Шторм

 
   Быть может, я никогда бы не вспомнил те случившиеся мгновенья, секунды, минуты.… Тот промежуток времени, когда всё произошло, Но какой-то продюсер на Фейсбуке попросил в сообществе подводные съёмки шторма. Я написал, что вряд ли кто спустится в шторм под воду. Легче создать волны в искусственном бассейне или снять прибой с увеличением. Но вмешалась очаровательная девушка – директор дайв-центра в Москве. Сообщила, что проблем нет - она готова спуститься под воду! На фото я видел её стройное тело с аквалангом за плечами на фоне белоснежного кафеля, под ногами искрилась застывшая голубизна…
   И тогда память точно волшебный ларец откинула крышечку, и оттуда вместо весёлого чёртика выполз сгусток пережитого мной ужаса.
   Февраль 1982 года – мне 22. Работаем в зоне Канады по совместной научной программе НАФО. Рыболовецкое судно проекта «Атлантик», экипаж под сорок человек. На борту коллеги из Галифакса. Проводили исследования по выносу личинок кальмара Гольфстримом. Погода пасмурная, дожди, туманы. Постоянно  качает - канадские океанологи лежат в койках.
  Была моя вечерняя вахта. Температура воздуха чуть выше нуля – всё-таки тёплое течение. На баке у правого борта установлена выносная стрела с блоком, лебёдка с большим крутящимся барабаном и металлический откидной мостик, висящий в семи метрах прямо над водой. Там умещался один человек, вешающий приборы на трос. Это был я. Страховочный пояс надёжно приковывал меня цепью к ограждению.
   Обычная работа – цепляю батометры особыми замками, затем даю команду матросу: майна. Тот держит двумя руками колесо руля. Чуть вправо, раздаётся щелчок – включается мотор и трос уходит под воду. Поднимаю руку вверх – щелчок, остановка, вешаю новый прибор. Машу вниз и тот в свою очередь пропадает в пучине. Глубина станции – километра два-три. Затем полчаса выдержки приборов на глубине для фиксации параметров. Пускаю по тросу грузик, и тот по очереди переворачивает батометры, фиксируя температуру на горизонтах, захватывая пробы воды. Дальше – подъем.
   И вот когда все приборы, а их порядка тридцати штук, оказались за бортом, вахтенный штурман вышел на боковой мостик и прокричал сверху в рупор, что надвигается шторм – пора закругляться и побыстрее.
  Своих матросов у нас в штате не было и этого матроса - помощника рулевого заимствовали на время из рубки для ускорения процесса. Я махнул ему, и лебёдка стала натужно вытягивать из пучины создание рук человеческих, аналог которых использовался ещё в 17 веке. Скажу только, что канадцы снимали те же параметры воды за шесть минут. Стреляли в воду из специального пистолета. Зонд опускался до дна, передавая информацию на осциллограф.
Мы с завистью смотрели на это космическое изобретение, искренне веря, что наши ртутные термометры с железным контейнером точнее и надёжней. Теперь – смешно!
 Неожиданно резко подул холодный ветер. Волн ещё не было и вода, ранее походившая на зеленую бесконечную степную гладь, стала тёмно-синей, а затем серой и далее свинцовой с металлическим отливом. На поверхности  изгибались белые разводы, точно пора снимать пенку – сейчас закипит. 
Вода ещё не могла понять, что хочет от неё ветер и недовольно прижималась под его порывами, скалясь гребешками. Но тот был упрям и дул стабильно, выбивал, крошил и сбрасывал её белые зубья в тёмную пучину.
   Откуда-то сверху с диким угрожающим пронзительным писком спикировала большая стая чаек и унеслась в сторону, пропала во мгле. Небо опустилось, точно хотело слиться с водой – породнилось цветом. Появился тихий свист и позвякивание металла – это дрожали леера. Затрещал динамик громкой связи - вахтенный штурман отдавал команды. На шлюпочной палубе появились моряки – начали подтягивать баграми качающиеся лодки, крепче крепить к борту, прикрывая брезентом.
