Глава VI
Леонора очнулась под влиянием ощущения ледяного холода. Скоро это ощущение изменилось в ощущение ожогов, пробегавших по всему телу. Ей казалось, что ее катают по раскаленным углям и что ее тело клочьями отрывается от костей. Со страшным криком Леонора выпрямилась и открыла глаза. Вместе с сознанием к ней вернулась и память. Леоноре казалось, что она видит еще костер, враждебную и возбужденную толпу, волнующуюся у ее ног, и палача с факелом в руке. Молодая женщина помнила также бурю, яркую молнию, страшные раскаты грома и огромные градины, падавшие вокруг нее, но на нее не попадавшие. Что же было дальше — она не знала; только все тело ее болело, точно было налито свинцом.
Леонора боязливо оглянулась кругом и вздрогнула. Она находилась в лаборатории мэтра Леонарда, а сам он стоял в двух шагах от нее и что-то мешал в кубке. Леонард имел крайне утомленный вид. Лицо его было бледнее обыкновенного, но взгляд сверкал, производя странное и могущественное очарование и, покоряя всех, на кого был устремлен. Немного дальше Оксорат был занят около какой-то машины странной формы, которая трещала как костер, отбрасывая во все стороны целые пучки искр.
— На, пей! — сказал мэтр Леонард, подходя к молодой женщине и подавая ей кубок с какой-то дымящейся жидкостью.
Леонора жадно выпила. Она умирала от жажды и чувствовала страшное утомление. Приятная теплота пробежала по ее конечностям, но мысли ее путались. Какой-то странный хаос воспоминаний и картин из всего случившегося за год наполнял ее ум. Мало-помалу это неприятное состояние рассеялось, хотя мысль ее все еще работала с трудом. Наконец, сжав руками голову, она пробормотала:
— Где же я?
— У себя, у меня, моя красавица. Ты вернулась под супружескую кровлю после небольшого путешествия, которое могло дурно кончиться. Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается, — прибавил мэтр Леонард. — Поздравляю тебя, Нахэма! Твое мщение было блестяще. Всем чиновникам, как говорят, ты натянула длинный нос, а Филиппина де Кюссенберг своей шеей заплатила за дерзкое желание обладать красавцем Вальтером. Я боюсь только, что тебя огорчит одна вещь: бедняге рыцарю придется провести очень неприятных полчаса. Его обвиняют в занятиях черной магией и в отношениях с дьяволом! Ха, ха, ха! Как только он придет в себя, его арестуют, а так как отец Филиппины восстановляет против него всех, то его подвергнут строгому допросу и, по всей вероятности, сожгут.
Леонора вскрикнула и сжала голову руками. Затем она вскочила с неожиданной силой, упала на колени и вскричала, умоляюще протягивая руки:
— О, Леонард! Спаси его! Избавь его от ужаса пытки! Не оставляй его в жестоких руках его врагов.
Сардоническая улыбка скользнула по губам чародея.
— Хорошо, хорошо! Так как ты его любишь и интересуешься его судьбой, я спасу его и сделаю нашим. Вернее: я постараюсь это сделать. Но, в таком случае, нельзя терять времени. Ты же ступай покушать и ложись отдохнуть! Когда ты понадобишься мне, я позову тебя.
Леонард помог молодой женщине встать. Так как она шаталась и ноги ее подкашивались, он провел ее в столовую, где был сервирован роскошный обед. Леонора поела с аппетитом. Она не помнила, чтобы когда-нибудь была так голодна. Когда, наконец, Леонора насытилась и собиралась уже вставать из-за стола, вошла прислуживавшая ей карлица. Она помогла молодой женщине пройти в свою комнату и взять теплую ароматическую ванну, а потом уложила ее в постель. Леонора почти тотчас же заснула глубоким, укрепляющим сном.
* * *
Кунигунда сидела у друзей, окна которых выходили на большую площадь. Она жаждала видеть как будут сжигать проклятую статую, как вдруг к ней явилась ее служанка и Каспар и донесли обо всем случившемся.
Когда Кунигунда узнала, что ее невестка задушена, а Вальтер тяжело ранен и лежит без сознания, она думала, что сойдете ума. Несмотря на приближавшуюся грозу, она тотчас же отправилась в дом сына.
Кунигунда входила уже с Каспаром в подъезд, когда грянул град и разразилась паника; но в эту минуту она была нечувствительна к ужасам разгневанной природы. Кунигунда видела только сына, все еще лежавшего без чувств на полу, так как слуги боялись прикоснуться к нему.
Филиппина с посиневшим лицом, с черными пятнами на шее и с выражением не передаваемого ужаса на застывшем лице, в том же положении лежала на постели, в каком была найдена. С дрожью во всем теле Кунигунда отвернулась от трупа и приказала перенести Вальтера в другую комнату, где и стала за ним ухаживать. Когда молодого человека привели в чувство, с ним сделался страшный бред. Ужасные часы провела мать у его изголовья, слушая бессвязные речи, которые, однако, достаточно ясно восстанавливали картину его невероятной любви к восковой фигуре. Волосы Кунигунды вставали дыбом, когда она слушала несвязный рассказ сына о ночных посещениях Нахэмы. Ужас ее еще более увеличивался от грома бури, бушевавшей на улице. Все тело ее тряслось как в лихорадке.
