Хозяин слова Повесть целиком

В этом тексте, как и в большинстве других моих произведений, в оригинале имеются сноски, разъясняющие те или иные слова и понятия, которые, к сожалению, не отображаются на данном сайте.




Хозяин слова

(Повесть   о  пяти   ленинградских женщинах, железнодорожных путешествиях  и клопах без хэппи-энда)





Ленинград – Петербург                1966 - 2016



Не копи печали про запас -

Разве угадаешь, что для нас
Приготовил наступивший день
Или день завтрашний.

Всем известно, только ты не знал,

Что давно началом всех начал 
Числится во всех пророчествах

Одиночество.
 Олег Митяев

А поезд мчится, а поезд мчится
 Колеса по рельсам тук да тук
 Студенческая песня. Автор неизвестен

Что такое наивность?
Это когда пятнадцатилетняя дочь думает, что ее мама девственница.
А что такое сверхнаивность? 
Это когда мама думает, что ее пятнадцатилетняя дочь девственница.
Из анекдотов «Армянского радио»

Большой жуир, он очень любил долгие стоянки в портах, особенно в таких, где можно было найти много развлечений и — главное — хорошеньких женщин, — и в таких портах всё время проводил на берегу, почти не заглядывая на корвет, зная, что там неотлучно находится старший офицер Михаил Петрович.
К. М. Станюкович, «Беспокойный адмирал»,



Глава 1
Я не трус, но и не герой. Жизнь уже давно приучила меня к тому, что ясные, на первый взгляд, ситуации на самом деле оказываются абсолютно непредвиденными. Однажды я по простоте душевной и юношескому максимализму влез в драку, завидев, как два мужика лупят одного, а женщина  зовет на помощь и пытается их растащить. В итоге, все четверо – и три мужика, и баба набросились на меня безо всяких объяснений и мне еле удалось унести ноги. Бог его знает, какие у них там были разборки. Так что больше я на призывы о помощи стараюсь не реагировать. Чтобы в  итоге,  не оказаться, , потерпевшей стороной. Не лезь!  Две собаки дерутся, третьей лучше не встревать.
Но отчаянный девичий крик, доносившийся из кустов в дальнем конце ЦПКиО, за лодочной станцией, был, во-первых, таким жалобным, а во-вторых, таким детским, что я не удержался и бегом рванул в ту сторону. Я был не один – рядом со мной гуляли Сева с женой Ингой и Сашка Барабан с Кирой. Мы выскочили на  небольшую полянку внутри зарослей кустов и обнаружили там троих пацанов в ватниках , типичных представителей местного населения из Новой Деревни , которых в городе называли «лесорубами». Телогрейка, подпоясанная офицерским или, в крайнем случае, матросским или солдатским ремнем, – это был их фирменный стиль и писк местной районной моды. Троица старалась стащить платье с молоденькой тоненькой девчушки. Платье уже было разорвано в нескольких местах. Но девочка яростно сопротивлялась, не забывая при этом отчаянно визжать, кусаться и царапаться. Неожиданно она умудрилась резко выбросить ногу и попасть одному из "ватников" между ног, причем так удачно, что он надолго потерял весь интерес к продолжению действия. Оставшуюся пару двумя точными крюками уложил Сева. Я поднял девчонку с земли. Она была вся грязная, так как с утра прошел небольшой дождик, и земля еще не высохла, а валяли ее, похоже, вполне серьезно и долго. Платье, нижнее белье и все тело были заляпаны глиной и землей. Личико было в крови, губы распухли, под глазом красовался приличный кровоподтек – похоже, ей пару раз от души врезали за неуступчивость. Я подвел ее к пруду:
–Умойся!
 Она присела над водой, осторожно, видимо, было больно, ополоснула лицо и руки, а затем неожиданно произнесла, обращаясь ко мне:
–Спасибо, ребята. А теперь отвернитесь, пожалуйста, я искупаюсь, отмоюсь от прикосновений этой мрази.   
И, не дожидаясь, когда мы выполним ее просьбу, мгновенно сбросила с себя все то, немногое, что было на ней надето и, не раздумывая, плюхнулась в воду.
–Осторожнее, тут на дне могут быть всякие неожиданности вроде стекол, железяк и прочего мусора.– Но девчонка быстро поплыла к противоположному концу пруда, демонстрируя неплохой кроль.
 Переплыв пруд, она вылезла на берег и, сверкая издали наготой, крикнула:
–Ребята, принесите, кто-нибудь, пожалуйста, мои вещи – и добавила смущенно – лучше пусть девушка, а то я стесняюсь. Инга собрала ее шмотки, вздохнула:
– Они же  грязные, но, обходя пруд,  понесла их владелице.
–Так, ребята, девочки, давайте мы ее хоть немного оденем! – Я сбросил с себя водолазку. Киренок, снимай трусики, снимай. Лифчик твой, похоже, этой шмакодявке только на тюбетейки годится, но, впрочем, ей он и вообще не очень нужен. Так носит для форса, чтобы подружки завидовали, да мальчишки доской не дразнили.  Кира с сомнением посмотрела на Сашку, который кивнул головой:
–Юрка дело говорит, потом постираешь и все. А девочку одеть надо, у нее же платье совсем порвано. Пусть хоть трусами сверкает, а не задницей. Кирка при этих словах вспомнила про первопричину происшествия  и , повернувшись к лежащим "ватникам", обнаружила их полное отсутствие.
–Мальчики, а куда эти хмыри делись?
 Мы и сами не заметили, как троица тихонько отползла в кусты и то ли схоронилась где-то, то ли дала деру. Кира выдернула из-под своей кожаной юбочки маленькие невесомые на вид стринги – шмотки у нее всегда были на зависть всем  подружкам – как-никак, папа свободно ходил в «Березку» и на законном основании, имея  паспорт гражданина Верхней Вольты, покупал дочке все самое лучшее. Папа любил свою Киру. Надо признать, что и Кирина мама не была обижена его вниманием и одевалась не хуже. Кира пошла следом за Ингой, неся мой  бадлон  и свои трусики. Девочка не стала особо отнекиваться и надела все, что ей презентовали. Правда, лишней юбки у нас не нашлось, но женщины как-то хитро сделали из ее платья вполне приличное подобие юбки с разрезами. И привели ее к нам.
 Она со страхом обвела глазами поляну.
– А где…
– Слиняли. Боюсь, что одному из них точно надо в больницу, после твоего «ласкового» прикосновения к его бейцам .– Сева, видать, решил, что на идише это будет звучать приличнее.
–Девочка смутилась:
– Я не хотела. Это само так вышло. Я уже полгода занимаюсь в секции самбо у нас в школе.
– Так, – Сева решил взять дело в свои руки
– Так, – повторил он и спросил,–  тебя, как зовут? Сколько лет? Где живешь? И что делаешь одна в этой глухомани поздним вечером, в темноте? Ребят этих знаешь?
– Девочка сделала нечто, отдаленно напоминающее книксен и представилась
– Я – Юлька.  Мне четырнадцать лет, через два месяца будет пятнадцать. Живу я на Петроградской с мамой, в принципе, недалеко. Мы часто с одноклассниками здесь гуляем. Но сегодня привязались эти парни, побили наших мальчишек, все разбежались, а меня хотели…  Ну, вы видели. Спасибо вам за все.
– Так, опять произнес Сева. Мы с Сашкой люди семейные и не к лицу нам с несовершеннолетними  полуголыми  девицами со следами побоев  по городу бродить, а ты, Юрась, давай-ка отведи ребенка домой и непременно маме в руки передай, чтобы потом не было каких-нибудь инсинуаций и претензий.  Это мудрый Гармель был прав.
– Я не ребенок, – обиженно произнесла Юля, – и не надо маме рассказывать про этих уродов, а то она потом меня не будет отпускать гулять.
– А кто же ты? Взрослая,  что ли?– стараясь не обидеть ее, переспросил я.
– Я уже большая, я уже в восьмом классе учусь, и у меня первый взрослый по плаванию, и я уже комсомолка. 
– Большая! Глупышка ты, действительно, большая,  раз пошла со своими «детсадовцами» в эти края. Сюда взрослые женщины, да и парни в одиночку ходить опасаются, учитывая специфику  аборигенов. «Лесорубы» - они и есть «лесорубы». Где-то здесь в прошлом году местные поймали двух сорокалетних теток, причем тоже местных, и толпой в двадцать рыл насиловали их всю ночь прямо на эстраде летнего театра до такого состояния, что обеих потом почти месяц лечили в больнице, зашивали побои и разрывы на интимных местах.–  Видно было, как Юля передернулась, представив, очевидно, себя на месте этих теток.
– Сама понимаешь, что бы с тобой сделали, не окажись нас рядом. Это тебе просто повезло случайно, причем крупно.
– Я понимаю и сделаю выводы. Спасибо еще раз.
– Ладно, пошли уж,  взрослая.   И мы с ней двинулись к мостику, являвшемуся выходом из парка на Каменный остров к Каменноостровскому театру.
– А  почему эта Кира черненькая? Она что, негритянка?
– Папа у нее  негритос из Африки.
–Она красивая очень и необычная. И вторая женщина тоже очень красивая. Потихоньку мы вышли из парка и по Песочной набережной  дошли до Пионерской улицы.
 А ты почему один, у тебя есть девушка?
–Нет, в Ленинграде сейчас никого нет,– честно признался я, умолчав о Жакенке, ждавшей меня в Степняке. Но я же сказал правду – в Ленинграде у меня на данный момент никого не было.
– Мы почти пришли,– сказала Юля и показала на  двор с большими старинными коваными воротами.  Прямо из-под арки был вход в парадную. Я проводил девочку до третьего этажа, подождал, пока она позвонила в звонок. Дверь открыла довольно молодая, не старше тридцати пяти лет женщина, как две капли воды похожая на Юлю. Или это Юля была похожа на мать?
 Я церемонно представился и вопреки просьбам Юли  невзирая на ее отчаянные знаки, сказал:
– Мадам, контролируйте  дочку тщательнее! Она гуляет по парку, где полно всяких уродов, с мальчиками, которые  даже себя  защитить не в состоянии. Вот сегодня к ним пристали три «лесоруба» с Новой Деревни – хорошо мы с друзьями оказались рядом и смогли предотвратить возможные негативные последствия. А ты, маленькая, давай-ка раздевайся, отдавай мой  бадлон и  Кирино имущество.
– Давай, я Кирино отдам попозже. – Она с мольбой смотрела на меня. Видимо ей не хотелось снимать белье при маме. Она стащила бадлон, не учтя, что под ним ничего нет. Мать цыкнула на нее:
– Ты, красавица, совсем оборзела. Как не стыдно при мужчине голыми сиськами сверкать!
 Честно говоря, сверкать там было еще нечем. В отличие от мамочки, у которой с этим все было на высшем уровне, у  Юльки только-только слегка припухли сосочки, обозначив места будущих приятностей. Если, конечно, пойдет в маму, а для этого вроде были все предпосылки, то когда-нибудь, лет через несколько там должны будут появиться достойные выпуклости.  Хотя что-то поздновато для пятнадцати лет.
–Простите, как ваше имя-отчество? – как–то неудобно обращаться.
– Мария Викторовна, но можете звать меня «просто Мария»  ,–шутливо сказала она.– И даже на Машу я не обижусь!
 –Ну, приятно было познакомиться и с вами, и с тобой,  бесстыдница. Кстати, а что это у меня в кармане завалялось? И я вытащил из брючных карманов ее лифчик и трусики, которые Кира выполоскала, отжала, положила в полиэтиленовый пакет и вручила мне перед расставанием. Юлька вспыхнула, залилась краской, а Маша весьма подозрительно посмотрела на меня:
–Извольте, молодой человек, объяснить маме этого создания, что происходит; почему ее нижнее белье у вас?
–Мы с миру по нитке  собрали в нашей компании вещи для Юли взамен ее извалянных в грязи. Одна из девушек отдала ей низ, я – свитер, а ее грязное белье выстирали в пруду, и оно в этом пакете.–  Юля, вот тебе мой телефон, потом позвони, я заеду за Кириной вещью. Только сама постирай, а то неудобно. Я не стал вдаваться в подробности, спихнув эту обязанность на Юльку и по-быстрому слинял. Думаю, что допрос с пристрастием продолжался долго, пока мама не выжмет из дочери все детали. .
Юля позвонила через два дня.
–Приезжай, если можешь. Я все постирала для Киры.
 Но как оказалось, это было  вранье чистой воды. Ничего она не постирала, она даже не удосужилась снять с себя этот предмет одежды.
 Я  начал было читать ей мораль, что обманывать, мол, нехорошо, но осекся на полуслове, когда она сбросила с себя халатик и предложила мне самому ее раздеть, а потом уже она постирает.
– Знаешь, Юленька, я когда-то сам себе обещал, что не буду иметь дело с малолетками, тем более с невинными девочками.
Она звонко рассмеялась и язвительно спросила:
 – А с чего это ты решил, что я невинна. Малолетка – да, а в остальном – ошибаешься. У меня на даче в Разливе был мальчик, мы с ним все лето этим занимались, когда мама уезжала на работу. Но сейчас у меня никого нет, а ты мне сразу, еще там, в парке, понравился. Ведь это ты первым прибежал на мой крик и ребят привел…   И домой доставил, и свою олимпийку   отдал, чтобы я не замерзла. Я тебе сильно обязана…   Должна же я тебя отблагодарить. А я умею только так.  Я постараюсь, чтобы  со мной тебе было  хорошо.
 И я плюнул на свое обещание. В конце концов, я же хозяин своему слову – сам дал, сам же,  по - хозяйски, забрал обратно! И, надо признать, что мне действительно с Юлькой было хорошо. Несмотря на свой возраст и явную неопытность – мальчик, похоже, заботился только о себе, она «на ходу» училась, интуитивно улавливая нюансы моего и своего поведения, всячески требовала объяснений  и подсказок:
–А так я делаю правильно?  А так можно? А тебе со мной хорошо? Мне было хорошо, и это ее заводило еще больше. Она, наконец, даже поймала кайф и, удивленно прислушиваясь к своим ощущениям, пытала меня, заглядывая в глаза и ластясь, как котенок:
–А это что такое, а почему я раньше с Вадиком такого не чувствовала?  А сделай мне так еще! А потом еще!
 В общем, сплошной  сексуальный ликбез. Но приятно – не передать.  Конечно, отсутствие форм было для меня большим минусом, но я мысленно пририсовывал будущие холмики, прикидывал, учитывая наследственность, их размеры и интерполировал себя и Юльку на пару-тройку лет вперед. 
 Потом я уехал на целину на три месяца, а потом на сборы, а вернувшись, встретил Таньку и про Юльку, каюсь,  совсем забыл.


Глава 2.

В тот год я вернулся с очередной «целины». Мы, наконец, достроили и сдали трехэтажное здание школы-интерната в городе Степняке Кокчетавской области. Получили немалые, по тем временам и  нашим меркам, деньги. Лето в Казахстане выдалось жарким, и я приехал загоревшим настолько, что, вероятно, мог соперничать цветом кожи, если не с Кириным папочкой, то с самой Кирой точно. За три с лишним месяца волосы у меня отросли почти до плеч и сильно выгорели на солнце. Плюс к этому последний месяц я провел на сборах в Краснодаре в составе сборной «Буревестника», где был включен кандидатом в сборную республики. Всем сборникам по штату был положен спортивный костюм – голубая шерстяная «олимпийка» с гербом Союза на груди и  крупными буквами «СССР» на спине. Члены сборной получали такие костюмы бесплатно, а мы-кандидаты должны были их выкупить по льготной цене. Учитывая, что на черном рынке такие костюмы продавались по бешеным ценам, я не без оснований считал, что мне повезло.
После многомесячного отсутствия мне не терпелось снова пройтись по знакомым местам, пообщаться с ребятами, постараться поскорее вынырнуть из дурмана раскосых казахских глаз моей степнякской подружки Жакен Хайдаровой. За три года работы в Степняке Жакенка так привыкла к моим ежегодным приездам, что никак не хотела расставаться – ревела белугой, просила не уезжать, клялась, что непременно приедет в Ленинград познакомиться с моей мамой:
–Я ей понравлюсь, вот увидишь!– и требовала, чтобы я поклялся в том, что буду ждать ее приезда. Я, разумеется, обещал. Она сжимала свои широкие скулы и сквозь слезы грозилась зарезать и меня и себя, если я ее не дождусь.  Это было в ее характере – решительная, смелая, волевая. Она меня сама и в степь от костра увела в первый год нашего знакомства и до самого утра пела мне на ушко что-то на казахском, непонятное, но красивое.
 Но Степняк и Жакен были далеко на юге и далеко в прошлом. А я был здесь среди знакомых улиц и домов. Первым делом я пробежался  по Старо-Невскому до «Ханоя» на углу Суворовского,  но там никого из знакомых не оказалось. Потом заскочил в бар в «Октябрьской» Посидел полчасика, бармен Валентин сделал мне чашечку кофе и пятьдесят коньячку,  а аппетитная барменша Анечка угостила в придачу тарелочкой орешков, как долгожданного постоянного посетителя. Я сбегал к метро и купил для нее три георгина. Получил за это смачный поцелуй и обещание непременно повторить этот поцелуй в будущем. Но Анькины обещания не стоили и ломаного гроша. Майор Вася Травников, а в будущем генерал Травников был препятствием непреодолимым для простого студента, вроде меня.

 Поэтому я продолжил свой вояж по Броду. За целинно- тренировочный сезон я соскучился по хорошей солянке, но в сосисочной была огромная очередь и , сев на троллейбус, я доехал до Литейного, перешел на другую сторону Невского и зашел в кафе-«Автомат», именуемое в народе «Гастритом» на углу Рубинштейна. Солянка здесь была не хуже, вот только есть ее надо было стоя. Кроме того подавали солянку в металлических мисках, которые было трудно донести до стола – так они были горячи.  Мне удалось найти свободный поднос, я поставил солянку на стол и пошел за ложкой и хлебом. Вернувшись к оставленной солянке, я обнаружил, что ее с бешеной скоростью, обжигаясь и отфыркиваясь, уминает мужик в теплом, не по сезону, коричневом демисезонном пальто и повязанном вокруг шеи зеленом шарфе. От него пахло так, что этот запах служил ему лучшей защитой от моего возмущения. Это надо было видеть! Он не нес ложку ко рту. Он метал ее содержимое, то есть мою солянку, прямо из  миски в рот, торопясь скорее закончить с выпавшим на его долю счастьем сытного обеда. Ни слов, ни злости у меня не нашлось. Я только взял его за волосы и ткнул мордой в миску, рассчитывая, что уже потом, когда он возмутится, во мне проснется злость и я смогу от всей души врезать по этой физии. Но мужик перенес погружение в солянку стоически, только ложка замелькала еще быстрее. Потом он поднял голову, опасливо скосил на меня один глаз и спросил
– Это твоя была солянка? Извини, есть очень хотелось.– и добавил:
–Не бей меня, пожалуйста, солянку же не вернешь.

