ВКУС МЁДА

                ВКУС   МЁДА.
               


Помнишь, ты мне сказал:
- Что ты все мучаешься? Займись чем-нибудь. Ну, свяжи мне свитер или сядь, начни писать   докторскую, защитись ... Не интересно? Тогда просто напиши о себе, обо мне, о нас
И я написала ...

О НАС
 В  ночь с 5 на 6 мая 1992г. в моей душе реально поселился страх. Страх за то прочное, незыблемое,  что я так бережно, с любовью создавала – за наш дом, наших детей, за их будущее, за нашу любовь.   В эту ночь впервые мы услышали,  как в действительности звучат выстрелы из оружия. В нашем городе началась гражданская война…

 Ощущение  неотвратимой угрозы нет-нет да возникало во мне периодически еще задолго до этого, с   августа 1969 года,  когда я поступила в роддом с предродовыми  схватками. Мы  ждали рождения  нашего первого ребенка. В то лето все родильные дома  были закрыты   на ремонт, и   роженицы со всего города поступали сюда. В этот день на свет  появились шестнадцать деток, из них две девочки  и четырнадцать мальчиков. Пока я лежала  в родзале и радовалась свершившемуся чуду - у меня родилась девочка!  - я услышала, как пожилая акушерка, приняв новорожденного мальчика, тихо, пророчески шепнула врачу:
- Опять мальчик - плохая примета:  это - к войне!..

В    последнюю неделю декабря 1979 года, когда мы, как и весь советский народ, готовились к встрече нового года,   в одну из таких ночей  к нам в дверь тихо, настойчиво  стали стучать. Слегка напуганная,  сонная, я подошла к двери и  поинтересовалась, кто это.
- Военкомат! Откройте!  Где хозяин? Срочно на сборы!
Я окончательно проснулась,  приоткрыла дверь, и через дверь сказала, что муж уже месяц в Москве, в командировке, на записи музыки к фильму – « вы же знаете род его занятий!» Когда они ушли, меня долго трясло от страха, от обмана, от мысли, что могли забрать и  меня, ведь я по своему высшему образованию – рядовая, медсестра запаса. Ты меня успокоил, что это было невозможно: у нас маленькие дети.  Но страх в такие мгновения  не дружит с рассудком.
 Дети снова заснули, а мы с тобой сидели еще долго, все снова и снова переживая остроту момента.
На следующий день к вечеру город уже был полон слухов о первых жертвах вхождения наших войск в приграничную соседнюю страну. Особенно поражала история одного из  первых десантов, практически полностью подстреленного в воздухе там,  над Афганистаном. Возможно, это были только слухи, рожденные  пораженным бациллой страха  воображением, которыми так искусно обрастают любые  события, лежащие  за гранью человеческого понимания, - такие, например, как эта, бессмысленная   война в Афганистане. Но, рожденные страхом, эти слухи порождали новые страхи  и опустошали наши души.   Слухов тогда  было много, а реальность была одна – где-то совсем рядом шла война.

А в мае 1992 года, с первыми прогремевшими выстрелами на улицах нашего родного города Душанбе эта далекая, уже прошлая, но все еще такая  близкая для всего советского народа афганская война,  уже в обличии гражданской эхом отозвалась в нашем родном крае,  ворвалась в нашу жизнь   и коряво, бездушно стала   ломать наши судьбы…

                1992год

                БАХТИК
Бахтик бежал изо всех сил. За ним гнались пацаны из Шанхая. «Еще немного, еще несколько метров, ну, же!» - уговаривал он сам себя, совершенно обессилевшего от этой бесконечной гонки по лабиринтам незнакомого китайского  квартала. Он должен найти это место! Кажется, это где-то здесь, за углом, как указано в записке, в которой Арнольд - да, да его  единственный друг, Арнольд Шварценеггер! - просил его встретиться для важного мужского разговора. Вон она, эта маленькая мастерская жестянщика, где его ждет Арнольд! Еще два шага…
  Вдруг сзади раздался выстрел…
- Арнольд! - крикнул Бахтик, и тут же чьи-то сильные руки подхватили его и опустили вниз.
-  Арнольд! Братан! - глотая слёзы, прошептал Бахтик.
- Какой еще Арнольд?! Сынок, Бахтиер, просыпайся! Ложись на пол и не вставай!- тихо сказала Зарина,-  Сколько раз просила  Шарофат не давать тебе смотреть видео на ночь, потом снится всякая ерунда.
Бахтик попытался встать, добраться до своего друга…
- Бахтиер, сейчас не время,  слышишь, стреляют? - вдруг услышал он властный голос мамы и тут только окончательно проснулся. Разочарованно огляделся по сторонам,  толком не понимая, что происходило на самом деле. За окном все еще ночь, рядом на полу  лежала мама. Одной рукой она прижимала его к себе,  а второй гладила свой округлый живот.
- Сынок, не поднимайся. За окном стреляют.
Не успела она это сказать, как на кухне что-то грохнуло, и раздался звон разбитого стекла.
Зарина  еще крепче прижала Бахтиера к себе. Бахтик  испугался и  прижался к маме.
- Все, все, все, мой хороший! Все хорошо, все скоро закончится…- пыталась успокоить сына и себя Зарина.
Где-то совсем рядом, за распахнутым окном, со свистом что-то пронеслась, и раздался глухой оглушающий звук.
- Мама, что это? - шепотом, с дрожью в голосе произнес Бахтик. - Что теперь будет? И папы нет. Мама,  а где папа? Он обещал быстро вернуться.
- Перестань, не паникуй! Ты же мужчина, Бахтиер! Какой пример подаешь братишке? –и погладила свой живот.- Сейчас все закончится. Скоро приедет папа... Все будет хорошо, все будет отлично. - Зарина еще крепче прижала к себе сына, подгребая его под себя. -  Главное, не высовываться, а - то какая-нибудь шальная пуля… - сама себе тихо говорила Зарина.
Вдруг все разом утихло.  Наступила тишина.
«Эти женщины - такие трусишки, - подумал Бахтик, ощущая всем телом тяжесть навалившейся на него мамы и её частое сердцебиение. - Вот был бы здесь мой друг Арнольд! Мы бы сейчас уже перебежкой пробирались по улицам темного города и перебили бы всех этих бандитов!»
Он освободил голову из-под маминой руки и прислушался. Было тихо и темно, только в правом углу, на буфете светились электронные часы, показывая время: 5-04, 25.10. sun. Уже казалось, что ничего и не было: ни выстрелов, ни шороха под окном, ни устрашающих звуков. Все замерло, будто время остановилось.
 «Эх, - пронеслось в голове у Бахтика,- Так и не узнал, о чем со мной хотел поговорить Арнольд.»
 
