М. М. Кириллов Тиснитские вечера под Тулой

       
  М.М.Кириллов        ТИСНИТСКИЕ ЛАГЕРЯ ПОД ТУЛОЙ     Очерк
      
    
    Лето 1961-го года наш  рязанский парашютно-десантный полк провёл под Тулой в Тиснитских лагерях. Это было рядом с шоссе Тула-Москва. По плану проходили полевые занятия. Тренировались в укладке парашютов. Жили в лагерных домиках. Это ведь 1,5 тысячи человек – не шутка.
     В медпункте полка мы, врачи, ежедневно вели амбулаторный приём. Погода стояла прекрасная, серьёзных больных было мало. Вечерами прямо под открытым небом солдаты смотрели кинофильмы. Помню фильм «Великий гражданин». Прототипом главного героя был Сергей Миронович Киров. Вспомнил об этом потому, что в наши дни этот фильм  не показывают: артист замечательно сыграл роль большевика-ленинца. Ныне время другое и герои другие: в основном, «граждане-бандиты» из девяностых.
       Запомнилось, как весь полк неожиданно выстроили в связи с  приездом маршала Конева. Конева! Всё было очень торжественно.
      Тогда же, в июне, на военном аэродроме, находившемся где-то рядом с нашими лагерями, ежедневно проводили парашютные прыжки с тогда еще новых самолетов АН-8. Прыгал весь полк, в том числе, мой медпункт. Я был тогда старшим среди медиков. Ранний подъем, получение парашютов со склада, погрузка, выезд на аэродромное поле.
    До этого наши десантники прыгали с самолетов АН-2, ИЛ-14, даже с Дугласов военного времени. Прыгали через дверь в борту самолета.  А здесь в брюхо машины усаживалось впятеро больше парашютистов, все по сигналу вставали с сидений и, двигаясь друг за другом в два ряда, приближались к громадным воротам в хвосте корабля и выскакивали в голубую бездну. Это место называли «хлеборезкой». Плотный воздух подхватывал тела и заставлял лететь их сначала по прямой и лишь потом начинался спуск по касательной к земле. Все это время каждый отчаянно прижимал к груди рукоятку от троссика, идущего от  парашюта, и считал про себя «1001, 1002, 1003, и так до  1007». Затем троссик выдергивался, парашют выпадал за спиной из укладки и раскрывался. Медленно приближалась земля и парашютист парил под белым куполом. Это были минуты счастья,  преодоленного   страха, торжества мужества. Помню, что когда я несся от самолета, передо мной на фоне неба чернели мои сапоги. Но было не до смеха. Аэродромная земля была твердой. Катастрофы во время прыжков бывали, но крайне редко. Память об этом преувеличивалась. Страх перед прыжками, конечно, был, я думаю, у каждого, но некоторые это умело скрывали. В то лето я сделал 14 прыжков. 
      Самолеты забирали подразделения полка по очереди. В ожидании мои медики и я лежали на парашютах, терпели  июньское дневное пекло и тоскливо наблюдали за взлетом и посадкой самолетов. Страшновато подолгу ожидать неизбежное.
      Вдруг ко мне подбегают сержанты соседней роты и сообщают, что у них отказчик. «Говорит, что болен, а мы не верим. Боится! А у нас через 20 минут посадка!» Просят меня срочно осмотреть «больного».  Невыполнение прыжков строго осуждалось, да и страдало участие в соцсоревновании подразделений батальона. Дело было серьезное. Судя по их угрожающей мимике, у меня возникло подозрение, что еще немного, и они устроят «больному» самосуд.
       Пошли в роту. В плотном окружении гвардейцев стоял солдатик небольшого росточка, бледный и испуганный. «Что с тобой случилось? – спросил я его тихо и доверительно. Все замолкли. «Утром был понос», отвечает. Народ взревел: «Врет!»  Я поймал его затравленный взгляд и, не отпуская его взгляда,  тихо сказал: «Если бы ты знал, как я не хочу прыгать. Если бы моя воля, ушел бы куда глаза глядят. Что такое парашют? Это же тряпки. Но у меня личный состав медпункта 15 человек. Как я их брошу? К тому же я – коммунист, неудобно как-то. Приходится, братишка. А ты не бойся! Ребята на тебя орут, потому, что за дело болеют. А вообще-то они к тебе неплохо относятся, ты только доверься им, они тебе помогут: и в самолет посадят, и вытолкнут, и на земле встретят, парашют помогут собрать и донести…» В глазах его исчезла затравленность. Нашелся кто-то, кто понял его страх перед прыжком и страх остаться изгоем. Он заколебался, Это почувствовали его товарищи и одобрительно зашумели. «Федя! Ты не бойся, ты не один, мы тебе поможем, мы все сделаем вместе!»  И, не дожидаясь рецидива сомнений, одели на гвардейца парашют и, обнимая его, все гуськом пошли на посадку. А я поплелся к своим, рассчитывая, что в крайнем случае вытолкнут и меня. Коллектив – великая вещь!   
      Прыгнул мой крестник и, как все, усталый и счастливый в конце дня укладывал парашют уже для следующего прыжка. Прыгнул и медпункт.
       Создать настроение, придать уверенность человеку иногда может только врач. М.Я.Мудров еще в начале 19-го века писал: «Долгом почитаю заметить, что есть и душевные лекарства, которые врачуют тело, они почерпываются из науки мудрости, чаще из психологии. Сим искусством печального утешишь, сердитого умягчишь, нетерпеливого успокоишь, бешеного остановишь, дерзкого испугаешь, робкого сделаешь смелым, скрытного откровенным, отчаянного благонадежным. Сим искусством сообщается больным та твердость духа, которая побеждает телесные боли, тоску, метание и которая  самые болезни иногда покоряет воле больного». 
    Вечером закончились прыжки, и роты десантников поочерёдно  вернулись в места своего расположения в полевой лагерь. А завтра – по новой. Такая работа.