираясь с мыслями, промолвила: - Давайте, продолжим наш разговор о Володе Ульянове. В прошлый раз с нами делился своими знаниями Эльдаев, но не успел до конца высказаться.
- Арина Ивановна, можно с места? – предложил Эльдаев, вставая.
- Можно, это сэкономит время, - улыбнулась она, зная, что тот решил подсматривать в книгу.
- Тогда всем, - послышались неуверенные голоса с разных сторон.
- Конечно, но только каждый, кто будет говорить, должен попытаться назвать черты характера Володи Ульянова, которые позволили ему стать вождем мирового пролетариата, -  улыбнулась Арина Ивановна. Она, конечно, знала, что поставила перед ними очень непростое условие. «Но ничего, вместе будем разбираться…» - решила она, вставая из-за стола…
Звонок об окончании урока прозвучал так же неожиданно, как и возвещающий его начало. Через минуту учащиеся младших классов, побросав пальто и фуфайки на парты, высыпали в длиннющий коридор и стали носиться по нему, то играя в догонялки, то толкаясь плечами, стараясь вытолкать из специально начертанного мелом круга.
 
Старшеклассники и подражающие им учащиеся, уже прошедшие начальные классы, обычно толпились у окон и вели какие-то разговоры или рассказывали короткие анекдоты военной поры, в которых высмеивался Гитлер или его солдаты.
Скоро послышалось тренькание звонка и через пару минут в коридоре никого из детей не осталось. Лишь дух, сумевший вытопить в заиндевелых стеклах окон целые прогалины, через которые во внутрь коридора удивленно заглядывал лютующий на улице мороз, мол, кто посмел его мозаичное творение почти на нет свести. И ему удавалось за те сорок пять минут, что длился следующий урок, вновь белым узором затянуть уже начавшее было отогреваться стекло.   
В следующую перемену все вновь повторялось, только увлеченные играми дети этого не замечали. Лишь мороз сильнее прежнего серчал, а если ему удавалось себе в помощники и ветры призвать, то, конечно, коридорному духу, взбудораженному детским дыханием, не под силу бывало новые прогалины на замороженном стекле выдуть. Оставалось ждать, когда весеннее тепло спровадит седобородого старца-мороза в дальние края…

Арина Ивановна, как и обещала, на перемене разговаривала не только с Ладушкиным, но и посетившим школу секретарем партийной организации колхоза Миндабаевым , и они признали возможным направить к Шестакову кого-нибудь из актива Совета отряда с поручением повязать ему галстук.  Об этом она рассказала классу на очередном уроке. Оставалось определиться с тем, кто пойдет к Васе. С этим вопросом она обратилась к классу.
Эмиль тут же поднялся и сказал:
- Арина Ивановна, можно мне? Правда, я не вхожу в актив Совета отряда.
- Они дружат, и потому Васе будет приятно, что именно его друг пришел, - бросил с места Танкаев.
Его поддержали и несколько других ребят.
- Арина Ивановна, мы же решили Эмиля после линейки включить в актив, - заметила Чемисова, одобряюще глянув на него.
- Я не против, к тому же он ближе других к МТС живет, - произнесла Арина Ивановна. - Так что, Эмиль, решено, пойдешь и передашь Шестакову наши поздравления и повяжешь ему галстук. А завтра расскажешь, как выполнил задание. 
- Спасибо,  я все сделаю, как сказали, - обрадовано промолвил Эмиль и сел на прежнее место, широко улыбаясь.
Один за другим прошли уроки, и началась непосредственная подготовка к пионерской линейке. В школу стали приходить приглашенные на это мероприятие сельчане.
Эмиль нашел Дэни, который намеревался дожидаться окончания линейки, и, рассказав ему о своем предстоящем походе на МТС, потребовал идти домой.
- Может, вместе сходим? - предложил Дэни. - Вдвоем веселее, да и мама Васи блинчиками угостит.
- Нет, один я быстрее дойду и быстрее вернусь домой. К тому же Вася болен, а ты блины, блины, - упрекнул Эмиль брата.
- Ну ладно, - согласился Дэни. - Я это просто так, обидно же, что не могу с тобой.
- Хватит, дома поговорим, мне пора идти, Чемисова, наверно, уже ждет, - бросил Эмиль и, проводив брата до двери, вернулся в класс.
Скоро объявили о построении на линейку. Эмиль быстро переобулся в ботинки и вместе с несколькими одноклассниками вышел в коридор. Там уже было много учащихся, высыпавших сюда после первого призыва вездесущей Конакбаевой: кто-то в пальто, а кто и в ученической форме. Скорее всего, это были вступающие в пионеры.
- Ну ты даешь! - ежась от холода, воскликнул одноклассник Караваев. - Ботинки притащил, а я не догадался.
- Но ты ж не вступаешь в пионеры.
- Ну и что, - раздосадовано буркнул тот, топнув ногой в валенке по полу, - а так чечетку смог бы повыбивать, как никак праздник.
- Не огорчайся, потом повыбиваешь, когда теплее станет, - улыбнулся Эмиль.
- Эмиль, не рано ли пальто снял, - услышал он голос Арины Ивановны, которая приближалась к ним сзади.
- Мне не холодно, - ответил он, повернувшись к ней. И на самом деле он, привыкший к тому, что к утру в его комнате вода в ведре покрывается прочным слоем льда, не ощущал холода.
- Арина Ивановна, он еще в ботинках, - бросил ей навстречу Караваев.
Она внимательно посмотрела поочередно на одного и другого, а затем произнесла:
- Караваев, бегом за пальто. Эмиль, вижу тебе пока действительно не холодно, а с ботинками хорошо придумал. Кстати, форму тоже сам гладил?
- Да, сам, теперь всегда буду сам. Вот только с воротничком пока неважно получается.
- Ничего, и с этим справишься, главное, ты стараешься научиться. Вывод – обязательно научишься.
- Буду стараться, Арина Ивановна, - успел заверить Эмиль свою учительницу, как раздалась команда Ладушкина построиться по отрядам.
- Давай, иди к нашим мальчикам. Будешь клятву произносить, не спеши, у тебя все получится, - подбодрила она Эмиля и пошла к стоящим неподалеку учителям.
Через несколько минут линейка замерла по новой команде Ладушкина. Послышались звуки горна, бой барабана, и из учительской в коридор вышла группа пионеров, впереди которых шагал знаменосец со знаменем дружины, а за ним горнист и барабанщик. Пройдя вдоль линейки, они развернулись в самом ее конце и, вернувшись к центру, остановились рядом с местом, где находились гости и учителя. После этого прозвучали короткие выступления приглашенных людей. Очень горячо говорил председатель колхоза Восковцев, участник боев за Сталинград, награжденный многими боевыми наградами. Затем приступили к главному действу: зазвучали взволнованные голоса детей, произносящих слова пионерской клятвы…

