Вспоминает Коньшин Николай Филиппович:
«Вот как рассказал мне мой отец Филипп Андреевич Коншин, 1887 года рождения.
Александр ЖБАННИКОВ
Георгиевский кавалер из хутора Поповского
Народ всегда быстро и четко реагирует на события, происходящие в определенный исторический период. Не стала исключением и политика расказачивания, проводимая Советским государством в отношении донского казачества.
На протяжении существования Советской власти утверждалось, что казачество реагировало положительно на политику и деятельность коммунистов на Дону. Собирался казачий фольклор о революции, гражданской войне, коллективизации, отражающий успехи Советской власти, героизм красного казачества. Выходили в свет сборники устной прозы.
Сущностью советского фольклора объявлялась народная поэзия - песни, частушки, сказы, пословицы, поговорки, восхваляющие новое государственное устройство. Они рассказывали о героях гражданской войны, победах Красной Армии на Дону, клеймили белое движение, представляли казаков, борющихся против Советской власти, в мрачном свете, в искаженном виде.
К таковым относятся пословицы, представленные в сборнике «Малые жанры русского фольклора», составленного В.Н. Морохиным:
«В гражданскую войну били белых гадов на Дону».
«Белый бандит всегда будет бит».
И пи в одном, изданном в СССР сборнике, не представлялся фольклор, созданный казаками, испытавшими на себе трагедию «расказачивания». Однако такой фольклор существовал, не находя своего официального признания. Более того, он не собирался, а носители его, боялись репрессий, передавали предания, сказы, легенды только в узком семейном кругу.
Так обособленно существовал целый пласт неофициального народного фольклора, отражающий проблемы расказачивания. Он прошел сложный путь с 1918 года. Помимо уже традиционных, фольклор приобрел жанр русской прозы.
В октябре 2000 года мне посчастливилось познакомиться со старожилами станицы Вешенской Виталием Михайловичем Захаровым и Николаем Филипповичем Коньшиным, чьи отцы участвовали в Первой мировой войне, были свидетелями событий, разыгравшихся на Дону в 20-30-х годах только что минувшего столетия.
Их воспоминания стали началом для составления коллективного рассказа о казаке с хутора Поповского Еланской станицы, герое Первой мировой войны с трагической судьбой, Каменнове Егоре Ивлевиче.
Вспоминает Коньшин Николай Филиппович:
«Вот как рассказал мне мой отец Филипп Андреевич Коншин, 1887 года рождения. Приехал в Беловежскую пущу нз охоту царь Николай II, а нашу сотню казаков выделили для его охраны. Мы построились. Подходит к нам царь, здоровается: «Здоровы славные Донцы-молодцы!». Мы поздоровались. Царь говорит: «Давайте славные казаки, сначала помолимся богу, а нотам поговорим». Все мы начали молиться, крестились. Молился и царь. Закончив молитву, царь попросил командира сотни показать ему самых смелых отважных казаков, отличившихся в бою с немцами в 1914 году. Почти у всех казаков нашей сотни были Георгиевские кресты от одного до трех. А казак - мой однополчанин земляк с хутора Поповского Вешенского района, с которым мы вместе воевали в 1914 году, имел четыре Креста. — полный бант. Фамилия его Каменнов Егор Ивлевич.
Командир сотни представил царю его. Николай II поинтересовался у него, за что получил четыре Креста.
«Первый Крест получил», - отвечает царю Каменнов, - «за атаку, в которой зарубил шашкой 14 немцев и офицера, у которого забрал понравившегося коня, и на его коне зарубил еще 4 немца».
Второй крест получил за разведку с тремя казаками. Уничтожив тихо часового, он оставил своих трех казаков в засаде. Сам же, ворвавшись в дом, крикнул: «Вы окружены сотней казаков, выходите!». Добавил: «Командир сотни, дайте три человека!». В комнату вошли трое его казаков и вывели в одном белье 27 человек. Офицер, знавший русский язык, перевел своим солдатам. Так четверо казаков во главе с Каменновым доставили 27 немцев в расположение сотни.
Третий Крест Егор Каменков полупил за доставку из разведки четырех немецких офицеров штаба, захваченных ночью у одного поляка в доме.
Четвертый крест Егор Ивлевип получил так. Находясь в засаде в одной из лесистых мест, по которой проходила дорога, захватил проезжавший на лошадиной тяге расчет с пушкой. Обезоружив расчет, казаки доставили вместе с пушкой, лошадьми его в расположение сотни.
После всего сказанного царь поцеловал казака, достал из своего кармана часы «Павел Бюрэ» и вручил их ему.
Рассказ моего отца подтвердили жители станицы Вешенской, которые раньше жили в хуторе Поповском и лично знавшие Егора Ивлевича, - Яничкин Д.А., Попов И.М. В 50=х годах при скандале с женой, в возраста 65 лет Камеынов, бритвой перерезав свои вены, скончался».
