Декабрь

Если вы дочитаете до конца, пожалуйста, оставьте отзыв!
ДЕКАБРЬ
- Пойдем, Миша, сегодня нам опять нужно сходить к перевернувшемуся грузовику. Я точно помню, там остались еще закрытые банки. Какая-никакая еда, - заявил старик, подошедший к юноше лет 16-17. Возраст парня было сложно установить, в лагере о нем только знали, что он сирота и несовершеннолетний, а значит, хлеба ему полагалось в два раза больше, чем другим. Вот и сейчас, он вместе со стариком подошел к столовой. Делить еду полагалось с утра. Старик получил закрытую банку кофе, такие стали производить после того, как началась война, и четверть буханки хлеба, парень же получил полбуханки и такую же, слегка помятую по краям, банку с напитком.
- Я слышала, ты опять идешь к грузовику, осторожнее там. – С взволнованным лицом проговорила женщина, которая распределяла еду. Кому именно из них двоих предназначались эти слова, ответить не смогла бы даже она. Поэтому старик и парень одновременно понимающе кивнули головами и двинулись прочь.
-Ешь быстрее, и потопали, я хочу вернуться до обеда. – Заявил старик.
- Дай мне минуту.
Парень несколько секунд смотрел куда-то в сторону, после чего направился к женщине и ее детям. Их было трое, все грязные, со спутанными волосами, в ужасных лохмотьях. Больше всего он смотрел на девочку лет 14 с кожей цвета воска и впалыми щеками, но невероятно живыми глазами. Ее волосы в отличие от сестринских выглядели более ухоженными. Парень протянул ей свой хлеб.
-Возьми, сегодня я не голоден, а тебе нужнее. – Тихо сказал он. Ее мать постоянно с удивлением наблюдала за этим проявлением доброты и милосердия. Миша знал, она смотрит на него, как на дурака, никогда не понимала, как чужой человек может помогать кому-то кроме своей семьи. Но парень знал еще кое-что. Женщина и сама не ела уже несколько дней, все потому что ее дети голодают, весь хлеб отдавался им.
- Спасибо, - тихо прошептала она парню.
- Как ее зовут? Я никогда не слышал ее голоса. – Обратился к женщине парень, вкладывая в расслабленные руки девочки хлеб. Ее глаза прожигали насквозь, если бы лжец или заклятый преступник взглянули бы в них хоть на миг, то тут же сознались бы во всех грехах.
- А разве это теперь имеет какое-то значение? – прошептала она.
- И вправду, - согласился парень, уходя прочь.
Миша видел, как месяц назад они попали в лагерь, он замечал, как с каждым днем огонь в глазах женщины тускнеет, а дети выглядят все хуже. Виной этому был голод. Свершится чудо, если они доживут до весны, думал парень.
Они шли по тропе усеянной ссохшимися листьями и мелкими обломками колючих кустов. Вокруг было необычайно тихо. Ни птицы, ни животные не смели издать хотя бы звук. А, может быть, всех уже съели, и шуметь-то некому,  поэтому так тихо.
- Декабрь…а снега все нет, - недовольно проворчал старик. Он говорил это при каждой вылазке, казалось, его не заботило неоднократное повторение своих мыслей.
- Ты уже говорил. – Спокойно ответил парень. Миша внимательно осматривал старика. Его военная выправка, уверенные, твердые шаги и спокойное, уставшее лицо. Эти детали внешности говорили о том, что для него сложившаяся ситуация была не в новинку, когда-то, очень давно он уже сталкивался с подобным. Парень же наоборот держался очень плохо, его нервное лицо наводило уныние, постоянное покусывание губ привело их в ужасное состояние. Если долго смотреть на тело мальчишки, то можно было увидеть, как временами его мускулы пробивала нервная дрожь. Старик тоже это замечал.
- Для тебя все это тяжело, - вдруг заговорил он снова. – Должно быть, когда закончилась прошлая война, ты был еще совсем ребенком.  У тебя кто-нибудь воевал?
- Нет, только у моего друга отец, да и тот вернулся живым. – Ответил парень, невольно вспоминая мальчика с волосами белыми, будто сам снег. Ему часто снились его глаза цвета синего льда. Тонкие, бледные губы друга пели когда-то знакомую, но забытую песню.
- Ты спишь так спокойно, должно быть снятся сны о доме, о тех временах, когда был мир? – спросил старик.
- Откуда ты знаешь, как я сплю?