                ШАРОФАТ  И   МИРАЛИ.

Утро вступало в свои права, но здесь, на окраине, почти у черты города, где жили Зарина и  Умед, люди  не спешили покидать свои дома.
В 7 часов утра к ним в дверь  кто-то робко  постучал. Это были Нина Ивановна и ее муж Георгий Иванович с соседнего подъезда. Бывшие медики: она - педиатр, а он - рентгенолог, но  давно уже на пенсии, они обходили всех соседей, интересовались, все ли живы и  не требуется ли  кому медицинская помощь. Потом еще заглядывали соседи снизу и  с соседнего подъезда  и тоже  предлагали свою посильную   помощь. И только  в половине восьмого  прибежала  Шарофат – соседка сверху. 
          Шарофат и ее муж Мирали для Зарины и Умеда были больше, чем соседи, как, впрочем,  и для всех жильцов дома.  Живые,  деятельные, они  поспевали везде и  повсюду: и помочь соседям в подготовке свадьбы, и  отвезти друга, куда надо, и организовать отправку   детей ближней школы в лагерь, и забрать детей соседа из садика, просто посидеть с детьми, если это требуется, и  многое - многое  другое. Ведь это Мирали организовал местные власти и  жителей трех прилегающих друг к другу  домов, и вместе, общими усилиями, они облагородили огромное пространство вокруг. Посадили деревья, по периметру  домов разбили и подняли высоко над землей на дугообразных сваях виноградник, который кроме благодатной тени в жаркое летнее  время  уже пятый год давал  прекрасный урожай таких сортов, как  тайфи, джаус  и дамские пальчики.  Для детей поставили песочницу с горками, а для детей постарше на пустыре за их домом - спортивную площадку.    Да и взрослые здесь часто по выходным дням сбрасывали накопленный за трудовую неделю усталость и негатив, играя в волейбол и футбол. Арбитрами  этих игр чаще были старики и дети всех трех домов.  Посреди общего двора  под  огромным орешником построили летнюю террасу с  небольшой пристройкой, где установили мангал для шашлыков, очаг для большого казана  и тандур для выпечки лепешек Радостные и горестные события соседи отмечали здесь вместе, всем двором: женщины пекли лепешки, мужчины резали барана, и по двору растекался ароматный запах шашлыков и плова, хорошо заправленного зирой - восточной разновидностью тмина. Здесь, за накрытыми столами на летней террасе, звучали тосты за здравицу в честь юбиляров, новобрачных или добрые поминальные слова об ушедших в мир иной. А бывало, просто соседи собирались здесь за чашкой зеленого чая и в милой беседе  коротали длинные летние вечера.    Их старая    пятиэтажка на окраине вместе с прилегающими к ней  двумя такими же  пятиэтажками  усилиями Мирали превратились  в образцово-показательный двор   города.
  Зарина считала Шарофат своей старшей сестрой, она помогала ей во всем: и советом, и добрым словом, и делом.
    Шарофат быстро вошла в квартиру. Они приветственно поцеловались.
- Как вы тут? Телефоны не работают, видимо, обрыв линии…      все целы?
Зарина повела ее за собой сначала на кухню, потом в одну из комнат
-  Стекла выбиты. В детской комнате небольшая пробоина в стене, которая дала трещину. Хорошо, все целы...
- Слава Богу, никого не коснулось, - вторила ей  Шарофат.- Нам не повезло, основной удар пришелся на нашу сторону дома, на этот  торец. А  знаешь, когда мы  вечером с Бахтиером и со Славиком, ну, знаешь, внуком Степановых из первого подъезда, спускались к тебе от меня, я увидела, как  несколько ребят  с автоматами поднимались по лестнице на крышу. Сначала испугалась, а потом решила, что в темноте  показалось. Темно-то как было, помнишь?! Ты даже Славика не узнала. Я еще подумала: что-то  непривычно темно, ни одной лампочки, ни в подъезде, ни на улице, а  сейчас понимаю, что все было подстроено.  Знаешь, а потом, пока мы со Славиком пробирались в темени до их подъезда, нас чуть не сбили двое бегущих мужчин. Я так перепугалась! - и виновато, с улыбкой  добавила, -  Да мы еще с Мирали вместе с ребятками, с Бахтиерчиком и со Славиком,  насмотрелись этих- их любимых фильмов со Шварценеггером…. Мирали заснул на диване, я  и пошла сама отводить их по домам…
- Шарофат, я ж вас просила! Такие фильмы на ночь!.. Он же еще совсем  маленький, ему  нет и пяти.…А Славочка еще и меньше.
-  Я же все понимаю, Зариночка…. Пойми и ты  меня! Как я могу им, таким сладеньким, отказать в просьбе?! Они только посмотрели на меня своими молящими глазенками, и я тут же поддалась….
Ну, как возразишь этой несчастной бездетной  женщине!?
- Шарофат, что это такое  было? Скажите. Может,  акаи Мирали  что-то  знает?..
- Ничего не знаю. Да и Мирали молчит. Или  не хочет пугать.. Радио молчит, телевизор тоже. Видимо, вырубили трансляторы. Наверное, там, на площадях, власть  и оппозиция  не договорились друг с другом. Говорят, Кенджаев, помнишь, наш бывший спикер,  вошел в город . –посмотрела на Заррину, но Зарина молчала, только гладила свой круглый живот.
          - Зарина, мы с Мирали решили переехать к моей  сестре  в центр, там безопаснее. Центр все-таки, худо-бедно, охраняется. А наш дом, сама видишь,  как ворота в  город. Может, и вы уедите  к кому-нибудь временно, пока все не успокоится?
             Шарофат глубоко вздохнула.
             -Только что была у Степановых. Они вообще собираются уезжать из Таджикистана. Заберут дочку, маму Славика, и все вместе  уедут к сыну в Оренбург. А Нина Ивановна и Георгий Иванович с соседнего подъезда  пока молчат, но , кажется, и они уезжают. У нее сестра в Пензе. Говорят, врачи  востребованы в России в любом возрасте. Да, дождались «лучших»  времен! А где  Умед? Еще не вернулся?
- Сказал,  на три дня, не знаю…
- Ну, какие три дня? О чем ты говоришь!     Это   же   свадьба его  любимой племянницы! И потом, ты же знаешь, Зариночка, что твой муж и его родня очень чтут наши законы и соблюдают все писаные и неписаные традиции. Наши свадьбы - это, как минимум, дней десять! Минимум! Слышишь?! Считай –  оши нагор – ранний, утренний плов для соседей, туй - сама свадьба, рубинон – на второй  день после свадьбы приходят родители невесты, талбон – невеста впервые после свадьбы идет к родителям, падарталбон  - еще день! Это же приветствие отца невесты. А еще то, чего я не знаю! Ну?!
