«Опять эти гадкие старухи! Каждый раз, проходя по дорожке, ведущей к подъезду, она почти физически ощущает их мысли, грязной, омерзительной мутной жижей липнущие к каждой клеточке её тела. Бр-р! Как же она их ненавидит! Из-за этих старых ведьм она полюбила дождь, и возвращаясь на съёмную квартиру, молилась, чтобы грянул гром, засверкали молнии, и холодные потоки воды с неба смыли всю эту зажившуюся никчёмную нечисть, разогнали злопыхающую свору по их вонючим норам. Она готова каждый день промокать до нитки, только бы не видеть эти отвратительные сморщенные лица с презрительно поджатыми губами».
Но как назло во впитавшем осеннюю синеву небе ни тучки. Лёгкий ветерок несёт по воздуху нити паутины. Солнце, прощальным подарком, радует горожан тёплыми лучами. Бабье лето.
Лавки у подъезда высотного жилого дома сломали из-за дебилов тенейджеров, орущих пол ночи дурными голосами, и случайных, но не редких, компаний любителей «раздавить» бутылочку, другую на свежем воздухе. По какой-то им одним ведомой причине старушки из ближайших подъездов облюбовали именно этот. В хорошую погоду они со своими табуретками и раскладными стульчиками, с матерчатыми сиденьями, собирались в облюбованном ими месте, и перемывали косточки проходящим мимо них соседям.
«У-у… повылазили на солнышке погреться, рептилии, - Ольга состроила недовольную гримасу, - идти мимо них сродни унизительной процедуре, словно её, как голую невесту султана, придирчиво и ревниво ощупывают и рассматривают престарелые жёны из многочисленного гарема».
Припарковав машину у тротуара, она, стиснув зубы, быстрой походкой направилась к двери подъезда.
- Гля, оголилась. Ляжками сверкает, шалава.
- Ни стыда, ни совести!
- Ещё на машинах разъезжает, весь проход загородила.
- Небось депутата, какого не то, обслуживает. Знаем мы таких прости… пом.
Не встречая отпора, бабки осмелели, и давали свои нелестные оценки театральным шёпотом.
Ольга так и не смогла до конца выявить причину, по которой именно она стала объектом их неприязни. Сняв в этом доме квартиру, она не забывала вежливо поздо-роваться со старухами, придерживала дверь, когда кто-то из них выходил со своим посадочным местом. В доме жили и другие девушки и молодые женщины. Одевались они не скромнее её, и некоторые из них водили машину, куда как дороже её развалюхи. Но к ним эти фурии относились с большей снисходительностью. Может, потому, что те были чьими-то родственницами, или, в отличие от неё, их не считали «понаехавшими». Скорее всего старухи почувствовали её незащищённость, а видимая безответность подогревала их желание безнаказанно выплеснуть на неё накопившуюся желчь. Ещё по детдому Ольга знала, что именно безответных и беззащитных толпа травит особенно жестоко. "О, если бы не дело, приведшее её в этот шестнадцатиэтажный уродливый барак, она бы размазала по асфальту этих доживших до седых волос, но так и не научившихся разбираться в людях ничтожеств", - сгорала от желания поставить старух на место Ольга.
«Они возомнили себя судьями, поборниками нравственности, истиной в последней инстанции, - с трудом себя сдерживая, думала она, слыша обидные реплики за спиной. – Ничего. Сегодня всё закончится, а там… пальмы, белоснежный песок, океанские волны и смуглые мачо, с фигурами, как у берроузовского Тарзана».
На скрипучем лифте, со стенками, разрисованными бездарными граффити, Ольга поднялась на четырнадцатый этаж. Недоумённо оглядевшись, чуть замешкалась на площадке, и на пятнадцатый поднялась пешком. Войдя в крохотную прихожую, она сбросила туфли, и прошла в комнату. «Мебель, будто по окрестным помойкам собирали, - поморщилась Ольга, - жлобы!». На кухне она приготовила себе крепкий кофе, вернулась в гостиную, и провалилась в продавленное кресло, поглядывая на аляповатые настенные часы. «Ещё сорок минут. Только бы не сорвалось. Ей до чёртиков надоело торчать в этом клоповнике. Хотя, за свои двадцать два года ей довелось побывать в местах и похуже. Это не считая детского дома-интерната».