- Потому что я стерегу тебя каждую ночь.
- Это еще зачем? – возмутился парень.
- Ох, глупец, с виду мужчина, а в душе еще маленький мальчик. Потому что каждый второй желает перерезать тебе глотку в лагере. Ты, кажется, не подозреваешь, на что могут быть способны люди.
- Но зачем им это?
- Затем, что ты жрешь их еду, пользуешься их теплом и защитой, никто не желает делиться. – Сурово ответил старик. Но его уставшее лицо не излучало злобу, он все еще был спокоен. За его спиной висела старенькая винтовка, которая покачивалась из стороны в сторону в такт его шагам. Парень никогда не видел, как из нее стреляют, и вообще сомневался в ее исправности. Скорее всего, старик носил ее с собой для устрашения. Да и патроны теперь были дороже еды.
- Не волнуйся, она стреляет. – Сообщил старик, заметив, как парень с интересом смотрит на оружие. – В ней целых два патрона.
- Почему именно два? Больше нет? – поинтересовался Миша.
- Когда я хожу без тебя, то беру один патрон.
Парень непонимающе смотрел в лицо старика, но потом пугающая разгадка неожиданно пробралась в его голову.
- Это, наверное, самое главное правило – всегда оставляй для себя патрон. Мародеры не побрезгуют ничем, даже твоей плотью.
- Но почему им сразу не убить человека?
- Потому что так его мясо быстро испортится.
- Но ведь говорят, что человечина несъедобна.
- Представь, что было бы, если каждый знал, что это ложь. – Серьезно проговорил старик.
- Должно же быть хоть какое-то чувство уважения, сострадания что ли…
- Есть два типа людей:  те, кто наделен подобными качествами и те, кто их лишен. Первый тип гниет в земле, а второй – живет очень и очень долго.
- Но я не поверю, что ты такой! – возразил парень. – Ведь ты же еще жив, хотя и не убиваешь людей, чтобы есть их мясо и не отнимаешь последнего у тех, кто слабее тебя.
- А теперь ответь мне на вопрос, мальчик – как долго я проживу так?
Парень отрицательно покачал. Он не знал ответа на этот вопрос, иногда ему казалось, что он вообще ничего не знает, и это нагоняло уныние. Разговор увлек парня, что он, потеряв счет времени, задумчиво шел по лесной тропе, незаметно добравшись до тех мест, где находился перевернувшийся грузовик.
- На! - старик сунул ему винтовку. – Сегодня ты на стреме, в прошлый раз ты так долго колупался, руками даже ящик схватить не мог, будто бы у тебя там мухи в них долбятся. Ложись среди кустов.
- Может, лучше я сбегаю? – с сомнением предложил парень.
- Слушай меня. Вот мушка, вот прицел, совмести их вот так, - старик показал, как нужно целиться, - потом загони патрон в патронник. И смотри, если врагов будет больше, чем один, то стреляй в мою голову и убирайся. Слышишь меня?
Старик схватил парня за ворот  куртки и с грозным видом смотрел ему прямо в глаза.
- Я понял, понял. – Нервно проговорил Миша, ложась на небольшой пригорок между двумя деревьями за голый куст, с торчавшими в разные стороны уродливыми, тонкими ветками. Приклад уперся в плечо, ствол смотрел в сторону перевернувшегося грузовика. Машина выглядела, как сраженный в бою великан. Она лежала на боку и за несколько дней, казалось, вросла намертво в землю. Старик быстрым шагом шел в ее сторону. Парень шумно втянул ноздрями воздух. Мертвая, подгнившая трава пахла сыростью, но в воздухе витали едва уловимые нотки другого запаха. Миша поскреб приклад ногтем. Сальная засохшая грязь отошла от винтовки. Дерево приклада было выпачкано чем-то, в некоторых местах оно цвета новых досок, но кое-где виднелись пятна более темные. Засохшая кровь. Так вот что за запах стоял в воздухе, догадался парень.