Захаров Виталий Михайлович дополнил, что его отец утверждал, что Каменков Е.И. перерезал себе не вены, а горло своей боевой шашкой, которую хранил втайне в укромном месте.
Заинтересовавшись рассказом Коньшина Н.Ф. и Захарова В.М., я продолжил поиски по сбору материала о Каменкове через его дальнего родственника по линии жены бывшего учителя истории Вешенской средней школы Муховикова Валерия Павловича.
Удалось узнать следующее: «Георгий Каменнов до призыва на военную службу жил на хуторе Поповском со своей женой и детьми. Уходил па фронт в первый же месяц вместе со своими хуторянами, среди них был и Галицин Никанор. Сражались оба казака рядом, пока не свалил Никанора брюшной тиф. Не бросили однополчане его, выхаживали своими средствами, «ходили за ним». Уже выздоравливая, попросил он лапши. Обрадованные казаки наварили ему лапши, по, поев её, умер Никанор. Схоронил его Каменнов где-то на Западе. А вскоре и сам известие получил, что умерла жена. Вернулся с войны Егор, да и сошелся с женой умершего друга Никанора - Пелагеей.
Рассказывали у нас в семье, что Кресты Георгиевские получил он за следующие подвиги. Первый крест - за австрийцев. В одной польской деревне Каменнов вместе с казаками сидел в доме и ел, когда вбежал туда казак и крикнул, что наступают австрийцы, окружают деревню. Казаки повыскакивали, на лошадей и вон из деревни, Каменнов среди них. Вдруг остановился и назад, крикнув своим, что перчатки на столе забыл. Перчатки были у него тонки, кожаные. Он в них всегда в бой ходил: руки не потели, крепко шашку держали. Вернулся, а во дворе уже австрийцы. Он схватил гранату и во двор на лошади с громким криком. Австрийцы испугались, а он к крыльцу, быстро в дом, со стола перчатки схватил и опять во двор, вскочил па лошадь, и перепуганных австрийцев впереди себя погнал, пока своих не догнал. Сам живой остался да еще и пленных привел.
А второй Крест получил за австрийскую разведку. Случилось это так. С двумя казаками был Каменнов в конной разведке, и вдруг видят: на них два десятка австрийцев на лошадях мчатся, в плен хотят захватить. Каменнов не растерялся и приказал казакам скакать в полк и доложить, что рядом дозор врага. А сам подождал, пока австрийцы будут на расстоянии выстрела, и погнал свою лошадь так, что австрийцам пришлось гнаться за ним. Скачет Егор и всё оглядывается, смотрит, на каком расстоянии друг от друга австрийцы. И когда расстояние между ними стало увеличиваться, Каменков вдруг неожиданно для противника резко повернул коня навстречу австрийцам; выхватил шашку и на всем скаку стал рубить одного за другим по ходу цепочки. А рубака он был отменный, в бою по 17 человек рубил. Оставшихся раненых австрийцев в плен взял и в полк привел.
А вот за что третий и четвертый Георгий получил, не знаю. Однако, бесшабашный был, говорил: «Пуля меня не возьмет, я заговоренный». Всю войну прошел и ни разу не был ранен».
Далее Муховиков В.П. рассказал, что в семье шепотом говорили, что в гражданскую войну Каменнова вместе с другими казаками «мобилизовали в Красную Армию» в казачий полк, но они отказались служить, тогда их арестовали к несколько суток продержали в сарае без еды. Затем предложили: «Будете служить, накормим», решили схитрить казаки... Согласились. Их накормили, а они заявили, что не принимают Советскую власть и в своих казаков стрелять не будут. Тогда их рассортировали: кого куда, а Каменнова - в эшелон и в лагеря в Архангельскую губернию, где он и пробыл более 20 лет. В Вешенскую вернулся уже после Великой Отечественной войны. Пелагея не приняла его. Жил он первое время у дочери от первой жены. Но чувствовал, что не нужен там, в свое время обошелся сурово с детьми, когда завел вторую семью. Уехал в хутор Поповский, много пил. Потом в один из дней искупался. Побрился. Выгладил казачью форму. Надел ее. Взял бритву и сам себе перерезал горло на пороге собственного дома.
«Свел счеты с жизнью. Сколько пережил, ни разу на войне не был ранен, лагеря прошел, а вот сам па себя руки наложил, да пороге собственного дома. Видно, сдали нервы у человека,»-заметил Муховиков В.П.
Далее в разговоре он вспомнил, что где-то у родственников Пелагеи хранились фотографии Егора. Но они давно выехали из Вешенской и проживают где-то в Каменске или в Шахтах.