На следующий день Кунигунде пришлось перенести новые нравственные потрясения. Явились родители Филиппины за ее телом, которое и перенесли в родительский дом. Старик Шрамменштедт не принял протянутой ему руки и произнес такие суровые и угрожающие слова, что Кунигунда задрожала от ужаса и чуть не лишилась сознания. Как убитая вернулась женщина к Вальтеру, который все еще лежал в бреду и не узнавал ее. День прошел страшно медленно. Настала ночь, но и та не принесла желанного покоя.
Слова Шрамменштедта дали Кунигунде понять, что Вальтер будет обвинен в занятии черной магией, а может быть и в убийстве жены, и что ненависть оскорбленного отца будет беспощадна. В доказательствах против сына недостатка не будет. Его изувечат, измучают, обесчестят и сожгут живым. А у нее нет никакой возможности спасти его! Маленький камушек, брошенный из сада в открытое окно и упавший к ее ногам, оторвал госпожу де Кюссенберг от ее отчаянных мыслей. Она подбежала к окну и увидела молодого человека, своего крестника, служившего в суде. Кунигунда очень любила этого юношу — сына одной своей давно умершей подруги, и сама воспитала его.
— Что тебе нужно Роберт? — спросила она.
— Крестная! Я пришел предупредить тебя, рискуя своей собственной головой, — торопливо ответил молодой человек, вскакивая на подоконник. — Крестная! Заставь Вальтера бежать куда-нибудь или спрячь его получше, так как завтра его хотят арестовать!
— Но ведь он лежит без сознания!
— Это ничего не значит; его все-таки арестуют и бросят в тюрьму, так как его обвиняют в том, что он заключил договор с дьяволом, имел противоестественные сношения с восковой фигурой и запирался у себя только для того, чтобы отправляться на шабаш. О! Просто ужасно, что говорил против него Шрамменштедт! Он обвиняет его еще в том, что он при помощи сатаны задушил несчастную Филиппину. Итак, крестная, действуй живей, если хочешь спасти Вальтера. А теперь прощай! Я дрожу от страха, как бы кто не увидел меня выходящим из вашего дома.
Кунигунда ничего не ответила. В глазах у нее потемнело, голова закружилась и она без чувств упала на пол. Но неизбежность страшной опасности, грозящей сыну, быстро вывела ее из этого оцепенения. Она бросилась к постели больного, но один взгляд на бледного и неподвижного Вальтера, который лежал как мертвый, убедил ее, что всякая попытка бежать бесполезна. Чтобы перенести его куда-нибудь, понадобится посторонняя помощь, а это привлечет на себя внимание. Уже и теперь большая часть слуг разбежалась из дома; те же, которые остались, за исключением Каспара, избегали приближаться к больному. Спрятать Вальтера она также не могла, так как обыскивать станут весь дом, а крики его во время бреда выдали бы всякий тайник.
Охваченная безумным отчаянием, пожилая женщина стала бегать как безумная, ударяясь головой о стены. Наконец, она снова подбежала к кровати, бросилась на колени и стала молиться. Небо, казалось, оставалось глухо к ее мольбам. Помощь не являлась; не приходило в голову ни одной спасительной мысли. Но за то горькие угрызения совести и близкое к отчаянному сожалению, что она воспрепятствовала браку сына с Леонорой, наполнили ее жестокое, гордое и эгоистическое сердце.
Не тысячу ли раз приятнее было бы видеть Вальтера здоровым, счастливым, окруженным любовью и уважением, женатым на красивой и достойной уважении девушке, которую можно было бы упрекнуть разве что в бедности, чем знать, что он будет обесчещен и погибнет ужасной смертью? Чего бы ни дала она в эту минуту, чтобы исправить непоправимое, чтобы видеть Вальтера, идущего к алтарю с Леонорой!
Громкий звон колокола у ворот оторвал Кунигунду от ее слез и поздних сожалений. Холодный пот выступил на ее теле. Потрясаемая нервной дрожью, она стала прислушиваться, не явился ли это превот со своими стрелками арестовать Вальтера.
Машинально, сама не зная, что она делает, Кунигунда бросилась вон из комнаты больного, которую заперла на ключ и подбежала к окну, выходившему на улицу. При красноватом свете фонаря, висевшего у подъезда, она увидела высокого мужчину, закутанного в широкий плащ и с надвинутой на глаза шляпой. Мужчина этот держал в поводу двух оседланных лошадей.
Госпожа де Кюссенберг вздохнула с облегчением. Слава Богу, это была не стража! Так как в эту минуту Каспар отворял ворота, то она осторожно приоткрыла окно, чтобы слышать, о чем будут говорить.
— Я — доктор, присланный его преподобием монсеньором аббатом Эбергардом лечить его племянника, — сказала незнакомец, — Прикажите ввести моих лошадей во двор, но не расседлывайте их. Затем проведите меня к больному и к благородной даме, его матушке.
— Пожалуйте, мессир! — почтительно сказал старый слуга.
