А.И. Миловидов
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА РАЧИНСКОГО
(Из воспоминаний и переписки)
I.
Есть личности, которых дела и мысли не забываются ни при каких исторических обстоятельствах и политических переменах, их мирный подвиг на благо Родины, как яркий светильник в осеннюю ночь, продолжает освещать и согревать, когда всё окружающее покрыто густым туманом. К таким личностям надо отнести нашего великого народного учителя, променявшего университетскую кафедру на скромную сельскую школу, - незабвенного Сергея Александровича Рачинского. Со дня его кончины прошло 14 лет; за это время появилось в нашей печати много статей и воспоминаний, посвященных его личности и подвигу, но этим далеко не исчерпано все, что можно и должно сказать о татевском подвижнике: многое из его жизни остается неизвестным, немало есть лиц, обязанных многим его нравственному влиянию и сохраняющих о нем благодарную память.
По долгу признательности и я, обязанный Сергею Александровичу руководительством в школьной и внешкольной просветительной деятельности, давно имел намерение поделиться своими воспоминаниями и обнародовать в печати некоторые его письма, но, казалось, что воспоминания - удел старости, когда при большем досуге будет удобнее воскресить в памяти и личность С. А-ча. В настоящее время, потеряв несколько писем при эвакуации из Вильны по обстоятельствам военного времени и попав в родную деревню, где началась и окончилась моя переписка с С.А., я, захваченный воспоминаниями, решаюсь, не откладывая на будущее, напечатать хотя вкратце о нем то, что осталось в памяти, а также и сохранившиеся письма, не лишенные руководственного значения и для нашего времени.
Познакомился я с Сергеем Александровичем случайно, можно сказать, на распутье жизни.
В 1883 г. я кончил курс Тульской духовной семинарии и предо мною открылись три дороги: учительство, священство и академия. Наиболее привлекала меня сельская школа. В литературе тогда расцветало народничество; мы, семинаристы, зачитывались Златовратским, Глебом Успенским, Литвиновым. Призывы публицистов «в народ» поднимали стремление молодой, жаждавшей подвига, души принести посильную помощь народу и прежде всего родной деревне. Небезызвестно было нам имя Рачинского. Помню наше возмущение, когда в газетах было сообщено, как он, бывший профессор, привлекался к сдаче экзамена на право преподавания в основанной им сельской школе.
Раздумывая и колеблясь в выборе жизненного пути, я решился поехать с своею матушкой помолиться в Сергиеву Лавру (как говорили тогда к «Троице-Сергию») и побывать у известного старца отца Варнавы. Помнится, это было в конце июля, или в начале августа. Первый день мы пробыли в Лавре и к вечеру переехали в Черниговский скит. На следующий день после утрени я пошел к отцу Варнаве, где нашел других посетителей. Пришлось подождать на крыльце его келии. Здесь на скамейке сидел бритый старик, серьезный, строгий на вид, но сразу располагавший к себе своим лицом и добрыми глазами. Не помню, почему я заговорил с ним, но я не мог удержаться и рассказал ему все, что меня тогда волновало и служило поводом к богомолью. Незнакомец, выслушав, первоначально высказал общую мысль, что всякий должен выбирать род занятий, более соответствующий его духовным наклонностям и способностям, затем, разговорившись, он коротко, но убедительно выяснил, какое важное значение имеет в настоящее время служение в сельской школе, которая должна стоять под покровительством Церкви, так как России нужен идейный сельский учитель, любящий народ и его детей.
«Я знаю, - говорил он, - нескольких семинаристов, учивших в сельских школах, они серьезно вели дело с большим пониманием, хорошие в большинстве были учителя, но, к сожалению, долго в школах не оставались: одни принимали священнический сан, другие - поступали в высшие учебные заведения. Если вы проникнуты таким порывом послужить народу, - закончил незнакомец, - то вам можно только пожелать успеха».
