Нахэма. Глава 8

Вера Крыжановская
Глава VIII

Отпадение Вальтера, которого, по его мнению, он окончательно держал в своих руках, привело мэтра Леонарда в страшную ярость. Но он рассчитывал еще на Леонору, чтобы вновь овладеть душой молодого человека. Когда ему не удалось обмануть Вальтера, приняв на себя вид молодой женщины, Леонард решил еще раз воспользоваться восковой фигурой. Способом, который раз уже так хорошо удался ему.
Леонард снова выделил астральное тело Леоноры. Та, сделавшись снова Нахэмой, присоединилась к своему бывшему любовнику и пыталась соблазнить его, пустив в ход все обольщения своей красоты и все силы, которыми она располагала, так как вид Вальтера и воля Леонарда пробудили в ней всю страсть, какую она чувствовала к нему. Под влиянием внушения своего адского повелителя, она решила убить Вальтера, если ей не удастся победить его.
Мы уже видели, что все ее усилия были тщетны. Несмотря на страдание, какое ему причинял вид любимой женщины, несмотря на страсть, еще таившуюся в глубине его души, молодой человек остался тверд и, под влиянием возбужденного религиозного экстаза, поджог свою ужасную искусительницу.
Ночью, когда разыгрался последний акт этой драмы, страшные крики всполошили весь замок мэтра Леонарда.
Оксорат и карлица бросились в комнату, где, как и в первый раз, лежало окоченевшее и похолодевшее тело Леоноры. Они с ужасом увидели, что молодая женщина ожила и катается по кровати, окруженная черным дымом. Она испускала крики, не имевшие в себе ничего человеческого.
Почти в ту же минуту вошел и мэтр Леонард. Видя, что происходит, он схватил флакон с эссенцией, которой карлица поливала угли для поддержания в комнате живительного аромата, и вылил его содержимое в бассейн с водой. Затем, смочив простыню, он покрыл ею тело Нахэмы, которое билось в конвульсиях. Она извивалась, богохульствовала и молила смерть избавить ее от невыносимых страданий.
Мало-помалу, конвульсии прекратились, но несчастная женщина продолжала глухо стонать. Тогда мэтр Леонард снял совершенно высохшую простыню и увидел, что тело молодой женщины представляло одну сплошную рану и обгорелое мясо, обуглившееся местами до самых костей. Одним словом, это было что-то ужасное, неподдающееся описанию. Одна только голова, хотя и распухшая и покрытая кровавыми пятнами, оставалась почти не тронутой. Сжав зубы, вне себя от ярости, что существует сила, победившая его, зловещий владелец замка с минуту молча смотрел на свою жертву. Затем, он приказал Оксороту сходить в лабораторию и принести указанный ящичек.
Влив несколько капель какой-то бесцветной жидкости в вино, он заставил выпить их несчастную женщину. Та почти тотчас впала в состояние полной нечувствительности, напоминавшей смерть. Тогда Леонард вынул из ящичка мешочек с белым порошком, которым и осыпал все тело Нахэмы. В это время Оксорат и карлица внесли ванну, наполненную теплым молоком. К этому молоку Оксорат примешал несколько свежих яиц и какую-то темную эссенцию, придавшую молоку какой-то странный оттенок, переливавшийся всеми цветами радуги. Когда ванна была готова, мэтр Леонард опустил туда тело Леоноры. Карлица поддерживала ее голову, пока он пристраивал холщовые повязки таким образом, чтобы голова не могла соскользнуть и погрузиться в жидкость. Время от времени, Леонард вливал в посиневшие и крепко сжатые губы Леоноры ложку какой-то сильно ароматической эссенции. Карлица же все время поддерживала в комнате острое и пронизывающее курение.
Так продолжалось всю ночь и часть следующего утра. Тогда мэтр Леонард приказал разостлать на полу простыню, на которую наложили толстый слой теста, составленного из белого порошка, свежих яиц и темной эссенции, которую вливали в ванну. При помощи Оксорота мэтр Леонард вынул из ванны несчастную, имевшую скорее вид мертвой, чем живой, и уложил ее на простыню. Затем, все тело ее обложили тем же тестом, перевязали как мумию и уложили в постель. По выходу из ванны, тело молодой женщины имело уже не такой ужасный вид. Раны побледнели, а менее глубокие были закрыты как будто легким газом. Тем не менее, мэтр Леонард казался очень озабоченным. Приказав Оксороту наблюдать за больной, поддерживать курение и время от времени давать вина, смешанного с эссенцией, он ушел.