Поскольку это было справедливо, а ущерб в пятьдесят копеек для меня на данном историческом этапе значения не имел, то я просто пошел и взял еще одну порцию. Отнес ее на стол, а вернувшись заметил около своей миски все тот же зеленый шарф.
–Убью гада, решил я, но подойдя ближе увидел, что мой незнакомец обоими локтями прикрывает мою миску от еще двоих аналогичного вида и запаха граждан, которые пытались сдвинуть его в сторону с явно видимой целью завладения моей солянкой. Недолго думая, я отвесил по аккуратному апперкоту обоим, и оба тихонько опустились на пол под стол.  Апперкот, в отличие от джебов, свингов или хуков хорош тем, что не отбрасывает человека в сторону, а просто заставляет его щелкнув зубами,  и вскинув голову, аккуратно или не очень , но осесть на месте. Это очень удобно в местах скопления народа, когда, во-первых, отлетать человеку некуда, а , во-вторых, не хочется привлекать особого внимания  к полету и падению клиента.
–Тебя как зовут?– поинтересовался я у моего защитника.
–Степа я.
–Молодец, Степа! Окажи мне еще одну услугу – выволоки, пожалуйста, это дерьмо на улицу пока менты не набежали и шорох не начался.
–Сделаем! Щас еще ребят кликну.
 И действительно, откуда ни возьмись, нарисовалась еще парочка похожих личностей, которые споро выволокли из-под стола отдыхавших после моих апперкотов собратьев и, по-моему, умело, почти незаметно обчистив им карманы, волоком подтащили к дверям и выкинули на улицу. «После недолгой панихиды тело покойного было предано земле»
 Теперь уже ничто не мешало мне самому , наконец, вкусить соляночку. После наших студенческих обедов в стройотряде, в основном, состоявших из гороховых супов без мяса и гороховой же каши без масла солянка показалась мне замечательной. Хлеб, щедро намазанный горчицей и круто посыпанный солью, являлся великолепным дополнением к первому.
Довольный обедом и собой, но, все еще пребывая в неудовлетворенном состоянии ввиду отсутствия кого-либо из друзей, я неспешно добрел до угла, перешел Литейный и оказался у знакомых дверей. Поскольку все угловое  здание занимал ресторан «Москва», когда-то принадлежавший  княгине Шаховской, а затем бывший гостиницей Ушакова с тем же названием, то вполне логичным выглядело народное название «Подмосковье», которое получило недавно открывшееся кафе на первом этаже с входом с угла. Через некоторое время, во время вьетнамской войны «Подмосковье» превратилось в самое, вероятно, на тот момент, популярное в Ленинграде место встреч интеллигенции, поэтов, артистов и прочей богемы – кафе «Сайгон» Здесь я неоднократно встречал Бориса Гребенщикова, Костю Кинчева, Евгения Рейна, моего тезку Шевчука. Захаживали в это кафе и многие другие выдающиеся люди, например: Бродский, Довлатов, Смоктуновский и совсем мне тогда неизвестный Виктор Цой, поклонения которому я как не понимал, так и не понимаю до сих пор. Я толкнул знакомую дверь и вошел.  Несмотря на то, что формально в кафе курить запрещалось, здесь как всегда, плавали сизые густые облака табачного дыма. В первом зальчике стояли столики и стулья, здесь обычно сидели все известные личности – поэты читали стихи, музыканты иногда пели или играли. Я прошел вглубь помещения, где обычно и тусовались мои приятели. Но ни у круглой стойки, ни на широченных подоконниках не наблюдалось никого,  с кем бы мне хотелось в данный момент общаться. Попались на глаза несколько не очень хорошо знакомых ребят, подскочил известный побирушка по кличке Шея:

–Юрка, купи кофеечку!–аскнул он.  Было модно вставляить в разговор английские слова. Иногда искаженные до неузнаваемости. Герла, шузы, аскать, дринкать, пикапить  и тому подобное.
–Ты смотри, даже имя вспомнил. Ну, да я сегодня имею право быть добрым. Когда-нибудь. глядишь, и зачтется. На тебе «на прайс»
 В конце семидесятых я случайно узнал, что Шея сел за валюту, и  его зарезали где-то в лагере.
–Слышь, Валерка. - У меня тоже сработала память и я вспомнил настоящее имя Шеи. А Киру не видел и остальных наших.?
–Сегодня здесь не было никого, но я вчера и еще третьего дня их всех видел в «Эльфе».
–Это уже что-то. Но уйти из «Сайгона", не выпив лучшего в городе кофе?! Э-э, нет.
–Там кто сегодня, Стелла или Гриша варит?
–Стелла–ответил Шея –. Давай и тебе возьму. У меня в очереди кореш стоит.
 Я дал ему рубль и попросил принести мне маленький двойной. С удовольствием выкурив папироску под кофе, который, как всегда у Стеллы, был неподражаем, хотя считалось, что Гриша варит лучше, я отправился в своего рода филиал «Сайгона» на Стремянной – кафе «Эльф», которое публика освоила, когда «Сайгон» был на ремонте. Но не доходя до кафе, около Эльфийского садика был чуть не сбит с ног буквально вжавшей меня в решетку сквера Кирой.
–Юрка, как я рада.– Не знаю уж, где кончалась ее радость и начиналось обычная женская хитрость, но я с удовольствием стоял не шевелясь, прижатый Кириными близняшками к решетке. Кирка, как всегда, была великолепна. Одетая под хиппи, в недостижимых для нас настоящих «левайсах» с красивым необычным хайратником  в волосах, с холщовой сумкой-мешком через плечо, на которой красовался портрет Демиса  Руссоса , в кожаной лайковой коротенькой курточке на молнии, которая явно не выдерживала напора наполнявших ее Кириных буферов. Волосы на этот раз были заплетены в бессчетное количество тоненьких косичек, создававших на голове чрезвычайно сложный, но очень оригинальный узор.
В полном соответствии со своим именем , Кира обожала, когда ее хвалили. Она не отличала неприкрытую лесть от  действительного восхищения. Но , надо признать, что близко к себе Кира  подпускала немногих, а мнение остальных, в этот круг не допущенных, ее интересовало мало. Я был допущен и уже почти два года всячески пытался привлечь внимание  к своей персоне, но пока безуспешно. Дело в том, что в нашей тусовочной компании было категорически не принято уводить девочек у приятеля. Пока девушка сама не заявляла, что у нее все кончено с тем или иным парнем, любые домогательства с чьей-либо стороны считались недопустимыми. В какой-то степени, это было странно для времени, когда и к нам, в Союз, где никогда не было ничего похожего на секс, добрались отголоски западной сексуальной революции, стали появляться «шведские» семьи , а в любом баре можно было снять девочку  на ночь. Но наша компания оказалась  не подверженной этому влиянию, и мы твердо знали, что у друзей девочек-мальчиков уводить нельзя.
 А Кира уже давно и, кажется, надолго была привязана к Сашке Барабанову. На самом деле, фамилия Сашки была Зотов, но, кажется, не было на Невском человека, который бы не знал, что Сашка - стукачок , то есть в просторечии «барабан».  Иногда про это забывали. Но погоняло  постепенно превратилось в фамилию.  Бог его знает, кому и на кого «стучал» Сашка, но народ не забыл, как его вместе с еще десятком других «плановых » повязали на «орбите ». На следующий день Сашка снова, как ни в чем не бывало, пил кофе в «Сайгоне», а все остальные пошли по этапу. Но Киру, похоже, это не смущало. То ли она уж очень сильно к нему привязалась, то ли он чем-то неведомым для нас сумел подчинить ее своей воле, хотя девочка она была независимая и своенравная. Вообще, Кира  была достопримечательностью не только «Сайгона», но, пожалуй, Ленинграда в целом. В те давние годы еще трудно было встретить в Союзе чернокожего ребенка, а Кира была именно такой: не очень темной, но однозначно не белой. Это был тот редкий случай, когда чернокожий папочка из Верхней Вольты, сделав русской девушке ребеночка, не исчез на просторах африканского контингента, как это обычно случалось, а натурализовался, закончил медицинский институт и жил с Кириной мамой уже около двадцати лет, воспитывая  еще и Кириного младшего братишку. Кира, к счастью, ничего, кроме цвета кожи да кучерявых волос от папы не унаследовала – ни толстых губ, ни приплюснутого носа.  Мама у нее была красавица – не зря когда-то из-за нее в общежитии института в драке зарезали двоих студентов из Дагомеи и одного из Мали.
Высокая статная  с длинной шеей, бровями вразлет, обалденной сияющей кожей, огромными серо-голубыми глазами, торчащей вперед плавно покачивающейся в такт шагам грудью, длинными рыжими волосами с «завлекунчиками» у каждого уха, она и сейчас, почти в сорок лет могла свести с ума любого мужчину. Я несколько раз бывал у Киры дома, и каждый раз выходил оттуда весь взмокший и разбитый.
 Внешне Кира была копией мамы, но так загоревшей на солнце, как будто ее покрыли тонким слоем коричневой краски. Волосы у нее были не рыжие, но темные, закрученные в спиральки.
Иногда она носила прическу а-ля Анджела Дэвис , но чаще просто заплетала из этих проволочек-пружинок толстенную косу, которую перебрасывала вперед, на грудь. А грудь у Киры, должен я признаться, была не меньше, если не больше, чем у мамочки. Я всегда с трепетом расходился с ней в дверных проемах. Есть такое английское выражение sweater girl, которое обычно переводят, как пышногрудая девица в обтягивающем свитере или кофте. Но это литературный перевод. А на слэнге, мне кажется, перевод значительно точнее.  Поскольку слово sweat означает  пот, потеть, откуда и происходит слово свитер, то есть то, что заставляет потеть, то в просторечии под sweater girl  подразумевалось – девушка с грудью,  один вид которой заставляет вспотеть. Кира именно такой и была! Как Сашке удалось ее захомутать – сие покрыто мраком неизвестности. Деньги у Сашки водились, так как он приторговывал «планом» и, говорили, перепродавал шмотки с фарцовки. Но Кира и сама не сильно нуждалась в средствах и всегда была кредитоспособна – родители ни в чем ей не отказывали, одевали с иголочки, тем более, что папочка всегда мог спокойно посещать «Березку» и законно покупать там шмотки на присылаемые ему родственниками с Родины доллары и франки
 Сашка, мягко говоря,  не был и красив – среднего роста, с бритой сияющей, как биллиардный шар, головой огромным толстым носом и маленькими поросячьими глазками, с оттопыренными красными ушами – он никак не смотрелся рядом с красавицей Кирой, а может во мне говорило уязвленное самолюбие. Этот вопрос многократно муссировался в нашем кругу, и только Инга, жена нашего еврейского друга Севы Гармеля, однажды высказала, вероятно, здравую мысль
–Мальчики, есть еще кое-что, способное привязать женщину – постель. Может Сашка там компенсирует и свою внешность, и тупость, и грубость… Он же, в целом, добрый, щедрый, сильный… Кирка за ним, как за каменной стеной. А если еще и в койке все тип-топ, то, что еще бабе надо. Ну, не читал он ни Бабеля, ни Джойса,  так он и вообще ничего не читал. Оно ей надо?! – Инга продолжала:
–На других девиц Сашка не отвлекается, всегда к ней внимателен – вот вам и весь секрет. А рожа… Точно не хуже обезьяны… почти красавец. Вот только волос на руках по мне многовато! - Инга закурила.
– Кстати, папулю ее видели? Он что, лучше Сашки?  – страшнее в десять раз, вот уж точно горилла! А какую телку отхватил, мамку Киркину!
 Мы были вынуждены признать Ингину полную правоту.
В тот год я вернулся с очередной «целины». Мы, наконец, достроили и сдали трехэтажное здание школы-интерната в городе Степняке Кокчетавской области. Получили немалые, по тем временам и  нашим меркам, деньги– около трех тысяч рублей. Лето в Казахстане выдалось жарким, и я приехал загоревшим настолько, что, вероятно, мог соперничать цветом кожи, если не с Кириным папочкой, то с самой Кирой точно. За три с лишним месяца волосы у меня отросли почти до плеч и сильно выгорели на солнце. Плюс к этому последний месяц я провел на сборах в Краснодаре в составе сборной «Буревестника», где был включен кандидатом в сборную республики. Всем сборникам по штату был положен спортивный костюм – голубая шерстяная «олимпийка» с гербом Союза на груди и  крупными буквами «СССР» на спине. Члены сборной получали такие костюмы бесплатно, а мы-кандидаты должны были их выкупить по льготной цене. Учитывая, что на черном рынке такие костюмы продавались за «бешеные»  бабосики , я не без оснований считал, что мне повезло.
–Слушай, а ты прямо такой хорошенький, загорелый, и олимпийка тебе к лицу. – Кира была сама доброта и лучилась неподдельной искренностью.
–Взяли в сборную?
 Я совру, если скажу, что мне не было приятно ее внимание.  И то, что она помнит о моих спортивных проблемах, хотя никогда не одобряла моих занятий боксом, считая это варварством и дракой.
–Что за удовольствие друг другу носы на сторону сворачивать да фингалы под глаз подвешивать?
Кира , наконец, к сожалению, отпустила меня. отстранилась . оглядела с ног до головы оцениваюшим взглядом.
–Кабы не Сашка, пожалуй, я могла бы и влюбиться. Пойдем скорее, ребята все здесь в садике и обрадуются. - Она потянула меня за собой.
– Погоди, Киронька, погоди, девочка. Я заскочу только в «Эльф», возьму шампусика и пирожных. - Это кафе было филиалом ресторана «Невский» и пирожные разных видов здесь всегда были свежайшими и очень вкусными.
–Э, да ты не только красив, но еще и богат! Кира стрельнула глазками, заулыбалась. Чмокнула меня в щечку вполне по- братски или правильнее будет по-сестрински? и упорхнула в  глубину скверика, где на дальних скамейках смутно угадывались абрисы и доносились голоса сидящей там публики.
Я взял в кафе бутылку полусладкого, как любила Кира и  бутылку брюта , который обожали Сева с Ингой и набрал десяток разных пирожных: эклеров, буше, трубочек и корзиночек и с величайшим трудом удерживая бутылки под мышкой, поковылял вслед за Кирой.
 Вся публика действительно была там, расположившись на двух,сдвинутых  друг напротив друга, скамейках. Сева с Ингой, которая тут же подлетела и многократно расцеловала меня, измазав в ярко-красной помаде мне всю мосю, Сашка принял у меня бутылки, норовившие выпрыгнуть из рук, мы с ним и с Севой обнялись. Подошла и Нинка Гаранина, которая, кажется, обижалась на меня, что я никак не обращал внимания на ее знаки внимания, временами весьма откровенные. Но как-то все не случалось ситуации…
А еще среди знакомых мне лиц вдруг я заметил длиннющие ярко - медные волосы, обрамлявшие детское, или точнее младенчески хорошенькое  кукольное личико, на котором, как два изумруда светились зеленые кошачьи глаза. В скверике было уже довольно темно, но на Стремянной и на Дмитровском светилось множество огней в домах и уличных фонарей. Так что создавалось полное впечатление, что эти глаза, как катафоты, отражают лучики света.
Видимо, я на мгновение выпал из реальности, так как Кира, обняв за плечи и притянув к себе, чмокнула меня в щечку дружеским поцелуем и, рассмеявшись, воскликнула:
– Милый, вернись, я все прощу! – И обращаясь уже ко всем ребятам, добавила:
– Что я вам говорила! Среагировал! Да еще как! Как спаниэль стойку сделал, разве что лапку не поднял. Знакомься, это Танюшка – наша новая подружка, а вообще-то сокурсница моего брата по универу. – Кира, взяв меня за руку, подвела к сидящей девушке.– Только имей ввиду – ее нельзя обижать, с ней нельзя крутить легкомысленные романы, и вообще – не вздумай в нее влюбиться – я тебе этого не прощу.
С каждым шагом, приближавшим меня к Тане, я все глубже погружался в сияние этих изумрудов, мне все больше хотелось зарыться в эти рыжие, такие шелковистые на вид волосы, прильнуть к ярким, будто нарисованным, слегка пухлым, словно покусанным губкам цвета коралла.
К моему удивлению, девушка не встала при моем приближении, а сидя подала мне маленькую прохладную ладошку с крошечными, как у ребенка розовыми ноготками. Я «галантерейно» припал на одно колено, взял эту игрушечную ручку, прижал к губам и долго не отпускал, наслаждаясь запахом свежей девичьей кожи и чувствуя биение пульса на запястье.
–Слышь, ты, Казанова! Кажется, у меня появилась конкурентка, привела на свою голову! – Кира шутливо, но с некоторой долей обиды смотрела на меня.
–Ну, а у меня теперь совсем не осталось шансов.– У Нинки в голосе слышалось  разочарование.
«Да у тебя, дорогуша, их никогда особенно и не было» – вслух я, разумеется этого не сказал, так как Нинка была хорошей девочкой, обижать которую было не за что. Да и не привык я хамить девчонкам без особой нужды.
– Танечка, рад Вас видеть в нашей компании. Надеюсь, что мы Вам понравимся. –  Я сказал «мы», но подразумевал, конечно, «я».
С детской непосредственностью последовал ответ:
– Вы мне все очень нравитесь, и ты в том числе, если, конечно, не съешь мою руку. Она мне  еще пригодится.– Я обнаружил, что продолжаю держать ее ладошку около губ и с сожалением ее. отпустил
– Танечка, ничего, если я буду тебя так называть, не обидишься?
– Ради бога, она покачала головкой.
– Танечка, – повторил я.– У тебя ручки холодные.– Я одним движением стащил с себя олимпийку. - Она шерстяная, будет тепло. На, надень, пожалуйста, согрейся моим теплом.
 Я ожидал вежливого отказа, но, к моему удивлению, Таня не стала ломаться, а спокойно натянула на себя мою гордость. И тут я понял, что напрасно взял костюм на размер меньше, чтобы свитер обтягивал грудь и плечи. Плечи, разумеется, у Таньки были поуже моих, а вот грудь оказалась неожиданно такой полноразмерной, что герб на груди как-то совсем потерялся в ущелье между аппетитными холмами.
– Вот этого я и боялась! – Кирка с несвойственным ей выражением грусти следила за этой сценой.
– Повторяю, не вздумай Таньку обидеть – зарежу! Ты меня знаешь!
Это было серьезное предупреждение.
–Киронька, когда это было, чтобы я женщин обижал?! Я же  вас всех обожаю! Вы же самая большая на свете радость. Слаще вас же ничего нет. Даже эти пирожные не могут с вами сравниться.– Я быстро вскрыл бутылку шампанского, Сева, тем временем, уже притащил от ближайшего автомата с газировкой два граненых стакана. Я налил в каждый до половины и передал Кире и Таньке.
–Ну, вот. Уже начал спаивать девочку. Кира гнула свою линию, направления которой я никак не мог понять.
– А я спиртное вне дома не пью – Таня отвела мою руку со стаканом. - Боюсь, что могу упасть. - Я с удивлением  и явным непониманием смотрел на нее. Танька, выдернула откуда-то сзади, из-за скамейки, костыли, с трудом сползла со скамейки и обвисла на костылях, едва касаясь ногами земли.
–Видишь, я и так еле стою, а если упаду, то встать – проблема. Без помощи не смогу. - Она не жаловалась, она объясняла и расставляла все по своим местам.– Она с трудом, опираясь подмышками на костыли проковыляла два метра и тяжело опустилась на соседнюю скамейку, можно сказать, продемонстрировав всем, а, похоже, мне персонально, свои проблемы. Ее ноги не шли при этом, а фактически висели в воздухе. Передвигалась она исключительно за счет силы рук, лишь на мгновение, касаясь обеими ногами одновременно земли. Ноги были странно вывернуты в бедрах, как будто росли не вниз, а в стороны.
– Танечка, не надо. Это не стоит того, чтобы напрягаться сверх меры.  Я понял, что тебе трудно и  что ты с этим мужественно живешь. Раз ты здесь гуляешь с друзьями, раз учишься в университете – значит ты молодец!  А шампусика мы с тобой непременно выпьем! Надеюсь, что как-нибудь пригласишь в гости или наоборот  меня осчастливишь своим посещением. Торжественно клянусь, я повернулся к Кире: – не обижать, не приставать, не спаивать.
– Ох, врун, болтун и хохотун!  - Так я и поверила. Танька, не верь ни одному слову  этого искусителя .– Вот никогда не думал, что Кира может выдавать цитаты из Высоцкого.– Что-что, а лапшу на уши он вешать умеет. И оглянуться не успеешь, как вся в лапше, а он весь в белом!
–Киронька, ну, зачем ты меня позоришь, что тебе-то плохого я сделал? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, родное сердце. Если бы не этот бритоголовый, который вечно ошивается  рядом с тобой, я бы уже давно тебя съел и коньячком запил.
–Я тебе съем! - Барабан мгновенно отреагировал и показал мне огромный кулак.
 Тем временем закончилась и вторая бутылка шампанского, Сева принес еще одну, потом и я снова сбегал, потом Сашка решил тоже не отставать. Кажется, в итоге все немного набрались. Нинка, видимо чувствуя, что она выпадает из обоймы, слиняла домой, сославшись на то, что у нее дома ребенок. Это действительно было так. Нинка недавно разошлась с мужем и осталась с двухлетней дочкой на руках. Правда, ей всегда помогала родная младшая сестра, которая безотказно сидела с малышкой, бегала за кефиром в молочную кухню, стирала пеленки и ползунки, давая Нине возможность попытаться заново устроить свою жизнь. Деньги бывший муж платил исправно, но на личном фронте у Нины ничего не выходило. Не знаю, может при ближайшем рассмотрении она и не была такой мягкой, как казалась, но все парни, которые сходились с ней поближе, как-то очень быстро исчезали после нескольких свиданий. Я даже не исключаю, что была в этом и доля моей вины. По крайней мере, сама Нина неоднократно именно на это весьма прозрачно намекала. Но я к ней никаких чувств не испытывал, а интуитивно понимал, что стоит мне подпустить ее ближе, приласкать, как потом будет не вырваться из цепких объятий.
Танька тоже засобиралась.
–Танюша, ты не против, если я поймаю тачку и провожу тебя?
–Ты что наследство получил?
–Нет, слава богу не наследство, но зарплату за три месяца целины и оплату за месяц сборов причем по штату кандидата в сборную с компенсацией за питание. А кроме того еще успел заскочить в деканат и получить степуху  за все летние месяцы.  Так что могу себе позволить отвезти тебя в любую точку Ленинграда.
– Тогда вези, если это не ударит больно по карману.
– Не ударит, и мне будет приятно.
Я быстро выскочил на Марата и почти сразу тормознул такси.
Таня с большим трудом вкарабкалась внутрь, отталкиваясь руками от сиденья, а я, открыв противоположную дверцу, всячески старался подтянуть ее подальше, тщетно пытаясь при этом не слишком явно водить руками по ее телу. По-моему мне не очень это удавалось, но на мои многократные «Извини» и «Прости», когда мои руки вольно или невольно касались ее обалденных грудей, Танька только хихикала «Не бери в голову!»
Ехать нам оказалось далеко. Танька назвала улицу, о которой я, гордившийся знанием города, даже не слышал. Это было где-то в новостройках на правом берегу.
– Родители живут на Ваське , а у меня комната дедушки, которую он персонально завещал любимой внучке. Я там редко ночую, так как там кошмарные соседи мне житья не дают в надежде, что я не выдержу и съеду, а у них получится отдельная квартира. Они мне все время предлагают купить мою комнату, а для стимуляции врезали замки в туалет и в ванную, ключи надо выпрашивать. Могут и не дать, если бухие,  перенесли телефон из прихожей к себе в комнату, меня к телефону не зовут и звонить не дают.
–А ты участковому жаловалась? – Я чувствовал, что здесь намечается широкое поле деятельности и кулаки у меня уже сами собой сжались.
 –Что толку? Только хуже стало. Участковый – какой-то ее родственник, бухают вместе через день. Он стал вообще ко мне приставать. А на той неделе вперлись ко мне в ванную, когда я мылась. Я костылем этому участковому морду расквасила – обещал посадить на сутки. - Танька шмыгнула носом. - Как думаешь, может?
–Вот хрен ему. Скорее по статье сам пойдет, это я тебе обещаю. Такси тем временем покатило по Невскому, свернуло на Гончарную и снова выехало на Невский.
Целоваться с Танькой мы начали почти сразу, она не возражала и позволяла гладить и ласкать ее везде, куда доставали мои руки. А они у меня все удлинялись  и удлинялись в процессе поездки.
–Приехали – объявил водитель. Я посмотрел на улицу. Длинный блочный девятиэтажный дом стоял на углу улицы Тельмана и Искровского проспекта. Я никогда раньше не был в этом районе.
–А можно заехать со двора?  Мне трудно идти вокруг нашего длинного дома.– Танька просительно смотрела на меня.
Я был разочарован тем, что поездка, а значит и объятия, и поцелуи закончились.
–Командир, сделай, пожалуйста, куда девушка покажет, я не обижу.
–Нет вопросов,– парень включил фары, так как во дворе никакого освещения не было и в помине, потихоньку вкатился в арку и покатил вдоль дома по узкому проезду.
–Вот же строят, идиоты. – Возмущенно произнес водитель. Как здесь разъезжаться двум легковым непонятно. А если «скорая» или вообще грузовик, например. мебельный фургон,. Хрен разойдешься. Танькина парадная оказалась в самом конце дома. Я рассчитался по счетчику, добавив еще два рубля сверху и  помог Таньке выбраться из машины. К моему удивлению, она как-то ловко взяла оба костыля в одну руку и далеко отставив их в сторону, опираясь на одну ногу и костыли, довольно бойко поскакала в парадную, где вызвала лифт,  и мы поднялись на шестой этаж.
– Танюшка, а мне зайти можно?
– Зайти можно, но остаться, милый, нельзя. - Танька сразу произвела демаркацию границ.
– Ну, и на том спасибо.
– Ты не думай, я не потому… Просто из-за соседей, они же меня со свету сживут. Мне кажется, что они больше всего опасаются, что у меня вдруг может мужик появиться, который их не будет, как я, бояться.
 Тем временем Танька открыла дверь в квартиру, и мы вошли в прихожую, а затем и к ней в комнату. Это была очень даже уютная, со вкусом обставленная квадратная комнатка. Довольно большая – метров пятнадцать, с большим, скорее длинным окном во всю стену и дверью, похоже на балкон.
– Танечка, можно на балконе покурить?
– Конечно, можно. Чувствуй себя в пределах комнаты, как дома. За ее пределами – сложнее.
– Разберемся и за пределами.
–Ты смотри, не лезь в драку, помни, что участковый на их стороне.– Танюшка явно опасалась, видимо наслышанная от Киры о моем характере.
–Но я уже не в первый раз попадал в подобную ситуацию. Пару лет назад, моя давняя подруга – бывшая жена моего институтского товарища Валерки Твердоводова тоже получила комнату подселенкой в трехкомнатную квартиру, где две комнаты занимала семья из четырех человек, а ее комната была лакомым кусочком для создания трехкомнатной отдельной квартиры. И ее тоже пытались всячески заставить продать эту комнату. Но, поскольку другой площади у нее не было, то вариант никак не склеивался. Тогда ее стали прессовать: выливали в туалет сваренную кастрюлю борща, заново разжигали газ под сковородкой, сжигая котлеты и еще переводили на нее стрелки, мол это она сама хочет сжечь их или удушить дымом.
– Я тогда быстро и кардинально решил этот вопрос и теперь собирался повторить то же самое.
Я покурил и спросил у Таньки:
–Танечка. А насчет замков в туалете – это ты серьезно?
–Тебе надо? – У нее в глазах мелькнула растерянность. Знаешь. Я стараюсь как можно реже просить, чтобы не нарываться на грубость. Я даже на балконе ведро поставила.
– Стоп, стоп. Еще чего! Я сам пойду за ключами.
– Может не надо?
– Надо, Федя, надо,– словами из известного фильма я пресек все Танькины благие мирные инициативы.
Я вернулся в комнату,  снова надел свою олимпийку для понта и выйдя в коридор, уверенно постучал в соседскую дверь.
–Какого надо? Нетрезвый грубый женский голос радушием не был переполнен. Я толкнул дверь и не ожидая приглашения переступил порог.
–Так, лахудра  драная, быстро прислала ключи от туалета, пока я не начал прямо у тебя в комнате поливать! – Я прекрасно знал, что в таких случаях именно напор и уверенность решают вопрос. Маленькая, толстая тетка лет тридцати пяти с пропитой рожей, в коротенькой, выше колен, ночной рубашке пыталась подняться из-за стола, на котором стояли две пустые бутылки «Московской», валялись огрызки хлебы и шкурки от колбасы. А еще весь стол был усеян окурками, которые давно переполнили пепельницу и постепенно заполняли стол и пространство под столом. Подняться у нее никак не получалось.
 Я шагнул и, резко взяв ее за фиолетовые лохмы, рывком поднял со стула, который тут же упал. Грохот, похоже, разбудил хозяина, до той поры мирно посапывавшего на диван-кровати в углу.
–Верка, чего такое? Что случилось? – Высокий, но худой сутуловатый мужик, примерно одних лет с теткой тщетно пытался сконцентрировать взгляд и понять происходящее. Наконец, он заметил меня.
–Ах, ты шлюха! - Заорал он и, схватив жену за шею, повалил ее на кровать–Уже своих трахалей водишь, пока я сплю?
Он оседлал тетку, зажал ей голову между ног, задрал рубашку. Схватил со стула свои брюки, выдернул из них узенький кожаный ремешок и начал с остервенением охаживать жену по голой заднице, ибо кроме ночнушки на ней ничего не было. Тетка завопила истошным голосом:
–Глеб, ты с ума сошел, за что бьешь? Это же Танькин парень за ключами приперся, меня обозвал, за волосы схватил. Хотел нам комнату офурить.  Поразительно быстро меняется настроение у пьяного человека. Когда до мужика дошли слова жены он снова сконцентрировал взгляд на мне, что-то понял и, взревев, как тюлень, слез с бабы и размахивая все тем же ремнем попер буром на меня.
–Танькин хахаль, говоришь? Танька, значит, жиденка привела. Ничего, это я сейчас живо поправлю.
У меня на такие инсинуации всегда реакция была одинаковая. Вопроса «Бить или не бить» даже не возникало. Так что я не очень сильно ткнул открытой ладонью в нос и губы, уже приблизившегося на нужную дистанцию Глеба. И из носа и с губ обильно хлынула юшка.
 Глеб на удивление оказался упрямее, чем я предполагал и, несмотря на ущерб, бросился на меня, обнял своими длинными руками, необдуманно поднял и попытался стукнуть головой о стенку. Поскольку этот дебил обхватил меня под мышками, мои руки не были ничем связаны, а классическое – резкий шлепок ладонями по ушам одновременно с двух сторон - еще никто не отменял, то вдобавок к носу и губам кровь пошла и из ушей. И потом –  это очень больно, даже не смотря на изрядную дозу обезболивающего, пустые бутылки из-под которого имели место быть на столе.
Глеб взвыл, выпустил меня из рук, получил вдобавок носком ноги по косточке, сел на пол и, обиженно глядя снизу вверх, спросил:
–За что бьешь, гад?
 Я размахнулся ногой, но не стал бить, посчитав, что с него достаточно. Поглядел на его руки, которыми он размазывал юшку по лицу, обнаружил на правой, около большого пальца, татуировку «ИРА», что значило отнюдь не женское имя, а «Иду резать актив»,  и спросил:
–Чалился? – он сквозь слезы кивнул. –По малолетке
–В  шестерке или в Яблоновке?
–В Обухово по 206-й.
–Когда откинулся ? 
–Да уже больше десяти лет.
–Обратно хочешь? Только уже статья лет на пять потянет, поскольку будет рецидив.
–Не, не хочу. Ты что мент?
 –Мент - не мент, а зону тебе обеспечу в лучшем виде. И тебе, и бабе твоей. Кстати, как она там? Ты, часом, ее не пришиб?
Я обошел мужика, подошел к кровати, на которой в той позе, в которой ее муж оставил, выставив на всеобщее обозрение все свои женские «прелести» отдыхала от мужниных упражнений с ремешком подруга Глеба. Я вернулся к мужику, забрал у него из рук ремешок, выглянул в коридор. Там мучимая беспокойством и любопытством на костылях переминалась Танька. Увидев меня, у нее вырвался вздох облегчения. Очевидно, она была уверена, что меня там уже прибили. Я поманил ее пальцем. Зайди сюда. Она нерешительно вошла в комнату.
–Где у них ключи от туалета и ванной, знаешь?
–Ага, висят на гвоздике возле двери. Я посмотрел и увидел два ключика на коричневом шнурке от ботинка, висевших на гвозде, торчавшем из плинтуса двери. Я отдал Татьяне ремешок, подвел ее к кровати,  с безмолвной скульптурой неприличного вида и посоветовал:
–Пару раз для укрепления чувства собственного достоинства можешь оттянуть. Но между ног не бей – это слишком больно по голому.
–Не, я не могу, мне ее жалко. Зачем ты ее в такую позу поставил? - Как ни странно, но мне в ее голосе послышалась ревность.
–Это не я, это ее муженек, когда с перепоя  принял меня за ее любовника  и решил немного поучить. В конце концов, имеет право – чай, жена законная. - Я подвел Таньку к сидевшему на полу Глебу:
–Ну, а этого тоже жалко? - Она выхватила у меня из рук ремень и неловко взмахнув им, оттянула страдальца поперек спины.
Танька, не надо - взмолился тот. Не бейте, ребята. Я больше не буду, совсем  по - детски запричитал он.
 Еще скажи «честное пионерское», - насмешливо подсказал я.
Но он насмешки не уловил и опасливо глядя на ремень в Танькиных руках, послушно повторил: «честное пионерское»
Но я знал, что на этом дело не закончится, а мне надо было решить вопрос кардинально. Поэтому я выгнал Таньку из комнаты и наклонился над мужиком.
–Парень, ты зону топтал , понятия должен знать. Я расстегнул ширинку и , несмотря на его жалобное «Не надо, я и так все понял» опорожнил прямо на него  все, что накопилось в мочевом пузыре, в заключение стукнув его по лбу по всем законам жанра.
–Ладно, бабу твою позорить не стану, а ты помни, что теперь фаршмаченный . Если не хочешь, чтобы тебя опустили , подумай над дальнейшим поведением. Ты теперь в глазах братвы – никто и звать тебя никак. Ты почти что Машка . Осталось чуть-чуть.
Я выглянул в прихожую.
–Танюшка, неси ведро с балкона. Пусть теперь эта парочка помучается вместо тебя. Сможешь?
–Да, ради такого дела в зубах ведро притащу!– Глазки у Таньки сияли, щеки разрумянились, она светилась нежданной радостью.
 Кажется, на сегодня процесс воспитания был закончен, хотя я понимал, что вряд ли все так просто устаканится. Я держал в голове и склочный характер Глеба и его подруги, и пока неизвестного мне, но, несомненно, еще готового к появлению на сцене участкового. Не будь он помянут к ночи.
– Слышь, ты, фуфел! . Я буду звонить. Если не позовешь Татьяну Сергеевну… пеняй на себя – измордую. Кстати, с этой минуты она для вас обоих не Танька, а именно Татьяна Сергеевна. Запомнил, гнида?
– Ну, да. Татьяна Сергеевна. Буду звать, не сомневайся.
–Куда ж ты денешься, фаршмак позорный.- Я умышленно старался как можно глубже вбить в его тупую башку осознание всей глубины  своего падения в глазах корешей, если об этом пойдет слушок.
–Танюшка, а может нам чайком побаловаться, коли  я, идиот, не догадался еще шампусика из «Эльфа» прихватить? У тебя заварка найдется?
–Да у меня   и пачка «Со слоном»  есть, и немного варенья из крыжовника, и сушки с маком вкусные.
И мы пили чай с вареньем и сушками, а Танька волновалась, что непременно придет участковый и арестует меня.
 И тогда уж Глеб на ней отыграется. Он, мол, давно обещал ее изнасиловать прямо в ванной вдвоем с участковым, который смотрит на нее, как кот на сало.
Я, как мог, успокаивал ее, говоря, что соседу теперь не до этого, ему теперь надо думать не о том, как изнасиловать тебя, а о том, чтобы его самого не изнасиловали его же дружки. Этого Танька категорически не поняла, восклицая:
–Не говори чепуху! Как это его можно изнасиловать? Он же не женщина!
 Танечка, он зону топтал, то есть сидел в тюрьме, а там свои законы, порядки и привычки. Там женщин, как правило,. не бывает, но это не мешает сидельцам жить половой жизнью. Бывает на добровольной основе, бывает силой. Но в любой колонии, в каждом отряде, непременно есть некоторое количество «Машек» или «петухов» - самых презираемых и угнетаемых заключенных, которые спят на полу под шконками , не имеют права есть в присутствии других зэков. До них нельзя даже дотрагиваться, кроме, как по прямому назначению. Обычно им делают наколку в виде точки над бровью, чтобы любой зэк знал, с кем он имеет дело и случайно не опозорился, поздоровавшись с «машкой» за руку или воспользовавшись его вещью, например, ложкой или вилкой, поев с его тарелки, сев за один стол в столовой. – Я прочел Таньке целую лекцию на тему понятий уголовной жизни, рассказал, слегка смущаясь, о прооцедуре, которую провел в комнате соседей, объяснив ее смысл.
Танька не переставала удивляться и, наконец, видимо осмыслив все мною сказанное, спросила:
–А ты за что сидел?
–Нет, Танечка, бог миловал. Но отбывали срока очень многие мои приятели, и отец отсидел семь лет за то, что сбил человека на машине. Так что я хорошо осведомлен о том, что и как происходит за колючкой. Но время уже за полночь, пора мне двигать. Еще пока тачку поймаю да доеду – дома родичи будут волноваться.
–А ты позвони домой и оставайся у меня -  неожиданно выпалила Танька и, кажется, сама испугалась сказанного.
Не, Танечка, я ценю твое предложение, но помню границы, тобой же установленные. Кстати, извини, но спрошу:
– Что с ногами? Это можно исправить?
Она покраснела. – Родовая травма, вывих обоих тазобедренных суставов – говорят, акушерка при родах что-то не так повернула. Я шла ножками вперед, и она решила перевернуть младенца, а получилось то, что получилось. Мама не сразу поняла, в чем дело, только, когда я стала пытаться вставать, но врачи сказали, что уже поздно, все можно было вправить до полугода. А сейчас нужны две очень сложные и тяжелые операция, которые делают только в Германии, Швеции и Израиле. Сам понимаешь. что это мне недоступно.
Да я уже вроде и смирилась. Правда, сказали, что родить я нормально ребеночка не смогу, кости там не смогут разойтись для родов, но можно будет сделать кесарево. Так что я не отчаиваюсь. Вот только парни, как увидят меня на костылях, так больше не появляются. Ты первый, кто вызвался хоть до дома проводить.
Мы еще долго целовались. Танька плакала и просила хоть иногда появляться, не исчезать. Говорила, что она готова ко всему, что я могу делать с ней все, что хочу. Так что я, на всякий случай вырвался из ее объятий и рванул домой, не забыв записать номер телефона.
На Искровском почти рядом с домом оказалась стоянка такси. И я уже через полчаса был дома, где выслушал нотацию от мамы за позднее возвращение и за то, что не позвонил. Поскольку действительно она была права, то ни одного слова в свое оправдание я и не произнес, а только повторял, как попугай: хорошо, в последний раз. Обещаю впредь звонить непременно»
Обещать, не задерживаться я не мог, так как непременно в скором времени это обещание было бы нарушено.
 На следующее утро я первым делом позвонил Татьяне Сергеевне и с удовольствием услышал женский голос, который ответил «сейчас посмотрю», а потом громкий крик: «Татьяна! Это тебя твой вчерашний, кажись»
Ладно, пусть так, уже что-то. Я пожелал Таньке доброго утра, поинтересовался, как спалось. Выслушал жалобу, что «без тебя плохо» С удовольствием услышал, что соседи утром вежливо просили у нее ключ от туалета, она пожалела и дала. За это я ее покорил, напомнив, что у них есть ведро – перебьются не баре!
Глава 3
 Памятуя о существовавшей потенциально угрозе в лице участкового, я позвонил своему старинному приятелю, многократно выручавшему меня в сложных ситуациях – майору милиции, дежурному по городу Генке Балушкину. Он как раз был на дежурстве и коротко сказал:
–Как я понимаю, это не телефонный разговор, особенно с аппарата дежурного. Приезжай, поговорим.
Я мысленно выругал себя за идиотизм. Ведь знаю прекрасно, что все разговоры дежурного по городу записываются. Через полчаса вхожу в огромные двери Управления на Литейном. Пропуск, разумеется, уже  на вахте, но дежурный сержант, глянув в книгу записи посетителей, предупреждает
–Вы можете пройти, но Геннадий Алексеевич выехал с бригадой на происшествие и просил Вас подождать.
–Спасибо. Если не возражаете, я подожду наверху. Наверняка найдется кто-то из знакомых.
Я не ошибся. В дежурке, несмотря на отъезд бригады, толклась масса людей, среди которых я сразу наткнулся на Галю Ермолинскую, старшего опера из техотдела,  жену  моего приятеля Володи Ермолинского,  с которой я учился в  параллельных классах. С ней была очень симпатичная брюнетка, хоть и не в моем вкусе – слишком тоненькая и почти без форм, но зато с точеными длинными ножками и супер обаятельной улыбкой.
–Галка, знакомь! – я, обычно, не откладывал подобные вопросы в долгий ящик.
–Ты чего? Она же, выражаясь твоим языком, «доска – два соска» И потом она замужем.
–Ну, второе – не недостаток. А скорее наоборот.
–Это пока ты не знаешь, кто у нее муж.
–Так просвети!
–Зам начальника УРа Кронштадта, весит под сотню, рост под два, МСМК по самбо, считается даже среди своих психованным – оно тебе надо?
–В принципе, полезное знакомство.
Галка подозвала девушку, представила меня, как хорошего школьного друга, а ее – как свою коллегу по техотделу, классного специалиста по взрывотехнике Ларису Семенову. Мы взяли кофе, который здесь, в дежурке был всегда в неограниченном количестве и уселись на подоконник.  Конечно, этот кофе нельзя было сравнить с тем, который вчера сварила мне Стелла в «Сайгоне», но мелькавшие перед глазами длинные Ларины ножки смягчали разницу.
–Привет - к нам подошел капитан Бакулин из ОСС. Виктор был уже предпенсионного возраста, выдержанный, вежливый и спокойный. Он считался высококлассными опером, но уже давно не лез на рожон, не любил рисковать, работая на земле,  а потому не имел шансов уйти на пенсию более, чем майором. Заметив женскую компанию, не преминула встрять и Сова, как прозвали тетку из следственного за выпученные глаза и умение неестественно далеко выворачивать голову.
Ее не любили даже  среди своих, следователей. Считалось, что Анна Поликарповна без зазрения совести «шьет» дела налево и направо, манипулируя фактами и вещдоками, как ей заблагорассудится. На нее постоянно поступали жалобы от подследственных, адвокаты писали отводы, но она потоком гнала дела в суд, а это был показатель работы следователя. Так что ее терпели, ожидая выхода на пенсию.
Перекидываясь приветствиями и короткими фразами с многочисленными знакомыми и, знакомясь с теми, кого не знал, я с пользой провел в дежурке почти два часа, выпил,, наверное, чашек пять кофе, выкурил не менее пяти же папирос, когда, наконец, появился Балушкин со товарищи.
–Давно сидишь? Извини, но на труп я должен выезжать обязательно, а здесь их сразу два. – И на мой вопросительный взгляд добавил: – Пока неясно, я оставил экспертов, пусть еще поработают. – Отец и сын двадцати пяти лет, похоже, устроили «шведскую» семью с матерью и двумя сестрами. И, не исключено, что женщинам это надоело, и они что-то подсыпали мужикам. Это первая версия. Хотя и не единственная. Пусть работают следователи. Это уже их хлеб. Теток дома не было,  только жмурики.
Ладно. Ты с чем пожаловал? Кстати, поздравляю и Генка ткнул пальцем в герб на моей груди. Генка сам был классным дзюдоистом, входил в национальную сборную милиции и неоднократно выступал на международных соревнованиях полицейских.
–Благодарю, дорогой.
Я подробно, опуская только интимные моменты, рассказал ему все, что было вчера, обрисовал обстановку в квартире и свои противозаконные действия по воспитанию Танькиных соседей.
Услышав,.как я отфаршмачил бывшего сидельца, Генка чуть в пляс не пустился.
–Прямо так и полил? И по лбу приложил? Ай, молодца! Уважаю! Считай,  этого человека уже нет на горизонте.
–Гена, есть еще какой-то участковый. С ним я же не могу кулаками разбираться…