Из разговора я понял, что предо мною сельский учитель, и спросил о месте его службы. Он первоначально уклонился от точного ответа, сказав, что работает в Смоленской губернии. «Уже не в знаменитом ли Татеве?» - вырвалось невольно у меня. По лицу собеседника я понял, что озарившая меня догадка верна, и не мог скрыть своей радости по поводу этой неожиданной встречи. Так как пришла очередь С. А-ча идти к отцу Варнаве, то я попросил у него разрешения побеседовать с ним еще после обедни, но услыхал в ответ, что он приехал на один день, не останавливаясь в Москве, и после ранней обедни также прямо через Москву проедет домой. Я попросил разрешения писать ему, если поступлю в школу, и он выразил полную готовность помочь мне, чем только может.
II.
Встреча с С. А-м имела решающее влияние на мою дальнейшую судьбу: в начале сентября 1883 г. я был уже учителем Иван-Озерской школы Тульской губернии.
Школу эту я избрал потому, что там была моя родина, и я с матерью и сестрой могли жить у зятя - местного священника. Школа была бедная, содержалась платою за обучение, но родители учеников были неаккуратны во взносе платы, и сборы ее были так тяжелы, что в конце второго года моего учительства я вынужден был совершенно отказаться от платы.
Первое время я не решался беспокоить С. А-ча своими письмами, но некоторое разочарование в надеждах и суровая действительность побудили меня написать ему о своем учительстве в деревне. Помню, первое письмо я написал по следующему поводу.
В то время периодическая печать, особенно церковная, очень много писала о предстоящей реформе народной школы в духе церковности, русских начал и заветов старины. Затем последовал в том же духе Манифест Императора Александра III, призывавший духовенство стать во главе просвещения народа и возрождавший церковно-приходскую школу. Манифест встряхнул наше духовенство, горячо отозвавшееся на призыв, начались съезды, все были преисполнены желанием поработать для реформы церковно-приходской школы. Это движение всецело захватило и меня, я также, проникнутый духом печати, верил, что дух церковности действительно присущ всему русскому народу, и возрожденная народная школа вполне его удовлетворит, как вполне соответствующая его идеалам и наклонностям. Благодаря нашим со священником хлопотам, местный помещик отпустил лес на постройку церковно-приходской школы и, под наблюдением учрежденного церковно-приходского попечительства, скоро была начата постройка одной из первых в Тульской епархии церковно-приходских школ. Посмотреть на постройку приходили крестьяне, я старался им разъяснить, что строящаяся школа будет особенная, такая же, в каких учились наши деды: дети будут изучать церковно-славянскую грамоту, будут читать и петь и прислуживать в церкви. К моему огорчению, мои разъяснения находили сочувствие далеко не у всех, мне неоднократно приходилось выслушивать такие замечания: «что в церкви ребята будут петь - это хорошо, а ты побольше учи их читать да считать, а то солдат письмо пришлет в деревню, а грамотеев-то мало, опять же и старшину некому учесть в волости». Меня, незнакомого тогда близко с жизнью и всецело проникнутого убеждением в необходимости и всеобщей потребности церковного обучения, эти слова родителей моих учеников удивляли и огорчали. Так как к этому времени у меня накопилось еще несколько подобных огорчений и недоуменных вопросов из учительской жизни и практики, то я решился написать Сергею Александровичу письмо, в котором изложил все, что меня волновало, и вместе поделился с ним своими начинаниями и предположениями. На письмо вскоре последовал следующий ответ:
Любезный Александр Иванович.