С наступлением ночи, он вернулся, сделал Леоноре вторую ванну из молока, яиц и эссенции и снова обложил все тело белым тестом. На этот раз мэтр, казалось, был более доволен и решил продолжать лечение, дававшее такие хорошие результаты. Он давал ей также наркотические капли, делавшие больную нечувствительной к переносимым ею страданиям.
Через десять дней тело Леоноры приняло человеческий вид. Менее значительные ожоги были заметны только по темным пятнам, другие быстро заживали. Даже тело, казалось, возрождалось и придавало частям тела молодой женщины округлость и их первоначальную грацию.
Метр Леонард осмотрел ее с самодовольной улыбкой, а затем влил в ее еще бледные, но уже слегка окрашенные губы ложку теплого вина, к которому примешал какой-то травяную настойку. Лекарство это превратило летаргию Леоноры в глубокий и укрепляющий сон.
Несколько часов спустя она проснулась в полном сознании. Нервная дрожь пробежала по ее телу, когда она встретила устремленный на нее холодный и жесткий взгляд мэтра Леонарда. Тот, по-видимому, не обратил никакого внимания на это, мало лестное для него впечатление.
— Вот ты и вне опасности, мой друг! — весело сказал он. — Боль, какую тебе придется еще перенести, легко выносима. Если ты будешь умна и терпелива, то через неделю тебе можно будет встать и подышать немного свежим воздухом. За свою красоту ты не бойся, дорогая Нахэма! Я позаботился о ней с нежностью любовника, и скоро ты будешь такой же прекрасной, как и всегда.
Молодая женщина ничего не ответила. Она была так слаба, что не могла пошевелиться. Все тело ее болело даже больше, чем после пытки.
Тем не менее, она чувствовала сильный голод. Когда карлица принесла дичь и овощи, которыми ее кормили как маленького ребенка, несчастная поела с аппетитом и снова заснула глубоким и спокойным сном.
С этого дня началось выздоровление. Карлица каждый день натирала все ее тело мазью, приготовленной мэтром Леонардом, а вечером Леонора по три часа сидела в молочной ванне. Страдания ее быстро уменьшались. Следы страшных ран все больше и больше изглаживались, к коже возвращалась ее прежняя эластичность, и только смертельная бледность и сильная слабость напоминали еще об ужасном случае. Однажды мэтр Леонард, навещавший ее каждое утро, объявил Леоноре, что он отвезет ее к своим друзьям, где она быстрее поправится.
Час спустя два карлика снесли Леонору в носилках к подножию горы, где их уже ожидала карета, кучером которой был Оксорат. Они уехали.
С наступлением ночи они достигли фермы, окруженной полями, к которым прилегали с одной стороны сосновый лес, а с другой — небольшое озеро. Фермер и его жена, оба люди пожилые, встретили мэтра Леонарда с глубоким почтением, но Леоноре они внушили мало доверия; особенно ей не понравился скрытный и уклончивый взгляд женщины. После обильного ужина мэтр Леонард уехал, а фермерша отвела Леонору в назначенную ей комнату. Там она представила ей высокую, худую и некрасивую девушку как служанку, приставленную служить ей. Последняя тотчас же раздела Леонору. Только на следующий день молодая женщина почувствовала себя настолько сильной, что могла осмотреть окружающую ее обстановку. Комната ее, меблированная хотя и просто, но с комфортом, выходила во фруктовый сад, где Леонору больше всего соблазняли висевшие на решетках гроздья спелого винограда. Молодая женщина рвала цветы на соседнем поле, отдыхала в тени сосен и была очень довольна своим новым образом жизни. В такой тихой и монотонной жизни прошло несколько недель. Леонора редко видела своих хозяев. Служанка аккуратно подавала ей молоко, обед и ужин, всегда очень хорошо приготовленные. Все остальное время Леонора была одна. Молодая женщина заметила только, что иногда по ночам, весь дом бывал пуст, а издали до ее слуха доносился звон колокола.
Леоноре был знаком этот мрачный, дрожащий звон, и она знала на какое сборище сзывал он своих верных.
Дрожь ужаса потрясала все ее существо.
Тем не менее, от нее не требовали, чтобы она сопровождала обитателей фермы, и она была очень благодарна за это мэтру Леонарду.
Мало-помалу к ней вернулись здоровье и красота. Щеки ее сделались розовыми, цвет лица ослепительно белым, а кожа стала такой же атласной, как и прежде. Только в душе ее царило мрачное уныние, страшная пустота и неизлечимая грусть, отражавшаяся в ее глазах.
Часто думала она о Вальтере. Она не питала злобы за причиненные ей страдания. Он раскаялся, нашел путь к спасению и не мог поступить иначе. Но убеждение, что он потерян для нее, что даже спасение его на веки разделяет его от нее, наполняло ее душу мрачным отчаянием.