По завершению линейки Эмиль вместе с одноклассниками вернулся в класс. На его шее красовался алый галстук. Ему очень хотелось посмотреть в зеркало и увидеть себя в нем. Единственное большое зеркало находилось в коридоре, рядом с учительской, но там, как всегда, было много детей. Идти к нему он посчитал неразумным и решил дождаться возвращения домой, где можно будет сколько угодно рассматривать себя в пионерском наряде. И потому Эмиль, как обещал матери, переобулся в валенки и, накинув на плечи пальто, сел на парту, дожидаясь прихода Арины Ивановны.
Минут через пять в класс вернулась Чемисова, которая сходу бросила:
- Ладушкин сказал, что представитель нашего класса был лучше других. Так что, Эмиль, ты молодец, преумножил честь класса. Правильно я говорю, ребята?
- Правильно, - поддержал ее Караваев.
«Правильно, правильно» - послышались и другие голоса, в которых не особо ощущалась радость от успеха их товарища.
- Как-то вяло реагируете на призыв своего вожака, - рассмеялась Чемисова.
- Холодно и голодно, вот поэтому и еле мычим, - расхохотался Танкаев, рассмешив тем самым остальных.
В этот момент открылась дверь, и в класс вошла сияющая Арина Ивановна.
- Слышу, у вас хорошее настроение, и это радует, а сейчас всем домой, - произнесла она. Затем, сделав небольшую паузу, добавила: - Эмиль, может быть, и ты пойдешь домой, а то поземки больше стало. Шестакову галстук повяжем позже, когда он вылечится.
- Арина Ивановна, он так хотел, так ждал этого дня, - простонала Шестакова. - Галстук для него будет лучшим лекарством.
-  Мы же договорились, и дома уже знают, что я к Васе пойду, - просительно промолвил Эмиль.
- Откуда знают?
- Я младшему брату сказал, он домой  ушел перед линейкой.
- Хорошо, договорились, но только быстро на станцию и бегом домой, а то Восковцев предостерег, что может быть затяжная метель, - согласилась Арина Ивановна, бросив при этом тревожный  взгляд на заиндевелое окно, за которым ничего не было видно.
- Я быстро, мне до Васькиного дома недалеко идти, - уверил учительницу Эмиль и, быстро собравшись, направился к выходу из класса.
 Арина Ивановна проводила его словами:
- Эмиль, если поземка усилится, сразу иди домой, знай - это к началу метели.
- Знаю, - коротко бросил он в класс и продолжил путь, плотно прикрыв за собой дверь.