Ваше письмо напомнило мне нашу короткую встречу и беседу. Я рад, что ваши колебания кончились, и вы уже учительствуете. Учительство и священство - это две параллельные жизненные дороги, которые, вопреки математическому закону, могут сходиться и сходятся в церковной школе: духовенство так же необходимо для школы, как школа для духовенства, только становясь учителем, священник приобретает особенно действенное и непреоборимое влияние на народ и становится именно духовным руководителем своей паствы со школьной скамьи в продолжение всей последующей жизни. Не смущайтесь тем, что вы слышите от практиков-простецов, ждущих от школы практических результатов, близких к их житейским интересам. В душе и они, по присущей русскому народу религиозности, с какою дети вступают в сельскую школу, дорожат церковной школой, участием их детей в церковном пении и чтении. Наша школа не может быть только школой арифметики и грамматики, но прежде всего - школой христианского учения и добрых нравов христианской жизни под руководством Церкви. Школа, которая не оказывает влияния на умственный и нравственный связь последующей жизни учащихся, является более вредной, нежели полезной, и она никогда не приобретет доверия и расположения народа. Такое влияние может иметь только церковная школа, с которой ученики, вследствие образовавшейся любви к церковному чтению и пению, поддерживают связь во всю жизнь.
Считаю нужным оговориться, что церковной я называю школу не по ведомству, а прежде всего по направлению и духу, они-то собственно и дают настроение в последующей жизни учащихся, а чрез них действуют на окружающую среду.
В этом случае очень важен личный пример учителя. У народа есть большое стремление подражать людям образованным, поэтому учитель должен быть всегда внимателен к себе, осторожен и искренен в своих словах и действиях, особенно в проявлениях религиозности и трезвости. Убежденная трезвость есть необходимое свойство сельского учителя, она полагает начало трезвости учащихся. Учителю необходимо совершенно отказаться от употребления вина, даже в гигиенических целях, прикрываясь которыми, наши образованные классы при ежедневном употреблении хотя бы рюмки вина выпивают его гораздо больше, нежели крестьяне, которые напиваются до потери сознания лишь тогда, когда у них есть деньги. Церковная школа, озабоченная преимущественно религиозным и нравственным воспитанием учащихся, наиболее способна привить пм трезвость, а через них сообщить ее и родителям учащихся. Начать можно с учреждения школьного общества трезвости, опыт чего был в моей школе в запрошлом году и дал хорошие результаты. Для руководства посылаю брошюрку.
Очень сочувствую вашей просветительной деятельности и стремлению сблизить местное население со школой, что, впрочем, достижимо только путем продолжительной непрерывной работы. Чтения со световыми картинами и без них, а равно и пение и читальня служат хорошими средствами для достижения этой цели и для продолжения школьного обучения. Курс его в нашей школе так короток, что скоро забывается, остается одна грамотность. Правильно поставленные чтения служат продолжением школьного курса и поддерживают связь с школой. Рекомендую «Листки» иеромонаха Троицкой Лавры Никона, их народ любит.
О церковном пении народном и хоровом побеседую в другой раз.
От души желаю успеха вашим благим начинаниям и стремлениям. Пишите, я всегда готов помочь своим советом.
С. Рачинский.
С. Татево. Марта 15, 1884 года.
III.
После приведенного письма у меня завязалась с С. А-м довольно частая переписка, и в течение 1884-85 учебного года я получил на свои письма ещё два письма, которые, к сожалению, погибли вместе с моим багажом при эвакуации Вильны. В одном письме он много говорил о красоте и воспитательном значении нашей церковной музыки и, насколько помню, давал предпочтение хоровому пению перед общенародным. Намереваясь устроить при школе сельскую бесплатную библиотеку, я обратился в Великобританское Библейское Общество, в Экономическое Общество, в комитеты грамотности и другие просветительные общества различных направлений с просьбой прислать книг, и они в большинстве отозвались. Одобряя самую мысль открытая народной библиотеки, С. А-ч предупреждал и рекомендовал быть осторожным в выборе книг, причём сам делал некоторые указания. Вообще он горячо призывал к просветительной деятельности и к бескорыстному служению темному сельскому люду, хранящему в себе богатые духовные дарования. Одобрял С. А-ч и открытие при сельской свечной (церковной) лавке (село было торговое) склада крестиков, лубочных народных картин, листков и брошюр. Для народного чтения он более всего рекомендовал листки и брошюры религиозно-нравственного содержания, рассказы из русской истории и по сельскому хозяйству. В письмах были указания по школьной методике и советы, как действовать и работать в открытом нами церковном попечительстве.