Зарина тихонечко прикрыла дверь  комнаты. Там, на полу, на курпачах,  еще спал Бахтик. Шарофат сразу перешла на шепот:
- Что же я так разоралась! И ты меня не прервешь. Прости! А ты молодчина,  положила его спать на пол – так безопаснее. Но отсюда все равно надо уезжать...  Давай я заберу с собой Бахтиера! А? Пока Умед не вернулся. И тебе будет легче, все-таки беременная, скоро рожать. Надо осторожнее! Ну? Зарина, что скажешь?
Зарина улыбнулась.
- Скажу, что вы лучше меня знаете наши традиции, хотя выросли в России.
Они прошли на кухню.
   Шарофат встала в дверях, улыбнулась :
- Так я же каждое лето с 4 класса проводила у бабушки в кишлаке, а ты знаешь, все туи, все свадьбы здесь проводят именно летом!
        Зарина включила газовую плиту, насыпала в маленькую кастрюльку горсть  черного чая, залила ее кипятком из чайника и поставила на плиту. Шарофат вскочила и побежала к выходу:
- Господи, совсем забыла! Шла  от Степановых и зашла сразу к тебе. Я сейчас мигом! Совсем забыла.
Пока заварка закипала на огне  и набирала крепость, Зарина освободила от скорлупы  несколько грецких орехов, отделила  через ситечко крутую заварку от чаинок, поставила снова на огонь,  посолила, добавила в нее орехи и  молока. Не успел ширчай закипеть, вернулась Шарофат с двумя лепешками  и большой, полной каймака , пиалой.
Зарина благодарно посмотрела на Шарофат.
       - Шарофатик, спасибо!..  Сегодня-то откуда?  Каждый день – понятно,  но сегодня, когда кругом стреляли!?.. Спасибо вам большое! Вы  с  акаи Мирали  балуете нас…
- Да перестань! Ты же знаешь, ему не сидится спокойно. В шесть утра побежал на улицу разведать, что да как. Увидел, что спокойно, только повредили виноградник у первого подъезда. Он, как смог, поднял виноградник  и тут же  в аил к нашей молочнице. Говорит, у русских есть поговорка: если не Магомед идет к горе, то гора идет  к Магомеду. А я ему: разве у русских есть Мухаммед? Он смеется: может, и нет, но поговорка-то  есть и  очень верная.
Зарина налила ширчай в две косы, поставила масленку с маслом рядом с пиалой с каймаком , лепешки и села за стол.
- Я уже позавтракала, но  за компанию выпью полкосы,  - Шарофат подошла в плите и отлила  половину чая  в кастрюльку,-  А ты бери каймак с лепешкой, и Бахтиеру хватит.  У меня есть для вас еще литр молока. Занесу потом. Рук не хватило. Подумай  хорошенько насчет моего предложения.
        - Спасибо, Щарофат, вы итак много сделали для нас. Подожду-ка я  Умеда еще дня два, и если что, поеду к Дильбар. Да вы знаете ее, Диля - двоюродная сестра Умеда. Ей тоже нелегко одной в большом доме, она ведь беременна. У нас с ней один срок, вместе рожать будем. - Зарина довольно погладила себя по животу.
     Шарофат вдруг оживилась:
    - Да?! Беременна! Какое счастье! Она ведь не молодая? Сколькой ей? Тридцать есть?
     - Тридцать третий пошел. Столько лет ждали – не получалось. Её муж еще не знает. Он, как и Умед ,  закончил арабское отделение, уехал в Сирию на годичную стажировку, а тут вдруг такая новость. Она и сама, пока не зашевелился плод, не знала.- улыбнулась Зарина
      Чай они допивали молча, каждый думал о своем.
      Шарофат и Мирали были пятнадцать   лет женаты, но у них не было детей. В те далекие еще советские  времена, пересекая просторы от Гиссара до Душанбе по пути в Россию, Мирали, экспедитор винодельческого завода Шахринау, часто замечал на возделанных полях одинокую статную девичью фигуру. Однажды, возвращаясь поздно из тяжелой поездки, он вновь увидел ее в сумерках. Мирали остановил машину и, превозмогая трехдневную бессонную усталость, накопленную в пути от Челябинска до Душанбе, через  огромное поле направился  прямо к ней. Они часто со смехом вспоминали это их первое знакомство: и как он подошел к ней и молча взял ее за руку и повел обратно через поле к машине, и как она не сопротивлялась и покорно шла за ним, и как они сели в машину и, уже отъехав почти километр, она вдруг вспомнила, что оставила на поле сумку с пробирками,  с реактивами, с пробами почвы, и как они вернулись на поле и искали долго эту самую сумку. Он был очень счастлив, что нашел свою Шарофат и  считал, что это   арвогон - духи его умерших предков  повели его тогда к ней через поле и был им бесконечно благодарен за это.
С этого дня Шарофат уже не выходила в поле.  Муж не позволял ей  работать. Свой диплом об окончании Брянской государственной сельхозакадемии по специальности мелиорация, рекультивация и охрана земель она положила  на дно своего большого свадебного сундука вместе с другими ценными бумагами и документами их маленькой семьи.
Мирали считал, что Шарофат должна беречь себя для их будущего потомства. Он до сих пор  не терял надежды иметь детей и уповал на Аллаха. Но она-то уже давно знала, в чем дело. После первой  пары  лет бесплодного замужества она втайне от него  прошла полное медицинское  обследование по этой линии в республиканском центре охраны  здоровья матери и ребенка и сумела своими маленькими женскими хитростями собрать и сдать  его мужскую жизнетворную жидкость  на анализ.  Вердикт врачей был не в его пользу: вся причина в нем - он бесплоден.
Возможно, Мирали  и сам знал об этом.
Женился  он на  Шарофат, будучи уже зрелым мужчиной. Выросший в детском доме, он мечтал о большой многодетной семье, полной достатка и благополучия. Поэтому, пока не окреп материально, много работал и не помышлял о женитьбе, чем, возможно,  и подорвал свое здоровье, а его семя утратило свою творческую подвижность.
Недалеко от дома, за спортивной площадкой, где начинался аил, вдоль  той самой  гиссарской дороги, где он нашел свою судьбу, совхоз выделил землю Мирали, и он начал строить свой собственный дом, дом-мечту, который часто являлся ему во сне с детства, еще со времен пребывания в детдоме и по сей день,  дом, в котором обитала бы вся его большая, незнакомая ему , но очень дорогая  семья: родители, бабушки-дедушки, братья-сестры, и куча детей. Сон-мечта, которому так и  не дано было  сбыться…