Улица встретила Эмиля резким низовым ветром, без жалости гоняющим по насту снежные потоки, которые то убегали, свиваясь в неуловимые  ручейки, то кружили рядом, рассыпаясь в одно мгновение на тысячи и тысячи сверкающих брызг.
Дорога на станцию местами была заметена снегом, из-за чего Эмиль, нередко по колени проваливался в него, но, несмотря на это продолжал свой путь. Вот уже позади в стороне за снежным бруствером остался его дом. Теперь оставалось преодолеть полукилометровое расстояние от Зенковки до МТС. Конечно, пройти это расстояние летом не составило бы для Эмиля никакого труда. Сколько раз он с приятелями пробегал его после вечернего фильма в станционном клубе. Но зимой, да еще при заметенной снегом дороге и грозящей перерасти в метель поземке, не приходилось. И потому, бросив в очередной раз взгляд на свой дом, он подумал: «Может, действительно свернуть к нему, ведь Арина Ивановна говорила, что можно будет Васе повязать галстук после его выздоровления». Но усилием воли он отогнал от себя  эту мысль. «Сколько раз говорили, что будет метель, но она не случалась» - решил он и увереннее зашагал на станцию.
 
Через какое-то время он был у дома Шестаковых. На стук дверь открыла Ксения, мама Васи, немало удивившись Эмилю, который с порога заявил, что пришел по поручению Совета отряда повязать галстук и объявить своему другу, что принят в пионерскую организацию школы.
- Заходи, заходи быстрее, а то наметет, - торопливо промолвила она, бросив поверх его головы тревожный взгляд на улицу.
- Мама, кто пришел? - послышался из-за полуоткрытой двери из комнаты голос Васи.
- Сейчас сам увидишь, - крикнула она ему в ответ и, улыбаясь, легко подтолкнула Эмиля, который сбивал снег с валенок, в комнату.
Увидев Эмиля, Вася буквально вскрикнул от радости и, еле справившись с приступом кашля, выпалил:
- О-о, вот это да! Давай поближе к печке и рассказывай все, как сегодня было.
- Сейчас, только ранец и пальто сниму, - заметил Эмиль, шагнув к вешалке.
- Давай, помогу, - предложил Вася. – Надо же, пришел, не побоялся метели.
- Метели, может, и не…, - начал было Эмиль, повесив пальто и ранец на вешалку.
- Метель будет, иначе нашего папу не направили бы в котельную для усиления дежурства, - пояснила Ксения, оценив опрятность формы и хороший вид свежеиспеченного пионера в алом галстуке. - Так что, Эмиль, советую быстрее выполнить свое поручение и идти домой, а то, не дай бог, метель начнется. Видел, какая поземка?
- Видел, теть Ксения, - ответил Эмиль и затем, обращаясь к Васе, спросил: - У тебя галстук есть?
- Есть, такой же, как твой, - ответил Вася, восхищенно глянув на форму и галстук на шее друга.
- Тогда, давай его сюда.
- Сейчас, - сказал Вася и рванулся в другую комнату. Вслед за ним туда же быстро зашла Ксения.
Через минуту она вышла и удивленно промолвила:
- Представляешь, надевает форму. Говорит, хочу, чтобы у него, как у тебя было. Может, скажешь ему, он же болен.
- Теть Ксения, мы быстро…
- Ну что вы за люди, то есть дети?! - в сердцах промолвила она, прервав Эмиля и, после короткой паузы, добавила, - теперь понимаю, почему вы дружите.
- А почему, теть Ксения? - спросил Эмиль, чтобы как-то сгладить ситуацию.
- Почему, почему, а потому что оба упертые. Вот скажи Ваське сейчас, что нельзя, я запрещаю, будет дуться неделю.
- Теть Ксения, он хороший, и мы с ним очень хотели вместе вступить в пионеры. Я сегодня вступил и он должен, а то нечестно получится.
- Я разве против, но можно же в телогрейке, - толи вопросительно, толи утвердительно промолвила Ксения. - Чувствуешь, холодно в доме?
- Чувствую, но надо в форме, ну хотя бы пока галстук не повяжем.
- Ну ладно, тогда сразу чай, - промолвила она и шагнула к печке, где на плите парил чайник.

Тем временем в комнату вышел Вася, одетый в ученическую форму, и неся в руках галстук.
Подойдя к нему, Эмиль громко произнес, что выполняет поручение Совета отряда и аккуратно повязал на шее Васе красный галстук. После чего поздравил его со вступлением в пионеры, и они пожали друг другу руки.
 