Все эти указания и советы были очень полезны для меня и моего ближайшего сотрудника местного священника, энергичного и пользовавшегося большим авторитетом в приходе. Написав сообща ему письмо, мы с нетерпением ждали ответа, который перечитывали несколько раз, цитировали на память. Эти письма были священным огнем, согревавшим нашу веру в жизненность церковной школы, они заставляли нас забывать невзгоды, неизбежные в селе, где так не любят новшества.
В постоянной работе в школе и вокруг школы, работе, продолжавшейся зимою иногда с 9 часов утра до 9 часов вечера, незаметно прошли два года учительства в школе, можно сказать, под руководством Сергея Александровича, когда его «Записки сельского учителя» были настольной книгой, а письма - правилами школьной жизни. В 1885 г. я начал помещать свои заметки и статейки по народной школе и внешкольному просвещению в «Тульских Епарх. Вед.», в «Русском народном учителе» и в «Современных Известиях». Но эти первые опыты убедили меня, что для литературной работы в этой области приобретенных мною знаний недостаточно. К тому же мысль о священстве совершенно меня оставила, но вместе было страшно остаться без высшего образования на всю жизнь сельским учителем на ничтожном жаловании, которое на втором году учительства родители учеников почти совсем не платили, а прибегать к понудительным мерам не хотелось. В июне 1885 года я решил поступить в Московскую Духовную Академию, о чем написал Сергею Александровичу, причем обещал ему, что оставляю школу с твердым намерением возвратиться в нее с академическим дипломом. Думаю, что мое обещание показалось С.А. красивой фразой, или вообще не понравилось мое скорое оставление школы, но ответа я на своё письмо не получил.
Пример С.А., его письма и нравственное влияние, наконец, двухлетнее учительство в школе создали во мне постоянный интерес к народному образованию и внешкольному просвещению на всю последующую жизнь. Прежде всего, в академии педагогические журналы составляли мое излюбленное чтение; наравне с журналами богословскими и философскими, я следил за народной литературой, помещал статейки по вопросам на-родной и церковно-приходской школы; где была возможность соприкосновения с народом, я посильно служил делу внешкольного его просвещения: участвовал в устройстве религиозно-нравственных чтений в странно-приемном доме, руководил группами паломников при обозрении ими святынь и достопримечательностей Сергиевой Троицкой Лавры.
IV.
Во время студенческой жизни мне удалось повидать еще раз С.А. Я как-то приехал в Петроград и, совершенно случайно узнав о его пребывании там, испросил разрешения явиться и был принят.
Узнав о моем неослабевающем интересе к народному просвещению и намерении продолжить учительство в сельской школе, он выразил свое удовольствие. Разговор перешел с изустного внешкольного просвещения на книжное. С.А. сообщил, что недавно виделся с Константином Петровичем Победоносцевым, и у них шла речь о необходимости духовной цензуры для народных изданий, особенно таких, как фирма «Посредник». Я подтвердил личным наблюдением гибельное влияние таких изданий и рассказал о следующей моей встрече, убедившей меня, что тенденциозность изданий «Посредника» не только понятна народу, но и охотно им усвояется, особенно та сторона, которая действует на низменные его инстинкты.