                ТЮЛЬПАНОВЫЙ ДОЖДЬ
            
             - Зарина!... За-ри-на!... ри-на!... Я тебя…..те-бя… люблю…  люб-лю.. !  Будь моей.. мо-ей... …же-ной.. же-ной…ной!  –

раскатисто со всех сторон  вторило вслед за Умедом эхо. 
Умед  стоял рядом с Зариной высоко в горах Варзобского ущелья и осыпал ее алыми тюльпанами, собранными ими здесь же. Счастливая  Зарина кружилась под тюльпановым дождем,  словно пыталась уцепиться взглядом за  бегущее по кругу эхо и  громко хохотала. А эхо ее голосом отвечало Умеду:
  - Да!.. Даа!... а-а-а-а!..
От этого громкого раскатистого «Да!» Зарина проснулась, будто и не спала. За окном, в кромешной тишине, было слышно лишь стрекотание цикад. Рядом с ней на полу в большой комнате спал маленький Бахтиер.
Почему, почему  в последние полгода  с удивительной периодичностью ей стал сниться один и тот же  сон?  Именно этот сон!? И  так  четко, явственно, словно это было вчера! Этот тюльпановый дождь  весной в горах,  шесть лет назад, она помнит лучше, чем что-либо из своих неполных двадцати семи прожитых лет.
Конечно же, таинства любви, таинства зарождения новой  жизни внутри собственной плоти  и  рождения ребенка, счастье в глазах любимого - все это ни с чем не сравнимые ощущения! Но этот тюльпановый дождь, там, в почти заоблачной выси, посреди буйно цветущих горных цветов, слова любви под аккомпанемент мелодичного эха - это нечто! Нет, пожалуй, это отдельная песня, не спетая еще никем: ни в музыке, ни в кино, ни в жизни!
Зарина сладко потянулась, и воспоминания унесли ее в то майское  утро, когда они с Умедом, выпускники восточного факультета Таджикского  госуниверситета, на его «пятерочке», подаренной старшим братом , якобы, по завещанию отца в честь окончания вуза, поехали в Варзобское ущелье и, завернув в правый отрог, оставили машину внизу, а сами поднялись высоко в горы.
Подниматься было очень тяжело, Зарина яростно сопротивлялась. Но Умед крепко держал ее за руку и вел за собой. Она смеялась, плакала, умоляла  остановиться, передохнуть, отказывалась идти дальше, но он был непреклонен. А когда они взобрались на самую верхотуру, и она увидела  сверху обалденную панораму ущелья, с одной стороны увенчанного снежными вершинами Гиссарского хребта, а с другой – выходящего  в долину в объятия живописных зеленых холмов, в сердце которой пульсировал такой маленький отсюда, сверху, Душанбе – город ее  юности, ее первой любви, она поняла, чего хотел ей подарить этим утром Умед! Как она была счастлива! Как она была благодарна Умеду за это утро, за этот праздник!
Такая строгая и  неприступная все прежние  годы их, казалось бы, сложившихся отношений, именно тогда, в горах, она позволила ему себя  обнять крепче, чем обычно, и раствориться в нем и, раскрыв себя,  отворить перед ним двери в свой глубокий чувственный мир, так бережно  ею охраняемого и лелеянного все эти годы ради того  единственного,  любимого, о котором она так давно мечтала, и кем, как она теперь  поняла, и  был именно он. Именно тогда, в то райское утро, среди буйствующей майской зелени в горах, они зачали Бахтиера, своего первенца Бахтика.
Небольшую, но веселую свадьбу сыграли через неделю.
        После такого сна   заснуть в эту ночь Зарина  уже не смогла. Встала, собрала все необходимые для Бахтика вещи. Забрала небольшую аптечку  вместе с лекарственными травами - у мальчика иногда нет-нет да начиналась аллергия. Отдельно сложила все документы: метрику сына, паспорта, свидетельство о браке, их с Умедом дипломы о высшем образовании.
Из семейного альбома вытащила  фотографию  родителей Умеда в кругу своих детей:  маленьких Умеда, его старшего брата Шухрата и сестренки, сделанную еще в те далекие счастливые времена для семьи, когда жив был еще отец, когда жили они здесь, в Душанбе, в престижных домах на улице Ленина, жили в любви, в достатке: отец занимал высокую должность. С внезапной смертью отца у матери отказали ноги, и она вместе с дочерью переехала в родительский дом в Гарм, выдав  там дочь за своего племянника.
 Здесь же, в альбоме, где-то  была единственно сохранившаяся фотография ее совсем еще юной  мамы с незнакомым   мужчиной, которого мама называла ее, Зарининым, отцом. Они вместе учились в Мичуринском  педагогическом институте, закончили  его и вернулись в Душанбе с маленькой Зариной, вместе год проработали в Республиканском центре усовершенствования учителей, но  отец не спешил официально оформлять их отношения. Через год его направили  в одну из южных областей республики для совершенствования системы народного  образования  на месте, там он завел семью, а мама, будучи однолюбкой, так и осталась одна.
Такой счастливой, как на этой фотографии, Зарина не видела маму никогда. После смерти бабушки мама забросила науку, уехала в родной город Курган-Тюбе, и жила  со старым отцом, перенесшим недавно  инсульт, работала директором одной из спецшкол.
А вот  и их с Умедом свадебные фотографии! Их так много  и все разные.  Зарина отобрала две из них, где они с Умедом во Дворце бракосочетания слушают объявление их мужем и женой и общую фотографию со всеми ребятами их университетского потока.
       В большой комнате на  стене в рамке висела  их семейная   фотография. Прошлым летом они втроем ездили на Черное море в Геленджик. Там и сфотографировались, счастливые, загорелые, беззаботные. Зарина сняла ее со стены  и сложила  вместе с другими.. 
Кажется, все. Оставаться здесь одной с Бахтиером  было и  страшно, и тяжело, и холодно. Утром Мирали пришлет машину , Шарофат  настояла , и они  переедут к Диле, к её подруге-однокурснице. Именно Дильбар  познакомила ее на первом курсе со своим двоюродным братом, студентом  арабского отделения   Умедом   Мирзоевым.
Дильбар жила недалеко, в частном секторе, одна в большом доме. Вместе будет легче пережить . Потом приедет Умед, заделает пробоину, заменит стекло в окне, и они переедут обратно.