Ксения, удивленно наблюдавшая за целеустремленными действиями мальчиков, неожиданно для себя заключила, что они уже знают, чего хотят и потому обязательно вырастут настоящими людьми, так как верят в свои идеалы и готовы ради них спорить со старшими, побороться с метелями и болезнями.  Она не меньше была удивлена и тем, что ее сын за это время ни разу не кашлянул. Наоборот его лицо дышало здоровьем, глаза горели счастьем. Особенно это проявилось, когда он, разглядев себя перед зеркалом, обратился к ней с вопросом:
- Мама, ты видишь?
- Вижу, сынок, вижу, все прекрасно, я поздравляю тебя, - произнесла Ксения и, подойдя к нему, нежно обняла. Затем, погладив по голове стоящего рядом Эмиля, добавила: - Мальчики, поздравляю вас обоих, вы просто молодцы. Но сейчас быстренько выпейте по стаканчику чая с блинчиком и потом ты, сынок, переоденься в теплые вещи, а ты, Эмиль, бегом до мамы, иначе она будет волноваться. Поняли, мои пионеры?
 - Поняли, - дружно ответили друзья.
Через несколько минут Эмиль уже был на улице. Вдали виден был его дом, точнее сказать, его еще незанесенная снегом верхняя часть крыши с дымящейся трубой.
- Может, мне довести тебя? - спросила Ксения, наблюдая за тем, что порывы ветра становятся сильнее.
- Не надо, здесь недалеко, - коротко сказал Эмиль, показав на свой дом.
- Ну ладно, тогда беги, а я пока постою и посмотрю, - сказала она, поправив на его лице шарф и тут же, как будто с укором в чей-то адрес взволнованно  добавила: «Надо же, ни одной живой души кругом не видно. Значит и в самом деле будет метель. Зря отпустила мальчика, как-то не по-взрослому получилось». Но, обратив внимание на то, как легко тот шагает, продолжила: «Он сильный и быстро дойдет, так что зря я волнуюсь. Да и до их дома рукой подать».
Словно услышав эти слова, Эмиль обернулся и помахал ей рукой в варежке, мол, все нормально и более уверенно зашагал. Ксения еще некоторое время постояла у крыльца, наблюдая за удаляющимся мальчиком, и вернулась в дом…

Эмиль же продолжал идти, преодолевая сопротивление усиливающегося ветра, который то и дело резкими порывами ударялся в его грудь и бросал в лицо и прорезь между шарфом и шапкой пригоршни колючего снега. Это слепило глаза и сбивало с пути то в одну, то в другую стороны, отчего он часто терял под ногами дорожную твердь и проваливался в сугробы. Но вновь и вновь выкарабкиваясь из снежного плена, отыскивал глазами свой дом и шел вперед. Однако с каждым разом дом становилось находить все сложнее и сложнее. Но Эмилю повезло, неожиданно засветила на столбе у конторы, кем-то зажженная электрическая лампочка. В другой ситуации он не придал бы никакого значения торчащей под металлической чашкой и мало освещающей пространство вокруг лампочке, но сейчас он был благодарен ей и тому монтеру, который водрузил ее так высоко. Отчего-то в голову пришло, что Восковцев обещал провести свет во все дома сельчан и установить такие лампочки на каждой улице. «Вот было б здорово, если такая лампочка находилась у нашего дома» - бессловесно промолвил он, не выпуская из поля зрения мерцающий свет. Вот так ориентируясь на нее, Эмиль все более приближался к заветному дому, до которого оставалось каких-то две-три сотни метров.