Однажды, будучи уже студентом, я ехал из Москвы в Тулу. В вагоне против меня на скамье помещались два парня. Они оба были из одной деревни, вместе учились и два года тому назад были привезены в Москву, где жили на противоположных концах столицы, не видя друг друга. Они были обрадованы встречей и спешили поделиться своим житьем- бытьем. Один живет на Замоскворечье у купца в приказчиках и весь проникся атмосферой благочестивой купеческой среды. Ему живется хорошо: каждое воскресенье и праздник его хозяин (он церковный староста) пускает в церковь, дозволяет даже петь на клиросе. Он с восторгом отзывался о своем хоре, знал наперечет, где еще хорошие певчие, где хорошие колокола и диаконы, но все же лучше всех замоскворецких церквей их приходская: у них и диакон басистее, певчие лучше, и батюшка не простой, а с крестиком - «кандидат-магистр». Какую он проповедь сказывал прошлое воскресенье о Марии Египетской - просто заслушаешься!.. Другой парень живет на фабрике. Развеселое житье. «В праздник с утра гармоника и песня, а вечером господа хорошие ходят, книжки читают и на дом дают, вот намедни хорошую книжку прочел». И он складно начал передавать известный рассказ Эртеля «Жадный мужик» (изд. Посредника). Книжка, видно, произвела на него сильное впечатление: парень запомнил все подробности рассказа и удивил меня точностью и картинностью пересказа того момента, когда «жадный мужик», сделавшись приказчиком, душит на дороге своего хозяина купца, делается сам хозяином, возвращается в деревню и живет себе припеваючи. Замоскворецкий обитатель слушал внимательно и, когда рассказчик, похвалив еще книжку, замолчал, он спросил: «Ну, а что же этот, Аким-то, хоть под конец жизни спокаялся на духу?» - «Вот уж про это не написано», - отвечал тот. «Неужто и батюшку не звали?» - «Да, написано, что, вишь, он промеж себя покаялся, и Бог его простил»?! Разговор прервался, оба односельца задумались, и в их задумчивых лицах можно было прочитать, как западало сомнение в душу первого, а у второго, под влиянием прочитанной книжки и разгульной фабричной жизни, крепла мысль о возможной безнаказанности греха, о легкости сделок для человека с своею совестью.
Выслушав мой рассказ, С.А. сказал, что он при случае его передаст кому-то. Поговорив еще о народных библиотеках и народной школе, он отпустил меня с пожеланием видеть меня снова сельским учителем.
В сентябре 1889 г. я снова поступил в ту же Иван-Озерскую церковно-приходскую школу. На этот раз мне серьезно хотелось испытать, в состоянии ли я достигнуть, хотя бы в значительно меньшей степени, таких результатов, каких достиг С.А., особенно в области сближения населения со школой и просветительного влияния последней. Имея в виду усилить свое влияние и поднять, как я думал, свой авторитет в приходе, я совершенно отказался от жалованья и снова поселился у зятя священника. К сожалению, меня на первых же порах постигло разочарование.
V.
Прежде всего, оказалось, что все, сделанное мною четыре года тому назад, пришло в запустение, а кое-что и совсем перестало существовать. Хор еще кое-как держался, но, собранную с большими хлопотами библиотеку частью истрепали, частью зачитали, чтения не велись, прекратила существование церковная лавочка, бездействовало и попечительство. Приходилось все начинать снова и при худших условиях. Мое новое появление в селе в прежней роли учителя произвело дурное впечатление. Привычка видеть соответствующей образовательному цензу и ценз материальный заставила видеть во мне неудачника, который не доучился и снова поступил в учителя, не подкупал и мой отказ от жалованья. - Это объяснили по-своему, одни жалели, другие злорадствовали. Во всяком случае, мои фонды, в глазах прихода, несомненно понизились, и на первых порах это действовало удручающе, убивало энергию и инициативу.
Несмотря на всё, в течение осени нам со священником удалось открыть по деревням три школы грамоты, возобновить чтения. Впереди намечалось устройство при школе народной читальни и ремесленного класса, издание брошюры - «Как жили в старину русские цари». По поводу своего нового положения и начинаний я в декабре написал С.А. письмо, на которое получил следующий ответ:
Любезный Александр Иванович.
Благодарю Вас за Ваше длинное письмо. Оно дает возможность и мне побеседовать с Вами несколько подробнее, чем с прочими, лично мне знакомыми, корреспондентами.