–А что предлагаешь? Придумал, небось, не просто так ко мне пожаловал.
–Помнишь, пару лет назад на Исполкомовской ты помог мне почти в аналогичной ситуации устроить  показательную вечеринку. Тогда сработало безотказно. Предлагаю повторить  удачный опыт. Я после целины и сборов, а значит, вполне кредитоспособен, чтобы выставиться…
 Нужно только «звезд»  побольше набрать для солидности и сделать так, чтобы этот участковый непременно явился. Думаю, они его обязательно вызовут.
Сможешь парочку полковников, лучше всего из Невского отдела подтянуть?
Это мы могём или могим? Сашку Забавичева – зам начальника Невского райотдела я хорошо знаю, он никогда на халяву выпить не откажется. Главное, не дать ему нажраться, а то поубивает всех соседей. За ним такой грех водится: не сдает оружие в оружейку, таскает везде. Два раза уже терял, хорошо его опера подстраховали, а то носил бы он сейчас не полковничьи, а старлейские погоны, в лучшем случае. Второго полковника в Невском просто нет, кроме самого начальника, а с ним у меня отношения натянутые по службе. А хочешь, - Генка хлопнул себя по лбу, генерала приглашу?
–Не звезди, майор.
–Зуб даю. Настоящего, только морского. Контр-адмирал называется. Да ты его знаешь. - Я покачал головой, ни одного  знакомого адмирала у меня никогда не было.
–Знаешь, знаешь! Помнишь, как ты американку силой на корабль сажал в нейтральных водах?
–Англичанку.
–Один для меня хрен. Так это он тогда приказал тормознуть это судно для повторного контроля и катер береговой охраны отправил, на котором вас  с этой лялькой к кораблю и доставили.
–Помню, но там каперанг был такой представительный с каким-то очень редким знаком военно-морского училища погранвойск. Он мне тогда рассказывал, сейчас уже запамятовал, что за училище.
–Ну, про училище не знаю, а у каперангов  иногда есть свойство превращаться в адмиралов. Так что ныне Илья Владимирович Лебединский в звании контр-адмирала является начальником морского отдела пограничных войск северо-западного округа, ну, или что-то в этом духе. Я у них там точных должностей не знаю. Знаю только, что он мне еще никогда и ни в чем не отказывал и армянский марочный коньяк уважает по-прежнему. Но придется потратиться. Адмирал водку не пьет, не тот уровень.
–Не вопрос.
–А еще парочку подполковников я подтяну. Всегда найдутся у нас любители выпить за чужой счет. Когда планируешь?
–Да, как только ты дашь сигнал, что люди готовы приехать, а лучше согласуй с ними удобный вечер для всех. И намекни на цель сборища, объясни, что надо сделать так, чтобы навсегда исключить малейшие поползновения на Татьяну, как со стороны соседей, так и со стороны участкового.
– Ну, участковый, полагаю, сдуется, как только своего начальника, то есть Сашку Забавичева, узреет.
 На том и порешили. Неделю от Генки не было никаких известий, так что я уже начал, было, нервничать. Долгожданный звонок раздался в четверг, на следующей неделе. 
–Ну, что, Дон Хуан,– с явным  упором на первый слог, насмешливо, но не обидно, как только Балушкин и умел ,–не передумал девку свою спасать?
–Генка, ты же меня знаешь.
–Ну, и правильно, так как поздно передумывать.  План баталии утвержден, действующие лица знают свой маневр, В субботу войска готовы пролить чужую кровь  во имя прекрасной дамы и отметить победу неумеренным поглощением коньяка и других напитков. Адмирал, правда, заикнулся про кубинский ром, но я его остепенил. Чай, не на аглицком флоте служит. У нас и «шилом» адмиралы не брезгают, пьют, как миленькие, и еще добавки просят.
–Отлично, значит, как я понимаю, ты весь сценарий продумал. Генка был большим мастером различных постановок, не зря до должности дежурного считался одним из лучших оперов Управления. Такие игры с подозреваемыми устраивал, что они и понять не успевали, как уже все было кончено, а все козыри – на руках у опера.
 –Не только продумал, но и довел до сведения всех действующих лиц. В неведении, пожалуй. только ты, да квартиранты с участковым. – В голосе товарища послышался смешок.– Так им и знать не обязательно, к ним понимание должно приходить постепенно, чтобы лучше впечаталось. А тебе с подругой так будет даже интереснее. Все, что потребуется, я просуфлирую по ходу пьесы.
У меня оставался всего один завтрашний, пятничный день, чтобы успеть затариться всем необходимым. Первым делом, я рванул в «Октябрьскую», где упал в ножки метрдотеля ресторана - любимой девушки моего друга Михаила Германа Светланы Михайловны или проще говоря, Светика.
–Светланка, выручай. Мне нужна бутылка рома.  Пусть даже по вашей ресторанной цене.
–А сундук мертвеца тебе случайно не требуется, йо-хо-хо. - Светка, хоть и была блонди, но простушкой или дурой точно не была. - Подожди, спрошу у замдиректора, она мне, в принципе, обязана. Я ее недавно отмазала серьезно при проверке. Светка ушла, а я остался пить принесенный  официанткой Зойкой кофе.  Минут через двадцать Светка вернулась, неся завернутую в плотную бумагу бутылку.
–Ты везучий! Это семилетний Ron Varadero  и учитывая мое участие в ее грешках, она отдала его всего за пятнашку, хотя, я думаю, что дешевле полтахи ты в городе это не купишь нигде. Да и за полташку скорее всего не найдешь.
–Светка, я готов доплатить натурой, - сказал я, передавая ей деньги.
–Размечтался, однако.– Светка фыркнула и  неожиданно рассмеялась. – Впрочем, если только хочешь, я могу передать твое предложение директрисе. У нее уже, кажется, лет десять никого не было, так что, думаю, она с удовольствием возьмет натурой хоть полтинник, хоть сотку. Правда, весит она под сотню и лет ей за пятьдесят…   Но желание гостя – закон!
–Нет, Светик, нет, спасибо, мне бы что-нибудь  попроще. Передай ей мое спасибо. А теперь наклонись…
Светка инстинктивно наклонилась и я с размаху впечатал звонкий поцелуй в ее щечку. Она не рассердилась, но произнесла:
–Мишке пожалуюсь!
–С Мишкой мы еще никогда из-за женщин не ссорились!  И, надеюсь, не будем. Кстати, солнышко, а не найдется ли у тебя напрокат какой-нибудь авоськи или мешка?
–Сейчас соорудим, - она снова упорхнула и тут же вернулась с темно-синей плетеной сеткой, рожденной когда-то в  Чехии из сетки для волос,  каковые в то время  с легкой руки Райкина под названием «авоська – авось что-нибудь достану и принесу» заменяли народу более поздние тоже дефицитные полиэтиленовые пакеты. Потом, когда с продуктами в Союзе стало совсем худо, авоську в народе стали называть «нифигаська» Именно в такую сетку Юрий Никулин в роли Семен Семеныча в «Бриллиантовой руке» пытается положить полученный пистолет.
–Вернешь при случае, а нет – переживу!
–Верну, Светик, непременно верну.– Я встал и впечатал еще один поцелуй в другую щечку.
–Ишь, дорвался до бесплатного, нахальный мальчишка!– Но злости в ее голосе не было.
Итак, для адмирала выпивка была обеспечена. С остальными – проще. Заполнив авоську четырьмя бутылками «Столичной»,  я добавил пару бутылок молдавского «Двина»  для эстетствующих и пару бутылок «Киндзмараули» для дам. Заскочил в 150-й гастроном на Старо-Невском, где прикупил две коробочки шоколадных конфет и еще триста грамм «трюфелей», три или четыре лимона, пару пачек краснодарского чая – индийского не было, к сожалению. Добавил к этому две буханки круглого и две халы, пачку масла, полкило песка и персонально для Таньки шоколадного зайца в разноцветной фольге.
 На стоянке на Хврьковской, напротив пивбара, стояла свободная машина, и я бегом понесся туда. Успел, плюхнулся на переднее сиденье, назвал адрес. Солидного вида водила с уважением глянул на авоську в моих руках.
–Сабантуй намечается?
–Так, небольшой симпозиум с девочками и выпивкой.
–Почему симпозиум? Ученые, что ли?
–Да какие ученые… Просто в Древней Греции слово «симпозиум» именно это и означало – дружеская вечеринка с выпивкой. Насчет девочек – это я уже от себя.
–Тогда удачи в выпивке и у девочек.
–Будем надеяться. Машина уже была на Тельмана. Я рассчитался и вышел. Возле Танькиного подъезда стояли две машины, бросившиеся мне в глаза: серая «Волга»  с проблесковыми маячками наверху и антенной радиостанции на крыше за рулем которой сидел кто-то в милицейской форме, а на полке заднего стекла лежала милицейская фуражка, и черная «Волга» с  номерами Комитета Госбезопасности, где , склонившись над баранкой мирно спал старшина первой статьи в морской форме. Возле подъезда топтался еще один морячок, причем с карабином Симонова у ноги, как будто он стоял на посту. Увидев, что я направляюсь в этот подъезд, он  перестал переминаться с ноги на ногу, встал по стойке «смирно» и, слегка преградив мне путь, вежливо спросил:
 – Вы случайно не к мадам Татьяне Серовой?
–Учитывая СКС в руке у матросика, мне даже в голову не пришло спросить его: «А какое твое дело?» Вместо этого я благоразумно ответил:
–Именно  к ней,- хотя, если честно, до этого момента Танькиной фамилии я не знал, но почему-то был уверен, что именно о ней идет речь. Морячок посторонился, дав мне возможность пройти, но, когда я вышел из лифта, то обнаружил воле Танькиной двери еще один пост и стоящего на нем главстаршину и тоже с карабином.
–Не фига себе!– интересно, вертолеты над домом не барражируют?! Однако, адмирал Лебединский, похоже, был большим позером. Ну, да у каждого свои  задвиги. Или это он по полной свою роль отрабатывает? Правильно я сделал, что не поскупился на хороший ром. Я, по идее, с ним еще за прошлый раз не рассчитался. А он тогда мне очень помог, можно сказать, спас, когда Лизка–Елизавета Третья, как я ее называл, наотрез отказалась возвращаться на свою плавучую школу и мне пришлось силой ее одевать, тащить к машине, но все равно в порт мы приехали, когда лайнер уже исчез из вида. И именно капитан первого ранга Лебединский, который тогда командовал сторожевым кораблем пограничной охраны, по просьбе все того же Генки Балушкина, с которым они когда-то где-то вместе  то ли служили, то ли по бабам ходили, то ли водку пили, а может все вместе взял нас с Лиз на борт, догнал теплоход уже  за толбухинским маяком,  у Большого Тютерса, дал судну команду застопорить ход и  я, облегченно вздохнув, с помощью двух матросов,  почти что на руках передал плачущую подругу в объятия  ее  причитающих воспитательниц,  и ухмыляющихся подружек.  В общем, Илья Владимирович еще тогда заслужил мою глубочайшую благодарность. Дверь открыла не Татьяна, а Генка.
– Давай проворней, все уже здесь, пойдем, познакомлю. – И мы прошли в комнату.
Генка представил меня полковнику Забавичеву, зам начальника Невского райотдела – высокому грузному, крестьянского вида мужику, с багровым лицом и мешками под глазами, свидетельствовавшими, что этот человек никогда не откажется от выпивки. К моему удивлению, сидевший в кресле седой и очень импозантный Илья Владимирович Лебединский при полном адмиральском параде и даже с палашом – пижон, однако, встал, подал мне руку и произнес:
–А мы с тобой знакомы. Но при Татьяне не будем углубляться в подробности.
–Так точно, Илья Владимирович, знакомы и не будем. Только позвольте принести извинения, что так и не собрался отблагодарить Вас за помощь.
Танька метнула на меня вопросительно - ревнивый взгляд:
–Мол, что это за подробности, о которых при ней не хотят говорить?
 Вопреки обещаниям Балушкина, в комнате был и еще один полковник, с которым я также был знаком,, правда шапочно – начальник технического отдела Управления Николай Николаевич Яковлев, у которого работали Галя Ермолинская и Лариса Семенова. Я тут же вспомнил точеные ножки этой своей недавней знакомки и Галкино предупреждение про ее мужа. А еще я радостью узрел на диване капитана милиции Вику Пушниченко, опера из спецслужбы, курировавшую гостиницы на предмет преступлений против иностранцев и иностранцами. С Викой у нас была давняя дружба, и мы многократно помогали друг другу по всякому поводу. Она была не очень сильна в русском языке и я регулярно, по ее просьбе, проверял и исправлял различные составленные ею документы: протоколы, рапорты, объяснительные и прочие бумаги, выявляя и искореняя в них ошибки и нелепицы вроде: «В окно бара была брошена бутылка из-под вина «Агдам» емкостью 0,7 литра, попавшая в голову гражданину Хрычкину Е.К., осколки которой разбили  оконное стекло бара» И, хотя Вика была намного старше нас, то есть меня и Мишки Германа,  это не мешало нам действительно дружить и вместе проводить свободное время.
 –Юрка, не томи, народ ждет. У всех уже во рту пересохло. - Генка разумно перевел встречу в правильное русло.
–Мужики, – я извиняющимся тоном сказал, что не купил ничего на запивку, но, если публика потребует, то могу и слетать за лимонадом или пивом.
–Обойдемся! - непререкаемым командирским голосом прорычал Забавичев, по прозвищу Сашка Бешеный. Говорят, что он умел вращать глазами, причем, как в одну сторону, так и в противоположные и активно пользовался этим в бытность работы опером, при допросах. Увидев такое, клиенты приходили в состояние прострации и кололись мгновенно, лишь бы скорее вырваться из этих цепких лап. Я выставил на стол все бутылки, чтобы сразу оценить достаточность зелья, предусмотрительно поставив. Ron Varadero  пред светлы очи адмирала. Пусть оценит! Он, похоже, оценил
– Молодец, парень, уважил.– Он взял бутылку в руки.–  семилетний! Класс, давненько подобного не пробовал. Хотя иногда господа офицеры из дальних походов и привозят нечто прекрасное, но мы же пограничники, а значит каботажники. В дальние походы не ходим, в кейптаунских портах не бываем, к валютным выплатам отношения не имеем, так что даже в «Березку» сходить не на что.
–Где достал? Еще можешь?
 Вряд ли,– ответствовал я. Взял через знакомого мэтра в ресторане.
–Что такое удовольствие стоит? – продолжал гнуть свою линию адмирал.
–Мне – два поцелуя …, я перехватил гневный взгляд Таньки,  в щечку и полташка замдиректора ресторана.
–Однако! Не дешево.
А главное остаешься обязанным, и никакими поцелуями от этого не отвертеться.
–Девочки, Вика, Танечка, ваш выход! Тащите картошку, режьте хлебушек, давайте емкости. Вика побежала на кухню и сразу оттуда донесся ее голос:
–А не пойти ли тебе, лахудра, и точный адрес!
Я выскочил  из комнаты и застал картину маслом - капитан Пушниченко, завернув на голову соседке  все ту же ночнушку, пинком отправила ее в соседскую комнату, откуда раздался грохот падающешо стула и сдавленный писк с ругательством.
–Викуся, стоп, время  для активной фазы воспитания еще не пришло. Что случилось?
–Представляешь, эта дрянь, решила сжечь нашу картошку. Слила воду и разожгла газ. Уже чуть пригорела кастрюлька. Хорошо, я появилась вовремя, а то остались бы мы с носом.
–Тогда бы Забавичев ее саму зажарил.
–А это идея! Обратил внимание, я надеюсь, что она голышом бегает, в одной рубашонке. Такую Сашке только покажи, он точно ее «зажарит» и съест.
–Мальчики, картошку вам как сделать, в мундире, почистить или может быть пюре намять? – Вика не стала продолжать разборки с соседкой.
–Адмирал решил быть демократичным.
–Не баре, чай! Давай в мундире, так полезней. Главное, чтобы масло и соль были. А еще хорошо бы лучку.
–Лук у меня есть в холодильнике– Танька смущалась, что все делают за нее, не давая ей участвовать в процессе. Она достала из серванта красивые стопочки темного стекла с алмазной резьбой, вероятно, привезенные из Таллина. По крайней мере, именно такие я там видел.
Все, Саша, наливай.  Ильюше рома, всем водки, а девочкам, наверное, Киндзмараули, так?
–Так,– подтвердила Виктория. - Мы с Танечкой, пожалуй, винцом побалуемся, люблю я грузинские вина.
Тем временем, Танька одну за другой доставала из кастрюльки картофелины, надрезала их вдоль, не перерезая совсем, клала внутрь, кусочек масла,  кружок лука, посыпала солью и вручала по-очереди каждому на бумажной салфетке, чтобы не обжечься.
–Юрка, ты, где такое чудо откопал? – Вика всегда отличалась некоторой бестактностью не по злобе, а по простоте душевной.– Смотри – и красива, и хозяйственна, и молчалива, не то, что я.
–Места знать надо.
– Ну, то, что ты знаешь места – это известно! – Я  с грозным видом показал ей кулак, а вслух пообещал надрать не только уши.
–Танька, разумеется, смутилась, но не растерялась и неожиданно огрызнулась:
–Не знаю, конечно, кого и где этот, как я начинаю понимать, Казанова находил, но в данном случае это именно я его обнаружила в Эльфийском скверике и привезла к себе. Надеюсь, что мне не придется в этом раскаиваться!
–Ой, Танька, мне бы твою уверенность! – Мысленно произнес я, и кажется, Вика и Генка, судя по выражению их лиц,  были со мной солидарны. Остальные на этот счет своего мнения иметь не могли, так как наше знакомство было мимолетным.
–Так, молодые люди! Как старший по званию, позволю себе дать команду: «Наливай»! – Илья Владимирович весь горел нетерпением, с вожделением  лаская глазами бутылку «Ron Varadero»
 Все с удовольствием команду выполнили и, не мешкая, выпили, разумеется, «за прекрасных дам», а затем, следуя известному правилу, что «между первой и второй – перерывчик небольшой», повторили уже « за хозяйку дома».
Хозяйка действительно была хороша: после выпитого вина она раскраснелась, щечки пылали, глазки светились радостью, распущенные рыжие волосы были схвачены плетеным  из разноцветного мулине хайратником, нарядная беленькая кофточка с  низким вырезом позволяла насладиться шикарным видом красивой шеи и высоко поднятой  пышной груди. Похоже, что она искренне радовалась тому, что у нее в комнате, где она натерпелась всякого от соседей, наконец-то наступил праздник, собрались хорошие люди, которые не собираются ее обижать, а наоборот, хотят защитить.  Танька не привыкла к тому, что ее могут защищать, а вот к тому, что могут обидеть была готова постоянно.
Не успел Забавичев в третий раз нваполнить емкости, как в прихожей раздался переливчатый звонок. Вика, было, вскочила, чтобы открыть, но Танька остановила ее:
–Это к соседям. У меня другой звонок, потише.
Вероятно,  Верка с пьяных глаз не разглядела, что на Вике надета форменная рубашка с погонами, а китель Вика сняла в комнате. Но, как бы там ни было, она, видать, сама, а может и с подачи муженька, хотя я в этом сильно сомневаюсь,  все-таки решила позвонить участковому, с каковым, полагаю, у нее были некие неформальные отношения. Так что через минуту в прихожей послышались громкие голоса:
–Они там водку жрут, а меня она избила, их там целая банда, я  на кухню выйти боюсь! Витек, арестуй их всех! Особенно того, который Глебушку опозорил и бабу эту толстую.
–Ах ты, дрянь! Это я толстая? На себя бы уродина посмотрела– Вика еле усидела на месте, придержанная Николаем Николаевичем.
Тут разговор перешел на шепот, видимо тетка рассказывала о том, что было с ее супружником на днях. Я встал и распахнул дверь.
–Это он, это он, - завизжала Верка, на всякий случай хоронясь за спину здоровенного бугая с мордой, на которой крупными буквами было написано: « Дебил».
Где таких находит кадровая служба милиции и как их принимают, да еще и лейтенантские погоны выдают, ума не приложу: полное отсутствие лба, щербатый рот, который не закрывался – между зубами можно было вставить спичечный коробок, из угла рта текли слюни и капали на засаленный мундир. На одном погоне, как и положено, располагались две лейтенантские звездочки, а с другого одна звезда была потеряна, а вторая была готова вот-вот отвалиться. Двух пуговиц на кителе не хватало, в одной петлице не было  эмблемы, а форменный галстук уехал куда-то вбок так, что узла даже не было видно. Короче, не офицер, а подарок для любого патруля. К тому же несло от него перегаром  и чесноком так, что стоять рядом было тошно.
–Ну, и чего тебе надо, шваль подзаборная? – Я умышленно провоцировал этого мерзавца.– Решил все-таки  Таньку изнасиловать? Не боишься, что самого оттрахают?
От такого напора и наглости парень обалдел и немного растерялся, но тут же вспомнил, что он – власть и, напирая на меня широкой грудью, втолкнул меня в комнату. А я этого очень не люблю.
Хрясь, левой в печень. Для тех, кто никогда не получал, к своему счастью, такого подарка, не стану объяснять, как это больно. Я получал, знаю. Но, если я получил такой удар на тренировке шестнадцатиунцевой тренировочной перчаткой, да успел чуть ослабить его , прикрывшись локтем, то в данном случае я впечатал в его печень  без всякой защиты голый, даже не бинтованный кулак, вложившись от всей души.  Он икнул,  вертанулся вокруг собственной оси, сложился пополам и со стоном опустился на пол, прижимая обе руки к правому боку и хватая воздух, словно рыба, вытащенная с большой глубины. Глаза выкатились из орбит, а слюни вообще потекли рекой. К ним, кажется, примешивались и слезы. Ему было очень больно! Сзади, из-за стола послышались одобрительные возгласы. И голос адмирала:
–А за это, пожалуй, надо выпить! Налейте герою дня, от щедрот моих налейте ему настоящего мужского напитка. Генка подскочил ко мне и вручил стопку с ромом, каковую я с превеликим удовольствием и оприходовал. Ром был действительно хорош. В моем пищеводе и желудке тут же зажглось жаркое карибское солнце, заплескались лазурные волны, омывающие берега острова Свободы, а в голове зазвучали ритмы дансона. Но танцевать пока еще было рано. Любая боль рано или поздно проходит, тем более, когда почти отсутствует центр, куда болевые сигналы должны поступать. То ли летеха, то ли младшой начал потихоньку процесс подъема с пола, одновременно нашаривая правой рукой  ремешок клапана кобуры. Парень, кажется, был настроен серьезно.
И тут снова вмешался адмирал. Неожиданно громовым голосом он крикнул «сидеть!», да так, что участковый действительно сел обратно. После этого адмирал встал, перешагнул через сидящего   открыл дверь на лестницу и скомандовал вытянувшемуся морячку
–Зайди, старшина! – И указав на сидящего, добавил
–Арестовать, оружие отобрать!
–Есть арестовать, есть отобрать! – Браво, стараясь не выказывать удивления такими неожиданными обстоятельствами, щелкнул сначала каблуками, а затем и затвором какабина, уперев его в спину участковому, главстаршина. Он опустился на одно колено за спиной обалдевшего от происходящего мужика, споро, освободил его от ремня вместе с пристегнутой к нему кобурой, расстегнул ее, вынул пистолет, выщелкнул из ствола патрон – надо же, участковый – то не совсем дурак, патрон в стволе держит!
–Товарищ контр-адмирал, разрешите передать Вам оружие арестованного.
–Передайте полковнику, и адмирал кивком головы указал на Забавичева.
–Есть! – старшина протянул кобуру с пистолетом. Саша, вытащил обойму, повернулся к поднятому на ноги старшиной подчиненному и резко приказал:
–Удостоверение на стол!
–На каком основании, товарищ полковник? – Смотри, он еще рыпается, я даже стал немного уважительнее смотреть на мерзавца. 
–Я еще вчера подписал приказ о Вашем увольнении и  дал команду о возбуждении уголовного дела по статье 117 ч. 3 через 15-ю.  попытка группового изнасилования.
–Это за что же?
Согласно заявления гражданки Серовой, и показаний двух свидетелей – Глеба и Веры Полищуков, ответствовал с издевкой полковник.
Я вопросительно посмотрел на Генку. 
–Откуда?
–А ты думаешь, что я здесь два часа до твоего прихода только Танюшкой любовался?! Хотя, каюсь, и это тоже.
Танька смутилась.
–Да, Геннадий Алексеевич, и с меня заявление взял, о том, как эта парочка ко мне в ванную, когда я там голая была дверь вышибла, как этот – она мотнула головой в сторону бывшего участкового – меня за грудь и между ног хватал, обещая непременно изнасиловать, а Глеб кричал:
–Давай, давай, мы ее сейчас вдвоем оприходуем!
–И тоже руками своими погаными меня везде хватал и щипал. У меня потом даже синяки на груди и на животе , и на попе были. Только мне тогда сказать было некому. Это сейчас я могу тебе пожаловаться,– и Танька разревелась, размазывая тушь. Вика бросилась ее успокаивать.
–Иди, поцелуй девочку, а то только бы кулаками махать. Никакого сочувствия.
–Это, надеюсь, еще впереди–Не хватало еще мне на публику телячьи нежности демонстрировать. И Глеб и его жена все сказанное Татьяной подтвердили, протоколы Саша оформил,, только они все на этого урода валят, что мол, боялись его. Но, как выяснилось, наш пострел везде поспел – он и Верку уже давно за спиной у мужа валяет. Кстати, Забавичев выяснил, что в отдел уже обращались две девицы из соседнего дома с заявлением, что участковый обещал их выселить, если они «не будут с ним ласковыми».Но дежурный опер сначала принял у них заявление, а потом за бутылку водки отдал его участковому, не зарегистрировав.
–Завтра и этого погоню – Сашка  со злостью оборвал мунштук беломорины и просительно посмотрел на Татьяну – Хозяюшка, дозволь окно открыть и покурить. И,, если есть, то я бы чашечку кофейку выпил. А. если нет, то я сейчас водилу пошлю ко мне в кабинет. Там у меня баночка заныкана – будет тебе от меня подарок.
–Курите, конечно. А кофе у меня,  увы, нет, уже давно последний выпили. Была банка, да я ее маме отвезла, у нее давление низкое. Она без кофе совсем больная.
Сашка пошептался с адмиралом и тот отправил старшину с каким-то поручением, так посмотрев на участкового, что тот, кажется, был готов сам себя не только судить, но и приговор привести в исполнение.
Буквально через пятнадцать минут в квартиру позвонили снова, и вошли водитель Забавичева с банкой кофе и  два сержанта из патрульно-постовой службы, которые надели наручники на бывшего участкового и увели его.
–А позвонить можно? Адмирал поискал глазами телефон, но не найдя, вопросительно посмотрел на Таньку.
–Так они же телефон к себе в комнату переставили и проводку поменяли.
–Ишь,  сволочи. Хоть в мелочи, но   нагадить! Ну, это мы исправим быстро. Он встал и  широким шагом прошел в комнату к соседям. Не спрашивая разрешения, вошел:
–Где у вас здесь телефон Татьяны Сергеевны?
–Он общий, коммунальный – попыталась, было, качнуть права Верка, но адмирала это не смутило
–Был общий, пока вы его к себе самовольно не перетащили, изменив без согласования с телефонной службой проводку. Теперь будете звонить, только, если Татьяна Сергеевна разрешит. Он набрал номер и отдал команду.
–Так, адрес ваш точный быстро сказали! Верка сказала, а Илья его отрепетовал.
– В этот адрес быстро двух связистов или телефонистов, метров десять – двадцать  телефонного провода и возьмите у Чугунова хороший,  лучше кнопочный аппарат. Если такого нет – пусть будет обычный, но проверить исправность. И пусть матросы возьмут все, что им может понадобиться для прокладки телефонного провода. А лучше, пусть мичман Бардин сам приедет. И инструменты для бетона пусть возьмут. Поняли? Давайте, черти, на редан и полный вперед!  Самый полный! Жду в адресе!
 Да, передайте Бардину. Что я еще прошу его об услуге.  Не в службу, а в дружбу. Пусть по дороге заскочит в любой кондитерский и возьмет приличный торт. Деньги я сразу верну. Буду признателен.
Вика с Татьяной уже разливали по  маленьким синеньким керамическим чашечкам, которые были тогда в моде, кипяток, предоставляя каждому самому зачерпывать из банки ароматный финский растворимый кофе.
Это был большой дефицит, и Сашка сделал Таньке щедрый подарок. Я вспомнил про конфеты и вручил дамам по коробке, выставив развесные трюфеля на стол. Девочки тут же открыли коробки и все с удовольствием налегли на шоколадные вкусности, запивая их пахучим кофе. Часть конфет в одной из коробок оказалась с ликером, или коньяком, что особо нас обрадовало, так как было очень вкусно.  Особенно налегал на сласти полковник Яковлев, признавшийся в том, что он закоренелый сладкоежка.
–Предпочту пирожное стопке водки, особенно люблю трубочки и нордовские эклеры. Могу штук пять за один присест слопать.
–Балда!–Бесцеремонно прокомментировал Саша Забавичев. Я тоже могу штук пять стопок водки за раз выпить. И одним эклерчиком закусить. – Он победоносно глянул на Яковлева .– Сразу видно, Коля, что ты в поле не работал. Полевик никогда водку на пирожные не променяет.
Четко отрапортовав о своем прибытии, в комнате появился высокий красивый, словно бы в противовес участковому, мичман в сопровождении старшего матроса. Адмирал тут же обрисовал им задачу и через минут сорок на стене возле Танькиного дивана красовался роскошный, под зеленый камень с блестками прожилок, кнопочный телефон, каковых никто из нас еще и в глаза не видел. Они только-только начали появляться, еще не успев вытеснить привычные аппараты с вращающимся номеронабирателем.
 В дверь всунулась Верка, старательно оттягивая вниз свою короткую ночнушку, в тщетных попытках прикрыть нехилые ляжки.
– А мы как же? А нам как звонить? Она просительно переводила взгляд с одного человека на другого.
 Вика бесжалостно сообщила:
–А вы,  во-первых, уже телефоном попользовались незаконно, нарушив все возможные правила, а во-вторых, он вам просто больше не нужен.
–Это почему же не нужен? Очень даже нужен!
– Участкового этого больше не будет, а вы оба с мужем пойдете по этапу, так что все равно вам будет звонить некуда и некому. – Вика даже радостно засмеялась, видимо, представив себе картинку бредущих по тайге супругов с телефонным аппаратом в руках, перезванивающихся с шьющим рукавицы на «спец» зоне бывшим лейтенантом.
–А пока до суда мы вам параллельку в прихожей поставим, чтобы можно было вас на допрос или в суд всегда по телефону вызвать.– в тон Вике продолжил Илья Владимирович.
–И звонить вы будете только с разрешения Татьяны Сергеевны или  когда ее нет дома–Саша Забавичев не преминул внести свою лепту, вбить еще один гвоздок в крышку – чтоб надежней!
 У Верки на глазах были слезы. Она всплеснула ручками, подбежала к Сашке, видимо женским своим естеством почувствовав что-то,, упала перед ним на колени, уткнулась лицом куда-то в живот и захлебываясь от слез начала просить не отправлять ее в тюрьму.
– Что хотите делайте, как хотите наказывайте, гражданин полковник, но я не хочу в тюрьму. Я с этой, она вовремя осеклась, Татьяны Сергеевны пылинки сдувать буду, буду для нее в магазин бегать, квартиру убирать. Я и у Вас могу убирать.– уже с игривой интонацией предложила она.
 –Только тебя, шалава, мне дома и не хватало! Да и баба моя тебя в первый же день придушит.
Не реви, еще не время. Я к вам еще загляну, посмотрим на твое поведение.– Верка точно просчитала реакцию полковника на ее намеки и прижатые к его коленям  полуобнаженные прелести.
Верку выгнали, водку  и коньяк допили. Надо признать, что адмирал, как истинный морской волк вполне самостоятельно употребил поллитра рома, поделившись со мной только еще одной маленькой стопочкой, которая вдобавок к дансону  запустила еще и ламбаду. Мичман, выполняя просьбу начальника, действительно привез огромный торт, украшенный кремовыми розочками разных цветов и кусочками шоколада. По углам стояли грибочки из печенья, а под ними сидели марципановые зайки, белочки и ежики. Мы выразили свое восхищение и признательность за такую славную добычу. На что мичман ничтоже сумняшеся, выдал:
–Если бы я знал, какая здесь красавица, я бы еще и не то достал. У меня мамка в Метрополе работает. Я ей сразу позвонил и заказал самый лучший, самый красивый и самый вкусный торт. - Он, как кот на сало, почти облизываясь, смотрел на Таньку.
 Она была явно смущена таким откровенным напором, но не растерялась и сделала то, что могла в этой ситуации. – поблагодарила за комплимент и, обратясь ко мне, сказала:–Юрочка, милый, помоги мне встать, пожалуйста. Я подал ей костыли, помог подняться, крепко обняв, и повел в туалет. Краем глаза я видел, как вытянулась морда у мичмана. Кажется, это видели все, в том числе и Танюшка.
–Видишь, милый, вот так всегда! Стоит мне продемонстрировать, что я калека, как парни мгновенно начинают собираться. Она крепко обняла меня и подставила губки,  один ты не такой. Не бросай меня, пожалуйста! Мне плохо и одиноко одной. Побудь со мной хоть немного, пока не надоем. А я постараюсь подольше не надоесть. – Танька опять была готова зареветь.
Когда мы вернулись  в комнату, мичман уже, вероятно, выпорхнул в открытое окно.
–Ну, Танюшка, умница! Как ты его! Как обухом по голове. Вот они мужики! Красивых слов наплетут с три короба, а как проблема – так в кусты!
–Ничего, Виктория Львовна, я привыкла, не в первый раз испытываю подобные  комплименты и реакцию такую не в первый раз вижу
–Да, мичман у нас числится в записных сердцеедах, но, похоже, с порядочностью у него хуже, чем у его мамы с тортами. Торт он привез сказочный.
–Бесподобный и свежайший, как Христос по душеньке катается – Николай Николаевич доедал, кажется, уже третий огромный кусок, подтверждая делом свои слова про любовь к сладкому. При этом он еще умудрялся второй рукой отправлять в рот конфеты, запивая все это крепким кофе. И, что характерно, с сахаром.
–Ну, товарищ полковник, диабет тебе, при таких подвигах, обеспечен. – подумал я. Останутся Галка с Лариской без начальника.
 Разошлись уже после двенадцати. Сашку и адмирала увезли персональные авто. Адмирал любезно  вызвался забросить домой Вику. Николай тоже вызвал из отдела служебный автомобиль, сообщив дежурному, что едет в Управление.
–По дороге передумаю и поеду домой.– просто пояснил он нам. Я вызвал такси для Генки, долго жал ему руку и благодарил за организацию этого «мероприятия» Танька, в свою очередь, исцеловала его, и теперь тщательно стирала отовсюду следы своей помады, дабы не подставить майора перед женой и дочкой.
Глава 4.
Наконец, мы остались одни.
–Давай, милый, допьем .Здесь еще немного «Киндзмараули осталось.
–Давай.– Будь, Танечка счастлива, насколько сможешь, не грусти. Ты хорошая, красивая  и заслуживаешь всего самого лучшего.
–Спасибо, но мое счастье – в тебе.
–Это уже, кажется, перебор. Так далеко мои планы не простирались. Надо тоже двигать домой. Я снял трубку нового телефона и позвонил маме.
–Я освободился и скоро буду. Видишь, звоню, как обещал, так что спи спокойно.
Танька начала упрашивать остаться, намекая, что я могу не сомневаться, что она не собирается меня «динамить», что она для меня готова на все.
 Но у меня хватило твердости, немного поцеловавшись и потискавшись, оторваться и выскочить на улицу, где ночная прохлада быстро остудила разожженный подругой пожар.
–Не, нельзя, –думал я.–Нельзя пользоваться влюбленностью этой девочки. Если бы не ее инвалидность, то ситуация была бы иной. Хотя, не исключено, что тогда вообще ничего бы и не было. Она бы пользовалась заслуженным вниманием многих ребят, ей бы не было одиноко и не возникло бы желания прислониться к первому, кто ее пожалел. А сейчас было бы подлостью  поиграть с ней в любовь, которой не было, а потом все равно уйти, сделав ей больно. Но и сейчас, если оборвать отношения, посчитав, что я сделал для нее достаточно, разобравшись с соседями и подонком участковым, для нее это будет лишним подтверждением того, что для нее не может быть счастья, что и я оказался таким же, как и другие парни. Ну, может, чуть лучше, но все равно… Так ничего определенного и не надумав, я продолжал мучать и Таньку, и себя проводя с ней много времени, но не поддаваясь на провокации, которые становились от месяца к месяцу все изощреннее.  Танюшка, вдруг, почувствовала боль в ногах. Она  не могла  залезть в ванну, ей было не вскарабкаться на специальную лесенку с очень широкими ступеньками, которую ей сделал папа, чтобы она могла самостоятельно подняться и перелезть в ванну, держась за поручень, который папа же ввинтил в стенку. Мне приходилось не менее двух раз в неделю, а то и чаще, брать ее на руки и , поддерживая под попу сажать в ванну. Сначала я делал это, когда она была одета, и уже в ванной она раздевалась, когда я закрывал за собой дверь. Но постепенно, как-то незаметно, Танюшка перевела этот процесс в следующую стадию.. Мы отправлялись в ванную, где она быстро сбрасывала с себя все. Обхватывала меня руками за шею, приговаривая:–– На меня, можно поднимать. А тебе не тяжело?
Это было не слишком тяжело, но это было очень трудно. Было трудно держать в руках это чудное тело, прикасаться  к различным его частям, вдыхать аромат нежной шелковистой кожи, получать по ходу действия благодарные поцелуи, а потом наблюдать, как она плещется и даже помогать ей.
–А потри мне спинку, а можешь мне еще сзади помыть, мне не достать.. Потом я заворачивал ее в огромную махровую простынь, тихонько промокал все самые потаенные места, стараясь не думать о том, какое именно место у меня под рукой. А она снова повисала у меня на шее, снова говорила «На меня» и я относил ее в комнату, клал в заранее приготовленную постель и соблюдая выработанный ритуал, еще долго выслушивал ее признания в вечной и несчастной, так как я, видите ли не отвечаю ей взаимностью, любви. Единственное чего Танька никогда себе не позволяла – это сказать, что, наверное, это из-за ее ног. Она боялась, я думаю, меня упрекнуть, так как я никогда к этому повода не давал. Иногда Танька, правда. плакала и жаловалась мне на меня, обзывая, бесчувственным бревном ( это меня!), толстокожим бегемотом, который не хочет( а может. не может? ) доставить радость несчастной влюбленной девочке, сделав ее, наконец, женщиной. Я неоднократно обсуждал эту проблему с Кирой, которая часто приезжала к Таньке либо одна, либо с Сашкой. Кира меня понимала, переживала за Таньку, сочувствовала моим мучениям. советовала найти какую-нибудь телку, чтобы снять напряжение. Но, это было для меня невозможно. При всей моей любвеобильности, я никогда не изменял женщинам. И новая любовь появлялась у меня не раньше, чем  были сожжены все мосты со старой. Обманывать Таньку я не хотел  - она этого не заслуживала.
Но и бесконечно продолжаться так не могло Уже прошла зимняя сессия, которая подтвердила известную истину, что бурные романы и учеба совмещаются плохо. У меня остался не сданным теормех, а Танька завалила какой-то специальный курс по фонетике шведского или исландского. У нее на филфаке была специализация на скандинавских языках. 
 Я поставил вопрос ребром и исчез на месяц с улицы Тельмана. Через месяц я позвонил и спросил – Сдала фонетику?
–Ой, родненький, конечно сдала. Ты же сказал, что пока не сдам, не приедешь. Так я уже через неделю сдала, а ты все не едешь, и не едешь. И даже не позвонил ни разу. Я уже вся изревелась, решила, что ты меня совсем забыл и бросил.
–Ну, ну, не преувеличивай! Ничего же не случилось, отдохнула от меня чуток.
–А я никогда от тебя и не уставала! Приезжай, пожалуйста, скорее. А сам – то сдал хвост?
–Спихнул со второго раза только позавчера.
–А почему же сразу ко мне не приехал? Забыл, небось, меня совсем.
Короче говоря, все продолжалось по прежнему: и слезы, и поцелуи, и упреки, и настойчивые просьбы и все более откровенные попытки сломить мое упорство.
И однажды Танька победила, так раззадорив меня своими ласками, что я не удержался и, вопреки собственным моральным устоям, поступил аморально – сделал ее женщиной  Она  поплакала немного над потерянным, , пошепталась с Кирой,  но потом решила, очевидно, что потеря не так уж велика и стала все чаще ластиться и «требовать продолжения банкета». Поскольку теперь уже никакого смысла отказывать ей не было, то я и не отказывал, балдея от ее нежности.