Заметив в полуоткрытую дверь кормилицу Вальтера, тоже привлеченную звоном колокола, он прибавил:
— Агата! Проводите синьора доктора, пока я уберу лошадей.
Несколько минут спустя незнакомец раскланивался с Кунигундой, причем выразил желание, чтобы его немедленно же провели к раненому. Несмотря на глубокое удивление, какое внушил ей присылка доктора зятем, который физически не мог знать о случившемся несчастье и о болезни племянника, пожилая женщина ни минуты не колебалась ввести незнакомца в комнату Вальтера. Она была слишком взволнована, чтобы рассуждать. Осмотрев раненого, доктор запер дверь и, бросив на стул плащ и шляпу, обратился к Кунигунде:
— Потрудитесь, сударыня, дать мне кубок и вино. Я приехал спасти вашего сына, если только он этого сам пожелает. Но прежде всего надо восстановить его силы.
Дрожащими руками Кунигунда принесла то, что требовал незнакомец. Последний налил в кубок немного вина, а потом вылит туда же содержимое флакона, который вынул из своего камзола. Женщина с любопытством наблюдала за ним. Это был еще молодой человек, высокий и очень худой. В движении его гибких и худых членов было что-то кошачье. Бледное лицо его и большие, зеленоватые глаза имели зловещее выражение. Длинные и худощавые пальцы были бледны и желты, точно восковые. Приготовив питье, издававшее острый запах, незнакомец вынул из кармана другой флакон, гораздо меньших размеров. Содержимым этого флакона он натер раненому виски, руки и грудь. Затем приподняв ему голову, он поднес к губам кубок.
Вальтер жадно выпил, не отрывая губ и, с хриплым вздохом, снова упал на подушки.
— Он умер! — с тоской вскричала мать, бросаясь к сыну.
— Нет, он спит, — сказал доктор, останавливая ее. — Дайте ему покой. Через час, я думаю, он будет настолько силен, что будет в состоянии ехать. А пока, благородная дама, я попрошу вас накормить меня, так как я страшно голоден и утомлен. Сегодня я сделал длинный путь.
Кунигунда поспешила отдать приказание Агате. Четверть часа спустя таинственный доктор уже сидела за обильно сервированным столом. Он пил и ел с большим аппетитом, похваливая вино и дичь. Незнакомец уже заканчивал свой ужин, когда в соседней комнате послышались шаги и на пороге столовой появился Вальтер. Он был еще бледен и имел утомленный вид, но был прилично одет и находился в полном сознании.
— Великий Боже! Ты, Вальтер, встал? Как ты чувствуешь себя? — вскричала Кунигунда.
— Я чувствую себя хорошо, матушка. Разве я был болен? — спросил молодой человек, с удивлением смотря на незнакомца, сидящего за столом в их доме в такой неурочный час.
— Да, мессир, вы были очень больны! Но прежде чем напомнить вам все, что случилось, я предлагаю вам поесть и попить, так как вам нужно набраться сил, — ответил доктор.
Вальтер повиновался машинально. Он ел с большим аппетитом и казался вполне выздоровевшим; но в голове он чувствовал какую-то пустоту, и ему трудно было думать.
По окончания ужина, незнакомец встал и, обращаясь к Вальтеру, сказал:
— Теперь поговорим, сир.
Упомянув обо всем случившемся и позабытом рыцарем, незнакомец прибавил:
— Завтра вы будете арестованы и обвинены в занятиях черной магией и отношениях с дьяволом. Вы сами знаете, как оканчиваются подобные процессы; если вы желаете избежать пытки и костра — я готов помочь вам.
Вальтер провел рукой по лбу, на котором выступил холодный пот.
— Конечно, я предпочитаю свободу такой ужасной и позорной смерти. Но кто же вы, великодушный человек и несравненный доктор? Вы каким-то чудом вылечили меня, а теперь хотите спасти от казни!
— Я — друг угнетенных, — ответил таинственный посетитель со странной улыбкой, — Но время ехать, мессир, до зари мы должны быть далеко отсюда. Итак, проститесь с вашей матушкой — и в седло! Рыцарь подошел к своей бледной и расстроенной матери, которая, как мертвая, полулежала в кресле. Прижав ее руку к губам, он сказал:
— Прощайте, матушка! Вы сделали мне много зла и причинили массу несчастий, благодаря своей жестокой гордости; тем не менее, я прощаю вам, так как вижу, что вы много страдали и что Господь жестоко наказал вас. Увидимся ли мы когда-нибудь? Это знает один Господь. С этой минуты моя жизнь и мое будущее зависит от моего спасителя. Молитесь за меня и не забывайте меня!
С конвульсивными рыданиями, Кунигунда обняла сына и покрыла его поцелуями. Но так как незнакомец напомнил, что нужно торопиться, а Вальтер хотел еще захватить с собой кое-какие вещи, она постаралась вернуть к себе свои обычные спокойствие и энергию.
— У меня вы не будете нуждаться в золоте, — заметил незнакомец.
— Благодарю вас! Но я все-таки предпочитаю взять с собой небольшую сумму, чтобы не быть вам потом в тягость, — ответил Вальтер.
