М.М.КИРИЛЛОВ
РТИЩЕВО
Очерк
Ртищево – один из множества тихих городов России. Тихий-то тихий, но, вместе с тем, один из крупнейших железнодорожных узлов государства. Если живёшь в Саратове, то мимо Ртищева не проедешь. Это как в Грузии мимо Кутаиси в Цхалтубо не попасть.
Я много раз проезжал Ртищево, следуя из Москвы в Саратов и обратно, в том числе в ущербные девяностые годы. Помню массивный приземистый вокзал. Из двери вокзала на перрон, в толпе снующих туда-сюда людей медленно выходит плохо одетая женщина в мятом плаще и с платком на голове. Выходит, словно вываливается. Из-под платка вылезают её спутанные волосы, лицо опитое. Наклоняется над урной, стоящей у входа в вокзал и роется в ней, извлекая брошенные туда свёртки. Вытаскивает пакет с наполовину съеденным пирогом, пакет выбрасывает и, прислонившись к стене вокзала, начинает есть. Насытившись, вытирает жирные руки о плащ и идёт по перрону, не обращая внимания на идущих рядом. Я всё это увидел, глядя из окна своего вагона, стоящего напротив, как из театральной ложи. Через минуту поезд тронулся, но я ещё с минуту видел удаляющуюся фигуру женщины. Бомжиха. Таких в те годы было немало, особенно у мусорных ящиков во дворах. Вспоминаете? Сейчас поменьше.
Станция полна путей, занятых и свободных, полна грузовых составов, стоящих, маневрирующих и идущих в обе стороны. Электрофицированных и на угле. Крытых и платформ. Везут всё: от щебня до мешков с солью. Идут десятки пассажирских составов из Алма-ата, Ташкента, Баку и из других мест до Москвы, Ленинграда, Нижнего Новгорода, Архангельска и наоборот. Ртищево - один из мощных периферических железнодорожных узлов центральной России. Наверное, половина населения этого города - железнодорожники.
А вокзал, привокзальная площадь и улицы города малозаметные, рядовые какие-то и, главное, одинаковые с такими же в Ряжске, Тамбове и Кирсанове. Типовые, наверное. На одно лицо. Много сараев, заборов, лавок, магазинчиков и рынков. Они облепили город как осиные соты. Среди новостроек много частных домов. В Саратове то же самое. Беднота. Девяностые годы.
Именно в Ртищеве особенно бросается в глаза социальное противоречие: с одной стороны, колоссальная концентрация рабочего класса, Не забудем, что железнодорожники всегда были его наиболее организованной частью (помните, знаменитую толубеевскую фразу из фильма «Ленин в октябре» - «Я – от железных дорог!», и с другой, откровенная власть всякого рода лавочников, людей из племени «купи-продай». Это стало закономерностью с конца 80-х годов и, особенно, в девяностые годы. Крупный капитал ворует по-крупному и делает это скрытно, малый бизнес особенно загадил всё и, имея деньги, откровенно лезет во власть. Как такое могло произойти в советской стране? Гегемон, хозяин страны, собственник, человек труда превратился в чью-то собственность! В горсовете города машинистов, сцепщиков, связистов, линейных рабочих, путейцев, грузчиков и других мастеровых людей не осталось ни одного их представителя. Не изменилось это и сейчас, в 2016-м году. Есть над чем подумать.
Бывал я в Ртищеве и в 80-годы. В памяти сохранились воспоминания с тех, ещё советских, времён. На окраине города располагались тогда крупная авиационная воинская часть и аэродром. Здесь, вдали от стука поездов, столь характерных для этого города, становилось неожиданно просторно и тихо. Лётный городок, казармы, ангары. А дальше поля, лесопосадки и уходящие вдаль дороги. Двухэтажный медпункт, хозяйственный уголок медпункта. Старший врач оказался любителем: завёл кур и даже свинью. Это как подспорье в питании больным и сотрудникам. В медпункте работают несколько моих стажёров - будущих военных медиков. Здесь у них своя жизнь.
Раннее утро. Высунувшись в высокое окно медпункта, как будто окунаешься в реку. Солнце еще низко. С лугов, с аэродромного поля течет прохлада, доносятся влажные запахи трав, цветов, прели. Солнечные лучи нежны, тени длинны. Видно далеко-далеко. Желтизна и чернота полей, темно-зеленые гряды перелесков, светлые извивы дорог. Ближе — молчаливые сигары самолетов...
Полк просыпается рано: полеты. В комбинезонах — как черные жуки — тянутся летчики спозаранку к летному полю. Техники облепляют самолеты. Ревут моторы. Начинается работа.
Солдатская столовая. Завтрак. Галдеж, грохот бачков с кухни, плеск воды в мойках. За деревянными длинными столами взвод. Стриженные, загорелые, одинаковые, на первый взгляд. Каша в мисках парит, хлеб ломтями. Меню: горох да каша, с рыбными консервами, с салом. Из свежих овощей только капуста. А ведь июль кончается.
Подхожу к столу — галдеж стихает. Любопытство и дружелюбие. «Каково питание?» — спрашиваю. «Как в Метрополе». Смех. Грамотные, черти... Присаживаюсь. Прошу кружку чаю. Дежурный с удовольствием наливает. Хлопают двери, бухают сапоги, гремит посуда... Офицеров с солдатами вместе - нет, и не бывает. А прежде, в пору моей военной молодости, не то, что старшине, ротному важно было знать и видеть, что солдат ест и как ест.