Отдаваясь своим мечтам, она целые часы проводила в глубоком изнеможении, не смея возноситься мыслью к Богу и молить его о милосердии, так как, если измученная душа ее случайно обращалась к Господу, острая и невыносимая боль пронизывала ее тело. Тогда, полная ужаса, она отгоняла все молитвы и всякую мысль о раскаянии, чтобы только избегнуть страданий, превосходивших ее силы. Только когда она думала о часах невинного счастья, о чистой и спокойной любви, несчастная женщина находила немного спокойствия.
Мэтр Леонард, уезжая, обещал навещать ее, но сам не показывался. Только Оксорат приезжал два раза справляться о ее здоровье.
Только в первых числах октября приехал ее зловещий супруг или, вернее, любовник и видимо был восхищен ее красотой.
Леонора в это время находилась в саду и играла с маленькой птичкой, которую нашла раненной; она вылечила ее, а потом и приручила. Циничный и пылающий взгляд мэтра Леонарда бросил Леонору в дрожь, она не смела противиться его страстным ласкам.
В тот же вечер они уехали обратно в замок. С невыразимым чувством безотрадной грусти вступила Леонора в стены, где она столько страдала. Мысль, что ей снова придется присутствовать на шабашах, бросала ее в дрожь.
Однако она была избавлена от этого мучения. Прекратились ли эти сборища или ее просто исключили — она не знала, но была невыразимо счастлива, что не видит больше этих ужасов. Мэтр Леонард казался влюбленным в нее, как в первый день и осыпал ее подарками, один драгоценнее другого. Поэтому совершенно понятно удивление молодой женщины, когда Леонард однажды призвал ее в лабораторию и объявил, что решил выдать ее замуж.
— Каждый член нашей общины, дорогая моя Нахэма, обязан по мере сил своих содействовать обогащению общины. Настала минута и для тебя исполнить этот долг. Синьор Ридинг просит твоей руки. Он, правда, стар, но зато страшно богат. В виду своих лет, он, конечно, проживет не долго, всего каких-нибудь несколько лет и мы наследуем после него его большое состояние. Граф страстно любит тебя. Он видел тебя в день свадьбы и с того дня жаждет обладать тобой. Я обещал ему твою руку, даже не спросивши тебя, так как нельзя упустить подобного случая.
Я только хотел предупредить тебя, что через две недели мы отпразднуем свадьбу, а затем ты уедешь с мужем и будешь жить в одном из его замков. Никто не знает, что он состоит членом нашей общины, и в твоих, конечно, интересах сохранить эту тайну. Я должен еще прибавить, что хотя интерес и вынуждает меня уступить тебя на время этому старому распутнику, моя любовь к тебе остается все та же. Я буду навещать тебя и позабочусь, чтобы ты вернулась ко мне как можно скорее.
С опущенной головой Леонора, не прерывая, слушала эту циничную речь. Ничто уже больше не удивляло ее, и для нее все было безразлично. Не прошла ли она через все бездны? Не перенесла ли она всякий позор? Она была слишком апатична, чтобы дрожать от мысли принадлежать неизвестному человеку. Сердце ее умерло с той поры, как для нее погиб навсегда единственно любимый ею человек. Только сердце ее исполнилось ненавистью к этому безжалостному господину, заставившему ее заплатить за спасенную жизнь столькими искусственными смертями и пользовавшемуся ее для своих адских махинаций, нисколько не заботясь о том, каких страданий они стоят ей.
— Я согласна. Как могу я протестовать, продавшись тебе телом и душой? — ответила молодая женщина, причем в глазах ее вспыхнул мрачный огонек. — Но я тысячу раз проклинаю эту жизнь, которую я купила ценой моего спасения и за которую меня заставляют платить пытками, более ужасными, чем смерть на костре.
Молодая женщина повернулась к Леонарду спиной и вышла.
Мрачный и озабоченный, с нахмуренными бровями, мэтр Леонард облокотился на свой рабочий стол и задумался.
— В ней все еще живы старые стремления, — пробормотал он. — Горе мне, если она снова подпадет под власть этих проклятых, и он, этот вновь испеченный святой, станет искать ее, чтобы спасти и ее душу! Каналья! Из-за этого Нахэма и должна уехать отсюда. Прежде чем он найдет ее там, она может и сдохнуть, так как после угощения, какое поднес ей ее дорогой Вальтер, жизнь ее не стоит и гроша.