Однако ветер к этому времени настолько окреп, что делал настойчивые попытки закружить Эмиля в снежной пыли и вовсе сбить с дороги. Но, зная от отца о подобных забавах метели, Эмиль шел, то приседая, то вставая, чтобы разглядеть в этом месиве проблески заветной лампочки. И вот, когда по его представлению, до дома оставалось рукой подать, ветер неистово завыл, застонал, словно раненный зверь, и сильным порывом сбил Эмиля с ног, отчего он перестал понимать в каком направлении шел. Его попытки что-либо разглядеть не увенчались успехом: все заволокло темно-серым ревущим снежным океаном. Но Эмиль не сдавался, будучи уверенным, что и в этой ситуации пионер должен найти выход. «Разве Леня Голиков сдался в такой момент? – спросил он себя и тут же ответил: «Нет, иначе он не был бы героем, иначе не смог бы громить врага. Он был сильным духом мальчиком. «И мне, давшему пионерскую клятву, не годится отступать перед натиском этой злой метели» - решил Эмиль. И, преодолевая жестокие порывы ветра, который нападал то спереди, то со спины, то с одного, то с другого боков, а то одновременно со всех сторон, встал и тут же по колени провалился в снег. Под ногами не было дорожной тверди. Он сразу понял, что сильный порыв ветра сбил его с дороги, и теперь невозможно было определить, в какой стороне находится село, а в какой - станция. Не зная этого, легко можно было уйти в степь и стать добычей рыскающих в степи голодных волков. Тем не менее, Эмиль делал попытки найти дорогу, передвигаясь на несколько шагов от места падения в разные стороны. Наконец, это ему удалось, но уверенности, куда идти не прибавило. Тогда он принял решение, как учил отец, оставаться на месте и, зарывшись в снег, ждать помощи. Он сейчас сожалел, что не интересовался у отца деталями такого спасения, но, решив действовать на свое усмотрение, он ранцем, словно лопатой выкопал небольшую нишу в снегу у самой дороги и укрылся в ней по пояс. Под зад положил ранец и подогнутую ногу в валенке. До самых глаз натянул шапку, потуже затянул шарф, обхватив одновременно им воротник пальто и полы шапки, что защищало шею от снега и ветра. Снял уже давно мокрые варежки и бросил их рядом, а руки засунул в рукава пальто и, склонив голову на колено, замер, прислушиваясь к стихии. Только сейчас, когда исчерпал все доступные ему возможности добраться домой, Эмиль осознал, в каком критическом положении он оказался, какому испытанию подверг родителей и своего учителя. О себе, как ни странно это будет звучать, он, этот десятилетний мальчик, познавший в самом раннем детстве и голод, и холод,  не думал. Ему было больно и стыдно осознавать, что не смог довести до конца начатое им дело. В голову лезли мысли, мол, надо было послушаться учительницу и идти домой, которые он тут же отвергал, противопоставляя им картину счастья Васи, которую наблюдал совсем недавно. «Конечно, ради этого стоило идти на станцию, ведь я же друг, а друзья должны помогать друг другу, одному же значительно сложнее преодолевать трудности жизни. Мой отец всегда помогает оказавшимся в сложной ситуации своим друзьям и родственникам. Выходит, и я должен. А Вася так был рад моему приходу и галстуку, что болезнь сразу отступила от него. Значит, я поступил правильно. Что за преграда - метель? Побуйствует и умчится в другие края, и я пойду домой. Скажу родителям, простите, не успел, но вернулся же. Вот только надо дождаться окончания метели под снегом. Мне совсем не холодно и, главное, не поддувает, это, наверно, от того, что снегом занесло со всех сторон. Теперь осталось дождаться, чтобы с головой укрыло. Тогда будет вообще тепло. Но как меня найдут?» - сверкнула тревожная мысль, подтолкнувшая его поднять голову. Но сразу же ударившие в глаза копья снега, заставили вновь опустить ее на колено. И ему стало до боли в сердце жалко себя, но это была не боль страха. Отчего-то он не приходил к нему. Возможно, те непростые годы детства, когда ему доводилось видеть умирающих и умерших от голода и холода родственников и просто односельчан (старшие отчего-то не берегли их от картин этой жестокой правды или просто им самим, находящимся на грани жизни и смерти было не до этого) закалили его характер. И потому сейчас он даже не думал о том, что может замерзнуть и умереть в сотне метрах от своего дома или стать добычей волков. Очень хочется думать, что Эмиль просто не допускал такой возможности, будучи уверенным, что отец найдет способ вызволить его из снежного плена. Иначе невозможно воспринять и, тем более, попытаться объяснить то спокойствие и рассудительность, которые он проявлял, оказавшись во власти страшной стихии.
 
Много, о чем передумал Эмиль, чувствуя, как его заносит снегом, как немеют спина и лежащая на ранце нога. Иногда ему казалось, или это происходило на самом деле, что он засыпал, и ему снилось знойное лето, солнце, замершее в зените, крыжовник на грядках, пасленовые кусты с чернильного цвета ягодами, которые он собирал в солдатский котелок - подарок Михаила, бывшего хозяина Дозора. И всякий раз, когда эти видения становились особенно красочными, он вскидывал голову и подставлял лицо безжалостному и хлесткому ветру, чтобы вернуться в реальность и не заснуть. Когда в очередной раз он поднял голову, то перед собой разглядел какой-то темный силуэт, крадущийся к нему, и, решив, что это может быть волк, выбросил в его сторону обе руки, чтобы хоть таким-то образом защититься и драться за свою жизнь.