                УМЕД И ЗАРИНА.

    В одном из дворов частного сектора на окраине города из крытой летней пристройки в кромешной тишине слышались приглушенные голоса двоих:
    - Ты понимаешь, что я мог бы сейчас, в лучшем случае,  лежать в  больнице с инфарктом.!  А что  еще хуже – просто бы ты обнаружила меня в какой-нибудь общей свалке..... Не хочу даже говорить…
   -Умед, я оставила записку.…Думала…
   -Записку! Она оставила записку!  О чем ты говоришь, Зарина ?  Какая записка?! Хорошо, Шарофат зачем-то вернулась домой. Она мне и сказала, где вы.   Видела бы ты,  что дома творилось!
   - А что Шарофат, как она ? У них все нормально?
  - Я не смог найти даже рубашку переодеть...
  -  Умед, не ори на меня ! Бахтик проснётся....
        -Всю квартиру перевернули. Мародеры, конечно, поработали. Я там немного прибрал, забил фанерой разбитое окно, вставил  новый замок…
     - Тише, прошу, все спят …и Бахтик
     - И что, что Бахтик!? А если б Бахтик  остался  без отца?
     - Никто не знал…
     -Никто - да, но не ты!  Ты, Зарина, должна была.. Должна была подумать обо мне! Я с трудом добрался до Душанбе, проскочил все блокпосты, их сейчас миллион, откупался чем мог: деньгами, подарками, мясом, продуктами – все отдал! Все, что вез вам со свадьбы. Приезжаю домой, а дверь квартиры просто прикрыта, а там все вверх дном.
      - Не ори на меня, Умед! Не я тебя, а ты меня бросил… в такую минуту...… Обещал вернуться через три дня, а сам пропал…
     -Я предлагал поехать всем вместе..
     -Ты что, забыл? У нашего сына накануне высокая температура поднялась…
      - С температурой  надо было.. Прошла же.. 
       - Кто думал, что так все будет.
       -Ты что, опять закурил? Умед, ты же обещал!.. Давай, бросай сигарету, ты забыл, я беременна?!  Все! И ложись. Скоро вставать уже.
     -Там, в кишлаке, все было тихо, спокойно. Как твм было хорошо, Зарина!  Словно, весь мир – это только там, в горах. В тот день назначили толбон. Мы с братом  встали в 5 утра, сами зарезали барана, освежевали его. А наши кишлачные родственники только любовались нами. Все папу вспоминали, говорили, как бы он гордился нами! Женщинам отдали внутренности, они промыли все, подготовили фарш из потрохов для хасиба,  стали формировать колбаски, требуху варить, мясо жарить. Сколько разных  специй! Как пахло вкусно! И все горою – и рис, и морковь, и мясо, и картошка, и лук, а лепешек напекли на весь кишлак! Я не мог  налюбоваться на все это!..
--…..
- Так жалел, Зарина, что тебя нет рядом, что ты  не видишь всего этого, что не  взял вас с собой.. Лучше б вы поехали со мной.
- …
- Зарина, это же наша первая свадьба! Понимаешь, наша, Мирзоевских детей! Вот бы папа порадовался за внучку! Особенно  ему бы понравилось, что свадьба проходит там, в его родном кишлаке,  в доме его родителей! Мама, конечно же, хотела приехать, но с ее-то ногами. И  сестра не смогла, говорит, мама совсем не ходит, некому за ней смотреть.  Конечно, можно было организовать, привезти ее с Гарма, но  решили не беспокоить. Лучше, решили, сами поедем туда все вместе с новым зятем, но, видишь, все не так пошло…
     - Умед, что с нами будет? Как дальше жить?
     - Посмотри, какая  луна! Идем поближе, не холодно?
      -Умед, перестань, что ты делаешь! Ты же меня задушишь, Умед! Чего ты задумал!? Мне дышать нечем!  Осторожней, не придави  ! Ну, не здесь же, на топчане, почти во дворе..…Вдруг кто-то увидит!?  И Бахтиер проснется..
-Ты с ума сошла. Все вокруг спят и забор высокий..  А Диля с детства крепко спала,  уже, наверно, десятый сон видит….Зарина, я так боялся, что потерял вас!
-Умед, перестань! Никто не спит! От этих событий  все потеряли сон…
-Зарина, я тебя так люблю!.. я так соскучился! Любимая моя!.. Иди ко мне
               