   Я услышал несколько хлопков и, задрав голову, увидел гордо реющий красный флаг. Там, на самом верху, хранились спасательные плотики. На душе стало спокойнее. Точно кто-то невидимый и великий сопровождал хлопоты экипажа одобрительными аплодисментами.
   Штурман позвал матроса и тот, виновато извинившись, передал мне ключ от лебёдки. Я начал всё делать сам. Глубины, на которых висели приборы, я помнил наизусть и, глядя на стрелку отчитывающую метры, вовремя останавливал трос, поджидая, когда из воды высунется знакомый когда-то белый, а теперь облупившийся силуэт. Затем шёл на мостик – снимал крепления. Возвращался и устанавливал прибор в специальную стойку рядом с управлением лебёдки. Расстояние было метра четыре, но длинны страховки не хватало. Пришлось её отстегнуть.
   Включал мотор, и трос скользил вверх, через блок  стрелы, наматываясь на бобину. По моим подсчётам оставалось минут двадцать работы.
   Возникающие водяные гребни ещё пытались блеснуть вразнобой или уклониться, но ветер всё настырней причёсывал воду в одном направлении, пока белые зигзаги не вытянулись, превратившись в стройные наступающие шеренги, следующие одна за другой. Стал моросить дождь. Я подтянул лямки штанов, застегнул проалифенку под самое горло, накинул на голову капюшон, крепче стянул и завязал на шее тесёмки. Этот оранжевый рыбацкий резиновый костюм надевался поверх одежды, когда мы выходили на палубу – спасал от влаги. К тому же надеялись, что в нем нас лучше видно из окна штурманской рубки.
   Появилась качка и корабль начал нехотя переваливаться с борта на борт, а мой мостик наклонялся ближе к воде. Но это не пугало. Я успел полюбить океан тропических широт, и угрожающие сближения казались мне игрой в салочки – мы пятнали друг друга по очереди.
    Единственным неудобством было то, что трос начал тереться о корпус судна, и я мог вытягивать приборы только когда мой борт клонился к воде - мостик уже касался поверхности. По инструкции работа запрещалась при семи баллах – волны порядка пяти метров. Но я не мог бросить научное оборудование. И упорно продолжал вытягивать приборы.
   Штурманы специально подставляли мой борт ветру, чтобы дрейф позволил тросу быть подальше от корпуса судна. Но угол наклона периодически становился таким большим, что мне приходилось подниматься на цыпочки или вставать на ограждение, чтобы дотянуться до висящего над водой батометра. Ветер срывал гребни и бил меня ими по лицу, проникал под куртку, пытаясь надуть меня точно шар для своей игры. Маневрирование кораблём вселяло уверенность, что меня видят из рубки.
    Чтобы стоять в одной точке, винты судна обычно включаются периодически, и по металлическому корпусу идёт вибрация. Но теперь через подошву сапог я чувствовал как сильно дрожит палуба - винты работали непрерывно – нас несло.
   Не заметил, как меня окутала темнота. Озираясь, поднял лицо вверх и увидел в вышине только блеклые квадратные окошки штурманской рубки. Их свет прорезал темноту всего на несколько метров, и в этом секторе мельтешило множество белых мух. Лицо моё похолодело – я понял, что идёт снег.
   Кое-где надстройка осветилась огоньками. В глаза ударил луч прожектора, и я понял, что про меня не забыли – ослеплённый, поднял руку и благодарно помахал.
   Надо было продолжать работать. Луч освещал только место, где я находился, вокруг сгущалась тьма. По нарастающему блеску и шипению за бортом мог только догадываться о приближении волны. Лицо было мокрым от брызг, глаза щипала соленая пена, налипал снег. Смахнуть его было некогда, и я глядел сквозь разводья, откручивая крепления приборов по памяти. Оставалось совсем немного.