Вы после четырехлетнего перерыва вернулись к деятельности, начатой Вами необычайно успешно, и нашли мало следов прежних Ваших трудов. Мало того, Вы встретили недоверие со стороны людей, на пользу коих Вы приехали трудиться.
И это и другое столь естественно и неизбежно, что не должно нимало Вас смущать. Непрерывность труда conditio sine qua non (непременное условие – лат.) успеха всякого воспитательного дела. Бескорыстие явление столь редкое, что ему на слово не верят, зато - это сила всепобеждающая, в чем убедит Вас самое близкое будущее. Итак, об этом будущем, а не о таких недоразумениях настоящего поведу я с Вами речь.
Всеми мерами старайтесь об учреждении в Вашем селе общества трезвости. Для этого советую Вам на первых порах пристально заняться отдельными личностями, которые могли бы составить прочное и надежное ядро будущего общества. Эти личности отнюдь не следует избирать между закоренелыми пьяницами - людьми с надломленною волею, способными уронить общество нарушением своих обетов, - а напротив того, между самыми трезвыми, разумными, грамотными, благочестивыми людьми прихода. Привлекать к принесению обета их следует разъяснением той великой пользы, которую принесет их пример более слабым братьям. Такое ядро общества трезвости обыкновенно составляют лучшие из бывших учеников правильно, по-божески веденной школы, а к ним примыкают благочестивые отцы семейств, озабоченные судьбою своих детей и внуков. Не малую пользу приносит также участие разумных женщин - особенно заинтересованных в распространении трезвости. Такой кружок убежденных сотрудников существенно помогает успеху дела. Вслед затем, следует привлечь к обществу всех учеников школы, ибо привычка к вину в крестьянском быту прививается весьма рано. Но не с детей следует начинать, чтобы не придать обществу характера учреждения специально-школьного. - Вы не пишете, есть ли в Вашем приходе образованные помещики. Участие их в деле могло бы принести великую пользу. Посылаю Вам на всякий случай для раздачи им, или кому заблагорассудите, несколько экземпляров моей статьи и моего открытого письма.
Желаю полного успеха Вашей читальне. Кроме названных Вами книг, могу рекомендовать Вам все сочинения о. Наумовича, книгу о. Владиславлева: «Из быта крестьян», Училище благочестия, Толковую псалтирь Зигабена, поучения Путятина, Сеятель (сборник проповедей). По русской истории охотно читаются: переложение (весьма бережное) Начальной летописи «в книге для чтения» Г-жи де Витте (выпуск I) и Разина: «Откуда пошла Россия и как она стала быть». Последняя книга состоит из рассказов, в коих есть доля вымысла. Но доля сведений исторических в них весьма значительна и поучительна. В этом отношении наша литература количественно довольно богата, но качественно крайне бедна. Могу только радоваться Вашему намерению потрудиться на этом поприще. Избранная Вами тема прекрасная. Боюсь указывать Вам другие, ибо тут важно, чтобы Вами были разработаны темы, Вами самим излюбленные. Только то, что пишется с любовью, читается с охотою.
Обучение мастерствам в школе - дело несомненно доброе. Выбор их может быть произведен удачно лишь местным деятелем. Обращу Ваше внимание лишь на желательность преподавания такого мастерства, которым удобно и выгодно заниматься дома, которое не возбуждало бы потребности переселиться в город, одним словом - мастерства кустарного. В этом отношении переплетное мастерство кажется мне опасным, киото-делательное - вполне пригодным. Бегство нашей крестьянской молодежи в город, преимущественно в столицы, принимает размеры опасные, и мы должны избегать всего, что могло бы его усилить.
Да хранит Вас Бог. Надеюсь, что Вы не оставите меня без вестей о дальнейших успехах Ваших начинаний.
Преданный Вам С. Рачинский.
Татево. 2 января 1890 г.».
VI.