Спустя некоторое время Муховиков В.П. сообщил, что нашел адрес дочери Пелагеи и написал ей письмо с просьбой выслать с наш адрес воспоминания о Каменнове и, по возможности, его фото или хотя бы -ксерокопию с нее.
Через несколько месяцев пришло известие от внучки Пелагеи, те- ооть правнучки Георгиевского кавалера; в котором говорилось, что бабушка уже старая и больная к не может ничего рассказать о Каменнове. В семейном архиве нашли две фотографии Егора Ивлевича, с них сняли ксерокопии, на обороте написали, со слов бабушки, краткие сведения.
На первой фотографии Каменнов Егор Ивлевич изображен с другом перед отправкой на первую мировую войну, на обороте внучка Пелагеи написала следующее: «Стоит казак, что хорошо виден, это Каменнов Георгий Ивлевич. Это он еще молодой. Это фото было предназначено еще первой жене Марии, от которой родилась дочь Анна (в Поповском зовут все ее Нюра). У нее четыре сына.»
При рассмотрении этой фотографии видим, что в левом ухе у Каменпова серьга. А это значит, что у матери он был единственным сыном.
На второй фотографии Каменков запечатлен с группой однополчан. На груди у него Георгиевский крест. На обороте тем же подчерком написано: «Его не спутаете - у него у одного уже один Георгиевский крест. Это уже фото для бабы Полк, т. е. нашей бабушки».
Георгиевский кавалер их хутора Поповского
Интересно, что предания о Каменкове по мере его существования и передачи от одной семьи к другой, из одного поколения в другое, обрастало новыми «фактами» из жизни казака-героя
Возможно, вымышленными. Да и кончина его передается двояко, разное и написание имени, фамилии. Но относится все это к одному человеку.
И то, что на Дону еще помнят казака с хутора Поповского, уже хорошо и говорит о том, что среди казачества продолжает формироваться жанр фольклора -предание, легенда.
Успеть бы их только отыскать и записать, чтобы не канули в Лету имена казаков - героев, чьи судьбы были искалечены политикой расказачивания.
Работая над материалом о Каменнове, натолкнулся на несколько строк в главе «Мировая война» в книге В.Н. Королева «Старые Вешки»: «Воевали вешенцы и еланцы, как и их отцы и деды, доблестно и начали отличаться с первых недель войны. В станицах и хуторах становились известными все новые и новые фамилии героев-храбрецов. Отчаянно смелым показал себя казак хутора Поповского Еланской станицы Егор Каменев (Каменное – подлинно), заработавший в делах известного казачьего партизанского отряда Н.М. Голубова все четыре Георгиевских креста, четыре Георгиевские медали и офицерский чин хорунжего».
Так шаг за шагом, рождался образ Каменнова Егора (Георгия) Ивлевича -смелого казака и храброго рубаки.
Казак Филипп Коньшин, или история с продолжением
Георгиевские кавалеры Коньшин и Каменнов
Когда в октябре 2000 года я занялся поисками материала и фотографий о Георгиевском кавалере из хутора Поповского Егоре Каменнове, ещё не знал, что судьба сведет меня вновь с жителем станицы Вешенской Коныпиным Николаем Филипповичем. На этот раз он поведал новую историю, начало которой положила фотография, чудом сохранившаяся у родственников Каменнова.
Я показал эту фотографию Николаю Филипповичу, и ... он признал на ней своего отца - Филиппа Андреевича и вспомнил историю точно такой же фотографии, которая хранилась в их семье до 1937 года.
Чтобы убедиться в том, что не ошибся, он срочно послал ксерокопию с нее своей сестре Елизавете в г. Шахты. Письмо от нее пришло быстро. В нем Елизавета Филипповна писала, что вспомнила, как такая же фотография висела у них в доме до войны: "Коля, я заплакала, узнала своего папу. Вот он наш отец второй слева". На обороте ксерокопии она вывела слова:
"Фото 1914 года.
сдесь есть наш отец.
Второй ряд, 2-й от края, если держать
фото лицом к себе, слева.
Обратите внимание на глаза.
И уши и подбородок похожи".
С фотографии смотрел человек в военной форме, фуражке. С молодым лицом. Стоял в кругу таких же, как и он, фронтовиков. Ему - 27 лет.
Николай Филиппович вспоминает: "Мой отец Коньшин Филипп Андреевич родился в 1887 году в хуторе Краснояровском Вешенского района. Уходил на эту войну (1914) на своем коне. Был награжден двумя Георгиевскими крестами.
Первый крест получил за доставку с поля боя тяжело раненного командира сотни. Казаки пошли в конную атаку, а командира сразило, а мой отец схватил его на своего коня и довез до своих. За спасение командира ему и дали Георгиевский крест.
А второй крест получил, когда находился в Польше. Послали его разведать, находятся ли немцы в селе, в которое казачья сотня намеревалась войти.
Он говорит командиру:
– Ну, что же меня одного посылаете, дайте помощи.