— Делайте, как знаете! — сказал доктор с иронической улыбкой.
Немедленно же в чемодан уложили золото, драгоценности и немного белья. Вальтер простился с кормилицей и Каспаром. Затем, в сопровождении матери и двух верных слуг, он вышел на двор, где два скакуна нетерпеливо рыли копытом землю. Мать и сын обнялись в последний раз. Затем Кунигунда пожала руку незнакомцу, горячо поблагодарила его за великодушную помощь и умоляла его сказать ей свое имя, чтобы она могла весь остаток своей жизни молиться за него Богу. Последний порылся в карман и подал ей четырехугольный кусочек картона. Затем, вскочив в седло, он вскричал:
— Живее, мессир! Надо торопиться! Через час начнет светать.
Минуты через две оба всадника крупной рысью выехали из ворот и скоро скрылись в ночном сумраке.
Разбитая телом и душой Кунигунда, заливаясь горькими слезами, вернулась домой и заперлась в своей комнате. Ей хотелось остаться одной. Долго плакала Кунигунда и, наконец, вспомнила о карточке, данной ей незнакомцем. Она вынула ее, чтобы прочесть имя чудесного доктора. Но едва женщина поднесла карточку к свечке, как из ее груди вырвался хриплый и сдавленный крик, и она бессильно опустилась на пол. На черном фоне карточки был изображен красивый сидящий козел, с пылающим факелом между рогами, а над ним красовалась крупная надпись: «Мэтр Леонард». В те времена, когда так мудро практиковалось искусство разыскивать колдунов и проникать во все тайны магии, каждый ребенок знал, что это изображение сатаны, который под видом козла председательствует на шабашах и что на этих сборищах он известен был под прозвищем «мэтр Леонард».
Госпожа де Кюссенберг поняла, что больше не увидит сына, окончательно попавшего во власть адских сил. Когда она очнулась от обморока, ее первой заботой было сжечь дьявольскую карточку, которая могла погубить и ее, если ее найдут в доме. Затем, чувствуя себя нездоровой, она легла в постель. На следующий день явился превот для ареста Вальтера. Его, понятно, не нашли. Слуги же показали правду, а именно, что ночью приехал доктор, присланный уважаемым аббатом Эбергардтом, и увез с собой молодого господина, но куда и насколько времени — этого никто не знал. Дело на этом и остановилось. Вальтер исчез, а обвинять госпожу де Кюссенберг в сообщничестве с ним не хотели, тем более, что бедная женщина была очень больна. Болезнь Кунигунды продолжалась три недели, а выздоровление тянулось еще дольше, так как неуверенность в судьбе сына, о котором не было никаких известий, мучила больную. Когда пожилая женщина смогла встать с постели и силы ее достаточно окрепли, она объявила, что хочет удалиться в монастырь и принять пострижение, не доверив, однако, никому, что делает это с целью непрестанными молитвами избавить душу сына от вечного пламени.
* * *
Вальтер и его спутник долго ехали, не обменявшись ни одним словом. Они так быстро скакали, что должны были быть уже довольно далеко от Фрейбурга, но дорога, по которой они ехали, была совершенно незнакома молодому человеку, Вальтер чувствовал себя хорошо. Рана на голове больше не горела, и даже быстрая езда не утомляла его. Ему только трудно было думать, и в его памяти образовался какой-то пробел.
С каким-то беспокойным любопытством, в котором он сам себе не мог отдать отчета. Вальтер исподтишка разглядывал своего спутника, молча ехавшего рядом с ним, с лицом, полузакрытым плащом.
— Не будет ли нескромностью с моей стороны, неизвестный друг и покровитель, если я вас спрошу, куда мы едем? — спросил, наконец, Вальтер.
— Мы едем к Нахэме!
При этом имени рыцарь вздрогнул и у него вырвался сдавленный крик. Он все вспомнил: и процесс необыкновенной статуи, жившей в своей восковой оболочке, и ее осуждение на костер. Разве Нахэма спасена? — взволнованным голосом вскричал Вальтер.
— Конечно, она жива и находится у меня. Еще сегодня вы увидите ее.
Видя, что его зловещий спутник снова впал в таинственное настроение, Вальтер тоже умолк и задумался о Нахэме — обожаемом существе, которое он скоро увидит. Но с пробуждением памяти в его уме ожила также дурная сцена — сцена ужасная и отвратительная, бросавшая дурную тень на Нахэму. С болезненной ясностью он вспомнил ту ночь, когда по приказанию суда и епископа, он должен был примириться с женой. С сердцем, полным желчи и тоски, думая только о костре, который на следующий день должен был пожрать чудесную восковую фигуру, он вошел в спальню. Филиппина уже лежала в кровати. Сам он подошел к окну, желая собраться с мыслями и найти несколько подходящих фраз, с которыми можно было бы обратиться к жене. Прижавшись лбом к стеклу, он задумался, смотря на усыпанное звездами небо. Сдавленный крик заставил его обернуться. Онемев от ужаса, он увидел Нахэму, которая склонилась к своей сопернице и сдавила ей горло своими тонкими и гибкими пальцами. Поняв, что здесь готово совершиться преступление, он бросился к кровати, чтобы помешать ему. Он не любил Филиппину, но вовсе не желал ее смерти. Совесть кричала ему, что он дурно поступал с ней. Он понял, что причиной всего сделанного его женой были ревность и любовь к нему. Ей было всего восемнадцать лет, и она была слишком молода, чтобы умереть такой страшной смертью. Он бросился к кровати и закричал:
— Остановись, Нахэма!