Глава 5.
 
Незаметно кончилась зима и весна.  Утонувший в Танькиных объятиях,  и погрязший в ее проблемах и «отрубании хвостов», я не успел сдать досрочно сессию и судорожно пытался прицепиться к какому-нибудь стройотряду. Но к окончанию сессии все отряды уже были не только сформированы, но и успели отбыть к местам дислокации. Деньги с прошлого года заканчивались – бесконечные поездки на такси с Правого берега домой да с Татьяной в Университет постепенно съедали накопления, а стипендия не успевала все это компенсировать. Да и всяческие подарочки Татьяне – к Новому году, к 8 марта, к дню рождения, к Татьяниному дню и так далее тоже требовали расходов.  Да и просто, то парочку пирожных, то баночку кофе, то бутылочку «Карданахи»,  или «Хванчкары», как же без этого. Так что мои финансы срочно требовали новых поступлений.
И тут, неожиданно, меня выручила моя давняя подружка - малолетка Юленька.  На груди у Таньки я уже почти забыл о ее существовании, хотя именно с ней я, вопреки своим принципам не связываться с несовершеннолетними, (Чего стоят все принципы перед красивой и покладистой девчонкой!) я проводил время до знакомства с Танюшкой. Она неожиданно позвонила мне домой, попала на маму и попросила, чтобы я приехал к Юле.