Несколько дней спустя, в замке был банкет в честь жениха Нахэмы, который и был при этом случае представлен последней. Это был старичок маленького роста, худой, желтый, морщинистый и отвратительный, несмотря на свой изысканный костюм. Старик этот поднес невесте богатые подарки, нота оставалась холодной и равнодушной. В день, назначенный для свадьбы, которая должна была быть отпразднована в полночь, собралось многочисленное общество. Мэтр Леонард сам лично нарядил невесту в роскошный костюм, подаренный им же. Костюм этот состоял из серебряного парчового платья, усыпанного жемчугом. Вуаль из чудных кружев, бриллиантовая диадема, колье, браслеты и пояс из таких же камней — все это были украшения, достойные королевы.
Сам мэтр совершал обряд венчания, если только можно так назвать кощунственную комедию, которой он давал название важного таинства, совершаемого в церкви.
По обычаю люциферян Леонард прочел службу навыворот, соединил супругов магическими кольцами с кабалистическими знаками, а вместо благословения произнес отвратительное кощунство. Брачная церемония закончилась блестящим банкетом, а на рассвете новобрачные оставили замок, чтобы ехать в свое новое жилище.

* * *

После великой победы для Вальтера настало время покоя и отдыха. Отец Лазарь сводил его в монастырь, где настоятель благословил и причастил его. Кто может описать чувство радости и глубокой признательности, которые испытывал раскаявшийся грешник, приступая к величайшему Таинству, снова приобщавшему его к христианскому обществу. Вернувшись в свою пещеру. Вальтер продолжал молиться каждую ночь. Так как демоны оставляли его в покое, он имел достаточно времени для размышления о своим прошлом и будущем. Как ему устроить свою жизнь? Вернуться в мир ему казалось невозможным. Если бы даже с него сняли обвинения, тяготевшие над ним, то и тогда вокруг него остались бы одни развалины. Леонора вдвойне потеряна для него, Филипппина умерла, а вместе с ней погибла и надежда иметь семейство; мать его приняла монашество; Раймонд сошел с ума. Нет, нет! Мир ничего ему не может дать. Что же лучше может он сделать, как посвятить остаток своих дней Господу?
Вальтер решил сделаться монахом. Пустынник одобрил это решение, а настоятель охотно принял его послушание, так как почувствовал симпатию и уважением к молодому человеку, так мужественно искупившему свой грех и вынесшему такое тяжелое испытание. По собственной просьбе Вальтера, аббат наложил на него тяжелое послушание: целый день он должен был работать, а ночью молиться, уделяя отдыху только столько времени, сколько было необходимо для поддержания сил. Монахи полюбили его за его кротость, терпение и услужливость. Через три месяца настоятель позволил ему произнести обет. Канун дня, назначенного для этой важной церемонии, Вальтер провел в посте и молитве. Затем он отправился в церковь, чтобы провести в этом святом месте последнюю ночь, когда он еще принадлежал к мирской жизни. Он предчувствовал, что, несмотря на свое очищение и на свою аскетическую жизнь, дух зла явится искушать его, чтобы вырвать у него пальму победы.
Лампада, горевшая перед алтарем, одна только освещала небольшую церковь, погруженную во мрак и тишину.
Долго ничто не смущало молитвы Вальтера; но когда на монастырских часах пробило полночь, какая-то смутная грусть и бесконечная тоска сдавили сердце молодого человека. Холодный пот выступил у него на лбу, Вальтер чувствовал вокруг себя присутствие невидимых существ, и какое-то холодное веяние пронизывало все его существо. Вдруг он заметил пылающие глаза, устремившие на него взгляд, полный ненависти. Холодные и скользкие руки касались его, стараясь оттащить его от алтаря, перед которым он стоял на коленях. Истощенный, дрожа всем телом, Вальтер громко молился. Вдруг сердце его замерло от ужаса: послышалось блеяние козла, и вся глубина церкви осветилась красным светом. На этом кроваво-красном фоне появился сам мэтр Леонард, во всем своем дьявольском величии: с козлиной головой, с человеческими чертами лица, с телом, покрытым шерстью и с тем зверским взглядом, который леденил и ужасал всех. За ним толпилась отвратительная свита, состоящая из существ полулюдей, полу-зверей, на искаженных лицах которых отражались все страсти, созданные адом. Вся эта отвратительная толпа устремляла на Вальтера жестокие, полные ненависти взгляды и готова была броситься на него.
— Ты еще принадлежишь нам, отступник! — прорычал хриплым голосом мэтр Леонард.