                1994год
                БАРАН

Этот баран совсем сбил его с толку! Да, собственно, и не баран, а вся эта история с покупкой барана.
Как-то  в  полдень,  в их секторе Института востоковедения,  вдруг раздался звонок. До этого звонка телефон молчал месяц, а может и два. Не работал. Все даже забыли о его существовании. А тут  вдруг заработал! И  спрашивали именно его, Умеда.
- Привет, братан! Это я -Тимур!
- Тимур? Какой Тимур?- вначале даже  не поверил. 
- Умед! Ты что? Это я - Тима!- голос в трубке обхохотался, а через мгновение даже обиженно: - Да, ты что, бро ? Не узнаешь? Чего молчишь?
- Скажи пароль!-на всякий случай тихо запросил Умед.
-Парол!- провизжал голос на другом конце провода, да так громко, что Умед оторвал трубку от уха.
Да, это Тимур! Это – его лучший друг детства. Вместе выросли в одном дворе, у каждого из них были два папы и две мамы, две семьи на двоих - настолько они были близки. Часто ночевали друг у друга. Какое это было прекрасное время! Даже, когда отца Умеда повысили , и они переехали в элитный дом в центр города, дружба не прекращалась,  напротив , крепчала. Умед очень любил бывать у них дома, обожал пироги тети Наташи, с огромным интересом  слушал рассказы дяди Анвара, геолога, этнографа, лингвиста , человека широкого круга интересов, о сказочных Фанских горах, о мужественных ягнобцах - потомках древних согдийцев, проживающих в этих горах. Может, это и определило выбор Умеда - учебу на  восточном факультете в университете. Он хотел после окончания университета  заниматься уже мертвыми языками, а через них постигать  мир древних народов. Но все это было давно, в школьные годы.
А потом, уже в начале выпускного класса, Тимур  уехал в Москву. Бабушка, мама тети Наташи, осталась одна после смерти деда, надо было ей помочь . Так и остался в Москве, стал москвичом.
- Старик, как это ты решился приехать именно сейчас, в самое тяжелое время? Здесь же война. Ты где? Я быстро приеду  и заберу тебя!- от радости Умед даже не слышал Тимура
На другом конце провода вдруг наступила тишина.
- Алло, Тимур, ты где? Алло!- занервничал  Умед и стал дуть в микрофон. Он испугался, что связь прервалась, что  телефон опять вырубился, и он снова потеряет  друга детства  надолго.
- Я здесь, - услышал он тихий голос в трубке.- Прости, бро , я с Москвы звоню. – виновато продолжил Тимур,- А к вам летит мой знакомый, я хотел, чтоб ты встретил его, показал город, одним словом, чтоб помог ему в чужом городе.
- А сам что? Сам почему не приедешь?
- Сам..  Знаешь, брат, сам не могу, дел много.
- Конечно, конечно, встречу друга твоего и приму , как следует. Не волнуйся, - обещал  он Тимуру , сожалея о том, что не Тимур, а кто-то другой приезжает. Время не спокойное, но ради друга он готов на все!
Говорили они долго по телефону. Вспоминали детство. Родителей.
- А ты еще не женился?
- Ты бы первым узнал, Умед!
- А у меня уже второму сыну Тахиру  годик!
- Да?! Умед, вы с Зариной молодцы! Поздравляю!
- А знаешь, у Шухрата дочка в прошлом году замуж выщла! Уже скоро родит!- вспомнил Умед
- У какого Шухрата?- не понял Тимур
- Да, у Шухи! Ты что, забыл? Ну, Шуха!- кричал в трубку Умед
- Неаа… - неопределенно ответил Тимур
- Помнишь историю с салом? - тут же вставил Умед, еле сдерживая накативший хохот. - А с вином?
- Да! – вспрыснул от смеха голос на другом конце провода. – Это сало бабуля прислала маме. Она его с Юровки, со своего села  с Украины, привезла, там у них свой особенный рецепт приготовления сала.
- Помнишь, я тогда  в ту зиму часто болел,  - перебил его Умед,-  и ты принес мне кусок сала, говоришь : ешь, сразу поправишься, это сало из Юровки тебя поднимет - проверено! Я  спрятал его в морозилку и понемногу ел.
    Умед вдруг замолчал. Так громко в рабочее время, да еще о свином сале в такой аудитории! Он оглянулся, но никого не оказалось в их большой комнате. Все сотрудники  вышли , видимо,  желая не мешать ему общаться с другом. А еще он заметил, что сидит на стуле - спасибо!- кто-то  позаботился о нем .
      А в трубке Тимур не переставал весело обсуждать их очередную детскую проказу пятнадцатилетней давности:
-  Кто  вдруг обнаружил сало?  Кажется, мама?
- Да, нет! Если бы мама, а то бабушка. Она  из Гарма приехала, стала что-то готовить и решила в фарш добавить курдючное сало. И нашла только наше. При виде красиво и аккуратно сформированного сала она засомневалась в его принадлежности барану и стала его проверять на запах, на вкус. Этого ей тоже показалось мало, и она взяла и поджарила кусочек и стала вокруг него шаманить, вынюхивать. В это время как раз вернулся Шуха со школы , встал в дверях кухни и наблюдал  за ней, не понимая ничего.  И только, когда  увидел  на столе сало, сразу понял , в чем дело. Схватил этот шмоток и стал гнать пургу, наезжать на бедную старушку,  типа, что вы делаете, это же енол - органическое соединение CH2OHCH2OH, я его с трудом вывел в результате многодневных химических опытов, еще немного и дом бы взорвался, хорошо, что я пришел раньше, дайте его сюда и молчите, и  никому , даже   родителям, не рассказывайте, иначе меня убьют! Он  столько лапши навешал на уши моей старенькой необразованной бабушки - правоверной мусульманки из далекого гармского кишлака, что ей пришлось дать 2 таблетки какого-то успокоительного , а мы в тот день, конечно,  остались без ужина. А бабушка проспала до следующего утра.
- Точно! Вспомнил! И Шухрата  помню…- сквозь смех выкрикнул  Тимур , -  Шуха, конечно же, наш Шуха! 
И потом уже, чуть успокоившись,спросил:
-А  ты еще о чем-то вспомнил, Умед!
-Да ты помнишь! Конечно, помнишь! Такое не забывается!  Это история с вином.
    И в трубке  снова  раздался высокий оглушающий смех Тимура. Когда Тимур искренне смеялся, его голосовые складки переходили  на высокочастотные колебания  и выдавали высокий регистр звучания. Так смеялся только Тимур! И это особенно заражало окружающих. И Умед с Тимуром , как маленькие дети,  перебивая друг друга, сквозь огромное пространство от Москвы до Душанбе,  стали вспоминать еще одну их шалость - шалость  родом из прекрасного далека:
-Конечно, помню,  это было у нас,- кричал Тимур
-Нет! Это было у нас дома! А то бы как нас Шуха опять спас?- пытался перекричать его Умед
-Да, да! Конечно, у вас!А твоя сестренка нас потом все равно продала. Конечно, помню! Слущай, Умед, а  что за повод был? С чего это мы с тобой опять соскочили?
- Да, просто так! Девчонки с нами были , выпендривались перед ними.
- Да, вспомнил, эта Танька Муран, такая недоступная, вся  из себя-ой ой ой! И Ситорка, кажется? Я даже помню, что это было за вино – болгарское Алиготе.
- И опять нет, не Алиготе! Алиготе-белое вино, а мы выпили красное. Не помню названия, но папа привез его из-за границы, какое-то французское, красное. А то  с чего бы  мы потом в бутылку с трудом шприцом выдавливали круто заваренный черный чай.
-Да? Возможно.. Помню, Шухе тогда здорово досталось. Он все взял на себя
-  Пришли гости, папа наливает вино, а там… – и вновь по обе стороны провода раздался взрывной несмолкаемый смех двух друзей.
      Говорили еще долго, много. Умед каждый раз дул в трубку, опасаясь, что связь прервалась, и снова начинал вспоминать то  недалекое – далекое  прошлое, когда они были вместе не разлей вода, то беззаботное счастливое время, которое сейчас, в эти тяжелые дни, казалось таким светлым и сказочным, словно его и не было вовсе.
- Приезжай сюда, в Москву! Говорят , у вас там совсем плохо. У нас здесь дворниками ребята из Душанбе. Конечно, не дворником, но поищем что-нибудь для тебя, и семье поможешь, -  в конце уже предложил Тимур.- Я передам  тебе все свои координаты.
Знакомый оказался журналистом-международником с огромной кучей встречающих и облизывающих людей вокруг. Настолько, что в какой-то момент Умед почувствовал себя лишним.  Но ради друга старался быть полезным журналисту. Да, и журналист сам больше стремился проводить с ним время.
  В один из дней, почти накануне отьезда в Москву, журналист и примкнувший к ним его коллега  из местных  решили проехаться по Варзобскому ущелью,  полюбоваться красотами горными, доехать до мраморных ворот .
По дороге, у поворота на Зимчуруд, пришлось слегка притормозить. Старый чабан неспешно, с любовью к скотине,  подгонял свое стадо овец на мост, поглядывая на трассу, на которой  в ожидании стояла вереница  машин.
- Слушай, Умед, а мы можем молодого барашка купить у него?- вдруг  поинтересовался москвич
- Думаю, что да, - неуверенно ответил Умед
- Конечно, без проблем, -тут же  подхватил местный журналист.
-А где-нибудь в кишлаке нам его зарежут и поджарят.? Свежее молодое .. Это же возможно?- глаза москвича горели в предвкушении.
- Все возможно! – угодливо подхватил тут же местный и  прямо из машины окрикнул старого чабана. Но старику было не до него: он вошел в роль и продолжал вместе со своим верным помощником- огромным азиатским алабаем театрально подгонять свое стадо  на мост через Душанбинку в сторону Зимчуруда.
Москвич вышел из машины, подошел к  чабану. За ним следом тут же выскочил наш.  О чем-то они говорили с чабаном, москвич  вытащил из кошелька 100-долларовую бумажку, что-то пытался обьяснить чабану, но тот просто отвернулся и пошел делать свое дело.
- Представь, Умед, он не взял 100 долларов! Говорит, я не знаю таких денег. Первый раз такое встречаю! – всю дорогу  смеялся москвич, - мы с Джаббором его уговариваем, говорим, это почти 200000 рублей, а он все нет, не знаю!
- У меня  с собой не было денег достаточно, мы бы купили у него барашка. и дешевле, -  все оправдывался Джаббор.
А Умед все молчал, боялся вставить слово, да и о чем ему говорить, если в кармане пусто, который месяц не выдают денег, все запасы на исходе, да и на бензин столько потратил, только ради Тимура, только чтобы не подвести друга . Сколько ж они там в Москве получают, - все размышлял Умед,- если вот так спокойно мог отдать 100 долларов за барана ? Нет, определенно надо все бросать, может даже продать машину, чтоб собрать на билет и ехать в Москву! Все, решено! Так и скажу Зарине!
И от этого решения, от поставленной точки на все свои сомнения и поиски, Умеду сразу полегчало, и домой он уже не  ехал , а летел  по воздуху, строя разные планы на будущее, видел уже своих сыновей взрослыми, успешными и довольную, улыбающуюся Зарину.
      И тут же почему-то вспомнил слова отца, сказанные давно, еще в те беззаботные времена, когда ты уже не ребенок, но еще не мужчина, и отец с тобой начинает делиться какими-то сокровенными мыслями. А было это в санатории Совета министров в Крыму на берегу Черного моря. День был пасмурный, море слегка штормило , пляж пустовал, а они гуляли повыше , откуда море простиралось как на ладони. Отец много говорил обо всем, спрашивал о его планах, советовал ему  что-то. Потом  они замолчали, задумались, и вдруг отец сказал:
- Вот так, сынок… - словно подвел черту. - Вон, смотри! Море неспокойно. Ветер заигрывает с ним, тревожит его, нагоняет волны. Видишь, волны бегут одна за другой, строго друг за дружкой. А вон слева, смотри, видишь, вон там, чуть дальше , словно выпущенная  торпеда стремительно мчится новая волна, оставляя за собой белый шлейф пены! Да, да, эта! Так вот она , эта выскочка, следи за ней, видишь, бежит, бежит , догоняет впереди бегущую и гоп,- врезается в неё! Она, эта самонадеянная, напыщенная, мнящая из себя героя, думает, что ей все дозволено, что она проскочит над всеми остальными, пролетит по их головам. Ан нет! Видишь, она достигает впереди идущую и разбивается о её размеренное, может и слегка неспокойное, но не нарушающее общий ритм моря движение… И так все в этом мире! Всегда находятся такие выскочки, которые разрушают. А красота и гармония нашего пребывания в этом мире зависят от соблюдения законов и правил бытия в нем.