Десятилетней, жившей до этого в благополучной семье девочке в интернате пришлось не сладко. За «место под солнцем» приходилось бороться. Было тяжело, но она справилась. Когда через пять лет её нашёл и забрал дядя Саша, она уже верховодила ватагой самых проблемных воспитанников, а педагоги считали дни, когда она, наконец, покинет их заведение.
Забрать Ольгу раньше дядя не мог по одной простой причине, он «мотал срок» на зоне. Человеку с такой репутацией вряд ли бы отдали ребёнка под опеку, но дядя «подмазал» кого надо, да и от такого подарка, как Ольга, директору интерната не терпелось избавиться. Так Ольга обрела новую семью. Всему, что она знала и умела, её научил дядя Саша.
Они нигде надолго не задерживались, переезжая из города в город, и даже из страны в страну. Довольно долго дядя не решался рассказать Ольге о специфике своей работы, опасаясь её реакции, и был очень удивлён, когда узнав обо всём, Ольга не только не закатила ему истерику, но и настояла на том, чтобы он взял её в дело. У дяди Саши будто гора с плеч свалилась. Это ж надо, как подфартило! Миниатюрная, стройная девочка, с ангельским личиком, прямо таки «леди из цветочного магазина», что может быть лучше для его профессии? Ни один опытный следак не заподозрит такую куколку в чём-нибудь предосудительном.
Через три года Ольга сравнялась в мастерстве со своим учителем. Последние два года основную работу выполняла она. Дядя по большей части занимался организационными вопросами.
За воспоминаниями время прошло незаметно. «Пора!» - Ольга резко поднялась из кресла, достала из допотопного гардероба дорожную сумку.
Переодевшись в облегающий спортивный костюм, она обула мягкие туфли без каблуков, убрала волосы под парик с накрученными бигуди, натянула тонкие нитяные перчатки, а поверх них жёлтые резиновые, хозяйственные. Прихватив из кухни пластиковое ведро с мусором, она вышла из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Спустившись этажом ниже, Ольга юркнула в квартиру, дверь которой отперла меньше часа назад. Облегчённо выдохнув, она поставила на пол мусорное ведро, положила сверху резиновые перчатки и парик с дурацкими розовыми бигуди. Бесшумно ступая, она прошла на кухню, и выглянула в щелку между задёрнутыми шторами.
Окна её квартиры выходили в унылый двор, к ночи под завязку заполняемый разномастными автомобилями, а отсюда открывался вид на другую, недоступную жителям этого дома жизнь. Метрах в ста, через дорогу, в ранних осенних сумерках сиял огнями в панорамных окнах элитный жилой комплекс.
Ольга не отрываясь смотрела на тёмные окна интересующей её квартиры. Прошло пять минут, десять… Наконец в окне гостиной зажёгся свет. Ольга так же бесшумно проскользнула в комнату, приоткрыла балконную дверь, обошла придвинутый к дверному проёму обеденный стол, и прильнула к оптическому прицелу снайперской винтовки, установленной на сошки.
Мощная оптика позволяла рассмотреть всё в мельчайших подробностях.
Высокая стройная шатенка суетливо накрывала на стол. Закончив сервировку, она поставила на покрытую белоснежной скатертью столешницу две свечи в стильных подсвечниках.
«Дались им всем эти свечи! Аристократы хреновы», - прошептала Ольга, наблюдая за хозяйкой.
Та на мгновенье замерла, а затем торопливо вышла из комнаты.
«Не иначе, как суслик прилетел к своей курочке на крыльях любви», - Ольга передёрнула затвор винтовки.
В гостиную вошёл крепко скроенный мужчина с седым бобриком на крупной, без шеи, голове, сел за стол. Женщина уселась напротив. Мужчина разлил вино по бокалам.
«Чин-чин…», - в плечо привычно ударила отдача. Голова мужчины дёрнулась, и он завалился набок, выронив из руки бокал. Вторая пуля вошла в распахнутый в крике рот женщины.
Ольга закрыла балкон.
- Жалко. Хорошая машинка. Вот бы из неё старух у подъезда… - посмотрела она на винтовку, и вышла в прихожую.