Протянув свою бледную руку с пальцами, оканчивавшимися когтями, Леонард хотел схватить Вальтера. Вся адская свита окружила молодого человека и душила своим тлетворным дыханием. Вальтер выпрямился и поднял крест. Отвратительная свора немного отступила назад, громко рыча и испуская пронзительный смех. Голова у Вальтера закружилась от этого адского хаоса, и он вскричал в глубоком отчаянии:
— Иисусе Христе! Спаситель мой! Пошли одно из Твоих ангелов спасти меня. Ты видишь мое раскаяние, мою любовь к Тебе! Не оставь же меня Твоею помощью!
В ту же минуту с правой стороны алтаря блеснул широкий луч света, и рядом с Вальтером стал небесный посланец. Это был юноша необыкновенной красоты, одетый в белоснежную тунику. Венок из лилий украшал его белокурые локоны, а на лбу у него сверкала звезда; могучие крылья поднимались за плечами. В одной руке он держал сияющий крест, в другой — потрясал сверкающим мечом. Приблизившись к отвратительной толпе, отступившей перед ним, посланец неба поднял свой сверкающий меч и заговорил повелительным голосом:
— Удалитесь из этого святого места, духи тьмы, рабы материи, чтобы вызываемое вами зло не пало бы на вас самих! Душа этого кающегося освобождена от вас и с этого часа он делается беспощадным вашим врагом. Он знает вашу хитрость и вашу злобу. Бойтесь же его, так как на его пути вы должны будете склоняться перед ним! А теперь вернитесь в бездну, откуда вы пришли.
Продолжая высоко держать крест и меч, ангел стал подходить к мэтру Леонарду, который свалился на землю и стал ползать, извиваясь как змея и испуская дикие, звериные крики. Все отвратительные существа, сопровождавшие его, рассеялись, как черные тучи.
Шаг за шагом светлое существо принудило отступать мэтра, ползком пятившегося назад. Когда он переступил порог церкви, послышался отдаленный громовой удар, возвестивший, что он окончательно побежден. Вальтер упал на колени и, простирая руки к своему небесному избавителю, вскричал, проливая слезы благодарности:
— Как должен я хвалить Господа, чтобы возблагодарить Его за Его бесконечную милость? Светлый дух улыбнулся. Затем, прикоснувшись своим огненным мечом ко лбу и груди Вальтера, ответил:
— Вырывая из мрака заблудшие души, ты будешь приятен Господу. Ступай, борись за добро и божественный свет, вооружит тебя непобедимой силой.
При прикосновении огненного меча Вальтер почувствовал, как что-то тяжелое оторвалось от него. Дождь искр осыпал его, наполнив все его существо теплотой, бодростью и никогда еще не испытанным могуществом. В то же время веки его сомкнулись, и он, точно сквозь серебристый сумрак видел, как небесный посланец расплылся в светлое облако и исчез. Затем он потерял сознание. Лучи восходящего солнца заливали своим светом церковь, когда Вальтер открыл глаза. Он встал, чтобы помолиться, и тогда только заметил, что одежда его разорвана и что на обнаженной груди его запечатлелось изображение креста. Тогда он понял, что ангел отметил его так и одарил силой, необходимой для выполнения возложенной на него миссии.
С радостью и смирением Вальтер возблагодарил Господа. Потом он отправился к настоятелю, рассказал ему свое видение и показал крест, запечатлевшийся у него на груди. И аббат, и отец Лазарь ощутили глубокую радость. Они благословили неофита.
Несколько часов спустя, при звоне колоколов и звуке священных песнопений, Вальтер облачился в белую одежду братьев доминиканцев и принял имя Михаила в честь победоносного Архангела — победителя сатаны.
С этого дня глубокое спокойствие и радостное чувство наполнили душу отца Михаила. Даже наружность его изменилась. Он по-прежнему был бледен и худ, но к нему вернулась его чарующая красота, только характер его был совсем иной. Черты лица его дышали бесконечной добротой; внутренний свет, казалось, изливался из всего его существа. В больших и строгих глазах его светилась могучая воля, а взгляд был так проницателен, что его трудно было перенести.
Сам он, казалось, не замечал происшедшей с ним перемены. С невыразимым жаром стал он готовиться постом и молитвой к борьбе, указанной ему ангелом. Скоро несколько исцелений бесноватых и излечений через возложение руки обратили на него общее внимание, но он не считал еще себя достаточно сильным, чтобы предпринять великую борьбу. Ужасное то было время! Костры пылали, колдуны и колдуньи горели, заражая воздух зловонным запахом своих горелых тел, но зло все увеличивалось, вместо того, чтобы уменьшаться. Сатана был могущественней, чем когда-либо. В это время отец Михаил решил навестить свою мать. Он хотел поблагодарить ее за совершенное ею паломничество ради него и обрадовать ее вестью о своем спасении.