Старик уверенно, но осторожно приближался к грузовику, и вот он уже у цели. Осталось откинуть согнутую от удара дверь, но приклад чьей-то винтовки неожиданно уперся ему в грудь. Дед сделал два уверенных шага назад и поднял руки вверх. Этот маневр был необходим, чтобы Миша увидел врага. Их было двое. Нет, они не выглядели угрожающе, не носили черных плащей и черты лица у них не были перекошены злобой, но в глазах одного из них читалась какая-то гадкая усмешка. Он был подобен волку, загнавшему беззащитного зайца в западню, но хищник не подозревает, что он так же слаб, как и его жертва. Смерть принесет ему юноша, загонявший в этот миг патрон в старенькую винтовку. Нужно было бить без промаха, потом максимально быстро перезарядиться и выстрелить снова. Половина плана сработала. Прозвучал хлопок и вот уже один человек распрощался с жизнью, но Миша замешкался с перезарядкой и второй враг успел нажать на курок. Старик тоже повалился на землю, раскинув руки, словно в каком-то немом удивлении. Еще секунда и второй налетчик распрощался с жизнью. Парень быстро бросился к своему товарищу.
Он был еще жив, по его ветхому свитеру расползалось горячее кровавое пятно в области живота. Старик схватил Мишу за ворот его черной куртки.
- Я тебе что сказал!? – хрипя, воскликнул он.
- Их было…было двое, если бы я не замешкался с перезарядкой, то успел бы убить и второго. – Испуганным голосом проговорил парень, руки его дрожали от испуга, он еще не понимал, что только что убил двоих.
- Убирайся, пока не пришли остальные!
Но парень, стараясь причинять раненому как можно меньше боли, взвалил его себе на спину и потащил в лагерь. Старик же тем временем зажимал рану, чтобы уменьшить потерю крови. Он выглядел не так уж скверно и был шанс, что он выживет.
Поначалу тяжесть не ощущается, но сделав каких-то 20 шагов, Миша понял, что вряд ли сможет нести старика всю дорогу. К тому же его пробивали безостановочные судороги. Он только сейчас понял, что натворил.
- Мы с тобой почти не говорили об этом, не знаю, слышал ли ты когда попал в лагерь о том, что творится в мире. Эти двое…я узнал нашивку на их куртках, они из «Подавления». Это группировка, что сформировалась после войны, когда догорающий мир начал сыпаться на части. Они планируют найти всех нас и перестрелять как бездомных собак. Абсолютная власть… - хрипел старик.
- Может, поболтаем об этом после? – кряхтя, спросил парень.
- Я хочу полежать на земле, да и тебе нужен передых, остановись…пожалуйста, - через некоторое время взмолился старик.
- Ну, хорошо, - парень расположил своего раненого товарища полусидя, около толстого клена, а сам уселся напротив тяжело вздыхая.
- Ведь мне так много еще нужно тебе сказать, а времени уже так мало, - вздохнул старик.
- Ты не умрешь сейчас, - твердо заявил Миша, но в его душе эти слова не звучали так уверенно, он говорил это чтобы успокоить раненого.
- Знаешь, парень, в детстве я жил вблизи железнодорожной станции, каждую ночь я часами слушал шум идущих по ржавым рельсам тяжелых составов. Стук не прекращался час, два, пока нескончаемая вереница вагонов шла послушным строем друг за другом, год за годом. Но вот в несколько мгновений звук затихал, а потом и вовсе наступала тишина, такая непривычная и пугающая. И знаешь, ведь я сейчас не только о поездах, - тихо шептал старик, на его глаза выступили маленькие прозрачные бусинки. Соленая вода, ее еще называют слезами.
Прошло много часов, обратная дорога занимала гораздо больше времени, а Миша все шел и шел. Горячие капли пота собирались на его лбу и стекали к бровям, лицо покраснело, парень безостановочно пыхтел, но не сдавался. Стемнело. Бездыханная, суровая луна излучала тусклый свет, такой далекий и чужой. Но она не была одинока в этом небе-океане. Маленькие плевочки стального цвета - то крохотные звезды, будто горстями были разбросаны на этом холсте неизвестного художника. Парень решил сделать еще одну передышку. Опустив старика, он заметил, как сильно ухудшилось его состояние. Темные круги под глазами, бледнота лица и свитер, впитавший как минимум литр крови. Старик в последний раз взглянул на Мишу своими добрыми, усталыми глазами. После этого момента на парня смотрела сама смерть из глазниц умирающего.
- Жизнь подобна снегу. Поначалу такая притягательно светлая и прекрасная, но со временем она все равно превращается в серую грязь. – Неожиданно заговорил он.
- Не надо про смерть, не держи в голове такие мысли, - возразил парень.