   И вот уже последний батометр закреплён в стойке. Я обернулся на свет и снова помахал рукой. В рубке меня поняли по-своему и направили луч прожектора по носу корабля – я оказался в полной непроглядной темноте. Почувствовал ногами, как усиленно заработал дизель, и судно встало на волну.
Вокруг свистело, ухало и звенело. Удары воды о борт звучали пушечными выстрелами. Я никогда такого не слышал. Надо было развернуть стрелу, накинуть брезент на лебёдку и убрать выкидной мостик.
   Укутав лебёдку, я вынул фиксатор поворота стрелы и тут почувствовал, как судно проваливается в бездну. Ухватился за согнутое  холодное тело балки. Под наклоном она повернулась вперёд, увлекая меня за собой. И я точно в детстве повис на крутившей меня отцовской руке, только не такой надёжной. Моя хватка была мёртвой и уже через несколько секунд, когда корабль задрал нос, я на стреле полетел в обратную сторону, ударился о барабан лебёдки.
   Тянущийся к блоку трос грозил притянуть меня к балке точно жертву к позорному столбу.
   Ветер рвал мой резиновый балахон. Пальцы стыли. Мне казалось, что я не смогу почувствовать, когда они разомкнуться. Ещё пару раз обогнув ось, я заметил, что вращение замедляется и в какой-то промежуток времени ухитрился засунуть штырь – зафиксировать балку. Шагнул к мостику, но волна уже с такой силой ударила в его днище, что он чуть не слетел с петель, раздвинул леера и застрял между ними. Мне оставалось только накинуть сверху петлю крепления.
  Дело было сделано. Победно посмотрел вперёд, прощаясь со стихией. Но я ошибался – всё было ещё впереди.
   Снег не прекратился, отовсюду летели брызги, оставалось темно. Луч прожектора не мог пробиться далеко и освещал всего метров пятьдесят перед кораблём. В кромешной мгле можно было ориентироваться только по белым наступающим полосам.
   Я понял, почему вращение стрелы замедлилось. 
   Расстояние между гребнями сильно увеличилось. А в промежутке – чёрная яма. И чем шире был пробел – тем глубже опускался корабль. Белые гряды появлялись всё реже, а судно падало всё дольше. И новый гребень виделся уже не спереди, а где-то вверху.
   Захватывало дух, точно я попадал в воздушную яму, летя на самолёте. И чтобы не зависнуть в воздухе хватался за руль лебёдки. Ноги не чувствовали опору и приходилось приседать. Оглядывался назад – там под маленьким красным огоньком была заветная дверь в надстройку, вход в лабораторию. Расстояние – метров двадцать. И я вычислял момент, когда можно будет рвануть к нему, уцепиться за рычаг двери, успеть открыть.
Это можно было сделать, только когда корабль шёл вверх, и меня прижимало к палубе так, что хотелось для устойчивости встать на четвереньки.
   Тянуть было нельзя. Силы уходили, холод сковывал тело, и я уже не был уверен, что держусь за лебёдку достаточно крепко.
   Выбрав момент, когда корабль стал подниматься, я разжал руки и, согнувшись, сделал несколько корявых шагов по палубе. Что-то заставило меня обернуться.
Наверно волна оказалась слишком большой или её гребень свалил резкий порыв ветра – корабль не вышел на обычную высоту, а воткнулся носом в  стену воды, в надежде пройти её насквозь. Я с ужасом увидел, как переливающаяся в свете прожектора лавина поднялась надо мной, готовясь обрушиться всей своей тяжестью.
   Первым желанием было мчаться к двери. Но я принял другое решение. Оно оказалось верным – прыгнуть под брезент лебёдки, прижаться к обмазанному солидолом барабану. Это спасло меня от тонны воды рухнувшей на палубу.
    Вряд ли я так крепко буду обнимать кого-то как в тот миг – эту вонючую масляную бобину с намотанным тросом. Вода обрушилась со всех сторон, брезент точно конфетная обёртка скрутил меня как начинку, не давая шевельнуться. Снизу ударила вода, и я по инерции глубоко вдохнул. Это было вовремя.