В приведенном письме очень характерно вырисовывается фигура Сергея Александровича Рачинского, как истинного народного учителя с его глубоким знанием сельской школы, крестьянского быта, с его заботами об умственном, нравственном и экономическом развитии сельского населения. Много в нем отдельных метких наблюдений и афоризмов (напр.: «Только то, что пишется с любовью, читается с охотою»; «Бескорыстию на слово не верят» и др.). Но в письме было место, с которым я, привыкший подчиняться авторитету С.А., не согласился. Указанный в письме способ привлечения членов общества трезвости мне казался непрактичным, и я полагал, что привлечение в члены-учредители общества «самых трезвых» членов прихода не даст желательных результатов. Прежде всего эти трезвенники с твердой волей не нуждались в нравственной поддержке организации и им не было никакого смысла вступать в число ее членов, и даже составлять ее ядро. Затем, объединение в союз людей, безусловно известных своею трезвостью, я думал, не могло импонировать на людей слабых и привлечь их к подражанию. Другое дело, казалось мне, если бы первоначально удалось привлечь к себе человека, известного своею нетрезвою жизнью и вступившего по убеждению на путь трезвости, где его укрепить и удержать. Такой, бывший пьяница, действительно, может произвести впечатление и увлечь своим примером. Хотя впоследствии при учреждении обществ и братств трезвости я на практике убедился, что способ С.А. был более жизненным, но тогда я думал иначе и своими мыслями поделился в письме с С.А. Не знаю, может быть, ему не понравилась моя незрелая критика, или он не получил моего письма, но ответа не последовало. Переписка прекратилась.
Второе учительство мое в селе не имело того успеха, как в первые два года: мне всё как-то не удавалось. На беду весной 1890 г. я, благодаря малярийной местности, заболел перемежающейся лихорадкой и, по требованию врачей, принужден был оставить родное село. Предстояло переменить местожительство и взять свою семью, для чего нужны были средства (свои были уже прожиты). Явилась жизненная необходимость решительно определить свою дальнейшую судьбу: принять ли назначение на духовно-учебную службу, или остаться в сельской школе и продолжать просветительную и церковно-общественную деятельность, к которой я привык и полюбил. По этому поводу я решил переговорить откровенно с В.К. Саблером, бывшим тогда Товарищем Обер-Прокурора Святейшего Синода.
Явился к нему я с лестной аттестацией тульского епархиального начальства, в которой, вместе с похвальным отзывом о моей деятельности, заключалась просьба зачислить мне три года службы в Ивано-Озерской школе, в виду принесенной мною пользы, в действительную службу по духовно-учебному ведомству. Выяснив свое положение Владимиру Карловичу, я просил его назначить меня учителем в такую большую церковно-приходскую школу (преимущественно в селе), где бы я, в виду моего семейного положения, мог получать хотя бы половину того оклада, который получают кандидаты и магистры духовных академий, при этом я выразил уверение, что в сельской школе я принесу гораздо больше пользы, нежели преподавая в каком-нибудь духовном училище греческий или латинский язык. Выслушав меня, В.К. сказал, что просьба Тульского преосвященного может быть уважена, а моя нет, потому что нет такого положения об учителях церковно-приходских школ с высшим образованием, во-2-х, казенная стипендия по содержанию в академии зачисляется только на духовно-учебной службе, в-3-х, заключил В.К., вы можете не выдержать в школе и тогда что с вами будет?..
Через месяц после этого разговора, в августе 1890 г. я был назначен учителем греческого языка духовного училища в малярийный еврейский городишко Северо-Западного края...