Когда же он схватил Нахэму за руку, то неизвестно откуда получил сильный удар в голову, от которого как сноп свалился на пол.
При последних проблесках сознания, он увидел Нахэму, окруженную красным дымом, испещренным искрами, исходящими из ее волос и придававшими пурпурный оттенок ее воздушной тунике. Затем он вспомнил, что у него еще была минута просветления, когда его поднимали. Он видел бледное и расстроенное лицо матери, а также тело Филиппины, все еще лежавшее на кровати с посиневшей шеей. Ночная туника ее была разорвана, а на лице застыло выражение немого ужаса. Еще более смутно он вспоминал, что слышал погребальное пение и чувствовал запах ладана. С дрожью в теле он сказал себе, что тогда, без сомнения, хоронили Филиппину. О! он был на верном пути в ад. Страсть, бушевавшая в нем, не имевшая ничего общего с прежней любовью к Леоноре Лебелинг, несомненно, была демоническим чувством. Страсть, овладевшая им, уничтожила его разум и волю, и привела его на путь, по которому он следовал в настоящую минуту.
Резкий смех заставил Вальтера вздрогнуть. Быстро обернувшись к своему спутнику, молодой человек задрожал под устремленным на него жестким и насмешливым взглядом больших, зеленоватых глаз. Горизонт начинал уже белеть. Оба всадника выбрались из глубокого мрака леса, по которому ехали. При бледном и сумрачном свете наступающего дня, Вальтер увидел укрепленный замок, гордо высившийся на вершине скалы. К замку вела большими зигзагами узкая дорога. Оба скакуна, хотя и были покрыты пеной, тем не менее, поднимались по опасной тропинке с поразительной быстротой и уверенностью. Массивные стены и зубчатые башни вырисовывались все ясней и ясней, производя на Вальтера какое-то давящее впечатление. Это тягостное впечатление еще более увеличивало зловещее карканье стаи воронов, круживших над старым и мрачным зданием. Наконец, всадники добрались до небольшой площадки, раскинувшейся перед подъемным мостом. При их приближении мост со скрипом опустился, и они въехали на небольшой, мрачный двор, окруженный высокими стенами. На пороге высокой и узкой готической двери, к которой вело несколько ступеней, стоял маленький рыжий человек с хитрым и льстивым видом.
В эту минуту прокричал петух, и порыв ледяного ветра ударил в спину Вальтеру. Тот обернулся, чтобы узнать откуда это, и с удивлением увидел, что проводник его исчез. За ним стояла одна только его лошадь с закинутыми на шею поводьями.
— По всей вероятности, — подумал молодой человек, — он вошел через какую-нибудь другую дверь.
Рыжий человек вежливо поддержал его стремя, а затем попросил следовать за собой. Они прошли через вестибюль, поднялись по лестнице и целый ряд комнат, меблированных очень роскошно, но только во вкусе прошлых веков.
Особенно поразило Вальтера то, что все было пусто. Ни в залах, ни на лестницах, ни в коридорах не видно было ни воина, ни слуги, ни пажа, ни даже служанки. Замок казался пустым; повсюду царили тишина и молчание.
Наконец, провожатый ввел его в большую комнату, где на возвышении из двух ступеней стояла кровать с бархатными занавесками. Мебель была дубовая, роскошной резьбы. На столе стоял кувшин с вином и роскошный золотой кубок.
— Вот ваша комната, мессир. Отдыхайте, а если вам понадобится слуга, то ударьте в этот тембр, — сказал рыжий человек, который был не кто иной, как Оксорат, известный читателю слуга метра Леонарда. Почтительно поклонившись, Оксорат вышел, Вальтер остался один. Так как он падал от усталости, то налили себе кубок вина. Выпив его, он почувствовал такое желание спать, что поспешно раздевшись, лег в постель и тотчас же заснул крепким сном. Когда он проснулся, ночь уже наступала. Проспав весь день, он чувствовал себя свежим и бодрым, но был страшно голоден.
Вальтер оделся и ударил в тембр. Минуту спустя явился безобразный и роскошно одетый карлик. Он принес большой серебряный поднос с обильным ужином, поставил его на стол, зажег свечи в двух канделябрах и удалился. Вальтер пил и ел с аппетитом выздоравливающего. Затем, не дождавшись хозяина дома, ни Нахэмы, он снова лег в постель и заснул.
Следующий день прошел в такой же тишине и одиночестве. Карлик подавал ему прекрасные кушанья, но, по-видимому, был глухонемой, так как не отвечал на вопросы и, казалось, даже не слышал их.
Вальтер начал скучать.
