Ретро (часть 1. Кинжал)
В нашем фамильном гнезде, в комнате моей бабки на втором этаже, в шкафу за стеклом на полке лежит кинжал в потёртых простых ножнах. Когда я был маленьким, я любил сидеть в этой маленькой светлой комнатке и рассматривать старые фотографии и всякие разные чудом сохранившиеся семейные вещи вековой давности. Этого кинжала тогда не было. Вернее, он был, но по отдельности: отдельно рукоять, отдельно клинок. Лет десять назад мой дядька перековал его, вернув семейству прадедовское оружие.
Наверное, я последний в нашей семье, кто знает, при каких обстоятельствах кинжал был сломан…
Брат моего прадеда вместе со всем родом жил в самом центре села. Оставив дома молодую жену с тремя дочерьми, он уехал работать в Сибирь. Кстати, не так далеко, если судить по тогдашним меркам: многие осетины отправлялись на заработки не только за границу, но и вообще через океан – в США, в Аргентину. Отхожий промысел, связанный с нехваткой земли, начался в Осетии в последней четверти XIX века, т.е. примерно через 30 лет с начала освоения равнинных земель. Семьи тогда имели по 5-6 детей, их надо было кормить, одевать, выводить в люди, а пахотной земли в предгорьях и долинах Кавказа не хватало испокон веку.
Так вот, года три о страннике нашем не было ничего слышно. И вдруг его жена забеременела. Когда об этом узнали мужчины рода, ее вызвали на родовой суд и потребовали назвать обидчика, опозорившего всю фамилию. Им оказался сосед, живший через 6 домов.
Прадед, само собой, присутствовал на мероприятии. И надо ж было такому случиться, что пребывая понятно в каких чувствах, он, вернувшись к себе, в окно увидел обидчика, возвращавшегося с работы в свой дом.
Выхватив кинжал, Сандер выскочил из дома, но споткнулся на пороге и свалился с ног. Лезвие попало в щель между камнями и клинок сломался под тяжестью его тела. В руке осталась рукоять. Швырнув её прочь, он снова заскочил во двор, в ярости схватил первое, что попалось под руку (это по иронии судьбы оказался серп) и помчался за врагом. Тот, не будь дурак, сразу всё понял, и припустил со всех ног к своим.
Прадед догнал соседа у порога его дома. Мужчины рода, которые находились там в тот момент, выскочили и с оружием в руках бросились на защиту своего родича. Прадед и не подумал отступать. Получив в драке 18 кинжальных ран, он упал там же и, истекая кровью, остался лежать посреди улицы…
Дальнейшее понятно любому, кто хоть что-то знает о горских обычаях. Любовника этой дамы мужчины уже нашего рода зарезали в тот же вечер. Роду его была объявлена кровная месть. В реалиях того времени это означало, что так или иначе в том или этом роду будут уничтожены все мужчины, мальчики и младенцы мужского пола.
Село стало на уши. Немедленно собрался нихас (совет старейшин), где обеим сторонам был вынесен ультиматум. Семье обидчика и всей его фамилии дали время до полуночи, чтобы покинуть село. До этого времени всю мужскую половину нашего рода обязали сидеть по домам, под угрозой немедленной расправы над всяким, кто выйдет на улицу. Мужчины всего села вооружились и разделились. Одна половина окружила жилища нашего рода, вторая – охраняла и контролировала сборы кровников….
Кстати, прадед в конечном итоге выжил. Иначе как чудом сей факт полагать сложно.
Что касается жены его брата, с которой всё и началось… Решение фамильного суда, где судьями были старшие мужчины, а присутствовали все мужчины рода, было по сегодняшним меркам диким. Но – именно что по сегодняшним меркам. А тогда с ней поступили в полном соответствии с законами адата – ей отрезали грудь и отослали в дом родителей. Детей разобрали родственники.
В доме моей бабки много старых вещей. За каждой вещицей – отдельная история…
Ретро (часть 2. Колыбель)
На чердаке бабкиного дома, подвешенная к потолочному крюку, в тихом полумраке парила в воздухе колыбель. Деревянная, невесть какой давности. Время от времени, роясь на чердаке в поисках нужной мелочи, она складывала туда попадавшуюся под руку мелочь ненужную – на случай, если и та понадобится со временем. Зачем она до конца своих дней хранила этот осколок памяти, я понял, став постарше, и узнав, как быстро и безвозвратно уходят из нашей жизни события прошлого, и как исчезают старые вещи, что могли бы своим существованием напоминать нам о тех днях, если некому позаботиться о сохранении их…
Цаголов, Георгий Александрович. Всезнающая Википедия отвела описанию жизни сего молодого человека аж 6 строк. БСЭ – чуть побольше. Девять. Что ж, и на том спасибо.