*
Прошло более 25 лет с того времени, как закончились мое знакомство и переписка с Сергеем Александровичем Рачинским, но его влияние сказалось на дальнейшей моей судьбе, и заветы его работать для просвещения народа в школе и вне ее свято хранятся мною доселе. Несколько раз я пытался окончательно связать свою службу со школой, для чего получить место инспектора народных школ; мой образовательный ценз, теоретическое и практическое знакомство с делом народной школы, сотрудничество в педагогических журналах – всё это, по-видимому, давало мне право на занятие этой должности, но я ее не получил... Удалось лишь сделать кое-что по внешкольному книжному и устному просвещению, и при том в такой местности, где всякий библиотекарь и лектор являются своего рода миссионером-проповедником православия и русских начал, а каждая библиотека и народная аудитория - является не только очагом просвещения, но и миссионерским пунктом. При моем ближайшем сотрудничестве основан и 20 лет работает Виленский Братский Издательский Комитет, ежегодно выпускающий в свет свыше сотни тысяч экземпляров брошюр и листков для народа. 20 лет работает, организованный по моей инициативе и первоначально на мои средства, Виленский Братский Комитет по устройству религиозно-нравственных народных с световыми картинами и пением чтений. В истекшем году по поводу 20-летия его деятельности Виленским Братством издана брошюра, в которой на основании ежегодных печатных отчетов приводятся следующие цифры: братские чтения велись в 623 аудиториях, чтений было 5543, число посетителей свыше 916.160 разных возрастов, вероисповеданий и народностей, израсходовано в 20 лет 5503 руб. 36 коп., наличный инвентарь (фонари, картины, мебель, брошюры) оценен в сумму свыше 2000 руб. [1].1 В 1903 г. мною было основаны в Вильне две бесплатные народные библиотеки Общества ревнителей русского исторического просвещения в память Императора Александра III [2],2 которые по отчетам до мая прошлого года имели свыше 36.600 абонентов, также различных вероисповеданий и национальностей.
Возможно, что эти, заимствованные из печатных источников, сведения будут многими приняты, как свойственная мемуаристам слабость похвалить себя в связи с лицом, которому посвящены воспоминания. Но думаю, что в настоящее время бескорыстный труд в России не может служить похвалою: одни в него не верят, другие - отрицают. Недавно от одного гражданского сановника пришлось услыхать такую фразу: «Пожалуйста, не предлагайте свои услуги безвозмездно: по моему мнению, теперь всякий безвозмездный труд, по меньшей мере, безнравственен». Зная этот господствующий взгляд, я, говоря о своей деятельности, отношу ее к первоисточнику, - Сергею Александровичу, давшему начало и дальнейшее направление этой деятельности. И если бы мы все, обязанные ему нравственным влиянием, безбоязненно высказались, что нами сделано и как мы выполнили его заветы, то этим достойно выразили бы свою благодарность и принесли новые свежие венки на могилу великого учителя земли Русской. Пусть не зарастает к ней народная тропа и не ослабевает память о нем!
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Вестник Виленского Св.-Духовского Братства, 1915. № 9, стр. 143.
[2] Там же, 1912 г. № 23.
(Публикуется по изданию: А.И. Миловидов. Памяти Сергея Александровича Рачинского. (Из воспоминаний и переписки). Петроград: Синодальная типография. 1915 год).
Об авторе воспоминаний:
Александр Иванович Миловидов (1864 — 1916 или после 1933) — русский историк, археограф, библиограф, приверженец западнорусизма. По окончании курса в Московской духовной академии был, под руководством С. А. Рачинского, народным учителем. Заняв должность хранителя Виленского Публичного музея древностей, Миловидов свою научную деятельность сосредоточил на истории, археографии и библиографии Северо-Западного края. Напечатал более 50 статей в «Чтениях Императорского общества истории и древностей Российских», «Христианском Чтении», «Журнале Министерства народного просвещения», «Русском Вестнике» и других изданиях. Состоял председателем комиссии организованных им народных чтений.
Археографическая деятельность А.И.Миловидова повлияла на развитие архивного дела в Российской империи и привлекла интерес публицистов к западнорусским древностям, прежде всего - к письменным источникам. Деятельность Миловидова и других видных архивистов Северо-Западного края Российской империи изучается в рамках спецкурсов для будущих архивистов на историческом факультете Белорусского государственного университета.
(По материалам Википедии и РГБ)