Вчера трудился в полях. Там, там, средь пыльных зрелых кукуруз протекала вчерашняя моя жизнь. Железно громыхала жёсткая сухая листва, черно-рыжие рыльца кукурузные облепили меня всего, придавая мирному обычно облику моему волосатое звероподобие. И повсюду летали перепуганные божьи коровки и думали, не стоит ли им податься куда-нибудь на юг вослед за ласточками, ибо тут завелись реально страшные косматые чуваки.
Ласточки, впрочем, ещё не улетели, а только начали собираться в стаи и тренироваться. Нестройною ещё толпою они шмыгали туда и сюда, и это весьма отвлекало меня от работы. Я всё время задирал голову, чтобы на них посмотреть, и зависал, зацепившись взглядом за глубокую, строгую синеву вечерних небес. Во мне немедленно распускались возвышенные тёмно-синие мысли без слов, а в душе начинался вострый религиозный восторг. Закончил поэтому работу, уже когда совсем стемнело и домой шёл на ощупь, спотыкаясь и ностальгически вспоминая времена, когда кукурузу убирали комбайнами.
Несколько лет назад я шёл на вот это самое поле с тяпкой, на прополку шёл. И тут меня обогнала машина с логотипом какого-то телеканала. Из машины выскочил паренёк с камерой и девица с микрофоном, смешная такая, пацанка совсем.
Очевидно, их привлёк чрезвычайно крестьянский вид идущего на прополку меня. Драный тельник, выцветшая камуфляжная панама, небритое суровое лицо с папироской в зубах, бритвенно наточенная тяпка в загорелых мускулистых руках – может ли быть в мире что-то народнее, аграрнее и пасторальнее?
Девица подскочила, пискляво щебеча, и задала фантастически оригинальный вопрос: что я тут делаю?
– Символизирую – ответил я с гордою хрипотцою в голосе, вынув папиросу из рта и загасив ея о каблук галоши.
– Я, барышня , символизирую тут упадок аграрных технологий на моей маленькой милой родине!