И вот, в один прекрасный день, он постучался в ворота монастыря и его провели в приемную.
Узнав сына и увидев, что он одет в монашескую рясу, сестра Урсула чуть не лишилась чувств от радости, так как поняла, что он спасен.
Мать и сын долго оставались в объятиях друг друга. Когда первое волнение немного улеглось, отец Михаил рассказал матери всю историю вынесенных им испытаний, до своей конечной победы включительно. Он сообщил ей также о великой миссии, возложенной на него Господом. Сестра Урсула заговорила о прошлом. С ужасом вспоминали они все тяжелые события, разыгравшиеся в их доме.
Во время этого разговора, монах вспомнил о своем бывшем друге Раймонде, лишившемся благодаря Нахэме рассудка. Сестра Урсула сообщила ему, что он влачит во Фрейбурге несчастную жизнь, не будучи в состоянии заработать себе даже на хлеб. Одна старая родственница из жалости подобрала бывшего художника, внушавшего много надежд, а теперь ставшего предметом жалости и презрения. Сознание, что он был первопричиной гибели друга, сдавило сердце отца Михаила. Он был слишком опытен, чтобы не понять, что душу бедного Раймонда держит в цепях какой-нибудь дух зла, направленный Леонардом. Не его ли долг употребить все силы для освобождения друга?
Совесть говорила ему, что сама его миссия налагает на него эту обязанность, и он решил сделать попытку. Проведя несколько часов с матерью, отец Михаил простился с ней, обещав иногда навещать. В данную же минуту он спешил к Раймонду. Слух об обращении рыцаря де Кюссенберга, о принятии им монашества и об аскетической жизни, какую он вел, уже дошел до Фрейбурга. Там знали также, что вся жизнь его проходила в добрых делах и чудесных исцелениях. Поэтому много любопытных взоров было устремлено на высокую фигуру доминиканца, когда он с опущенной головой проходил по городу, направляясь к домику старой Маргариты, где прозябал несчастный сумасшедший. Старуха с почтением приняла монаха, но высказала убеждение, что Раймонд неизлечим.
— Он сделался совершенным идиотом. Когда он начинает говорить, то говорит только о странных вещах, не имеющих смысла, — со вздохом прибавила она.
— Для Бога нет невозможного! Проведите меня к больному, моя дорогая Маргарита! Я помолюсь над ним, и, может быть. Господь пошлет ему облегчение.
Маргарита отвела монаха в маленькую комнатку, выходившую во двор. Там, у окна, сидел на корточках бедный сумасшедший. Глаза его были закрыты и он бормотал бессвязные слова. Отец Михаил поднял крест и с благоговением произнес:
— Наш Господь Иисус Христос переступает этот порог! Все духи зла должны исчезнуть отсюда!
С этими словами он вынул из кармана флакон со святой водой и опрыскал ею Раймонда. Тот вздрогнул, открыл глаза, а затем его тело начало корчиться в конвульсиях. Отец Михаил подошел к нему, влил ему в рот святой воды, окурил его ладаном и прочел положенные на этот случай молитвы. Тогда чей-то пронзительный голос, не похожий на голос Раймонда, стал кощунствовать и поносить священника, но тот продолжал молиться и приказывать злому духу оставить свою жертву. Вдруг больной испустил громкий крик. Рот его широко раскрылся и оттуда вырвался клуб черного и зловонного дыма. Дым этот с треском и свистом исчез в комнате. Больной же упал, как пораженный молнией.
Тогда отец Михаил омыл ему лицо, приказал принести чистые одежды и собственноручно сжег бывшие на Раймонде. Художник продолжал лежать без признаков жизни. Но отца Михаила это нисколько не тревожило. Он отослал Маргариту и, зажегши восковые свечи, стал всю ночь молиться.
Несколько раз он слышал вокруг себя глухой ропот и видел, как в темных углах мелькали фосфорические огоньки, но этим и ограничились искушения злых сил. С первыми лучами солнца Раймонд открыл глаза. Он был в полном сознании.
Увидев близ себя коленопреклоненного монаха, он с удивлением спросил, не узнавая Вальтера:
— Отец мой! Вы приглашены к больному или умирающему? Мне кажется, что я сам был очень болен?
— Да, мой бедный друг, ты был очень болен, но теперь, благодаря милосердию Господа, выздоровел. Но разве ты не узнаешь меня? — ответил монах, вставая и протягивая ему обе руки.
— Вальтер! Ты! И в монашеской рясе? Какое несчастье побудило тебя отречься от мира? — вскричал пораженный Раймонд.