Маме было очень любопытно – кто и что, и зачем, и почему она эту девочку не знает. Но я только отшучивался, что это совсем не обязательно, что когда я решу жениться, она непременно узнает об этом вторая, после будущей жены. А пока  этого не произошло, нечего ей напрягать свою память, запоминая моих многочисленных подружек, тем более, что как правило, они довольно быстро меняются.
–Дождешься, устроят они тебе «темную», твои ляльки и телки. Мама демонстрировала неплохой набор сленга.
–Ну, это вряд ли. Это же им и хуже – всех брошу, новых найду!
Такие разговоры мама заводила постоянно, стоило ей только услышать новое для нее имя.  Мама очень опасалась каждой новой девушки,– вдруг меня окрутят и женят.
Я удивился немного Юлькиному звонку, но решил съездить, чтобы узнать, что случилось. На данный момент у меня была Танька, а Юля была приятным, но воспоминанием.
 Я приехал на Петроградскую, дверь открыла просто Мария. Она погрозила мне пальчиком и сердито спросила:
– Ты чего не появляешься? Девулька моя уже и плакать пыталась, запала она, кажется, на тебя. Я надеюсь, что ты часом не трахнул ее и смылся. Смотри.  Она у меня девочка невинная, еще маленькая. Ей еще рано в постельку. Так что уж, пожалуйста, постарайся, чтобы и волки были сыты, и овечки целы. Улавливаешь?
–Этот разговор мне не нравился, но я вежливо ответил:
– Нет, Маша, не улавливаю. Никак не возьму в толк – это как же сделать, чтобы при целости и сохранности овечки волк насытился? Или волку надо самоедством заняться? Так это неинтересно совсем и для меня не подходит.
–Ну это не вопрос. Для нормального волка всегда еда найдется, не надо на овечек молоденьких бросаться и кровь им пускать.
 Я в душе уже смеялся, вполне понимая ее намеки. Конечно, мама была готова в любое время дать поесть волку, оберегая от его хищных посягательств  свою молоденькую и такую невинную овечку.
– Кстати, а где Юля. Она мне звонила. Я прилетел по первому зову. Что-то случилось?
– Нет, ничего не случилось. Это я просила ее тебе позвонить, так как мне нужен помощник на лето. Маша работала проводницей на железной дороге, ездила по всей стране и, похоже, неплохо зарабатывала, если судить по тому  как они с Юлькой одевались и  как были  обставлены их комнаты.
– Машенька, – мой голос  сразу  потеплел и я заинтересованно придвинулся поближе. – Мне это  очень интересно. – И я обрисовал ей ситуацию со стройотрядами, в которой оказался, не упоминая, разумеется, о причине в лице Таньки.
 В свою очередь Мария рассказала, что в летний период, когда количество пассажиров резко возрастает за счет отпускников из разных мест, одной в вагоне справляться становится тяжело. Она  хитро стрельнула в меня глазами, глубоко вздохнула и и продолжила:
– Я девушка уже не молодая и беззащитная, мне помощник нужен.
–А что делать надо?
–Да ерунда: титан растопить, вагон подмести, стекла протереть. А главное– следить, чтоб ничего не сперли.
–А прут? – Я даже не представлял, что можно стащить из вагона.
–Еще как! Тащат все! И простыни, и пододеяльники, и наматрасники , и наволочки, и одеяла.
–Зачем?
 Кто домой, – все экономия, а некоторые в этом фрукты с юга  везут. Груши да яблоки, помидоры да дыни и прочие вкусности.
–А денег там можно заработать? – Этот вопрос меня волновал больше всего, работы я не боялся.
–Это оставь мне. Обещаю, что не пожалеешь. Кстати. Еще одна твоя задача – быть моим телохранителем. В вагоне разный народ попадается. Например,  «северные люди», которые отпуск раз в три года берут для экономии. Они же из такой иногда глуши, что женщин все эти три года  даже в глаза не видели. Вот и хотят сразу, не отходя от кассы, эти три года компенсировать. А я – женщина слабая, мне с ними не совладать. И еще иногда солдатики тоже ласки требуют, да так настойчиво, что бывает трудно отбиться. А Юлька мне говорила, что ты вроде боксом занимаешься и драться умеешь.
–Умею, наверное, но не люблю без надобности кулаками махать.  Это на ринге знаешь, что и зачем. А так…
–Так я же в долгу не останусь. Я тебе объясню и что, и зачем. Давай, зятек, решай. Едем?
–Она впервые прилепила мне  это-«зятек», и с тех пор только так и называла. Я не возражал, так как в определенном смысле, за этим стояла некая правда.
Глава 6
 Так и не встретившись с Юлькой, я дал свое полное согласие стать хранителем постельного белья, чистоты в вагоне и Машиного тела на все три летних месяца и был зачислен в штат поездной бригады, где Маша, оказывается, была не только проводником, но и бригадиром.
 В середине июля наш поезд, а точнее, наш вагон отправился в первый рейс. Вагоны обычно тасовали, переставляя из поезда в поезд, меняя маршруты. Это было интересно – можно было побывать в разных местах, что намного приятнее, чем сидеть  под дождем или под палящим солнцем в траншее все три месяца, долбая перфоратором твердый грунт,  выбивать «козла»  из емкости с раствором или бегать, как заведенный, с полными носилками раствора по сходням на третий или второй этаж, поднося раствор каменщикам. Маша делала деньги из воздуха. Для начала она отправила меня на закупку трех ящиков водки, каковые я постепенно затащил в купе проводников, где она обитала, и запихнул под  стол и нижнюю полку.
–Слушай,  тещенька.  –  Я в тон ей решил тоже не отставать. Тем более что она называла меня «зятьком» на полном серьезе, именно так, представляя другим проводникам из других вагонов и начальнику поезда.
Правда, две тетки, которые, видимо, лучше других знали Машу, подозрительно смотрели на нее.
–Машка, ой, что-то ты брешешь! Какой у тебя может быть «зятек», когда твоя Юлька еще шмакодявка  – писюха. Темнишь ты что-то, подруга.
 Машка отбрехивалась как могла.
–А зачем нам водка нужна. Что с ней делать? Я столько не выпью.
–Погоди, обратно с севера поедем, увидишь зачем. Еще мало будет. Придется докупать. Дело в том что наш первый рейс был в Мурманск. Сначала ехали по Карелии. Вдоль полотна железной дороги на откосах насыпи,  к моему величайшему изумлению, десятками или даже сотнями, как серые столбики, стояли русаки. Места были глухие, и они выходили к железке, видимо, в поисках пищи, которую действительно народ бросал из окон. Однажды из ельника выскочила рыжая лиса, схватила зазевавшегося зайчика и рванула обратно в лес, который здесь почти вплотную подступал к дороге. Остальные ушастые бросились наутек, словно кто-то шарики серые в разные стороны метнул – ушки прижаты, лапы только мелькают. Заяц бежит интересно. Он отталкивается  длинными и сильными задними лапами,  выносит  их далеко вперед, помогая себе мощными мышцами спины, а приземляется попеременно то на одну, то на другую переднюю лапу, смягчая падение.
 Когда проехали Кандалакшу , зайцы куда-то исчезли, а ближе к Мурманску в лесу кое-где еще проглядывал снег. Я честно мел пол, протирал пыль в купе, разжигал уголь под «титаном», кипятил воду и разносил чай по пассажирам. Народу было немного, вагон был заполнен наполовину, так что на мое место в первом купе, где меня разместила Маша на верхней полке, претендентов не было. Другое дело на обратном пути. Вагон набился под завязку. Действительно «северные люди», как их называла Маша, массово рванули к теплым южным берегам. Они поднакопили деньжат на коэффициентах  и «полярках » и теперь желали как можно быстрее с ними расстаться.  Поэтому три ящика водки по трешке за бутылку, купленных еще в Ленинграде и еще столько же, приобретенных в Оленегорске , «улетали как горячие пирожки» по пятерке, что было чуть дешевле, чем в вагоне-ресторане. И идти никуда не надо. Маша не забыла и про пиво, и про закусь. Какие-то ее знакомые в Мурманске доставили прямо к вагону и даже затащили внутрь десять ящиков пива и мешок копченого беломорского леща, похожего на камбалу. Вкуснее вяленой рыбы я никогда не пробовал.  Она была не просто вкусная, а волшебная. С небольшим количеством костей, истекающая соками, с тонкой, легко снимающейся кожей. Каюсь, но я не мог оторваться. Так что однажды Маша даже шутливо прошлась по этому поводу:
– Зятек, ты пивко с рыбкой поехал  лопать или башли  зарабатывать? Ты уже, кажется, пол мешка умял. Оставь мужикам на закуску.
 Поскольку, как известно, водка с пивом – смесь атомная,  а «северные люди» не имели привычки останавливаться, пока не упадут, то в вагоне начались проблемы.  Сначала мелкие типа загаженных туалетов и тамбуров, потом случилась драка, когда два мурманчанина не поделили одинокую дамочку с ребенком, которая, похоже, была не против каждого, но не соглашалась на обоих одновременно. А мужики требовали «здесь и сейчас». Пришлось жестко успокоить обоих, чтобы не допустить развития конфликта, поскольку один, помоложе, уже попер на второго с «розочкой» из отбитой бутылки. Потом, откуда ни возьмись, очевидно, из соседнего вагона, заявилась компания морских офицериков, в основном, старших лейтенантов и пары летех, которым явно понравилась Маша, и они твердо  решили , что им обломится ее тело. Машка закрылась в купе, успев только шепнуть мне:
–Не лезь в драку, их слишком много, забьют. – И  добавила: – Пусть побузят. Либо успокоятся, либо дождись – скоро Полярные Зори , там на платформе всегда военный патруль дежурит из Африканды .
Так и случилось. Поскольку недалеко от поселка Африканда еще с военных времен располагался аэродром истребителей, то в Полярных Зорях, большой  станции, расположенной рядом с Кольской атомной,  постоянно отлавливали «самоходов » , желающих приобрести бутылку-другую водки, попить пивка,  купить сигарет или папирос, познакомиться с местной девочкой, и , если повезет, провести у нее несколько часов. Служба в богом забытой Африканде, а реально даже около поселка, так как аэродром к поселку отношения не имел, не способствовала хорошему настроению и соблюдению дисциплины.
Так что, убедившись, что дверь Машиного купе морячкам с наскока не взять, я вышел на платформу, подошел к майору с летными петлицами и объяснил ситуацию. Майор оказался дельным и неглупым:
–Сколько их там? – первым делом спросил он.– У меня здесь всего два солдата. Поезд стоит десять минут, я сейчас пошлю одного бойца в дежурку, успеет комендантский взвод  поднять. Они вон там в пакгаузе отдыхают. И действительно, не прошло и пяти минут, как по платформе цокая металлическими подковками кирзачей ,  вышибая искры из бетонных плит, протопали не менее двадцати солдатиков с карабинами в руках.
Майор тут же поставил задачу, ребятки толпой ввалились в вагон и через минуту начали выдавать оттуда морячков с разбитыми носами, подбитыми глазами, а одного просто аккуратно вынесли, вероятно, приложив хорошенько прикладом. Поезд уже дал гудок, готовясь к отправлению, когда  прямо на платформу въехали «»таблетка » военной  скорой помощи и УАЗ с надписью « «Патруль».
 Я успел только заскочить в вагон, схватить из мешка пару рыбин и уже на ходу отдать их майору:
–Держи, спасибо за помощь. 
 Больше до Медвежьей Горы  серьезных эксцессов не возникало. Но  там в вагон сели трое «расписных », вероятно еще из тех, которые восстанавливали после войны  канал , взорванный по очереди и нашими и финскими войсками. Похоже, были они не русскими и не карелами, а, скорее, то ли румынами, то ли болгарами, а может и греками. Они весь первый день провели в ресторане, который находился через вагон от нас, а вечером, взяв у Маши три бутылки водки и столько же пива, надрались так, что, похоже, уже ничего не соображали и стали рваться в купе, где ехала семья с двумя детьми. Мать – довольно интересная молодая, лет тридцати женщина еле успела заскочить в купе, буквально оставив в руках у работяг кусок своего платья. Но ее муж оказался не робкого десятка и с ходу, уложив на пол одного из мужиков ударом ноги в пах, выхватил здоровый кухонный разделочный нож и с криком:
.–Сяду, но зарежу! Бросился на двоих оставшихся.
Я понял, что точно зарежет, ибо эти двое уже не стояли на ногах, и его жене, по-моему, в любом случае, никакого ущерба нанести не могли. Поэтому я быстренько двумя короткими прямыми правой отправил «расписных» в компанию к лежащему товарищу и прокричал на ухо размахивающему тесаком мужику:
–Все, угомонись, больше резать некого. Иди к детям и успокой жену.
Он, как робот, послушно отдал мне ножичек, не махонький(!), а мы с Машей волоком перетащили лежащих бузотеров в их купе и уложили на койки. Разумеется, мы не стали взгромождать одного из них на верхнюю полку (была нужда!), тем более что вероятность падения оттуда была для этого тела весьма велика. Мы просто кинули его на пол, между полками, подстелив предварительно снятый с верхней полки матрас. На утро, к нашему изумлению, купе уже пустовало. Мы даже не заметили,  как и где  эта троица  сошла.
Чем ближе к Ленинграду, тем спокойнее становилось в вагоне. Уже была выпита вся водка и все пиво, и Маша удовлетворенно подсчитывала доход. Она еще умудрилась в Илемсельге  взять двух теток – богомолок, направлявшихся в церковь Успения Пресвятой Богородицы (Успенская церковь) — без билета до Кондопоги .
–Святое дело,– не знаю серьезно или полушутя,– объясняла мне «тещенька», пересчитывая деньги, уплаченные за это святое дело. Следующее «святое дело» Маша совершила, подсадив в Кондопоге пятерых до Петрозаводска. Они весь путь простояли в тамбуре. Среди них была одна симпатичная девушка лет двадцати пяти. Мне стало ее жалко, и я принес ей стакан чая. Маша заметила и погрозила мне пальцем.
– Ишь, Казанова, верно Юлька говорила. Тебе только волю дай, ты бы эту девку не только чаем напоил, но и водочки налил бы и в постельку уложил. Из жалости, конечно.
–«Святое дело», – в тон ей ответил  я.
– Смотри, парень. Все Юльке доложу.
– Попробуй, выдеру, как сидорову козу!
Машка прижала меня к двери, навалившись всем телом:
– Это кто кого еще выдерет? – Вопрос, однако.
– Не сумлевайся,  тещенька, голову между ног зажму, штанишки спущу и по голой попке отхожу в лучшем виде. Я представил себе описанный процесс, и это подняло мне настроение. Похоже, и Маша тоже   вообразила, как это бы выглядело, поскольку рассмеялась и насмешливо подколола:
– Спорим, что до конца ты бы не смог такое довести. Ну, голову между ног зажмешь, думаешь я буду сопротивляться?!
– А дальше, как ты сказал? – штанишки спустишь?  Вот на этом, радость моя, все и закончится и начнется совсем другая история, про которую уже ни ты, ни я Юльке рассказывать не будем;, как мыслишь, зятек?
А я мыслил,  что не пора ли мне перебираться в купе проводников, которое  Маша занимала одна при свободной верхней полке. При этом, к слову, освобождалось одно место в вагоне, что должно было принести пользу нашему бюджету.
 Тем временем от Петрозаводска Маша уже везла до Ленинграда целую толпу мужиков и баб, которых в наглую рассадила по купе, каждый раз извиняясь перед законными пассажирами:
–Мол, не взыщите, отстали люди от поезда, как не помочь!
Народ ворчал, но терпел, а Маша все складывала купюры в сумочку, убирая ее каждый раз в ящик под своей полкой для сохранности. В Ленинграде мы пробыли два дня, за которые я успел появиться дома и съездить к Юльке. Я чувствовал себя обязанным ей за то, что она рекомендовала меня матери.  Поскольку Маша, как бригадир, не могла покинуть вагон, в котором было полно материальных ценностей, за которые она отвечала, то Юльку я застал одну и поразился произошедшими изменениями. Я, помнится, предполагал, что при имевшихся генетических предпосылках, через несколько лет Юлька сравняется с мамой в размере бюста, но действительность была намного круче. Я не видел малолетку больше полугода. За это время она немного выросла, слегка округлилась в бедрах, но, главное – из припухлостей на груди чудесным образом сформировались две невообразимо аппетитные, замечательной формы грудки, которые еще уступали маминым в размере, но зато гордо торчали вперед, радуя своим присутствием. Юлька заметила мои взгляды и, в своей обычной манере, распахнула халатик:
–Нравятся?  –  небрежно спросила она, вероятно, заранее уверенная, что «нет» сказать невозможно.
 –Еще как! – честно признался я, –но хотелось бы попробовать на вкус и на ощупь, чтобы познакомиться с новыми деталями поближе.
Я понимал, что Юлька на меня обижена за то, что я не появлялся у нее очень долго. И поэтому с опаской ждал ее реакции на мои наглые намеки.
–Но Юлька не была бы Юлькой, если бы не сказала:
 –А что тебе, собственно говоря, мешает это сделать? Ты уже давно мог бы с ними познакомиться, если бы не пропал.
 А потом она снова, как и раньше нежно заглядывала мне в глаза и требовала научить ее еще чему-нибудь. Раскована она была полностью, не стеснялась абсолютно. Мне кажется. что вообще все происходившее было для нее этакой интересной игрой, при которой она в качестве приза за активность ловила бешеный кайф. Поэтому она старалась, как могла, чтобы и мне было интересно с ней и дальше. Потом, когда от этихигрищ мы устали, она тихонько лежала у меня на груди, водила пальчиком по моим волосам на ней и расспрашивала о поездке. По наводящим фразам у меня сложилось впечатление, что на языке у нее вертелся вопрос, который она то ли стеснялась все-таки задать, то ли боялась получить на него откровенный  положительный ответ.
–Я решил пока еще мог ответить честно, на невысказанный вопрос.
–Юленька, не волнуйся и не думай:  нет и еще раз нет.
–Что, нет?
–То, что тебе не терпится узнать. Не мучайся, не стоит. Ничего нет и не  было!
Котенок довольно замурлыкал и на радостях решил продолжить развлечения.
 Назавтра наш вагон опять покатился по тому же маршруту. Мы съездили в Мурманск еще четыре раза. Поездки были похожи одна на другую: спокойное и безмятежное движение на север с зайцами на насыпях, с водкой под всеми полками и веселая пьяная бузотерная обратная дорога с шумом, криками и драками
Машка совсем оборзела и набивала в вагон по двадцать безбилетников, специально иногда выбегая к кассам на вокзалах, чтобы увести от них несколько человек.
–Тещенька, смотри, попадемся на проверку – будут проблемы.
–Не переживай, у меня все схвачено. Начальник поезда прикормлен, тетки из соседних вагонов предупредят , если по вагонам пойдет проверка. Я разберусь. А пока смотри: она достала из-под своей полки уже не сумочку, а  брезентовый баул, наподобие почтовых сумок, раскрыла и показала мне, что он наполовину забит купюрами.
– Это все нам на двоих. Ты молодец, меня совсем от забот о вагоне освободил.  Погоди, вот маршрут нам поменяют, еще больше заработаем.
 И точно, в следующий рейс мы уже катили на Урал. Эта дорога еще не была до конца переведена на электрическую тягу и большую часть маршрута нас, окутывая вагоны черным дымом, тащил паровоз.  Из этой поездки, пожалуй, мне больше всего запомнились вокзал на станции Буй Костромской области с  роскошной привокзальной церковью Николая Чудотворца – белой, кажется, с  двумя серыми, витиеватыми куполами, увенчанными сиящими золотом крестами, и как полная противоположность,– деревянные  полусгнившие низкие строения вокзала в Галиче да еще несколько знаков, обозначающих границу между Европой и Азией. Говорят, что таких знаков разного вида вдоль Урала от Усть–Кары, что у пролива Югорский шар до города Нефтекумска на Ставрополье установлено не менее пятидесяти. Не знаю, посчитать не довелось. Я видел обелиск на горе Березовой, установленный еще до революции, в 19 веке, но золоченого орла, который  был на вершине столба изначально, уже не существовало. Советская власть орлов, тем более двухголовых, будто из Чернобыльской зоны, не жаловала.
 Еще удалось мне сфотографироваться у обелиска на станции Вершина, где поезд наш почти совсем остановился, и я фактически на ходу, попросив кого – то из пассажиров нажать кнопку фотоаппарата,  на секунду успел застыть у этого столба. Этот знак, вроде бы установили в пятьдесят седьмом к международному фестивалю молодежи и студентов. Никаких особенных происшествий в дороге  не случилось, но Маша продолжала активно перевозить левых пассажиров. Она, похоже, брала с них около семидесяти процентов от стоимости билетов, а потому отбоя от «зайцев» не было. Мне даже показалось однажды, что кассирши в вокзальных кассах, умышленно не продавали билеты, направляя народ напрямую к нашему вагону. Мои подозрения укрепились, когда я случайно заглянул в толстую Машину тетрадку, забытую на столике в ее купе. Там были аккуратно вписаны все перевезенные «зайчики» с указанием станции посадки и суммой полученных денег. На обратном пути я неоднократно замечал, как Машка стрелой, невзирая на комплекцию, бегала во время кратких остановок в кассы и, похоже, рассчитывалась с кассиршами за содействие бизнесу.
В Свердловск мы сделали два рейса, затем еще один до Оренбурга. За эти три поездки мне пришлось один раз дать по физии какому-то идиоту, который решил прямо в коридоре поискать что-то у Машки в лифчике. Хотя, как мужчина мужчину, я вполне понимал его непреодолимое желание, но обязанности бодигарда, да и обычная ревность, извините, мое! требовали энергичных действий. Я вытолкал чела в тамбур, попытался мягко объяснить, что он не прав, что нельзя лезть к бабам за пазуху без их согласия – это, во-первых, резко снижает удовольствие от действия, а во вторых, может быть сурово наказуемо, как самой дамой, так и кем-нибудь из ее ближайшего окружения.
Но мужик, похоже, вежливым объяснением не был удовлетворен и попытался взмахнуть правой.
Но когда поднимаешь правую руку, нужно всегда помнить о том, что правый бок остается совсем неприкрытым, а там, под ребрами расположен один из важнейших наших внутренних органов – печень, удар по которой, даже не очень сильный, но точный, не менее эффективен, чем тяжелые удары в челюсть и очень часто ведет к нокауту. Я очень уважал этот удар, часто и подолгу отрабатывал его на мешке и в спаррингах, пока   не довел действие до автоматизма. Вот и на этот раз, мне пришлось звать Машу  на помощь, чтобы доволочь любителя исследовать  содержимое лифчиков до его спального места –мужик оказался неожиданно тяжелым и одному мне было не под силу переместить его на полвагона. Кажется, эпизод не остался незамеченным , поскольку больше исследователей за всю дорогу не появилось,  Маша пользовалась  всеобщей любовью и уважением, а на меня бросали косые взгляды исключительно, по-моему, из зависти.
 После возвращения из Оренбурга мы опять провели два дня в Ленинграде, пока нам загрузили уголек  и чистое белье. Я не тратил время впустую и снова, воспользовавшись Машиным отсутствием, провел две чудные ночи у Юли. Она по-прежнему была непосредственна, наивна и любопытна, но теперь рискнула напрямую спросить:
–Юр, а ты там в поезде с мамой не спишь случайно?
На что я с чистой совестью ответствовал, что, разумеется, нет.
Юлька, похоже, хоть и поверила, но все равно переспросила:
–А почему? Ведь я знаю, что вы, парни, не можете долго без женщины, а мама, как мне кажется, женщина очень даже интересная и, насколько я понимаю, у нее уже очень давно мужчин не было.
–Ты что, меня агитируешь?– я был удивлен таким поворотом разговора.
–Нет, просто мне было бы приятно, и я бы не обиделась, если бы мы с мамой могли вдвоем доставлять тебе удовольствие. Насчет других женщин – это не сметь! А мама – это мама!
–Солнышко, я подумаю над твоими словами,– и я действительно снова поймал себя на мысли, что в купе проводников пустует полка.
 Наконец нам повезло. Нас переформировали и прицепили к поезду на Севастополь.  Поскольку уже начался август, это можно было считать огромной удачей со всех точек зрения: и с материальной – отпускников было немеряно, причем как обычно, двигаясь в отпуск раз в год, люди денег особо не считали и раздавали их направо и налево. Мы опять возили от станции к станции безбилетных пассажиров, покупали на перронах вареную картошечку, пирожки, фрукты, а потом все это у нас сметала толпа пассажиров из нашего и соседних вагонов по двойным ценам. В общем, бизнес процветал. Однажды я вспомнил про Машины разговоры об овцах, овечках и волках и потихоньку вернулся к этой теме.
–Тещенька, помнишь, что ты грозилась научить волка обходиться без маленьких невинных овечек, заявив, что и при этом волк может быть сытым?
–Эй, волчок, ты это к чему? – Маша смотрела на меня подозрительно, но с любопытством и я сразу узнал этот взгляд. Именно так порой смотрела на меня и ее дочь.
–Волку кушать хочется!– умышленно с надрывом и со слезой в голосе произнес я.
Реакция была мгновенной. Поскольку во время разговора мы сидели у нее в купе и баловались пивком, Маша поставила стакан на столик, встала,  выглянула в коридор, убедившись, что в вагоне все тихо и спокойно, закрыла дверь на защелку, опять посмотрела на меня и переспросила:
–И что, очень хочется? – Она скинула с себя юбку и кофточку,  закинув руки назад, расстегнула и сняла чехол, , освободив из неволи  два роскошных белых полушария с розовыми кружочками ареол и напрягшимися уже сосочками.
 – Кушать подано, прошу к столу! – Остальное я снял уже сам, набросился на добычу  и сожрал все, что мне было предложено и что не предлагали.  Надо сказать, что мама с дочкой и здесь были очень похожи. Машка так же закатывала глаза, так же прикусывала губу, когда хотела сдержать крик и так же любила поболтать во время процесса. Не было 16.только бесконечных вопросов, которые постоянно задавала Юлька. Ну, да сейчас передо мной или, правильнее сказать, подо мной лежала не девочка-малолетка, пусть и испорченная дебилом Вадиком, который даже удовольствия ей не смог доставить, а зрелая, опытная, все умеющая и все знающая женщина. Но Юлька, похоже, была права. Все указывало на то, что уже очень давно Маша никого к себе не подпускала. Не думаю, что не было претендентов, но все поведение – от дрожи во всем теле при малейшем прикосновении, даже  просто при дуновении в ушко, ненасытность – «еще, еще, не смей останавливаться, укушу!»  И бесконечные слова нежности и благодарности, сопровождаемые иногда нецензурщиной.  И кайф она ловила точно как Юлька. Так же тихонько  беззвучно стонала и дрожала, так же прижимала меня к своим мягким холмикам, пытаясь, похоже, задушить в своих объятиях.  Разница, пожалуй, была где-то в мозгу. Если дочка воспринимала все это как игру, где в конце ей, возможно, удастся получить приз в виде особых ощущений, то для мамы – это был бой, битва, в которой нужна только победа, а победителю, разумеется, достается и приз.
С этого дня и до конца поездки я перебрался в ее купе.
 А поездка, к моему удивлению, неожиданно затянулась. Оказывается, я еще не все понимал в нелегком труде проводников. Машка преподала мне очередной урок.
Глава 7
–Слушай, у меня есть план, который требует тщательной подготовки и четкого исполнения.
–Что за план? Если надо морду набить – это, пожалуйста, но, чур, без «мокрых» дел.
–А если я скажу, что надо бабу охмурить?
–Это  ради бога, но зависит от того, что потом с ней делать: отпустить с миром или можно…
–Как захочешь. Если тебе меня мало, то можно  и… Я не обижусь, поскольку не ради удовольствия, а пользы дела для. Кстати. Я тоже буду вести аналогичную игру, но торжественно клянусь, что у меня никаких «можно» не будет. Исключительно «динаму» буду крутить.
– Машенька, тещенька. Извини, но я никогда динамистом не был и, надеюсь, стану им еще не скоро, только когда постарею и уже не смогу выполнять свои обещания по причине старческой немощи и изношенности организма.
– Ну, при таком образе жизни,  зятек, боюсь, у тебя этот момент наступит быстрее, чем ты думаешь.
– Побойся бога, тещенька, какой образ жизни? Мы с тобой катаемся уже два месяца; я весь на виду, а только вчера  в первый раз за все время  сытно и вкусно поел, за что тебе огромное спасибо.
– Ну, а кто тебе ,спрашивается, мешал сделать это раньше? Как видишь, я подала обед по первому требованию, причем он оказался уже разогретвм, а ведь еще немного – и мог остыть.
– ,Надеюсь, теперь не остынет. Так о чем это ты намекала, на какие такие важные планы?
– Мы с тобой, зятек дорогой, заработали уже весьма кругленькую сумму и в ближайшие дни, когда поедем по Украине, заработаем еще, поскольку там остановок много, а народ от одной станции до другой катается постоянно – то на рынок, то погулять, то к подруге, то в кино. На поезде быстрее и удобнее, чем на автобусах, а, значит, тамбур и твое купе пустовать не будут. Бери всех, кто будет проситься. Рассаживай на любые свободные места, можешь молодых даже на третью полку и над дверьми запихивать. Главное–вовремя деньги пусть мне дают и выходят вовремя, чтобы не проехали свою станцию.  Но, дело-то я придумала более серьезное. Если честно, то не сама я это сообразила. Меня еще лет пять нахзад  один ветеран стальных магистралей, который по железке лет тридцать мотался, научил, рассказал про этот трюк.
–Я внимательно и с интересом ждал объяснений. И Маша рассказала, что она задумала. Она достала из своего небольшого чемоданчика коробочку из-под леденцов монпансье , которые во Франции известны более под названием «берлинго125».
–Ты знаешь, что считается самым страшным на железной дороге? – Маша с таинственным видом держала  жестяную круглую баночку с рисунком на крышке.– Ты не поверишь, но это, как ни странно – клоп.  Хотя, если вдуматься, ничего странного в этом нет. Представляешь, едет поезд по стране, а из него во все стороны клопики разбегаются, на каждой станции десант высаживают. Наверное, не только клопы могут так, но и тараканы, и крысы, и мышки. Но мышей и крыс в поездах замечено не было, тараканы тоже встречаются редко, а вот клопов граждане периодически из своих домов с одеждой и вещичками в вагоны затаскивают. И это Че Пэ
Вагон обычно сразу отправляют на обработку, полностью заливают всякими химикатами, каковые должны, по идее, клопиков извести. Но, поскольку после одной  обработки не всегда удается это сделать, то через недельку обработку повторяют, а потом дают еще две недели, чтобы выветрить из вагона все малоприятные запахи. А так как проводники  материально ответственны за имущество, находящееся в вагоне, то они  вагон покинуть не могут и должны по правилам находиться при нем. Происходит,  все это обычно на конечной станции маршрута; значит, в нашем случае, в Севастополе. На промежуточных станциях держать вагон просто негде, а гнать обратно клопов через всю страну не положено. Теперь понял? В этой коробочке со мной из Ленинграда путешествует десяток очень даже милых кровопийц.
Я сидел пораженный  одновременно простотой и оригинальностью идеи. Действительно? – все гениальное –просто.  А Маша продолжала:
–Задача проста^ – надо найти пару пассажиров, которые обнаружат у себя в постелях живое насекомое и кровавые следы их присутствия. Клопов мне собрала позавчера в Ленинграде подружка, которая никак их извести у себя в квартире не может, поскольку никак не могут они с соседями договориться об объединении усилий на этом фронте. Каждый травит по собственной инициативе, когда очень  уж эти паразиты достанут. Но паразиты просто перебегают к соседям и там отсиживаются, пока все не повторяется с точностью до наоборот. Тогда они с песнями возвращаются в родные пенаты.  Я надеюсь, что два дня эта сволочь в баночке перенесла без особого ущерба для себя. Говорят, что они и намного дольше могут не жрать.
 Я для тебя присмотрела в пятом купе дамочку с сынишкой, которая одна едет, без мужика. Попробуй к ней подъехать и уговорить нам помочь.
–А ты? – я постарался, произнести это без эмоций, но, похоже, что ревность все-таки в моем голосе присутствовала.
Зятек, не переживай! Это же все для пользы дела, и потом, я же тебе сказала, что буду «крутить динаму»
 Я поразился, как Маша углядела предназначенную на съедение мне и клопам пассажирку. Маленькая, но с формами, с большими голубыми глазами, спрятанными за стеклами очков в простенькой, почти детской оправе,  она выглядела на первый взгляд серенькой мышкой. «Молодец, Машка!» – Такая мышка, несомненно вызовет полное доверие у поездного начальства.
 И я решил, что пора действовать. Я постучался в купе. Дверь открылась не сразу. На пороге меня встретила будущая жертва и извиняющимся тоном произнесла:
 – Простите, но я не могла сразу открыть, я переодевалась.
 Я нахально оглядел ее раздевающим взглядом с ног до головы и обратно, задержавшись на мгновение на ногах и груди, которая довольно прилично выпирала из тесного халатика.  И то, и другое заслуживало внимания  и было, что называется, на уровне. 
–Простите за беспокойство, – в свою очередь, извинился я. – Я хотел только поинтересоваться, не нужно ли моим пассажирам что-либо, например, могу принести чайку. У нас есть очень хороший цейлонский. Есть растворимый кофе финского производства, неплохой. Могу еще подать пирожков с яблоками или с капустой. Совсем свежие,  на последней станции только куплены. А если хотите, то могу что-нибудь из вагона ресторана принести и для вас и для парня. Без горячего – это не дело мальчишке. Да и вам бы не мешало нормально поесть, а не ехать на одной сухомятке.
– Спасибо, спасибо.– Замахала тетенька ручками, но ресторан нам с Мишкой не по карману, а кофейку попить я бы не отказалась. И еще,. почем у вас пирожки – дорого небось?
 Я назвал ей цену , по которой покупал пирожки на станции, не добавляя ни копейки. И это ее очень удивило.
– Я знаю цены, – сказала она внимательно глядя на меня, – так как я местная; я в этих краях жила много лет и работала в районной библиотеке, так что удивлена , что вы продаете без наценки. Обычно в поезде все цены минимум удваиваются.
– Это так, – не стал я отрицать очевидного и решил, что надо брать быка за рога. - Просто, если честно,  вы мне сразу понравились, привлекли мое внимание, и мне бы хотелось сделать вам что-нибудь приятное.
–Спасибо, я к такому не привыкла, тем более что, во-первых, Вы еще молоды, значительно моложе меня, а, во-вторых, у меня сложилось ощущение, что у вас и без меня есть кому оказывать знаки внимания.
–Это вы зря. Возраст в таких вопросах не имеет никакого значения, до определенного, конечно, предела, а с Марией мы просто коллеги, волею железнодорожного начальства соединенные на период рейса. Я вообще всю дорогу ехал в первом купе, отдельно от нее, но здесь на Украине, стало очень много пассажиров и занимать отдельное купе оказалось непозволительной роскошью, на что и указал нам начальник поезда.
«Ничего, мол, не маленькие. И в одном купе разместитесь». Мария стесняется, но делать нечего.Простите еще раз, меня зовут Юра, а Ваше имя?
–Она протянула мне ладошку, на которой не было лака, но ноготочки были аккуратно обработаны.
– Я – Фаина Олеговна, но можно просто Фаня. А это мой сынуля – Миша, Мишутка, – она ласково погладила пацана по голове, взъерошив ему волосы.
 Сама она тоже была коротко подстрижена « под мальчика», и ее черные, как смоль, цвета воронова крыла, волосы отливали на фоне окна с проносящимися мимо зелеными деревьями, голубым небом, ярким сияющим солнцем всеми этими красками.
 – Я не Мишутка, я уже Михаил Михайлович! – возмутился мальчишка, но можно просто Миша или Мишаня, – копируя интонации матери решил внести он ясность.
– Фаня, не поймите меня превратно, но у меня есть предложение:  поскольку для проводников питание в ресторане предоплачено на всю дорогу,  а я далеко не каждый день пользуюсь этим правом, то я могу сегодня позволить себе пригласить вас с сыном составить мне компанию и вкусно пообедать.
Я, разумеется, нагло врал, но это сработало.
– Если так, то не буду глупить и отказываться.– Она засмущалась.– Но мне надо переодеться, я же не могу так идти в ресторан. Вы выйдете?
– Вопросительная интонация  в ее голосе мне понравилась, и я решил немного похулиганить. – Хотелось бы не делать этого, но, очевидно, мы для этого еще недостаточно хорошо знакомы.
Она сильно покраснела, но не возмутилась, а только кивнула в сторону сына: «Поосторожнее, Юра, у него ушки на макушке, а мне дома проблемы не нужны. И тут только я заметил на ее пальце обручальное кольцо.
Я вышел из купе и буквально через пару минут Фаина и Миша присоединились ко мне. Фаина была в скромной плиссированной юбке ниже колен темно зеленого цвета с узеньким желтым ремешком на  осиной талии. Скромность юбки компенсировалась низким трапециевидным декольте на беленькой блузке,  из которого  привлекательно выглядывал кусочек кружева.
–Простите, Юра, но у меня с собой ничего более нарядного не оказалось, так как я вообще редко бываю в ресторанах.
–Фанечка, милая, – Я позволил себе некую фамильярность. – Не забывайте, что, во-первых, это все-таки, вагон – ресторан,   а не «Лидо» или «Мулен руж» ,  а во-вторых, Вы выглядите просто ослепительно, не хуже, чем девушки из этих варьете. У них только одно преимущество – они предстают топлесс!
Я еще немного решил похулиганить, забрасывая пробный шар:
– Меня поразило, как быстро Вы успели переодеться. Я уж было настроился на долгое ожидание.  Я очень уважаю женщин, которые умеют быстро раздеваться!
Разумеется, это звучало весьма двусмысленно, но Фаина отреагировала спокойно,
–Я уже большая девочка и не люблю тратить время впустую там, где не надо.
Мне такой ответ понравился, и мы двинулись по вагону в сторону ресторана. Навстречу нам из купе появилась Мария.Она оглядела внимательно мою спутницу, незаметно подмигнула мне и, не сказав ни слова прошла мимо, слегка напомнив о себе прикосновением выступающих частей тела.
–Мария Викторовна ,– я пойду пообедаю, если  не возражаете. Титан я разжег, тамбуры подмел.
–Конечно. конечно. Иди, поешь,  я тебе давно говорила, чтобы ходил есть горячее, а то желудок испортишь на одних пирожках да картошке с луком.
 В вагоне-ресторане я первым делом шепнул на ухо официанту Толику, чтобы счет не приносил, деньги с меня не просил, получит потом.
– Вроде как проводники питаются бесплатно.
– Понял, сделаем в лучшем виде.
– Фанечка, не стесняйтесь, пожалуйста, и на цены не обращайте внимания. – Я все равно не выбираю свою норму. Заказывайте и себе, и Мишке все, что хочется.
Я подозвал Толика:
–  Толя, накорми нас вкусно и сытно. И  бутылочку марочного не забудь,   что у вас осталось?
–Да нас в  Харькове  дозагрузили, так что есть и сухие, и сладкие, и крепленые, есть и водочка, если желаете.
– Знаешь, Толян, сделай-ка мне  сто пятьдесят коньячку для начала, а для дамы открой бутылочку шампанского, лучше полусладкого, если найдется.
Фаина было сделала отрицательный жест рукой, но, вероятно, передумала и решила не настаивать.  Но когда Толя поставил перед ней бутылку, открыл ее, наполнил ей бокал, то она смущенно наклонилась ко мне и тихонько, чтобы не слышал сидящий напротив сын, сказала:
– Кажется, вам придется обратно меня нести на руках; я, если столько выпью, буду совсем пьяная.
–Не переживайте, я помогу и с шампанским, и с доставкой  до места.  Я налил себе в стопочку  коньяк и, подняв ее, сказал:
– Фанечка, , пока Толя несет нам закуски, предлагаю выпить за знакомство, причем на брудершафт  и перейти, соответственно, на «ты».
 Юр, я готова, но не могу при сыне. Она опять наклонилась ко мне и шепнула:
–Этот шпион все мужу докладывает; мне кажется, что тот его специально на это  настраивает. – Контролирует меня.
–Правильно делает, значит, не дурак! Такую красивую женщину контролировать просто необходимо, слишком уж много всегда желающих покуситься на нее. Договоримся так: выпьем сейчас, а формальности с брудершафтом уладим потом в купе. Как ты на это смотришь?
– Я не против, но ничего не обещаю сверх того.
–Не надо ничего обещать, но и не надо ни от чего зарекаться.
– Ага, серой запахло! Это не ты, случайно,  у  своего  почти тезки Георга   душу прикупил? И у Еладия128,  кажется, тоже? А теперь и ко мне подбираешься. – Сразу ощущался библиотечный начитанный работник.  – Я девушка стойкая, в сговоры с нечистой силой не вступаю, и орлиные крылья отращивать не стремлюсь. Судьба Гретхен меня  тожене привлекает.
– Тоже мне нашла Мефистофеля! Я простой проводник, а точнее – простой  студиоус, ставший на лето проводником исключительно из корыстных соображений, так как стипендии мне недостаточно, чтобы покупать души красивых женщин. Почему-то красивые и умные женщины стоят дорого.
–  Именно потому, вероятно, что они умные; они знают себе цену.
 – Если женщина знает себе цену, то значит, ей ее уже озвучивали!
– Циник! – Фаина возмутилась.
– Ага: «Стареющие женщины учили нас любви,
Отсюда горечь желчная и пустота в крови…»
– А что, разве Евтушенко не прав?
–Это он о себе писал,  и не надо на меня примерять.
И потом, я что-то не вижу  по курсу никаких стареющих женщин. Есть одна молодая, красивая, умная, начитанная и, похоже,  знающая себе цену.
 Фаня сняла очки и, подслеповато щуря глаза, прикрыла их веками.
– Устали глаза, солнце ярко в окно светит.
– Толя! Толя! – Официант мгновенно вырос у столика.
– Юра, еще пару минут и все принесу.
– Толик, сделай, пожалуйста, что-нибудь: солнце выключи что ли или хотя бы газетку на окно прилепи. Моей даме прямо в ее прекрасные глаза светит!
– Согласен, друже, согласен. Глаза действительно замечательные, необыкновенные.
– Мальчики, стоп, прекратите, а то я смущаюсь. –  Я допил коньяк, а Фане снова наполнил фужер шампанским.   Все это время Михаил Михайлович смирно сидел, аккуратно сложив руки на коленках, переводил глаза с мамы на меня и обратно, и было такое впечатление, что где-то внутри у него спрятано звукозаписывающее устройство, фиксирующее каждое наше слово.
«Необходимо что-то придумать. Надо уделить ему внимание, – подумал я и обратился к пацану:
– Миша,  ты когда-нибудь бывал в кабине тепловоза?
–Не-а.
–А хотел бы побывать?
–А это можно?
–Для хороших  послушных и не болтливых мальчиков все возможно. Покушаем,  пойдем попросим у начальника поезда, – может, нам и разрешат.
 Фаина метнула на меня огненный взгляд, кажется, разгадав мою нехитрую комбинацию. Так что я на всякий случай, добавил:
–Если, разумеется, мама не будет против, сам понимаешь.
23.–Мамочка, можно? – Паренек загорелся не на шутку.
Фаина, похоже, решила сыграть на моей стороне:
– Не знаю, не знаю, боюсь, что папа этого не одобрит – Это был гениальный ход, я бы не додумался.
Пацану просто не оставалось ничего, кроме как сказать:
–А папе об этом говорить совсем необязательно. – Можно считать, что этим маневром Фаина сразу выиграла партию, хотя я пока не был уверен, понимает ли она, к какому эндшпилю движется эта игра. Должна понимать, ведь не маленькая и внешняя скромность и застенчивость не скрывают ни чувственных губ, ни чертенят в глазах, ни интимных ноток в голосе. Толян наконец сподобился принести жульены с грибами и я, попросив его  добавить мне еще немного коньячка, снова наполнил фужер Фаине и поднял тост «за прекрасных дам».
–Она поблагодарила кивком головы, но, вероятно, шампанское уже взыграло в крови и ударило в голову, так как неожиданно она выдала фразу из анекдота на тему «Дам, не дам и дам, но не вам».
– Я сделал вид, что не услышал, но незаметно под столом погладил ей коленку, слегка приподняв юбку. Реакции не последовало. Она тоже сделала вид, что не заметила моих изысканий. Дальше– больше. Под солянку, принесенную Толяном, я продвинул руку выше и погладил ножку уже далеко за краем юбки. И снова без видимой реакции, только взгляд и ничего больше, но я почувствовал, как она вздрогнула.
– Опять серой запахло. Милорд, позвольте глянуть на Ваши рожки и копытца.
– А хвостик посмотреть не желаете?– Я обнаглел до предела.
– Всему свое время, не бегите впереди паровоза, юноша.
– Так ведь очень хочется.– Она снова метнула гневный взгляд и снова глазами указала на Мишку.
 Тем временем подошло и второе – жаркое в горшочках. Горячее, ароматное и вкусное. Под жаркое я провел пальцами по краю шелкового предмета в глубине юбки , погладив Фаню по  внутренней поверхности бедра. Вот тут она вздрогнула уже явственно и перехватила мою руку, но не сердито, а, скорее, испуганно, опасаясь, вероятно,– и не без оснований,– что я на этом не остановлюсь.  То ли от шампанского, то ли от  тайных  движений моей  нетерпеливой руки моя пассия раскраснелась, на лбу выступили бисеринки пота, которые она постоянно промокала салфетками; она кусала губы, иногда вздрагивала, стараясь, чтобы это было незаметно. Попытавшись еще раз проделать тот же путь рукой, я обнаружил, что это невозможно, так как ее колени теперь были крепко, почти судорожно сжаты, а вся она была сильно напряжена. Э, она, кажется, просто плывет!
–Расслабься. Я больше не буду, если тебе не нравится.
–Ничего ты не понимаешь, жуир фигов. Как раз наоборот. Так нравится, что еле сдерживаюсь, чтобы не заскрипеть зубами.– Она опять наклонилась ко мне и прошептала на ухо. Не суди за эти слова, но я уже вся взмокла от этих твоих прикосновений. Не надо больше сейчас.
 Слово «сейчас» мне понравилось в этом контексте больше всего.
–Помнишь анекдот: «А ты чего молчишь?
–Хочу и молчу!
 Вай, вай! Как нэправильно. Савсэм нэправильно! Хочет и мальчит!  Зачем, однако, мучиться, сказать надо!
– Сказать не могу,  так хочется, что аж скулы сводит!»  Наконец, было съедено все и даже мороженое, которого и Фаина, и Миша умяли по две порции. Я подозвал Толяна и еще раз попросил записать все это на мой счет. Он кивнул головой, но предупредил, что коньяк и шампусик надо будет оплатить отдельно.
–Разумеется, это понятно. Фаина попыталась встать, но выпитая бутылка шампанского ей явно мешала. Пришлось мне помогать. Поддерживать ее на всем обратном пути до купе, а потом помочь улечься на полку.
–Дядя Юра, а Вы обещали на тепловоз сводить. Я укрыл Фаню, закутав ее в одеяло, несколько раз ласково погладил по голове и шепнул на ухо:
– Я вернусь, не спи, а впрочем. Спи, я разбужу, и я снял с нее очки. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, кажется, не совсем понимая, что я сказал.
 Я взял пацана и пошел к Маше.
–Тещенька, ваше задание почти выполнено. Могу и перевыполнить, но для этого надо , чтобы начальник поезда разрешил молодому человеку экскурсию на тепловоз длительностью не менее часа.
 Объяснять Маше было ничего не надо.
 Ну, если тебе приспичило свежачка попробовать, то я пойду тебе навстречу, но предупреждаю – будешь от меня отлучен на некоторое время для профилактики.
–Машка, она же замужем, не думаю, что есть варианты.
–Замужем – не замужем, а уж больно быстро и легко. Она взяла Мишку за руку,– пойдем со мной, будем договариваться.
–Миша, ты помнишь, что мама сказала?
.Он удивленно посмотрел на меня:
 – Конечно помню. Папе ни слова про тепловоз. Я же не маленький, я понимаю.
– И вообще привыкай  поменьше родителям друг о друге рассказывать. Наушничать нехорошо.  И у папы, и у мамы могут быть свои секреты, о которых другим знать необязательно. Тогда ты никогда не окажешься между двух огней и никогда не расстроишь маму и папу. Я понятно говорю?
–Да, понятно, понятно. Ничего я папе ни про тепловоз,  ни про ресторан, ни про вас не скажу.
–Вот и молодец, что понимаешь.
 Маша, пока не ушла, дай-ка мне коробочку с леденцами. Я, пожалуй, уже сегодня постараюсь решить этот вопрос, причем анонимно, без объяснений и просьб. Но для этого мне надо иметь некоторый запас времени.
 Я взял коробочку, положил ее в карман, Маша тем временем повела  мальчишку по вагонам к начальнику поезда.
Укладывая Фаину спать, я полностью задвинул занавески и непрозрачную шторку, так что в купе был полумрак. Фаня, похоже, спала, но когда я присел к ней на полку, тут же подвинулась. Выпростала руки из-под одеяла и не глядя, на ощупь обняла меня. Затем приподнялась, нащупала губами мои губы и припала к ним.
–Вот и брудершафт, наконец. – Она высунула язычок и старательно, умеючи стала водить им у меня во рту, ловя мой язык.
–Я уже почти заснула, я же совсем пьяная от шампанского. Чего ты так долго? Где Мишка?
– Мишку моя напарница повела к начальнику поезда. Чтобы выполнить мое обещание. Я ее предупредил, что экскурсия не должна закончиться ранее, чем через час, обещала и пожелала успехов.
Фаина хихикнула:
–Всего час, тогда не теряй времени! Меня уговаривать было не нужно!
 Что сказать? Это была во всех отношениях очень приятная женщина, темперамент которой абсолютно не соответствовал облику сельской библиотекарши. Однако довольно быстро, видимо, сказалось шампанское, она выдохлась и прямо по ходу пьесы заснула, тихонько улыбаясь и посапывая носиком.
 Мне нельзя было терять ни минуты, так как было неизвестно еще, как начальник поезда, да и машинист отнесутся к Машиной просьбе и допустят ли мальчишку на тепловоз. Поэтому я быстренько открыл баночку и обнаружил там вполне деятельных ползающих кровопийц. Я высадил парочку на салфетку, перенес  одного на подушку и тут же безжалостно оборвал его жизнь, раздавив и размазав кровь по подушке. Со вторым я.проделал то же самое, но на простыне. Третьего, самого на вид  дохлого я высадил под подушку,  и сказал:
–Живи покуда! Фаину не жри, удавлю.
Боюсь, что мои наставления для него не имели значения, и он непременно отправится за свежей кровушкой моей случайной подружки. Закрыв коробочку, я отнес ее обратно в наше с Машей купе, спрятал на место  и вернулся к Фаине. Мне как-то было неудобно так быстро  покинуть девушку, жаждавшую ласки. И я снова разбудил ее, и снова она обняла меня, и снова мы целовались, и я ощущал шампанское на ее губах и ее язык у себя во рту, выписывающий невероятной сложности кривые.. Описать их можно было только уравнениями в частных производных второго порядка. А вот описать наши с Фаней движения не помогли бы и эти уравнения. Но все имеет начало и конец. Осторожный стук в дверь и голос Марии
–Михаил, это ваше купе?
–Да, наше. А где мама?
 Спит, наверное. Тебе понравилось? Пойдем к нам в купе, я тебе еще что-нибудь вкусненькое дам.
Машка молодец, четко отработала свою миссию, прошло почти полтора часа. Я успел выполнить все задуманное по полной программе и даже сверх того. Теперь надо ждать завтрашнего дня.
 Я с сожалением напоследок припал поцелуем к обнаженной Фаниной груди, тщательно прикрыл ее простыней, которая здесь заменяла пододеяльник, чтобы не смущать Мишку, когда он вернется, спрятал под подушку Фанино нижнее белье, представив себе, как она удивится и, возможно, испугается, когда заметит на своем белье жирующего от ее же крови паразита.
–Извини, Фаиночка, ты славная женщина, а муж у тебя, видать, тупица, совсем не понимающий твоего темперамента, если отпускает отдыхать на юг, не удовлетворив  полностью, чтобы ты не дрожала от прикосновений.