В следующее мгновение он почувствовал, что между его вытянутыми вперед руками к нему протиснулось гибкое звериное тело и ткнулось в него мордой, исторгая из груди радостный визг, который Эмиль скорее почувствовал, чем услышал в этом рокоте метели. «О, какое счастье, - затрепетало все его тело, - ведь это же Дозор! (он узнал своего четвероного друга, как только тот коснулся его, но он был в ошейнике, от которого куда-то тянулась веревка). И он встал, со злостью стряхнув с себя заметший его плечи снег. Отчего-то неожиданно полились из глаз непослушные слезы. Слезы толи радости от спасения, толи стыда за то, что оказался беспомощным перед метелью. Они лились тонкими струйками по щекам и, перемешиваясь с таящими на лице крупинками снега, впитывались в шарф. «Эти слезы никто не должен увидеть, их могут принять за слезы страха, а это не годится ни для пионера, ни для будущего мужчины» - решил он и кончиками шарфа основательно протер глаза и щеки. Слез больше не было…, был лишь упорный взгляд из-под прищуренных век в искореженное злобой лицо ревущего снежного океана. Он стоял, по пояс заметенный снегом и ждал. Сомнений в том, что другой конец веревки, привязанной к ошейнику Дозора, находится в отцовской руке, у него не было.   
Секунды спустя почти рядом с собой Эмиль разглядел еле заметные в этой кромешной тьме проблески света фонарей, а несколько позже и размытые силуэты людей. Это были Эли и его родственники, поднятые им на поиски сына, бросившего вызов всепожирающей стихии. Чтобы самим не потеряться в метели они предусмотрительно образовали единую связку из веревок и двигались к станции широким фронтом, рассчитывая найти Эмиля, если он решил вернуться домой и попал в метель, или забрать его у Шестаковых.

Уже в следующие мгновения Эли опустился перед сыном, который стоял рядом с Дозором, уже выбравшись из своего укрытия, и пытался надеть ранец. Он обнял Эмиля и помог с ранцем и, благодарно потрепав Дозора по заснеженному загривку, короткими рывками веревки призвал своих спутников к себе, чтобы сообщить им, что Эмиль найден. После чего силуэты с фонарями один за другим словно тени стали медленно приближаться к ним. Каждый из них обязательно находил Эмиля и подбодряющее похлопывал его, кто по плечу, кто по спине, что в него вселяло радость и гордость за этих людей, не отдавших на потеху метели своего маленького родственника. Затем по знаку Эли поисковики вновь растянулись во фронт,  и вся эта вереница двинулась в обратную сторону. Скоро, идя вслед за Дозором, Эли заметил впереди очертания строения. Приблизившись, угадал в нем свой дом, после чего по цепочке вновь просигналил сбор.

Спустя несколько минут все поисковики пили чай в доме, слушая рассказ уже переодевшегося Эмиля о своем походе на станцию и действиях в метели. Когда он закончил говорить, Атби, брат отца, участливо спросил:
- Эмиль, скажи, а страшно было?
- Не приставай, пусть отогреется, он и так натерпелся, - вступился за Эмиля другой дядя по имени Тулта.
- Ничего, пусть ответит, - поддержал брата Эли, - Думаю, и другим интересно это знать.
- Я просто не успел испугаться, как вы меня нашли, - сказал Эмиль, бросив взгляд на мать, которая стояла у печки, прижав к груди сложенные одна на другую ладони. По всему было видно, что она еще находилась под воздействием пережитого волнения.

Своим, на первый взгляд наивным, ответом Эмиль рассмешил находящихся в комнате мужчин, но в то же время укрепил их в мысли, что их племянник не робкого десятка мальчик. Поэтому одобрительно закивали головами, мол, все правильно и все им понятно. Остался доволен ответом сына и Эли.
- Но все-таки, как ты догадался зарыться в снег? - поинтересовался Атби.
- Отец рассказывал, что так надо делать, если попал в метель.
- Ты сразу закопался или только, когда понял, что можешь заблудиться? – спросил Атби.
- Когда сбился с дороги и потерял из виду лампочку у конторы, - спокойно ответил Эмиль, после чего мужчины отчего-то переглянулись и вновь закивали головами.
- Тебя совсем засыпало и как…, - начал было уточнять Атби.
- Ты лучше расскажи, как сам чуть в Умурзак не ушел, - рассмеявшись, прервал его Тулта.
- Не в Умурзак, а на тот свет, - широко улыбнувшись, поправил его Атби. - Спасся, так как смог укрыться на кладбище, в усыпальнице одного именитого казаха.
- Так и расскажи, - не унимался Тулта, попивая травяной чай.
- Сколько можно об одном и том же, - вновь улыбнулся Атби, - лучше расскажу, как к Эли в гости прошлой зимой приходил.