- Я больше не могу, так мы погибнем вместе, рана не настолько серьезная, чтобы помереть мгновенно, но и не такая легкая, чтобы добраться до лагеря. – Старик закашлялся и, сделав усилие, достал охотничий нож. – Прояви силу воли и милосердие. Если ты оставишь меня помирать  тут, то мне предстоит еще несколько часов мучения. Сделай то, что необходимо.
Парень испуганно смотрел то на нож, то на старика, закусив губу, он приставил лезвие к горлу.
-Ведь что такое жизнь, парень? – старик схватился ослабевшей рукой за ворот его рубахи, вкладывая последние обрывки силы в эти движения. - Ответь мне, ответь же!
- Не знаю, право, не знаю...
- Жизнь - это антракт между рождением и смертью. Остальное не важно.
Несколько секунд в парне боролись две сущности. Убить человека, который за все это время стал ему другом, единственным собеседником, но и бросить его тут в одиночестве не позволяла совесть, но он так же понимал, что даже если приведет помощь и дотащит с кем-нибудь старика до лагеря, то и там ему уже не помогут. Крови было потеряно слишком много.
- Смерть, мальчишка, в каждом...в каждом из нас, но ты не думай о ней, не думай и о боли, то что снилось - вот это вспоминай, - изменившимся голосом говорил старик, он впадал в бред.
Парень собрался и сделал скользящее движение по горлу старика. Он не смотрел на него после смерти, он просто встал и ушел. Старик устало вздохнул. Старика не стало.
***
Еда закончилась слишком быстро. Миша лежал, на убитом временем матрасе, вдыхая едкую асбестовую пыль. Кто-то тихо плакал в соседнем кабинете. Это здание – заброшенный офис, комнаты едва ли предназначены для жизни людей, но выбирать теперь не приходится. Парню каждую ночь снится старик. Что будет дальше? Парень не знал, он лишь видел темноту. Надо проверить, кто плачет уже несколько часов. Тихо подойдя к соседней двери, Миша толкнул дверь. Это была комната той самой семьи. Мать пыталась убаюкать на своих костлявых руках младшую дочь. Пока она ходила в кофте, ее тело не казалось таким истощенным, но теперь все было иначе. Женщина сидела на старом почтовом ящике в одной майке, обнажив неприятно выпирающие ключицы и острые плечи, свои теплые вещи она отдала старшей дочери. Картина приводила в ужас. Равносильно этому было только общение с очень близким другом во время его тяжелой болезни. Когда вы оба знаете, что он ее не переживет, но делаете вид, что все хорошо, строите планы на годы вперед, пытаетесь шутить и смеяться, но в душе хочется рыдать от боли и несправедливости.
- Я сделаю все возможное, уже завтра вы будете сыты, - шептала без остановки женщина, казалось, она уже впала в бред. Ее глаза безостановочно вращались и пытались выскочить из орбит. Парень неспособный справляться более с этим зрелищем, закрыл дверь и вернулся в свой кабинет.
Она сдержала свое слово. На следующий день, рано утром парень услышал истошный крик, доносившийся из соседнего кабинета. Миша схватил винтовку и бросился узнать, что случилось. Открыв дверь, он сам чуть не закричал. В самом центре комнаты за крюк, вкрученный в потолок, к которому должна прикрепляться люстра, было подвешено нечто другое. Грязная, истершаяся веревка врезалась глубоко в посиневшую шею женщины, которая вчера убаюкивала свою дочь. Тело настолько истощало, что скорее выглядело как кукла большого размера, очень сложно было сказать, что еще вчера оно принадлежало человеку. Рядом с ним, на обрывке пожелтевших обоев черным угольком была нацарапана предсмертная записка: « Я не позволю своим детям умереть вперед меня, теперь они хотя бы будут сыты».
На крик сбежались остальные обитатели лагеря. Парень растеряно протянул записку остальным.
- Напрасно она это сделала, хоть теперь им полагается двойная норма еды, но это ничего не меняет. Еды все равно нет. – Заключила женщина, которая распоряжалась запасами провизии.
- Надо похоронить тело, - тихо сказал Миша, - иначе дети сойдут с ума.
Парень бросил взгляд на девочку, которой несколько дней назад отдал хлеб.  Смерть ее матери не поразила и не испугала ее, казалось, будто для нее она и не умирала. Она смотрела на усопшую пустыми, выплаканными глазами, будто не сознавая, что вот она, ее мама.