 Маша с Мишкой пили чай с пирожками.
–Михаил, как дела?  Побывал на тепловозе?  Тетя Маша выполнила мое обещание?
–Да, здорово, восторженно вскочил парнишка при моем появлении.
– Кстати, мне тоже очень понравилось, а тебе? – Маша пронзительно смотрела на меня.
–Мне тоже было приятно, – чего врать, если действительно было приятно. Так что тебе и за идею, и за выбор объявляю благодарность. Я все сделал, а как дела у тебя?
 Я поступила проще и честнее. Я просто договорилась с двумя парнями.
–Машка, двое – это перебор!
–Нет, ты не так понял!  Два парня из шестого купе, помнишь, которые в Харькове сели и едут до конца. Я  напрямую объяснила, что и зачем и обещала две бутылки водки и бесплатный чай до конца поездки. Имей это в виду. Я им просто отдам коробку. А завтра они поднимут хай и напишут заявление с претензией.
 Утром я решил подстраховаться и тихонько толкнул дверь в купе к Фаине. Она еще спала, высунув из-под одеяла одну ножку. Мишка тоже дрых, уткнувшись лицом в стенку. Я присел рядом с Фаиной, провел рукой по выглядывающей ножке, добрался до самого верха и слегка пощекотал там. Фаня дернулась, открыла глаза, увидела меня, смутилась, покраснела и спросила: – А сынуля где?
–Спит. Не волнуйся.
А ты, что, всю ночь здесь был? Со мной?
Что Вы, миледи. Как можно! Честь дамы и все такое. Хотя я бы не отказался. – Я тихонько приложился губами к ее щечке и прошептал на ушко:– Спасибо тебе. Мне было с тобой хорошо. Ты – прекрасна и удивительна. Мишка поклялся вообще ничего отцу не докладывать.  Я отправился в свое купе, но не успел дойти, как из только что оставленного мною купе вылетела Фаина и на весь вагон заорала: Юра,. Мария, Здесь у вас клопы. Меня всю искусали, вон кровь на подушке, а один там вообще сидит, я его боюсь.
– Девушка,  не выдумывайте,–  Маша уже была тут, как тут. – Отродясь такого не было.
– Смотрите сами.– Фаина откинула подушку и там, картина маслом , лежали ее розовенькие  маленькие стринги. А на них сидел толстый, напившийся и не понимающий суматохи клоп. Надо же, а был такой дохлый, чуть живой. Хорошая у тебя Фаня, видать.  кровь, –питательная и горячая.  Увидев трусики, Маша выразительно посмотрела на меня, покачала головой, но дело – есть дело, и она печальным голосом подтвердила
– Да, мадам, извините, вы правы, действительно клопы. Раз, два,–  два пятна и один живой, жирный зараза. А не Вы ли с вещами их сюда принесли?
– Как Вам не стыдно! У меня дома никогда их не было.– Фаня всплеснула руками
– Впрочем. Сейчас это не имеет значения. Важно, что они есть. В это время в коридоре раздались громкие голоса, отборный мат и крики. Маша высунулась в дверь:
– Молодые люди, прекратите материться. Что случилось?
 –Что случилось? Как не материться, если у вас по всему вагону клопы носятся, кусаются. Сволочи. Кровь рабоче-крестьянскую пьют.  Радостная Фаина тоже вышла в коридор.
–Вот видите, я здесь не при чем. Это вагон у вас такой.
Машка побежала звать начальника поезда, а я усадил Фаину и парней из шестого за написание заявления. Парни все время отвлекались:
– А вознаграждение когда? Нам женщина обещала.
–Все будет. Вот только пройдет комиссия, зафиксирует факт, составит протокол. Вы подпишетесь, они уйдут и сразу все выдадим. Начальник поезда появился почти бегом через пятнадцать минут. Осмотрел пятна на подушке у Фаины , снял клопа с Фаниного белья, , чем привел Фаню в полное замешательство и смущение, затем забрал у ребят из шестого четырех  якобы  отловленных ими кровососов, достал из кармана спичечный коробок, высыпал из него спички, посадил внутрь всех пленников, сел за стол в нашем купе, составил акт о том, что в двух купе были обнаружены живые клопы в количестве пяти единиц и следы от раздавленных клопов в количестве двух штук. Под актом пришлось расписаться нам с Машей и Фаине с ребятами из шестого. Забрав все заявления, начальник приложил их к акту, выругался, накричал на Машу, которая уже ревела, жалуясь на судьбу:
–Теперь две недели карбофосом дышать и дустом!
 Как Маша и спланировала, так и вышло. В Севастополе нас загнали куда-то в тупик в Гагаринский район. Рядом была Камышовая бухта. На следующий день приехала машина с одетыми в костюмы химзащиты двумя толстыми тетками, которые щедро, не жалеючи вогнали насосами  во все купе нашего вагона не менее сотни килограммов какой-то зловонной дряни, которая ела глаза  и не давала дышать.
–Предупреждаем, – тетки вроде как только заметили нас с Машей, – что эта штука убивает не только насекомых, но и двуногих, если долго там находиться.
 –Машенька, тещенька, а где же мы с тобой будем спать?
–Мы с тобой спать не будем, мы будем спать порознь, Дон Хуан ты наш.
–Обиделась, ревнуешь? Ну и напрасно. Ведь сама же говорила – для дела! Я же тебя спрашивал? - Спрашивал.  Что сказала? Что обижаться не будешь. А я,  если помнишь, предупреждал. Что к динамистам не отношуксь. И не могу я женщину обидеть, тем более, если сам же ее и довел до состояния хотения. Пусть дамочка порадуется, что наконец-то решилась мужу рога наставить. Ей, похоже, давно хотелось. Ну, недостаточно ей только мужа, видать темпераменты  у них не совпадают, или же он сам где-то на стороне энергию тратит, а на жену уже  сил не хватает. Вот она и рванула налево при первой же возможности. Так что не сердись и скажи, как мы с тобой выживать будем?
Маруся, кажется, обижалась не слишком сильно, скорее для проформы, чтобы немного на меня наехать, чтобы показать, что она обиделась.
– Что бы ты без меня делал, зятек? Пойди, посмотри с другой стороны вагона.
Я удивился, но открыл противоположную дверь тамбура, спрыгнул на землю и сразу обнаружил  на пригорке недалеко от  вагона королевское ложе, размером с двуспальную кровать,  составленное из десятка, наверное,  матрасов, застеленное простынями  с одеялами, пододеяльниками  и подушками. Маша все продумала и сделала.  Поскольку она точно знала, что никаких клопов в вагоне нет и быть не может, то ей ничто не мешало до приезда дезинсекторов вытащить из вагона   сколько угодно матрасов и белья, чтобы соорудить спальное место. Мы были в Крыму, днем на улице температура доходила до сорока градусов, а ночью опускалась до двадцати – двадцати пяти, что позволяло без проблем спать на свежем воздухе, особенно рядом с такой грелкой, как Машка.
 И надо сказать, что я в полной мере оценил Машину гениальную идею. Мы с ней на законных основаниях целый месяц без нескольких дней провели, плавая ежедневно в Камышовой бухте, ночуя на свежем воздухе – и откуда силы только брались на эти ночевки, и при этом нам еще шла зарплата, так как мы продолжали считаться штатными работниками железной дороги. Все было здорово. И только одно омрачило мне этот отпуск – страшный и непонятный сон, который дважды почти в неизменном виде приснился мне под утро, когда Маша, наконец, позволила мне откатиться чуть в сторону, повернуться на бок и уснуть. Во сне я видел какой-то  глубокий, темный колодец , в глубину которого я всматривался, и в далеком зеркале воды на дне то ли вправду, то ли мерещилось мне Танькино лицо. Она протягивала из воды ко мне руки, но не могла встать на  свои изуродованные ноги и раз за разом , широко разевая в крике рот, тонула в черной воде. Казалось, что Танька звала меня, хотела что-то сказать, но разобрать ее слов я не мог, только крик, в котором мне чудилось, что она зовет меня по имени.   И я ничего не мог сделать, не мог ее оттуда достать, не мог спасти. Я дважды просыпался с сумасшедшим сердцебиением, вскакивал, ходил  вдоль вагона, курил, но не мог успокоиться.   Я вообще очень редко вижу сны. Говорят, это признак здоровой психики, но в этот раз что-то с моей психикой случилось, и она о чем-то пыталась меня предупредить. Но я был в Крыму, а Танька в Ленинграде. Я чувствовал свою вину перед ней за то, что я позволил себе спать с другими женщинами, то есть изменять ей. Вопреки своим же принципам – никогда не изменять той, с которой я сейчас. А тут и Юлька, и Маша, и Фаина. Может сон и есть реакция моего подсознания на  эти мои раскаяния и переживания? И я решил – что сделано – то сделано. Таньке об этом знать необязательно, а, значит, ничего и не было! И, успокоившись, примирившись со своей совестью, я опять подкатывался поближе к теплому Машкиному бочку, прижимался к ней, всегда находя понимание и ответную реакцию. Машу не надо было уговаривать!
 Если бы я мог предвидеть события! Но это только слова, ибо что бы я мог сделать, даже зная все наперед. Не поехать вообще с Машей на поезде, не уезжать из Ленинграда? Не уверен, что это бы кардинально изменило ход истории и спасло бы  ситуацию.
 Чему быть – того не миновать. Видно, все было предначертано, хотя я и не фаталист, но помню, как на вопрос поручика Вулича : «Кого ты, братец, ищешь?» — казак отвечает: «Тебя!» — и убивает несчастного. В любом случае я бы не смог, а вдруг смог бы?! что-то изменить. Этим вопросом, мне, очевидно, суждено мучиться долго, возможно всю жизнь!  В кого вселились бесы и откуда взялись? Свиней  вокруг вроде не наблюдалось. Разве что свиньей оказался именно я сам.
 Но это уже совсем другая история.  И главным действующим лицом в ней была Танька.