— Разве несчастье отказаться от светской жизни? — с улыбкой ответил отец Михаил. — Во мне ты видишь брата Михаила, принадлежащего к ордену святого Доминика, раскаявшегося грешника, которому Господь даровал милость излечивать Его Святым Именем больных, подобных тебе. Поговорить мы еще успеем и после; прежде же всего возблагодарим Господа. Который освободил твою душу из мрака, в который она была погружена.
В течение дня оба друга долго беседовали. Когда Раймонд узнал всю историю Вальтера, то, находясь еще под сильным впечатлением своего исцеления, он объявил своему другу, что он тоже сделается монахом, чтобы сопровождать его к больным и помогать ему в его деле милосердия. Но отец Михаил покачала головой.
— Прежде чем думать о себе самом, — сказал он, — ты должен исполнить одну священную обязанность, а именно, обеспечить старость доброй родственницы, которая подобрала тебя и ухаживала за тобой, когда ты находился в несчастии и был всеми покинут. Всюду, где бы человек ни исполнял свой долг, он приятен Господу. Но если после того, как ты обеспечишь добрую Маргариту и испытаешь силу своего призвания в вихре светской жизни, ты не изменишь своего желания сделаться монахом, то приходи ко мне — и будешь желанным гостем.
Раймонд согласился с другом и обещал последовать его советам. В тот же день вечером, отец Михаил отправился в свой монастырь. Но прежде чем оставить Фрейбург, он отправился на кладбище и долго молился над могилами Филиппины и своего бывшего конюшего Лебрехта. Здесь он проливал горькие слезы, так как смотрел на себя как на невольного убийцу этих двух существ, так преждевременно сошедших в могилу.
Исцеление Раймонда возбудило много разговоров и создало брату Михаилу известность. Больные стали стекаться в монастырь, ища облегчения своих болей и поручая себя его молитвам. Сем же он продолжал вести аскетическую, полную труда жизнь, ожидая, пока представится случай предпринять миссию, указанную ему ангелом.
Однажды ночью отцу Михаилу приснился сон, который он счел знаком, что настала минута действовать. Наутро он отправился к настоятелю, рассказал ему свой сон и попросил у него позволения уйти и взять с собой святые Тайны, которые он мог бы носить на шее. Получив и то, и другое, и захватив с собой священных свечей, святой воды и крест, сверкавший у него на груди, он тотчас же отправился в путь. Отец Михаил шел наудачу, но был твердо убежден, что идет именно туда, куда нужно. Радостная уверенность наполняла его душу, и он не только не ощущал никакого страха, но чувствовал в себе какое-то неведомое доселе могущество. Так шел он несколько дней. Однажды вечером он остановился на небольшой лужайке, думая отдохнуть и немного заснуть под тенью дерева. Место было пустынное. Вдали виднелась цепь скал. Весь пейзаж, погруженный в сумрак, имел какой-то зловещий отпечаток.
Но монах был недоступен страху. Он лег, заснул и во сне увидел ангела — своего небесного освободителя, который сказал ему:
— Встань и иди! Там за скалами тебя ожидает борьба, приятная Господу.
Михаил проснулся и вскочил. Ему казалось, что он слышал еще голос ангела. Исполненный благочестивого рвения он тотчас же отправился в путь. Наклонившись, чтобы поднять холщовый мешок со скудной пищей, он, к крайнему своему удивлению увидел, что на нем лежит маленький топорик, с рукояткой из слоновой кости.
Понимая, что этот таинственный дар должен иметь какую-то цель, Михаил спрятал топор под рясу и быстрыми шагами направился к указанным скалам. По мере того, как он подходил к ним, стал вырисовываться красноватый свет; затем до его слуха донесся смутный гул голосов и пение, перемешанное с хриплыми криками. Михаил быстро остановился. Этот гул волнующейся толпы, это пение, эти крики, перемешанные с богохульством — были хорошо знакомы ему. Дрожь пробежала по всему его телу. Впрочем, это колебание длилось не более секунды. Еще быстрее пустился он в путь, взобрался на скалы и, став в тени, осмотрелся вокруг.
У его ног расстилалась песчаная, бесплодная равнина, освещенная разбросанными там и сям кострами. В глубине, на небольшом холме, как он уже это видел на подобном же сборище, высился отвратительный символ профанации, господствуя над беснующейся толпой, которая у его ног предавалась всевозможным излишествам разнузданной оргии.
Святой гнев овладел братом Михаилом и он почувствовал в себе силу и энергию рассеять это дьявольское сборище. Он спустился в долину и, идя в тени скал, достиг холма, где царил идол, держа высоко два дымящихся факела, красивый колеблющийся свет которых освещал его скотское лицо.