Наконец, отыскав на одной из полок старый манускрипт, Вальтер сел у окна, выходившего на пустой двор, и стал читать. Но манускрипт этот содержал только разные формулы заклинаний, странные песни и был переполнен отвратительным богохульством.
Вальтер с отвращением отбросил книгу и тяжело задумался. К нему вернулась вся прежняя ясность ума. Совершенно хладнокровно он стал обсуждать свое положение. Он потерял все свои гражданские права. Его страсть к таинственной восковой женщине, которая, он не мог в этом сомневаться, располагала дьявольскими силами, заставила его презреть все обязанности супруга и христианина. Имя Бога и Иисуса Христа, святой крест, который он носил на шее, божественная служба — одним словом все, что напоминал небо, внушало ему ужас и отвращение. В течении целых месяцев он позволял управлять собой духу зла и, в конце концов, попал во власть какой-то неизвестной, но ужасной силы.
Ему невольно приходил в голову вопрос: не права ли была его мать, считая Леонору колдуньей? Молодая девушка очень странно исчезла и еще страннее снова появилась, чтобы разрушить покой и честь его семейства, а его самого сделать невольным сообщником убийства.
Приход Оксората прервал его размышления.
— Потрудитесь, мессир Вальтер, следовать за мной; господин спрашивает вас, — сказал он.
Вальтер тотчас же встал и последовал за своим проводником. Последний остановился перед дверью, покрытой кабалистическими знаками, и сделал ему знак войти.
С первого же взгляда Вальтер понял, что находится в лаборатории алхимика, и стал искать глазами чародея. Он увидел своего таинственного спасителя, стоявшим у высокого готического окна. Лучи заходящего солнца освещали его красноватым светом, что придавало его высокой и худой фигуре и бледному, угловатому лицу какое-то зловещее и адское выражение.
— Добро пожаловать к нам! — сказал мэтр Леонард своим ясным, металлическим голосом, ответив кивком головы на поклон Вальтера.
— Я пригласил вас, мессир, чтобы объясниться с вами и объявить вам кто я и что вам придется здесь делать, — продолжал владелец замка. — Вы — не робкая женщина, а потому я могу говорить с вами откровенно. Впрочем, Нахэма, хотя и женщина, мужественно согласилась на все необходимое, чтобы избежать костра.
Но, прежде всего, выясним ваше положение, мессир Вальтер де Кюссенберг. Вы находитесь вне закона и обвиняетесь в занятиях черной магией, в заключении договора с дьяволом и преступных сношениях с восковой статуей. Достаточно одного из этих обвинений, чтобы предать вас пытке и осудить на сожжение. В доказательствах против вас нет недостатка. Кроме того, у вас есть беспощадный враг — отец вашей покойной жены. Осуждение ваше неизбежно, а пытка вполне оплатит вам за все огорчения и даже смерть Филиппины. Вы дрожите? Это вполне естественно. Но в данную минуту вам нечего бояться. Для памяти, я прибавлю еще, что в свете, в котором вы жили, вы теперь нищий. Исчезните ли вы или будете сожжены — вы теряете все права. Ваши имения перейдут к вашему кузену Эдельбергу. Что же касается состояния вашей матери, то она отдаст его церкви, так как решила постричься в монастырь.
Впрочем, как я уже сказал, пока вы здесь, все это мало касается вас. Ваши судьи не найдут вас, и вы всегда будете пользоваться независимостью, богатством и обладанием любимой женщины.
— Что же вы потребуете от меня взамен всех этих благ? Кто вы, ужасный и таинственный человек? — спросил Вальтер, стараясь отогнать чувство страшной тоски, сдавившей его сердце.
Улыбка, полная мрачной гордости, скользнула по губам владельца замка. Выпрямившись во весь рост, он ответил, отчеканивая каждое слово:
— Мое имя объяснит вам все: я — мэтр Леонард.
Вальтер зашатался, отступил назад и невольно вскрикнул:
— Леонард! Смрадный козел шабаша!
— Да — радостный король шабаша, мрачного могущества и опьяняющих наслаждений, ничем не стесняемых! — ответил дьявольский человек с адским смехом. — И в этом шабаше будете участвовать и вы, чтобы сделаться окончательно нашим. Сегодня ночью наши члены соберутся там, на пустоши.
Леонард указал рукой на пустынное, точно выжженное место, видневшееся из окна. Лучи заходящего солнца придавали ему какой-то кровавый оттенок.
— Когда прозвучит колокол, вы явитесь на призыв и примите участи в пире. Если же нет, то завтра же на рассвете вы очутитесь во Фрейбурге в распоряжении ваших судей и в виду костра, от которого я вас избавил. Таковы мои условия, мессир! Впрочем, я вовсе не желаю принуждать вас и даю вам время все зрело обдумать на свободе.
Леонард сделал рукой прощальный жест и исчез за портьерой.
Подавленный и уничтоженный, Вальтер бессильно опустился на стул. В немом отчаянии он стал ломать руки, он осознавал, что погиб, погиб безвозвратно. Ад и вечные муки носились перед его умственным взором, а между тем ни молиться или произнести имя Бога или Спасителя он не осмеливался в этом гнусном месте.