Стало похоже, что мы погрузились в океан.
   Пропал свист ветра, лязганье лееров, удары волн, прекратилась вибрация от работы двигателя. Только шипение, бульканье и звон в ушах. Я почувствовал, что брезент отпустил моё тело. Можно было не держаться. Всё зависло в жидкой невесомости. В голове сумятица – поднимается ли корабль на волну или погружается?  Он точно перестал существовать. Мир оказался совсем маленьким и ограничивался чехлом брезента, окутывающим меня и лебёдку.
   Странно ясные мысли приходили мне в голову: если мы идём ко дну – надо вылезти и, оттолкнувшись от палубы всплыть на поверхность. Считалось, что в такой холодной воде можно продержаться двадцать минут. За это время всплывёт и раскроется какой-нибудь спасательный плот, и я смогу в него забраться.
Но если корабль вынырнет из пучины и я отцеплюсь – меня точно смоет за борт. Тогда – верная смерть. Или может быть ждать – надеяться на счастливую участь корабля, профессионализм капитана? Но как глубоко погрузилось судно и сколько времени ему надо, чтобы подняться на поверхность? Смогу ли я выдержать – не захлебнуться?
   Эти две мысли как два пути сменяли друг друга. Ни один из них не давал мне преимуществ и привилегий – на кону стояла жизнь, решил терпеть до последнего. Я не вспоминал своё прошлое, любимую жену и сына, жизнь не мелькала перед глазами, а значит, расставаться с ней было рано.
   С братом мы часто играли в задержку дыхания. А позже, обучаясь в Арктическом училище, специально тренировался в бассейне, проплывая его под водой туда и обратно. Но здесь было другое. И в ответ на желание организма всплыть, вдохнуть – я глубже втиснулся под лебедку и расслабился, чтобы поменьше тратить воздух внутри. Закрыл глаза, начал мысленно считать.
    Я слышал о людях, которые могут управлять воздухом в своих лёгких. Передвигая его из одного места в другое, тем самым используя кислород более эффективно. Наверно мне бы это пригодилось. 
    Где-то на шестом десятке счёта, я почувствовал, что меня начинает мутить. Я представил свой окоченевший скрюченный труп обнаруженный спасателями-водолазами и решил бороться. Открыл глаза, но ничего не увидев, стал шарить руками. Собирался вылезти из-под брезента и оттолкнуться, чтобы всплыть – другого пути не оставалось. В этот момент почувствовал тяжесть, которая снова прижала меня к палубе – корабль поднимался. Его выкинуло как пробку. Послышался плеск и на меня обрушились все те недавно пропавшие звуки. Но как я был им рад. Они складывались в божественную мелодию, казались мне симфонией моего спасения, моей жизни. Я вдохнул воздух, наполненный солёными брызгами и снежными хлопьями – он показался мне сладким. Вскочил на ноги и бросился к надстройке корабля, поднял рычаг двери и ворвался в лабораторию.
   Здесь тихо играла музыка. За столами сидели несколько океанологов и пили спирт, которым снабжали благодарные канадцы, за то, что мы выполняли работу и за них тоже. Закусывали строганиной.
  Посреди помещения стояла пожилая уборщица и ругалась:
                -   Бухаете, черти полосатые, а кто за вашими иносранцами блевотину будет убирать? Загадили свои каюты и коридоры в придачу. Все тазики из душевой растащили…
   Когда я захлопнул за собой дверь, все посмотрели на меня.
                -   Ну как там? – обыденно спросил помощник капитана по научной работе.
                -   Штормит, - ответил я и стал неторопливо снимать проалифенку. 
   …Конечно, я не рассказал эту историю той очаровательной девушке из Фейсбука, да и зачем ей знать – что такое шторм.
 
Луга,
Октябрь 2016.