– Эпилог
Вернулся я в Ленинград уже в начале октября, когда закончилось даже бабье лето. Надо сказать, что я соскучился по Таньке, мне недоставало ее тепла и преданности, ее шёпота и признаний. Мне хотелось снова почувствовать на шее ее сомкнутые руки, подложить свои ладони ей под попу и отнести в ванную. Я сходил в баню на Дегтярный, смыл с себя дым и копоть паровозных труб и позвонил Таньке. К моему удивлению,  ответил абсолютно незнакомый мужской голос.
–Татьяну Сергеевну, будьте любезны – вежливо попросил я
–Вы знаете, она здесь больше не живет,– последовал столь же вежливый ответ и трубку повесили.  Сказать. Что я был удивлен – это не сказать ничего. Я был ошарашен, сбит с толка,  растерян.
–Как это «больше не живет»? А где же она еще может жить? И с чего бы это вдруг ей куда-то переезжать? Тем более теперь, когда все вопросы с соседями были улажены, и они ходили «тише воды, ниже травы»
 Я позвонил Севе. Там трубку взяла Инга и, услышав мой голос, сказала
–Приезжай в наш садик через час. Все узнаешь.–  и никаких подробностей.
 Мне что-то стало не по себе, я вспомнил свои севастопольские сны на железнодорожной насыпи и, в предчувствии чего-то нехорошего, я подъехал на Стремянную к Эльфийскому скверу, где меня уже ждали и Сева, и Инга, и Кира, и даже Нинка. Не было только Таньки да Сашки Барабана
–Ребята, что произошло? Что случилось? Не томите!
–Лучше бы тебе и не знать, – Кирины глаза наполнились слезами, да и Инга с Ниной с трудом сдерживались, чтобы не разреветься. Сева сидел хмурый с опущенными плечами.
–Севочка, объясни хоть ты, а то на девок надежды мало.
Юрчик, у нас много чего здесь, пока ты Союз пересекал с Юга на Север и с Запада на Восток, случилось.
Где Танька? - Этот вопрос сейчас меня волновал больше всего.
Сева вздохнул, будто собираясь с духом, но Кира его опередила и почти выкрикнула так, что проходившие мимо, через скверик люди удивленно обернулись
– Нет, Юрка, больше Таньки. Совсем нет. Нигде нет! Понимаешь, нигде!!! И уже никогда не будет!
Кира кричала в голос, захлебываясь слезами и давясь рыданиями, Инга и Нина ревели в унисон. Кажется, и Сева, невозмутимый и рассудительный Сева Гармель, которого ничто не могло вывести из себя, тоже еле сдерживался, чтобы не заплакать. Он пересел поближе ко мне, обнял меня за плечи и рассказал:
 Ты уехал, Танька плакала, твердя, он меня бросил. Он больше ко мне не вернется, потому, что он меня не любит. Он со мной только мучается. Я ему в тягость. Мы, как могли, старались ее отвлечь, возили за город к нам на дачу, катались на островах  на лодках. А потом она на факультете познакомилась с аспирантом из Германии, Гюнтером, который заморочил девочке голову, сыграв на самом чувствительном и больном месте – на ее инвалидности. Он, вроде бы, по ее словам, обещал, что если она выйдет за него замуж, то у него в Германии есть какой-то крутой дядя – известный хирург и он,  уже якобы  созвонился с ним:. рассказал, мол, об ее проблемах с ногами, и этот дядя согласился сделать ей операции и все исправить. Чушь, конечно, что мы и пытались ей объяснить, но она поверила и никого слушать не хотела. А тебя не было. Может тебя она бы и послушала. Знаешь, ночная кукушка…
–Ну, и…я не мог терпеть дальше этот неспешный рассказ.
–Ну, и расписались они по-быстрому, все честь по чести, и улетели. Кажется, в Мюнхен.
 А только позавчера на имя Танькиной мамы пришло письмо, от нее, что ничего с операцией не получилось, что этот немец ее просто развел, пообещав то, что ему было не под силу. Танька, видать не смогла смириться с тем, что она поверила и бросив все и друзей и любимого, изменила всем с этим болтуном. В письме было написано, что, если мы его получим, то значит ее уже нет в живых. К письму была приложена копия медицинского заключения о смерти от передозировки снотворного. В конверте были еще два отдельных запечатанных письма – Кире и тебе. Кира нам прочла все, там ничего нового, те же сожаления и просьбы простить ее за глупость, за слабость. Она пишет, что ей очень хотелось когда-нибудь встать на ноги и просто пройтись по Невскому, но не судьба. А значит, жить ей незачем, тем более, что ты, вероятно, не простишь ей измену. Кира, дай Юркино письмо. Кира вытащила из своего модного Демиса  Руссоса конверт и протянула мне.
–Юрка, не читай сейчас, не читай, прочти один. Тогда тебе будет легче выплакаться, не стесняясь нас - Почему женщины, даже такие юные, как Кирка, иногда бывают такими мудрыми?!
  Так…
 А где Сашка? - Я вспомнил об отсутствии нашего приятеля. Кирка зарыдала еще громче.
Женился на немке? - кажется, неудачно и не к месту пошутил я.
–Не юродствуй, - Сева и тут взял на себя тяжесть объяснений. - Тут не так все страшно, как с Танюшкой.
 Сашку упаковали на восемь лет за торговлю наркотой, не помогло ни его известное сотрудничество с органами, ни щедрые подношения адвокатам. Удалось только с двенадцати, которые просил прокурор, скостить  до восьми.
Я сидел, как пришибленный, теребя в руках конверт, который жег мне руки. Я боялся его открыть, понимая, что я буду нести этот крест всю жизнь – «зачем я уехал, и черт меня нес? » У меня не хватит духа прочесть это письмо, пережить эту потерю.
Любил ли я Таньку? Думаю, что нет. Я знаю, что в моей жизни были три женщины, с которыми я не хотел расставаться и поэтому звал замуж – их я любил. Одна покровительственно сказала, что я еще не созрел для семейной жизни – она была на четыре года старше меня, вторая, вроде бы, не возражала, но при условии, что я, перееду  к ней в Среднюю Азию, и вопрос как-то умер сам собой. А третья  согласилась и стала моей женой и является ею до сих пор, родив мне двух дочек. Если мне не пришло в голову сделать Таньке предложение – значит, любви не было. Но это не меняло сути. Танька была мне дорога, мне с ней было хорошо. И мне всю жизнь будет ее не хватать. Думаю, что ни одна женщина меня никогда не любила так, как она – по настоящему, всем сердцем.
–Я только на следующий день решился вскрыть конверт, приехав предварительно к Кире, чтобы одновременно посмотреть  и адресованные ей строки. И мы вдвоем читали последние Танюшкины слова, ее последнее «»прости», ее последнее «люблю», ее последнее «спасибо за все»
 И я, не стесняясь, рыдал на  черных Кириных грудях, заливая их искренними слезами, и лишний раз убеждаясь, что любви у меня к Таньке не было. А Кирка оплакивала Таньку и свою привязанность к Сашке, обнимая меня и все глубже и сильнее прижимая к себе.  Сашка исчез из ее жизни надолго, возможно навсегда – восемь лет – большой срок,  и она хотела к кому-нибудь прислониться. А я был рядом, и  она знала, что я давно желал этого.
 Но,  разумеется, не так!
 А Танькино письмо я помню почти дословно. Оно было коротким и тяжелым:
–Юрочка, милый, родной, прости меня .  Прости глупую влюбленную девочку. Но мне так хотелось когда-нибудь пройти с тобой  и  с ребятами по Невскому, ведя за руку нашего ребеночка. И я поверила Гюнтеру, он обещал, что мне все вправят, и я смогу ходить.  Но это оказался блеф или обман. А я променяла тебя, ребят, Ленинград на призрачную надежду. Я изменила тебе со случайным человеком, легла в постель не по любви, а из корысти. Я поступила, как последняя тварь, но не суди меня слишком строго. Милый, ты был моей единственной, первой и уже последней любовью,  ты сделал меня женщиной и ты был нежен со мной,  и, хотя  ты не любил меня, но был добр ко мне. Прости меня за все и спасибо за те дни и ночи, что ты подарил мне. Зачем, зачем я это сделала? Я не могу себе этого простить и поэтому я ухожу из этого светлого мира в тот - темный и неизвестный. Вспоминай меня иногда, пожалуйста.  И, если можешь, прости.
 И еще жалко маму. Навести ее, если получится.
 Твоя и только твоя,
Танька.
Странно, но в душе у меня остался осадок, и чувство вины за то, что я «бросил» эту девочку, изменял ей с несколькими женщинами, нарушив тем самым собственные принципы. Вероятно, именно за это судьба и наказала меня. И, хотя, ни Юлька, ни Маша не были, разумеется, ни в чем виноваты, но для меня они оказались причастны!
 Я, наверное, просто лукавил, пытаясь как-то оправдаться перед собой, но…  Если бы Юлька не позвонила, если бы Маша не устроила представление с клопами… Я бы вернулся раньше и, может, все обернулось по-другому.