Вальтер глянул в окно и увидел, что спустилась ночь. Ему показалось, что там, на проклятой пустоши, уже носятся блуждающие огоньки и кружатся тучи черных воронов.
С глухим стоном Вальтер закрыл глаза. Он спрашивал себя, не лучше ли были пытка и костер, чем готовящийся омерзительный шабаш.
В эту минуту две руки обвили его шею и свежий, хорошо знакомый голос прошептал:
— Не бойся ничего, милый мой! Ты пойдешь туда со мной.
Вальтер вздрогнул и выпрямился. В ту же минуту, восковые свечи сами собой зажглись на рабочем столе мэтра Леонарда, и молодой человек увидел стоящую перед ним не восковую фигуру, нет, но саму Леонору, живую, очаровательную, такую, какой он знал ее прежде. Только вместо длинных волос по плечам ее были рассыпаны короткие и густые локоны. На Леоноре было надето простое белое шерстяное платье. От всей ее фигуры несся нежный, очаровательный аромат.
Видя полные любви глаза своей возлюбленной и улыбающиеся пурпурные губы, Вальтер забыл все. Страстным движением он привлек молодую женщину в свои объятия и покрыл ее поцелуями. Завязался оживленный разговор. Вальтер расспрашивал Леонору о ее таинственном исчезновении и о том, как она связана с восковой фигурой. Молодая женщина смеялась, шутила, осыпала его ласками, но на все вопросы отвечала уклончиво.
Вдруг откуда-то издали донесся дрожащий звук колокола. Леонора так сильно побледнела, что даже губы ее побелели. Схватив руку Вальтера, она пробормотала:
— Идем! Идем скорей! Господин зовет.
Молодой человек попытался освободиться от нее.
— Нет, нет! Оставь меня! Я предпочитаю пламя костра пламени вечного осуждения.
— Вальтер, Вальтер! Ты покидаешь меня, оставляешь одну, так как я должна идти. Я порвала с прошлым и отреклась от Бога. Я осуждена и не могу уклоняться, когда меня призывает сигнал шабаша. О, слушай! Колокол звучит второй раз. Идем!
Леонора опустилась на пол и, обняв колени Вальтера, повторила:
— Идем со мной! Небо отвергло тебя. Оно было глухо к нам обоим. Итак, идем со мной на этот пир: ты никогда еще не пировал так, никогда не испытывал такого наслаждения, заставляющего все забывать!
Видя, что молодой человек все еще колеблется, Леонора отвернулась со слезами.
— Прощай! Прощай навсегда! Я не могу опаздывать.
Никогда еще она не была так прекрасна, как в эту минуту. Подобно огненному потоку, вся кровь прилила к мозгу Вальтера, уничтожив страх и колебания. Одним прыжком он очутился около Леоноры и схватил ее за руку.
— Веди меня хоть в ад, лишь бы нам быть вместе! — отрывисто вскричал Вальтер.
С криком радости Леонора обняла его и увлекла с собой.
Они быстро спустились с лестницы, пересекли двор и через небольшую калитку вышли из замка. С уверенностью, доказывающей, что ей хорошо был известен этот путь, Леонора спустилась по узкой и крутой тропинке, спускавшейся в самую глубину ущелья. Перепрыгивая с камня на камень, они перешли поток и поднялись на противоположный холм, менее крутой, чем первый, но каменистый и покрытый колючим кустарником, который казался в ночном мраке согнувшимися призраками. Наконец, они вышли на пустошь. Это была обширная каменистая площадка, покрытая пожелтевшей травой и колючим кустарником. Еще поднимаясь на холм, они встречали различные тени, стекавшиеся со всех сторон. Тени эти поспешно и молчаливо скользили к месту общего свидания.
Только что взошедшая луна освещала зловещий и безотрадный пейзаж, смотрясь в небольшой пруд, гладкая поверхность которого сверкала как зеркало. На пустоши уже собралась целая толпа мужчин, женщин и даже детей. Здесь были люди всех званий и полов: господа и крестьяне, дамы и нищие, целое племя карликов, карлиц, всевозможные калеки и отвратительные уроды, настоящие исчадия ада. Леонора и ее спутник все продолжали бежать, пока не достигли края пустоши, где она заканчивалась обнаженной скалой. Здесь Вальтер остановился и со страхом стал смотреть на странную и зловещую картину, раскинувшуюся перед его глазами. Среди нескольких, лишенных листвы, деревьев, толстые стволы и обнаженные, кривые ветви которых отбрасывали фантастические тени, возвышался холм, на вершине которого были сложены в виде жертвенника три черных камня. На этом импровизированном жертвеннике сидела косматая фигура из черного дерева, с рогатой головой козла и со всеми атрибутами сатаны черной магии. Горевшие вокруг жаровни освещали красным дымящимся светом и холм, и сидевшую у подножия жертвенника отвратительную, морщинистую старуху, державшую в правой руке пучок прутьев, а между коленами глиняную кружку.
Пронзительным голосом мегера запела заклинания. Вдруг, прут в ее руке вспыхнул; пение прекратилось. Опустив пальцы левой руки в кружку, колдунья дважды вскрикнула громовым голосом:
— Айэ сар айэ!