- Охо, это что-то новое, давай, - хохотнул Тулта, оглядев находящихся в комнате мужчин, которые вопросительно уставились на Атби.
- Помните, в марте прошлого года была такая же метель, - начал Атби.
«Помним, помним» - послышалось с разных мест.
- Так вот, - продолжил Атби. - У меня кончился табак, и я решил позаимствовать его у Эли. Глянул в окно - ничего не видать, все затянуто белым мраком. Открыл дверь на улицу - метет так, что на ногах не устоять. Закрыл дверь и вернулся в комнату, чтобы не испытывать судьбу. Но курить-то хочется так, что уши пухнут. Ну и решился я, думаю, привяжу к ручке входной двери веревку, а вторым ее концом, как сегодня это сделали, обвяжусь и пойду. Идти-то недалеко. Прикинул, примерно, тридцать метров. Поверите вы или не поверите, но только от одной мысли, что таким образом доберусь до табака, а что у брата он имеется, я ничуть не сомневался, я несколько успокоился. Эли же запасливый, не то, что некоторые из нас.
- Ты не намекай, а рассказывай, - вставил слово Тулта, кашлянув для важности.
- А ты не мешай, - бросил Атби, растянув губы в улыбке, и продолжил: - В общем, я вышел и, затянувшись в полушубок, юркнул в метель, закрыв глаза, потому что не имело никакого значения, открыты они или закрыты, ведь все равно ничего не было видно. Одним словом иду, иду себе и думаю при этом, слава богу, больше, чем на длину веревки, не уйду. И потому внутренне был спокоен, что не пройду мимо. Но, к сожалению, неожиданно обо что-то споткнулся и упал, больно ткнувшись лицом в снег. Лежать не было времени и потому, быстро поднявшись, потянул на себя веревку, чтобы проверить далеко ли я ушел от своего дома. Честно признаюсь, если недалеко, готов был вернуться. Отчего-то и курить расхотелось. Подумал даже, будь не ладна эта махорка и, вообще, мол, надо бросать курить...
- Ты бросишь…? - начал было Тулта, но под осуждающими взглядами мужчин осекся и замолчал.
 
…Но скоро, при очередном перехвате веревки, почувствовал в руках ручку двери своего дома, - пропустив мимо ушей подковырку Тулты и сдвинув резким движением руки шапку на затылок, продолжал Атби. - И представьте хоть на миг, как меня это обрадовало. О-о, не буду скрывать, я  сразу вспотел, и мурашки по телу пошли. Перед глазами тут же всплыло то самое кладбище, и я машинально опустился на корточки. Честно скажу, был момент, когда ощутил страх, но я его переборол, поскольку точно знал, что нахожусь совсем рядом с домом брата. Стал приглядываться - ничего не видать. В голову пришла мысль выяснить, обо что же я споткнулся и, так как находился на корточках, стал как рак пятиться назад и, наконец, руками нащупал бревно. Потом долго соображал, где оно могло быть. Что у моего дома его нет, я точно знал, но с какой стороны дома Эли оно находится, никак не припоминал. Допустив, что около хозяйственной пристройки, рискнул теперь пропятиться уж несколько метров вперед. И мне подвернулась удача - я головой ударился в стену дома, отчего чуть было вновь не упал, но удержался, поддержанный очередным сильным порывом ветра, который меня буквально прижал к дому. Естественно, я осмелел и, поднявшись на ноги, двинулся вдоль него на ощупь. Таким образом, добрался до двери и постучал…
- Помню, но ты не рассказывал о случившемся? - задумчиво промолвил Эли.
- Ничего не рассказал, а когда собрался уходить от тебя, веревку привязал не к наружной ручке двери, а внутренней, - рассмеялся Атби.
Вслед за ним рассмеялись и другие мужчины.
- Теперь мы знаем, кому обязаны идее повязывать зимой веревки между нашими домами, - смеясь, выдавил из себя Тулта.
- Хорошая идея, иначе как бы мы сейчас в свои дома добирались, - выпалил Питти, старший из братьев, поднимаясь на ноги…
Скоро все гости ушли. Эли, вышедший в сени, чтобы их проводить, задерживался с возвращением в комнату.
- Сынок, может, еще чая? - предложила Бика, присев рядом с Эмилем.
- Не надо, я уже согрелся, - промолвил он, виновато глянув на мать.
- Эмиль, я тебя не осуждаю, но постарайся больше не оказываться в такой ситуации, мы так за тебя волновались.
- Дэни, ты тоже? – повернулся он к брату, который сидел у духовки, обхватив колени руками.
- Нисколько, - ответил он, сверкнув заплаканными глазами. - Я же говорил, давай вместе.
- В таком случае родители не узнали бы, что мы на станцию ушли, а так…
- Мальчики, прекращайте пререкаться, слава богу, все закончилось нормально, - прервала Бика сына. - Лучше чашку с едой Дозору отнесите.
- А ты положила в нее мясо? - неожиданно спросил Дэни.
- Нет, - улыбнулась Бика, легко подмигнув Эмилю, мол, посмотри, как разволновался за твоего спасителя.
- Мам, ты что, ведь…, - начал Дэни.
- Положила, положила, даже шкварки положила, - прервала она сына, увидев, как у того недоуменно вытянулось лицо.
- А-а, ты по-шу-тила, - растянуто выдавил он из себя и, быстро подхватив чашку, направился с братом в сени.