***
Прошло еще несколько дней, за это время лагерь покинули все мужчины, способные воевать. Все остальные почти обезумели от голода. Парень сидел, прислонившись к грязной стене с каждой минутой все сильнее сжимая винтовку в обмороженных пальцах. Порывшись в запасах старика, он нашел 30 патронов. Нужно действовать, сил оставалось очень мало.
В длинном, освещенном солнечным светом коридоре у обшарпанной стены сидела девочка потерявшая мать и что-то рисовала огрызком карандаша на небольшом листочке бумаги.
- Вот, возьми. – Тихо сказал она, когда Миша проходил мимо. Парень развернул лист и посмотрел на нарисованного мужчину. У него были длинные спутанные волосы и пугающе проницательные глаза, как и у самой девочки.
- Кто это?
- Это я тебе Бога на память нарисовала. Я скоро увижу его. Надеюсь, он добрый.
- Что ты говоришь такое? – испугался парень.
- Мне осталось совсем чуть-чуть.
- Не говори глупостей. Да и не верю я в Бога, если он и есть, то отвернулся от нас.
Не смотря на это, он бережно свернул рисунок и убрал его в нагрудный карман куртки и пошагал дальше с твердым намерением добыть еды.
Война и голод, насколько сильно опускается в такие моменты сам человек. Ему не нужно тянуться к знаниям, не хочется становиться лучше, мудрее, проницательнее. Лишь одно желание – выжить. Выжить, неважно насколько мерзок и подл будет способ, от которого все будет зависеть. Но как остаться в живых в мире, где все уже уничтожено? Все сводится к бессмысленному существованию, попытке отодвинуть роковой день любыми способами. Мало кто в такое время готов умереть за правду или идею, подать хлеб нуждающемуся, рискнуть жизнью ради спасения другого. Человек становится непохожим на человека. Страшно.
Миша знаел, где взять еду, но так же ему известна цена, которую возможно придется заплатить – жизнь. Поезд едет очень быстро и останавливается один раз в сутки ровно на 2 минуты. Охрана только внутри, в каждом вагоне по 1 солдату «Подавления», но каждый с автоматом и бронежилетом. Бить надо ножом в единственный незащищенный участок – горло, иначе на шум сбегутся остальные.
Миша пришел к месту остановки слишком рано. До приезда поезда еще 5 часов. Парень зарылся в гнилой листве, чтобы не привлекать внимания и уснул. Ему вспоминался морозный зимний вечер. Лучший друг, его имя, что слетало с губ, такое близкое, грело душу и заливало краской лицо.
- Мы всегда будем друзьями, Миш, ты мне веришь, ведь веришь? – спрашивал маленький мальчик с белоснежными волосами.
- Конечно, всегда.
Воспоминание сменилось.
Дети резвились во дворе по уши в снегу. Миша и его друг, взявшись за руки, и устремив их к небу, изображали гильотину, напевая любимую песенку:
«Апельсинчики как мед
В колокол Сент-Клемент бьет.
И звонит Сент-Мартин:
Отдавай мне фартинг!
А Олд-Бейли, ох, сердит,
Возвращай должок! – гудит.
Все верну с получки! – хнычет
Колокольный звон Шордитча.
Вот зажгу я пару свеч – ты в постельку можешь лечь.
Вот возьму я острый меч – и головка твоя с плеч»
А остальные дети проходили под этой воображаемой аркой, весело хохоча.
Воспоминание снова сменилось.
- Близятся перемены, организаторы предложили мне взять с собой одного доверенного человека.- Говорил уже повзрослевший друг.
-Что ты такое говоришь? – испуганно спросил парень.
- Ядерные боеголовки. Они разорвутся над небом каждой страны, солдаты которых убивали наших отцов, насиловали наших матерей, надругались над прахом наших предков. – С гневом почти кричал товарищ. Тогда Миша понял, что навсегда потерял того мальчика, что когда-то был ему лучшим другом. Того самого парнишку, который рисовал узоры на замерзшем стекле, пел знакомые песенки и веселился. Гнев полностью уничтожил его душу, оставив лишь темноту, в которой с помощью пропаганды зародилось что-то пугающее.
- Но ведь твой отец жив, он пришел невредимым с войны, откуда такая ярость?
- О нет, Миша, ты ничего не знаешь, ничего! Все случилось после, когда ты уже переехал. Он не мог забыть того ужаса, что когда-то выжег след в его голове. Просыпаясь ночами, отец что-то кричал, а в конце и вовсе тронулся. Мы нашли его со вскрытыми венами. Мама не пережила этого. Вот они – последствия войны. Об этом не пишут в газетах, не говорят по телевизору. Там только получают ордена те, кто в руках автомата и не держал, кто не бывал в концентрационных лагерях, не подвергался пыткам и не видел, как его боевые товарищи сходят с ума в окопах при взрывах артиллерии.