Тихо, никем не замеченный, отец Михаил поднялся на холм и одним ударом топора расколол и ниспроверг на землю чудовищного идола. Теперь, царя над всей равниной, на месте идола появилась высокая фигура монаха в белой одежде. Монах держал в одной руке крест, а в другой — освященную восковую свечу, которая сама собой воспламенилась.
Воцарилось мертвое молчание. Затем раздались со всех сторон крики, не имевшие в себе ничего человеческого. Произошло что-то, не поддающееся описанию. Как безумная толпа металась во все стороны, толкалась и давила друг друга. Одни падали и дергались в конвульсиях, другие, точно впавшие в бешенство, скрипели зубами, изрытая кровавую пену. Одни — катались по земле, другие — лежали как мертвые.
Но вдруг, вся эта паника сменилась страшной яростью. Часть беглецов стала останавливаться, и как одержимая бесом, устремилась на холм, на котором все еще продолжала стоять белая фигура монаха.
С вдохновенным лицом, с возведенными к небу глазами, он продолжал потрясать символом спасения над поверженным козлом. Святые гимны, которые он пел своим звучным голосом, покрывали минутами даже адский шум.
Как свора бешеных собак толпа окружила холм, стараясь взять его приступом, ухватиться за рясу монаха и стащит его с позиции и разорвать на части. Ужасную картину представлял этот круг существ со скотскими лицами, изрыгавшими пену и искаженными яростью, с поднятыми руками, вооруженными всевозможными метательными снарядами.
Все это бросалось на человека, вооруженного только верой и стоящего одиноко в этом месте проклятия и ужаса.
Очевидно, защита монаха была сильна, так как непроницаемый, по-видимому, круг окружал монаха, и бросавшийся на него с проклятиями отлетал назад. Только с наступлением зари вся эта отвратительная толпа рассеялась. По долине остались только разбросанные, неподвижно лежащие тела и бесноватые, извивавшиеся по песку, кусавшие друг друга и испускавшие ужасные крики. Тогда брат Михаил сошел с холма и стал осматривать странное поле битвы, на котором он остался победителем. Множество разлагающихся трупов валялось там и сям вперемежку с раненными, драгоценной посудой, задавленными и грязными лохмотьями, смешанными с изорванными мундирами, вышитыми золотом.
Грустным взглядом смотрел монах на это поле битвы, где разыгрались самые дурные страсти. Затем он обратил все свое внимание на тех, которые еще были живы.
Прежде всего, он обратил внимание на бесноватых. Отец Михаил окропил их святой водой и прочел над ними молитвы заклинаний с такой силой веры, что много несчастных было освобождено от своих мучителей, которые бежали с пронзительными криками.
Многие умерли на глазах отца Михаила. Духи зла, вселившиеся в них, были настолько приведены в ярость, что предпочли лучше задушить свои жертвы, чем выйти из них.
Когда живительные лучи солнца залили печальную долину, самое трудное было уже сделано. Отец Михаил спас тех, кто мог быть спасен, и перевязал раненных. Несчастные существа толпились вокруг него, смотря на него со страхом и благодарностью. Тогда отец Михаил стал говорить им об Отце Небесном, о Его Божественном Сыне и Их бесконечном милосердии. Его слова, его твердость, соединенная с нежной любовью, имели такое могущественное действие, что из глаз слушавших лились слезы умиления. Луч надежды осветил их, пробудив в них смутное желание примириться с Богом.
Со смирением распростерлись они перед вдохновленным проповедником, умоляя его помочь им снова вступить на путь спасения.
— Конечно, братья, я не покину вас в этом месте погибели, — радостно ответил брат Михаил.
— Следуйте за мной! Я отведу вас в святое место, где раскаянием и молитвой, вы сможете получить спасение. Итак, идем! Здоровые пусть поддерживают раненных и слабых! Затем, братья, двинемся в путь!
Идя во главе своей странной когорты, отец Михаил направился к монастырю, запев священные молитвы своим чистым голосом и поддерживая слабеющих словами любви.
Монах решил доверить всю группу раскаивающихся отцу Лазарю. Он знал, что никто лучше его не способен привести эти омраченные, колеблющиеся души на путь спасения.
Благочестивый пустынник с радостью принял на себя эту миссию, а слава отца Михаила возросла еще более. С благоговейным и суеверным страхом народ взирал на этого бледного, худого монаха, отважившегося на такое дело, которое никто до него не осмеливался предпринять — напасть на Сатану в самом месте его могущества.