Он жил недолго, но ярко – и всё ж не так знаменит, как его ровесник Берия, не так известен, как герой народного эпоса Чапаев. Он верил в равенство, братство и грядущую свободу всей душой – впрочем, как многие иные, павшие братоубийственном безумии гражданской войны – и отдал свою жизнь за революцию без колебаний и сожалений. Я не стану здесь расписывать его бурную биографию. Я расскажу, как он умер…
К моменту прихода на Кавказ Советской власти прадед мой – Сандер – был самым богатым купцом города. Да что города – в его магазин восточных товаров съезжались люди со всей Осетии. Начав свой трудовой путь простым землепашцем, поднимался он по социальной лестнице медленно, упорно и неуклонно. Уехав, вслед за старшим братом на заработки, сначала в Сибирь, а затем в Китай, он быстро понял, что торговля – единственный законный путь наверх для таких как он. Домой из Китая он привёз не деньги. Он привёз товар. Распродав его с колоссальным барышом, снова пустился в путь на Восток. Так, сам того не подозревая, он стал первым осетином, повторившим Великий Шёлковый путь. Благо, наличие железных дорог несколько упрощало ситуацию по сравнению с путешествиями тысячелетней давности странников…
Само собой разумеется, новую власть Сандер, мягко говоря, не приветствовал. И сочувствовал в гражданской войне понятно кому. Тем не менее, именно в его родовой дом в селе Христиановском в апреле 1919 года, когда разбитые деникинцами части Красной Армии оставили Владикавказ, привезли выздоравливать юношу, больного воспалением лёгких. Этим юношей и был Георгий Цаголов – член реввоенсовета Владикавказа, один из основателей партии «Кермен» - осетинского аналога комсомола. Отказать прадед не мог – потому что привезли его и попросили определить на постой наши же родичи…
Когда нынешние «демократические» авторы пишут об ужасах гражданской войны, в основном в описании этих ужасов лидирует «красный террор». Меж тем, должен вам заметить, террор белый был ничуть не менее свиреп. Первый же день «освобождения города от большевистских орд» был ознаменован расстрелом двух тысяч тяжело больных и раненых красноармейцев, которых захватили в городском госпитале. Ходить те не могли – поэтому их вываливали из носилок прямо на пустыре за больничкой, и там же расстреляли из пулемётов. Одновременно в городе прочёсывали рабочие кварталы - вешали всех, кто, по мнению новых хозяев города, хоть каким-то боком был причастен к сопротивлению…
Разумеется, искали и членов Реввоенсовета. Точнее – конкретно одного из них, понятно о ком речь. Остальных бы поискали тоже, но в горах, где засели керменисты, розыскные мероприятия проводить было себе дороже. Насчёт же Цаголова деникинской контрразведке совершенно точно было известно, что тот тяжело болен, нуждается в уходе, и спрятали его в Христиановском. Волчья сотня генерала Шкуро выдвинулась в село…
Обыску подверглись все дома. Особенно тщательно перетряхивали жилища сельской бедноты. Впрочем, порядка ради, дома богатеев проверяли тоже. Когда заявились к Сандеру, там всё было готово к визиту. Хозяин дома не стал унижать себя прямой ложью – для горца это непозволительно. На вопрос, нет ли в доме керменистов, он пожал плечами и пренебрежительно бросил:
- Ищите…
Цаголов в это время лежал там же, где и всегда – на перине в женской половине. Спрятали его очень просто – кровать была огромной и пышной, так что его всего лишь укрыли двумя толстыми пуховыми одеялами, сверху взбили и набросали подушки. Таким образом, заглянувшие в помещение казаки увидели только прибранную спальню и хозяйских женщин, занятых своими делами.
Обыск ничего не дал. Казаки остались на постой в селе, чтобы продолжить поиски назавтра. И тогда товарищи по партии решили, в целях безопасности, всё же перевести своего вожака из дома классового чуждого элемента к бедняку, которого уже проверяли. Сандер, надо полагать, вздохнул с облегчением при таком известии.