Зато в офицерской летной столовой — любо-дорого: тишина, чистый воздух, белые скатерти. Официантки. Выбор блюд и закусок.
Белые скатерти и — хлеб ломтями, солонки и — деревянная серость солдатских скамеек... Конечно, лётный состав – это лётный состав, но не слишком ли привычна эта разница в культуре обслуживания?
Летный цех работает напряженно. План нужно выполнять. Рев моторов, кажется, бесконечен. Новичку в тягость. А малыши в детских колясках тут же в парке преспокойно засыпают под звуки аэродромной колыбельной. В перерывах — перекур. «У нас, что главный бог? Безопасность полетов. А в Ираке, говорят, их летчики на всех режимах работают, как в бою. К авариям относятся просто — бог дал, бог взял. Помолятся, столкнут останки с полосы и по-новой»... А почему не потрепаться?..
Врачи в частях разные. Немало вдумчивых, безотказных, грамотных. У них хороший профессиональный тонус, их уважают, у них порядок. Есть успокоившиеся, уставшие, принципиальные в меру. Есть увлекающиеся организационной стороной дела, но больной человек от них далек. А есть и пустышки, вообще неизвестно зачем имеющие диплом: от них ни одному больному солдату легче не стало. А как важна сейчас в армии фигура врача! Один из командиров как-то сказал про моих стажеров: «Уж очень они у вас земские...» Если бы!
Совещания, согласование различных вопросов, толкотня в штабе, работа с техникой отнимают у командиров много времени. Солдаты, особенно вечером, зачастую предоставлены сами себе. Иногда это кончается плохо. Пользуясь малой провинностью и неопытностью новобранца, старослужащие продержали его, как-то, в кухонном наряде бессменно в течение 5 суток. Руки у него разъело, ноги отекли, на сквозняках простыл. Заметили его лишь, когда он подняться не смог. И только тогда отправили в лазарет. 5 суток мимо него ходили и зав. столовой, и повара, и врачи. И никто не видел страдающего человека!
Трудно живет часть. Успешно решая главное — боевую подготовку, освоение техники, летное обучение, упускают не менее важное — работу с людьми, их быт, культуру жизни и взаимоотношений. Вот такие мысли приходили мне в то время.
Близится вечер. Смена караула. По дороге тяжело шагает колонна солдат с карабинами за плечами. Вороты расстегнуты, сапоги в пыли, кто в пилотке, кто без неё. Смуглые, черноволосые, гортанная речь, — почти все туркмены или узбеки. Русская армия в центре России.
С огородов, обступивших городок, тянет сыростью, острым запахом помидорной ботвы и укропа. Навстречу мне идет женщина, на ладони у нее белый кочан капусты — с собственного огорода. Разговорился с отставником, пожилым огородником. «Живу, — говорит, - здесь с 47-го года, работаю в подсобном хозяйстве. Почему нынче столько огородов? Так ведь жрать стало нечего. Вон, видите многоэтажки? Понастроили соты, трутни живут и ждут, когда пчелки им меду принесут. А нести-то нечего и некому». Верно, конечно. Но не знали ни дед этот, ни я, что нас ждёт уже очень скоро в государстве победивших лавочников.
Полеты закончились. Многие летчики, прямо с аэродрома, не снимая комбинезонов, — на свои огородные участки. Картошка, помидоры, капуста, лук, укроп, морковь. Ведра в руки — и за водой. Полеты утомляют, особенно инструкторов, а огород, земля — такой отдых, переключение, да и подспорье, немалое к столу. Как врач, я это очень одобряю.
Сумерки. Дальняя аллея в парке. Солдат и девушка прижались друг к другу... Совсем стемнело. Стажёры пригласили сходить в парилку. Собрались. Небо вызвездило, прохладно. Идем по тропинке, почти ощупью. Дымком потягивает. Заворачиваем за угол женской половины. Неожиданно — прямо перед глазами — окошко в бревенчатой стене, без рамы, и в ярком свете — очень близко — моющаяся женщина. Видно чистое румяное лицо. В зубах заколки. Белые руки. Черные влажные волосы. Молодые груди торчат. Отвернулся, а яркое окно так и стоит перед глазами... Парилка на славу! С веничком! Сосед мой по этой части просто колдуном оказался. С головы до пят пройдется горячим ветерком, не касаясь тела, потом дробно и слегка хлестнет, а уж затем вдарит — по пяткам, по бедрам, по заднему месту, по спине. И снова ветерочком. От нестерпимого жара - в холодный зал. И снова в тепло. После посидели в полотенцах. Попили чаю с мятой. Тело легкое. Блаженство.Такое здоровье — баня летом!
Возвращались — вовсе ночь была. Только легли, прибегают: «В городке мать одного из офицеров закручивала банки с горячим компотом и обварила ногу». Мой стажер собрался и пошел оказывать помощь. Вдогонку советуем: «Если что, бери компотом!»...
Ну что можно сказать в заключение? Конечно, не всё было приемлемо и в то, наше, советское, время, но всё же, это не нынешнее безобразие! Не те и не в те кресла сели, вот в чём дело. Работодатели не те, не из рабочих. Пора менять.
Сентябрь 2016-го года, г. Саратов.