Не успели они толком закрыть дверь, как из глаз Бики полились слезы. До последнего момента она держалась. Сначала, думая, что Эмиль остался у Шестаковых, а потом из-за того, что в доме были гости. Сейчас никто не мешал, и нисколько ею не сдерживаемые слезы лились мелкими ручейками, освобождая грудь от былого напряжения.
Когда Эли с сыновьями вернулись в комнату, она, уже убрав со стола посуду, стелила постель.
- Ма-ам, Дозор так обрадовался шкваркам, что облизал нам все руки, - бросил с порога Дэни.
- Это правда, он был счастлив, - улыбнулся Эли, - но, думаю, не только из-за шкварок.
- А из-за чего еще? - спросил Дэни, удивленно посмотрев на родителей.
- Из-за того, что у него надежные друзья, и ему хорошо с вами, - ответила Бика, уловив подтекст в заключительной фразе мужа.
- Но чего-то он только на Эмиля очень внимательно смотрел,  будто хотел о чем-то его спросить, - промолвил Дэни, подмигнув брату.
- Что ты там мог видеть, ведь в сенях такая темень, - вопросительно глянула на мужа Бика.
- Видел, видел, я фонарь зажигал, чтобы посмотреть, не задувает ли хлев,  - пояснил Эли.
- И Дозор заходил?
- Нет, его туда даже шкварками не заманишь, - сыронизировал Эли.
- Он запах навоза не переносит, - ухмыльнулся Дэни. - Стоял у двери и морду воротил, пока мы там были.
- Ему просто туда нельзя, может нюх потерять, - заметил Эмиль, вопросительно глянув на отца.
- Я думал, что этот чистюля боится запачкать лапы в навозе, - пошутил Дэни, подмигнув матери.
- Мальчики, вы оба правы, Дозор остерегается как острых запахов, так и грязи, - пояснил Эли. - Поэтому не оставляйте дверь в хлев открытой. А сам хлев будет проветриваться через дыру в стене, куда мы навоз выбрасываем.
- Может, его перекрыть хотя бы наполовину, не дай бог, волк залезет, - озабоченно промолвила Бика, обращаясь к мужу. - Помнишь, как в прошлую зиму у Эльдаевых овец задрал?
- Помню, как и то, что волки через такую же дыру выманили собаку Безбородовых.
- Ма-ам, не выманили, а вытащили, - проявил свою осведомленность Дэни.
-  Сидела б, потявкивая, пока хозяин не придет, не утащили бы, - отпарировала Бика, улыбнувшись.   
- А вообще-то Бика права, - заступился Эли за супругу, затем после короткой паузы, пояснил: - Волки доверчивую дворняжку сначала подманили  игрой в друзья, а потом прихватили клыками за морду и вытянули из дыры, лишь клоки шерсти с кусочками мяса на ее неровностях остались.
-  Они такие сильные? - спросил Эмиль, неожиданно вспомнив о своем сегодняшнем порыве защищаться, приняв Дозора за волка, отчего почувствовал холодок меж лопаток.
- Сильные и дерзкие, особенно в эту пору, - ответил Эли, но, поняв причину, толкнувшую сына задать этот вопрос, добавил: - но человек сильнее волка, так как он умнее его и к тому же вооружен.
- Дозора им не удалось б перехитрить, - с уверенностью в голосе заметил Дэни, - он тоже умный и сильный.
- Дозор - особый пес, - согласился Эли, бросив взгляд на Бику, - ему равных нет во всем мире. Его не может сбить с ног ни лютая метель, ни, тем более, волк.
- Отец, и я так думаю, - поддержал отца Эмиль, заметив при этом, как Бика отчего-то отвернулась к окну.
- А я уверен в этом, - торжественно произнес Дэни, а затем, обращаясь к продолжающей смотреть в окно матери, спросил: - А ты?
- Дэни, я тоже, как и в том, что мои сыновья станут настоящими мужчинами, так как они готовы совершать достойные уважения поступки, - ответила Бика, окинув любящим взглядом своих сыновей...

Они еще долго, до самой глубокой ночи делились впечатлениями, вызванными к жизни прожитым днем. Спать никому не хотелось от того, что тогда пришлось бы каждому из них  остаться наедине с недавно пережитыми волнениями. Лучше, считали они, посидеть, слушая друг друга и завывания беснующейся за стенами дома метели…
После нескольких дней наступила тишина, и сквозь завиток снежных кружев на стеклах окон пробились холодные лучики солнечного света - метель улеглась, и сельчане наконец-то получили возможность вернуться к прежней жизни.

Санаторий «Прибой»
п. Джубга, июль 2013 года