В ту же ночь, спустя несколько часов, Цаголова переместили в другое жилище. А на следующую ночь в тот дом нагрянули с повторным обыском – кто-то выдал…
Цаголова расстреляли там же где нашли, прямо во дворе дома. Перевозить его для допроса в город даже не стали – понимали, что бесполезно: не тот это был человек, чтобы заговорить под пытками. Расстреляли, разумеется, и всех обитателей дома. Предварительно разузнав у хозяина, кто именно привез на постой гостя и откуда. Дальнейшая судьба всех причастных к делу была предрешена…
Впрочем, судьба наша зависит от многих факторов - и от счастливых случайностей в том числе. Прадед узнал о том, что ждёт его семью, минут через десять после того, как казачий есаул распорядился поднимать своих кубанцев: один из кунаков, в доме которого ночевали казаки, мигом всё сообразил и послал своего сына мчаться к Сандеру с сообщением. В запасе был, пожалуй, час. Да и того, скорее всего, не было…
Собирались в дикой спешке. Уходили в горы – на дорогах поймали бы ещё до рассвета. В доме родни проживало немало, одних только детей и подростков человек пятнадцать, так что, невзирая на опасность, пришлось, помимо вьючных лошадей, грузить две арбы – те, запряженные волами, хоть и тащились медленнее некуда, но могли пройти по бездорожью, а главное – унести запас продуктов хотя бы на первое время. На одну из повозок и погрузили колыбель с новорождённым бабкиным братиком – Керменом…
Бабка была старшим ребёнком в доме, у неё было семеро братьев. Родных, имею в виду, количества двоюродных она и сама не помнила. Все они шли в ту ночь сквозь лес. Все со временем вернулись в родное село, выросли, двое даже успели жениться. Все они ушли на фронт в сорок первом. Вернулся только один. Младший. Тот самый Кермен…
Ретро. (часть 3. Ружьё)
Для мужчины я достаточно равнодушен к оружию. Но ружьё, висящее на стене моей спальни – собранную по спецзаказу двустволку - я не продал бы ни за какие деньги. Это не оружие. Это – наследство. И дань памяти. Памяти человека, которого я любил и люблю, и которому, как ни печально это сознавать, так не хватало меня в последние годы его жизни….
Это я об отце своём, если до кого не дошло. О мужчине, которого безмерно уважаю, и о биографии которого знаю куда как меньше, чем хотелось бы. А то, что знаю...
Вот уже два года, как его с нами нет. Но 9-го мая дети и племянники, братья и сёстры, внуки и правнуки, как обычно, собираются в отцовском доме – поминать одного из последних солдат той войны. А пока я вспоминаю…
Отец редко бывал на парадах победы. Он всегда отказывался от интервью. Он не носил ордена и медали. У него не было однополчан. Среди живых.
Он не любил говорить о войне. За всё время, что себя помню, один единственный раз (лет десять назад, тоже на 9 мая) слышал рассказ о его последнем бое - том, где он ногу потерял. Это было в саду, где он сидел с дядькой и дедом. Тоже - нюанс. За общим столом этого он не рассказал бы никогда... Первый раз в жизни я ощутил, как дыбом встают волосы. И слова-то простые звучали - не оратор он у нас был, чего уж - но пробирало до дрожи… Я сейчас уже и не вспомню - как, но отчетливо помню - что именно отец говорил. Как танки в последнюю атаку шли на их высоту, где артогнём выкосило всю обслугу 76-миллиметровых дивизионок, да и сами орудия стали уже бесполезным железным ломом... Как последний пулеметчик ещё держал свой фланг, а на другом остатки батальона уже резались в окопах с ворвавшейся на позиции немецкой пехотой, и яростные вопли с многоэтажным матом вперемешку явственно были слышны даже за сто метров сквозь непрерывную пальбу... Как комбат, увязывая гранаты ремнём в связку, его, пацана, вчерашнего восьмиклассника (он со школы на фронт сбежал), матами и пинками гнал в тыл с КП с последним донесением и документами штабными...
Да... Собственно - обычное дело для него. Никогда он о себе ничего не рассказывал. Всё, что делал в жизни – а делал он немало такого, чем стоит гордиться и ценить - я узнавал от третих лиц. Со временем. От матери, бабки, друзей его... Или догадывался. Теперь уже сам знаю о нём достаточно для того, чтобы понимать простую вещь - мы другие. Хуже и слабее - это однозначно. Каждому достанет ноши своей? Да, наверное… Только вот ноши слишком разные выходят, так стоит ли потом удивляться тому факту, что многие из мнящих ныне себя волкодавами на поверку щенками оказываются... Маловат аршин… Вот и думаешь сейчас порой: а много ли народу готово сейчас будет за Родину помереть, если придётся?... И сколько тогда их было, тех, кто звание человека заслужил уже хотя бы смертью своей. Как отцовский батальон, полностью полегший на безымянной высоте под литовским городком Шауляй.
Он тогда тоже не дошел к своим.
Снарядом накрыло.
Я хотел высечь на могильном памятнике отца два слова. «Последний Солдат». Но решил отказаться от этой идеи. Он был чужд пафоса при жизни. Пусть так будет и впредь…