Все мои не придуманные истории начинаются с дороги.
И опять я шла по сухой дороге, под шуршание листьев в другую деревушку к Вере, потому что она могла рассказать мне о Фелисате.
А ведь я никогда не видела её, а только знала, что она была.
Одна жила в пустой деревне. А сейчас я об этом задумаась. Может, потому что возрастом приближаюсь к ней.
Зимой, когда нас останется всего человек сорок, и мы изредка будем встречаться и разговаривать в магазине, особенно чувствуешь, как не хватает обычных, ничего не значащих разговоров.
Дальние леса вдоль окоёма были нарядными и праздничными, подпоясанные золотыми кушаками, светились и радовали глаз.
А ближние деревья были трогательно оголёнными и устилали дорогу пёстрыми листьями.
Я прошла сквозь осиновую рощу, вдыхая запах прелых листьев. Это и есть прощание с лесом. Роща была почти прозрачна и беззащитна.
Вспомнила красноголовики, которые прятались в траве или их рябиновую младенческую россыпь на земле, когда их хочется укрыть и спрятать.
После второго пожара в деревне остались три одинокие старухи.
Они не хотели бросать свои дома.
Стройная и ещё красивая Фелицата, никогда не выходившая замуж, не рожавшая детей.
Маша и Ульяна, младше её и ласковее, открытее.
Дома их уцелели, и они никуда из них не желали выезжать. Электричества не было. Магазина тоже. Кругом леса дремучие. За Перт-озером - вологодские, за избами - архангельские.
Тянулись за рыбкой мужики. Жгли костры, варили уху. Почти у каждого была своя лодка, прикованная цепью к дереву или пню.
Подойдут старушки к кострам послушать новости, поговорить. Угостят их ухой, да и рыбкой одарят. Напекут они рыбничков с окуньками да со щукой на ржаной корке.
Дух от стряпни до озера тянется.
Помогали им рыбаки. Кто огород вскопает, кто поремонтит чего в хозяйстве.
Раньше всех ушла Ульяна. Баньку истопила по-чёрному и пошла мыться.
А Василий пас там колхозное стадо. Пошёл к бабушке чайку попить. А её и дома нет. Ворота пОлы. И, шабаш! Не откликается! Открыл дверь в баню.
А она сидит там на полкЕ. Над тазиком нагнулась и уснула совсем. Угорела, видно.
Потом и Маши не стало.
И жила Фелисата одна. Темнеет уже с сентября рано. Ночи кажутся бесконечными.
Озеро пустым не бывало. Всё кто-нибудь да приходил: то с ЧУжги, то с ТАвенги знакомые мужики или рябята.
А то Вера Маленькая приходила, когда пасла под очередь коров с нескольких деревень.
Вера жила в ближней деревне. Пять километров до неё.
Фелицата подсчитывала, когда придёт Верин черёд пасти коров и всегда готовила самовар, топила его углём древесным.
- Вера! Ты што ль? Неси самовар-то с сарая! Чай станем пить.
Вера по дороге наберёт для Фелицаты белых грибов.
Чай пили вприкуску с белым кусковым сахаром. Сначала дробили его стальными щипчиками. Крошки смахивали в ладонь.
Чаю попьют. Вера возьмёт пестёрку и пойдёт к пенникАм за рыжиками. ПенникАми называли сухие места. А там ёлки. А возле ёлок всегда рыжики.
Уже одна бродила Фелисата вокруг озера за грибами и ягодами. Глаза её плохо видели, она почти не слышала. Нагибалась близко к земле, чтобы разглядеть. Бывало, пройдёт с пестёркой или таркой в руках километров пять. А ведь ей было тогда лет девяносто. Но дорогу к своему дому всегда находила.
И Галактион, брат Веры Большой, часто на озеро хаживал. Жил он уже в другом районе, под Вологдой. Но здесь работал в лагерях когда-то, в лесу. Был Галактион молчалив и угрюм. Но когда в руки брал гармошку, их родительский дом оживал. Половики откидывали в сторону с накрашенного пола. И хочешь - не хочешь, а ноги шли в пляс сами.
И когда Галактион собирался в Заозерье, набивал рюкзак продуктами и говорил:
- Што я еённое што ли есть буду? Своим накормлю. Ты приходи , Верка, за рыбой и ягодами. Унесёшь домой.
И Вера Большая шла пешком. Дом у Фелицаты стоял на самой горке. Хорошо было видно всех идущих.
В доме было чисто и уютно. Самовар большой медный стоял на столе. Высокая ростом хозяйка встречала всегда горячими пирогами и горячим хлебом и говорила:
- Никто в Тавенге так хорошо не живёт, как я. У меня рыба свежая каждый день.
Муку ей возили мешками на тракторе и всё остальное, что просила.
Долго жила одна среди морозов и дождей Фелицата под тоскливое завывание ветров. Лес берёг её от бед. А как ослабла, на зиму брали добрые люди к себе доглядеть.
Решено было в сельсовете оформить её в дом престарелых. Она не соглашалась, попросила разрешения проститься со своим домом.
Когда переступила через порог избы и устало села на лавку, ноги вдруг ослабели и подкосились. Молча, заплакала, жалея дом.
Без присмотра.
Один- одинёшенек.
Как он без неё?
Никто лучинку не зажгёт.
Печь холодная, жара давно не знавшая. Она погладила давно не белёную печь шершавой узловатой ладонью.
Как она без него станет жить?
В чужих казённых палатах да на казённых харчах?
Сколько здесь пережито, перелопАчено…
Сколько теплАсь она на этой земле…
Сколько ждала счастья, да так оно и не случилось.
И не уходила она из дома, не могла оторваться от него, пока совсем не ослабла, пока уже обессилевшую не увезли её…
И только год она пожила в чужих стенах…
А имя её - Фелисата, означало - «счастливая…»