А командир ему ответил:
– Погибнешь, так один.
Хорошо помню этот случай, когда рассказывал мне об этом мой отец. На своем коне он по ложбинам, по кустарникам вплотную подъехал к крайней хате, привязав коня в зарослях ветвистых деревьев. Не доходя несколько метров до хаты, он спрятался, в садовых деревьях и начал наблюдать. К его великому счастью, из хаты вышла женщина к колодцу га водой. Он подошел к ней, она испугалась и кинулась бежать. Но у двери он ее настиг, успокоил и спросил, есть ли немцы в селе.
Она на ломанном русском ответила, что есть и много и только что ушли на обед Женщина просила его скорей уйти. Но отец попросил попить воды. Когда полячка пошла за водой, отец увидел в беседке полевую сумку. Он схватил ее и спрятал под шинелью. Попив воды из ведра, он сел на коня и благополучно возвратился в свою казачью сотню и доложил командиру о нахождении в селе немцев и отдал сумку с документами, которые были очень важны. В них был план окружения их сотни. Отец называл и командира - полковника Попова. За эту разведку и документы отец получил второй Георгиевский крест".
Николай Филиппович рассказывал, что Георгиевские кресты отец хранил за иконой в хате, берег их, а фотография висела в горнице на стене под стеклом. В 1937 году, когда начались на хуторе аресты, он завернул кресты в платочек и пошел в леваду. Когда у него спросили, куда он спрятал, он ответил: "Я их зарыл". И никогда за свою жизнь не сказал где. Исчезла и фотография.
Казак Филипп Коныпин остался преданным царю и в гражданскую войну, пошел против Советской власти. Воевал в 28-ом казачьем кавалерийском полку вместе с однополчанами-фронтовиками, а потом, поддавшись агитации казака Фомина из хутора Рубежного, с ними же и бросил фронт под Калачом…
Николай Филиппович вспоминает: "Отец пришел домой на своем коне, с шашкой, винтовкой и пикой, схоронил это оружие. Винтовку и патроны закопал в землю, а шашку и пику упрятал под камышовой крышей в конюшне. Сделал это он потому, что бояся прихода Советской власти на Дон".
Когда на Верхнем Дону стала устанавливаться Советская власть, Филиппа Андреевича не тронули. В каждом дворе на хуторах и станицах были такие же, как и он, казаки.
Но прошлого ему не простили. В 1933 году по ложному доносу в краже коровы из станицы Еланской его посадили в тюрьму на 4 года. Пришлось храброму и выносливому казаку строить канал Москва-Волга. Вернувшись, он шепотом рассказывал жуткие вещи жене и детям. Выжил чудом. Помог еврей-продавец из продуктового магазина при стройке, с которым познакомился Филипп. "Он часто помогал ему в куске хлеба".
О том, кто сделал ложный донос, Филипп узнал случайно. Однажды позвал его к себе умирающий хуторянин Степан Коныпин, его однофамилец. Со слезами на глазах он сказал:
- Кум дорогой, прости! Корову сдавал я, а указал на тебя.
Он рассказал, что зимой 1933 года он увел корову из станицы Еланской и отвел ее в хутор Рябовский Сталинградской области. Продавая её, назвался Коньшиным Филиппом. Когда милиция пришла по следам, новый владелец коровы так и назвал продавца. Выслушав исповедь, Филипп ответил:
- Кум, Бог тебя прощает, и я тебя прощаю.
Через день Степан умер.
Когда началась Великая Отечественная война, Филиппу было уже за 50, но его, как и ещё двоих хуторян этого же возраста, мобилизовали на фронт.
Однако, казак не участвовал в боях, не пришлось ему быть и на передовой. Определили его в кавалерийскую часть, где ковал лошадей, делал в кузнице подковы.Вернулся в родной хутор в 1945 году. Работал в колхозе имени Буденного: зимой скотником на МТФ, а летом пас колхозных коров.
Судьбе угодно было, чтобы казак Филипп Коныпин дожил до 1981 года. Пришлось на его жизнь 3 войны, 4 года каторжных работ, долгие годы работы в колхозе... В первую мировую и гражданскую войны служил царю, а в Великой Отечественной воевал за Советскую власть. Судьба целого поколения.
Рассматривая Православный церковный календарь за 1998 год, я натолкнулся на имя Филипп. Текст гласил: "любящий коней (греческое)." Носили его Апостол, Святитель, Мученик, Преподобный.
Досталось оно и донскому казаку, чья половина жизни была связана с боевыми конями.
Значит, правду говорят Святцы!
История одной фотографии поведала нам судьбу двух казаков-героев первой мировой войны: Егора Каменнова и Филиппа Коныпина. Кто знает, может быть со временем мы узнаем имена и других пятерых казаков, которые запечатлены на старой фотографии.