Тогда из кружки брызнул яркий луч; оттуда выскочило маленькое животное и устремилось на холм. Сидящая фигура козла, казалось, оживилась, выросла, и глаза ее загорелись. Воздух наполнился острым противным зловонием.
Колдунья встала и преклонилось в знак почтения. Вся пустошь оживилась, как бы по данному сигналу. Со всех сторону устремились растрепанные существа, рыча:
— Хор! Хор! Шабаш!
Колдуны, колдуньи, демоны и даже сам воздух расступались при полете нечистых духов. Блуждающие огни кружились, а издали доносились гармоничные мелодии, оставлявшие странный контрасте рычанием толпы, окружившей холм. Около одной из жаровен несколько старух варили в котле дьявольскую мазь, позволявшую летать по воздуху и дававшую могущество, неизвестное профанам. Они искусно смешивали вместе нечистое сало, человеческие останки, погребальные и магические растения, удушливые ароматы. В это же время, один из распорядителей церемонии выкликал имена присутствующих и проверял их знаки и клейма.
Между тем прибывали все новые и новые лица, то по двое, то группами. Они вмешивались в живую цепь, окружавшую адское изображение. Они бесстыдно выставляли напоказ адскую печать, которой были отмечены. Леонора и Вальтер встали в первом ряду. Глаза молодой женщины горели диким энтузиазмом, и она шепотом объясняла своему бледному и расстроенному спутнику, что происходит перед его глазами.
Но вот, перед ними продефилировала отвратительная процессия, состоящая из чертенят и жаб, одетых в зеленый бархат или кроваво-красный шелк с колокольчиками на шее. Процессия эта направлялась к озеру под предводительством группы детей. Вдруг, со свистом, подобно урагану, бешено промчался гигантский черный баран с огненными глазами. На спине его сидела молодая, красивая женщина. Длинные черные волосы ее развивались по ветру, а бледное лицо было искажено ужасом. Обеими руками впилась она в густую шерсть своего странного скакуна, который одним громадным скачком очутился в центре круга.
— Это царица шабаша, — пробормотала Леонора, между тем как толпа бешено приветствовала вновь прибывшую.
Минуту спустя царица шабаша появилась на холме рядом с чудовищным козлом. Началась черная служба. Пока разыгрывались все нечестивые перипетии этой отвратительной и кощунственной церемонии, толпа, составившая живую цепь вокруг адской четы, принялась танцевать. Все быстрей и быстрей вертелся этот бешеный хоровод. Люди все званий и полов перемешались, и вся эта обезумевшая толпа ревела и испускала дикие крики радости.
Мало-помалу цепь разомкнулась, и человеческие волны рассеялись по пустоши, чтобы приступить к импровизированному пиру. Здесь не было ни в чем недостатка, ни в меде, лившемся рекой, ни в сластях, ни в изысканных кушаньях. Все объедались, смешавшись в одну неслыханную оргию до той минуты, пока не появилась первая полоска рассвета. Тогда козел превратился в чудовищного петуха. Раздалось пронзительное «кукареку», напоминавшее звук трубы, а издали донесся звон колокола. В одно мгновение ока все угасло, и толпа быстро рассеялась во все стороны. Следы пира исчезли, как по мановению волшебного жезла, и восходящее солнце светило уединенную, пустую и молчаливую пустошь.
Опьяненный медом и ошеломленный ужасом Вальтер никогда не мог впоследствии припомнить, как он вернулся в замок и лег спать. Когда он проснулся на следующее утро, ему казалось, что он был жертвой какого-то сумасшедшего сна. Тело его было разбито, душа больна, а ум тяжел и смущен. Со времени этой ужасной ночи, жизнь молодого человека протекала без всяких выдающихся событий. Каждый день он виделся с Леонорой, обедал и ужинал с ней и вместе с ней катался или гулял, но только в известном районе, черту которого они не могли переступить.
Когда они гуляли пешком, ими овладевала такая непобедимая усталость, что они иногда засыпали под первым попавшимся деревом; когда же они катались верхом, то лошади пятились назад и отказывались двинуться вперед, как бы встретив какое-то невидимое препятствие. За исключением этого ограничения, Вальтер пользовался полнейшей свободой. Таинственный владелец замка с княжеской щедростью предупреждал все его нужды и окружал его утонченной роскошью. Через каждые пятнадцать дней праздновался шабаш. Как для Вальтера, так и для Леоноры было обязательно присутствовать на нем. Но так как человек привыкает ко всему, то и Вальтер тоже привык к ужасам этих сборищ и шел на них почти равнодушно. Ему казалось, что он сделался жертвой кошмара, от которого он рано или поздно проснется. Только ожидание этого пробуждения наполняло его душу тоской и ужасом. Так прошло несколько месяцев, как вдруг случилась очень странная вещь. По ночам он стал внезапно просыпаться, покрытый холодным потом, и ему казалось, что он слышит где-то вдали пение псалмов и молитв. В такие минуты, воспоминание о его прежней, почетной и христианской жизни с особенной силой овладевало им, наполняя его душу сожалением, горем и желанием вернуть это спокойное и благочестивое существование.