- Но это не оправдывает того, что вы хотите сделать с невинными.
- Так ты со мной или против меня?
- Извини…- Тихо прошептал Миша.
***
- Чух-чух! – тяжело выдыхая ядреную копоть, мощный тепловоз, заменяющий тысячу лошадей, послушно тянул за собой вереницу старых вагонов. Не зная усталости и боли, железная машина исправно выполняла свою работу, но слабый и уязвимый человек мог с легкостью ее победить. Сорвать тяжелые рельсы и повалить этого огромного кита, выползшего из океана, на бок. Пронзительный скрип тормозов и передающийся от тепловоза к последнему вагону грохот останавливающихся вагонов и вот состав подобно послушной лошади остановился у станции.
Миша заранее продумал план действий. Он ринулся к последнему вагону и прикладом винтовки ударил в подвижную дверь, надеясь, что стук заставит солдата хоть на секунду выглянуть из вагона. Этого времени будет достаточно, чтобы нанести удар подготовленным в свободной руке ножом. Так оно и вышло, только нож не достиг горла. Проворная рука перехватила его на расстоянии несколько сантиметров от выступающих из-под кожи вен. Другая рука затащила парня в вагон и закрыла дверь. На несколько секунд парень погрузился в темноту. Слышалось лишь напряженное дыхание его врага, врага, что чудом остался жив. Но дыхание такое пугающее своей близостью, знакомое и родное. Так дышал мальчишка, что прятался вместе с Мишей в чулане от разгневанной бабушки, парень, что всегда бежал на стадионе по правую сторону от него. Так дышал когда-то его лучший друг. Свет неожиданно зажегся. На Мишу смотрело до боли знакомое, хоть и изменившееся лицо. Взгляд стал темнее, лицо бледнее, а волосы длиннее.
- Как в самых дешевых романах, не правда ли, Миша? Брат убивает брата,  – проговорил старый друг.
- Скажи в последний раз свое имя, мне так его не хватало, хоть ты и стал другим.
- Михаил, - парень боялся, что теперь это имя будет звучать совсем иначе, но оно не стало чужим, на мгновение в глазах друга заплясали озорные огоньки совсем как в детстве, но ледяное сердце подавило этот пожар. – Такое же, как и у тебя.
Он держал своего пленника за запястье, от неожиданности встречи совсем позабыв про незакрытую дверь, поезд медленно набирал ход. Парень рванулся и выпал на промерзшую землю. Секунду из вагона на него смотрело растерянное лицо его друга. Именно в тот момент он был похож на недоумевающего мальчишку из детства. Миша бросился бежать, но он четко слышал шаги своего бывшего товарища позади себя. Он точно знал, что ему не убежать. Обернувшись на миг, он увидел своего преследователя, в его руке сверкал длинный нож, напоминавший меч.  Он снова вспомнил ту самую детскую песенку. Миша знал, что не сделает и двадцати шагов, как упадет. 20 шагов – ему оставалось жить так бесконечно много. За это время можно было перебрать всю свою жизнь по воспоминаниям, понять чего тебе не хватало, почему ты не правильно поступил когда-то, почему заставил родителей грустить или смеяться. 20 шагов, чтобы полюбить жизнь и смириться с ее окончанием. Ноги подвели, и Миша повалился на землю. Его друг нагнал его, он совсем не запыхался.
- Я еще тогда говорил, что отказавшись, ты станешь мне врагом, помнишь? Но теперь это не важно. А вообще мне все это напомнило старую добрую песню, дружище, ты же помнишь?
- Вот зажгу я пару свеч – ты в постельку можешь лечь. Вот возьму я острый меч… - Миша запнулся, друг протянул ему свободную руку, желая помочь.
Парень схватился, но он не успел подняться на ноги, как в его горло по самую рукоять зашел длинный нож.
- … и головка твоя с плеч. – Тихо добавил бывший друг, злобно глядя в пустоту.
Миша увидел старика, который советовал не думать о смерти. Парень вспоминал о бледном мальчике с глазами цвета самого синего льда, дружбой с которым он когда-то очень дорожил.
Декабрь приносит смерть.