                1995год      
               
                ЗАРИНА

     -Тетя Дильбар! Тетя  Дилечка! Она его продает! Она продает Таира! - маленький босоногий Бахтиер бежал по раскаленному уже  с утра  июльскому асфальту, пересек улицу и влетел  в узкую улочку частного сектора  на окраине города.
     -Тетя Дильбар! Мама... – из последних сил охрипшим голосом, с глазами полными слез, он врезался  в запертую калитку ближнего дома   и, обессиленный,  упал на землю. 
Страх здесь, на окраине, как и во всем городе, поселился давно, с первым выстрелом,  и глухо запер все ворота и  двери.
Из дома напротив выскочила старая Ханифа-апа  и подхватила маленького Бахтика. Но мальчик уже сам оправился от удара, встал, стряхнул пыль с глаз, волос и уже громко, по-детски, расплакался, еле справляясь с душившим его   отчаянием.
-Я... я…  Мама… там... Таир и ... там, – левой рукой указывая в сторону, а правой придерживая разбитое в кровь колено, сказал Бахтиер.
Из соседних домов:  из калиток, из-за высоких заборов, из-за  штор в окнах  выглядывали лица любопытствующих.
Тетя Дильбар появилась откуда-то из-за угла со свежими лепешками в пакете  и  литровой банкой молока в руке.
- Бахтиерчик, что случилось? Почему ты один? - Увидела разбитое колено, - Пошли в дом! Я обработаю рану, и ты мне все расскажешь. Посмотри, какую толпу собрал…
Но мальчик  вырвался из рук тети Хадичи и стал  орать еще громче:
- Она его продала! Тетя Дильбар, пойдемте скорее, пока этот дяденька  не ушел, заберем у него  Таирчика! - и побежал обратно, туда, откуда прибежал.
Думать было некогда, и Диля  быстро повесила на ручку калитки пакет с покупками и, еле успевая за Бахтиком, побежала  следом. За ними двинулась толпа из трех старух вместе с Ханифой-апой  и двух уже немолодых мужчин – а вдруг понадобится помощь.
На углу, где проспект Алишера Навои  кольцевым кругом  уходит вправо к рынку в 82 микрорайон,  на тротуаре, под высохшим от знойного палящего солнца деревом, на низкой бетонной  ограде каким-то образом примостилась одинокая фигура Зарины.
Вдруг со стороны Гиссара послышался рык приближающихся БТРов, и через минуту мимо, в сторону центра,  пролетели три грозные боевые машины. Бахтик и тетя Диля чудом успели проскочить через дорогу и тихо присели рядом с Зариной.
Она сидела, уткнувшись лицом в колени. Диля обняла Зарину и молча слушала её тихие всхлипывания. Казалось, ни рев БТРок, ни прикосновение подруги никак не касались ее. Диля слегка потрясла ее за плечо.
- Где малыш?
Зарина тут же выпрямилась и посмотрела ей в глаза.
-Я его продала, представляешь, продала… - Диля  с трудом перехватила  безумный взгляд Зарины.- Продала..  - тихо повторила Зарина и  раскрыла ладонь, на которой лежали смятые две стодолларовые купюры и маленький, исписанный клочок вырванной из школьной  тетрадки бумаги.
- Спрячь все быстро, чтоб никто не видел и молчи! Хотя нет! Дай мне!- Диля забрала у Зарины доллары и записку и спрятала за ворот в женский тайник. - Соседям скажем, что дети  у твоей школьной подруги. Стыдно - не поймут. А дома все расскажешь…
БТР-ки уже скрылись из виду, и соседи быстро перешли улицу.   
- Бахтиерджон, сынок, поди-ка  сюда! - тетя Диля обняла мальчика и громко, чтоб было слышно  подоспевшим   соседям,  сказала:
-Ты, милый, все перепутал! Это же был дядя Мирали - муж нашей с твоим папой одноклассницы Шарофат. Ты  же знаешь, у них нет детей, и они попросили маму дать им на пару дней Таирчика, и мамочка немного отдохнет, и твой братишка  порезвится у тети Шарофат, да и качелей у них там, в центре, много разных во дворах!
Бахтик все еще был под впечатлением продажи Таира и пролетевших мимо БТРок, и слова тети Дили до него доходили с трудом.
Мужчины встали  недалеко  и закурили сигареты,  а женщины подошли поближе  и  стали заглядывать Зарине и Диле в глаза, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Но Диля больше ничего не сказала, значит, так надо. Война диктовала свои законы и  приучила всех не болтать лишнего.
Тетя Дильбар поцеловала Бахтика, взяла его за руку, обняла Зарину  и тихо шепнула: «Выше голову!» - и все дружно двинулись обратно.
Когда уже все разошлись по домам, а Диля все еще  пыталась отпереть  ключом упрямый замок своей калитки, к ним подошла одна из трех  старушек -  Ханифа-апа.
- О какой Шарофат ты говорила, Дильбар? Ведь с вами не училась никакая Шарофат. Да и Умед ходил в другую школу. Я-то помню всех! Ты, наверное, забыла, ведь  мой Искандар учился с вами?!
- Ох, Ханифа-апа, вас не проведешь!...
Замок вдруг щелкнул, и калитка отворилась. Пропуская вперед Зарину и  ее сына, Диля встала в проходе.
- У вас телефон работает?- спросила Диля у  соседки, - у меня со вчерашнего дня молчит, мне надо срочно позвонить.
- Конечно, Дильбар, работает! Заходи! Звони, сколько надо!- даже обрадовалась Ханифа-апа. – Ты же знаешь, я всегда рада тебе.
В доме старухи  Дильбар привычно,  по-хозяйски, прошла в комнату, где стоял старый  телефонный аппарат, закрыла за собой плотно дверь и стала набирать номер. Ханифа-апа  на цыпочках подошла к двери и стала прислушиваться к разговору за дверью.  Диля говорила быстро и в трубку. Ханифа-апа поняла  только то, что соседка звонила своей подруге Светлане, её Ханифа-апа  видела часто у Дильбар.Соседка  просила Светлану  срочно найти Сергея и вместе поехать по адресу, который продиктовала ей Диля. А зачем, старушка не поняла, только услышала, как Дильбар  умоляла: «Срочно! Как можно скорее и скажи, Зарина передумала. И обязательно с Сергеем! Если будет сопротивляться, пусть Сергей пригрозит!  Отдай ему две зеленые бумажки…сотки …Что, нет у тебя? Найди срочно! Возьми у кого-нибудь, я их тебе отдам тут же!»
   Ханифа-апа проводила Дилю до ворот, и только у калитки своего дома Дильбар поблагодарила её и сказала:
      - Приходите  сегодня вечером, когда спадет жара. За достарханом  и  разберемся, какая Шарофат…
     - Заходи еще, звони, сколько надо! – предложила довольная старушка  и добавила:
   - Мясо не покупай! У меня хорошая баранина, сейчас занесу …


                ЖЕНСОВЕТ

Вечером, когда солнце  скрылось за горами, уступив место легкой  прохладе с горных ущелий, у Дильбар в доме постепенно стали собираться самые близкие люди, те, кого она смогла собрать: кого по телефону, кого через соседей, а кто и сам пришел, услышав о происшедшем.
Во дворе под виноградником в гамаке лежали Бахтиер и маленький Таирчик.  Пережитый днем стресс выбил Бахтика из сил и  вместе с крутым отваром настойки мяты и разных трав, приготовленным тетей Дилей,  погрузил мальчика  в глубокий неспокойный  сон. Даже в таком сомнамболическом состоянии Бахтик вдруг открывал глаза , начинал звать  братишку и тут же снова погружался в сон. А  когда приехали Сергей со Светланой и привезли зареванного Таирчика, Бахтик открыл глаза, улыбнулся , дал ему из кармана шорт маленькую фигурку из киндер-сюрприза и, прижав крепко  к себе братишку,  с улыбкой снова  погрузился в сон.  И Тимурчик при виде Бахтика успокоился, захал в кулаке фигурку, прижался к старшему  брату и сладко, по-детски посапывая, заснул.
Зарина еще раз полила из ведра  дорожку от калитки до дома, подошла к детям . Совсем большой стал ее Бахтик!  Защитник мамы и брата! - Зарина нежно  поцеловала сыновей и  присела на топчан, погруженная в свои мысли.
 Если б ей когда-нибудь   рассказали о том, что это возможно, что  просто  кто-то, совсем посторонний, помышляет продать своего  ребенка, она бы ужаснулась, подергала бы себя за обе ушные  мочки, зажала бы в кулачок ворот платья и произнесла бы трижды: Тавба! Тавба! Тавба! (знак раскаивания, покаяния)  Но вот это случилось и  ни с кем-нибудь, а с ней! И далось ей это не просто: она  решилась на такой шаг  в результате долгих размышлений в течение  многих бессонных ночей.
Она долго искала Шарофат и Мирали. Хотела оставить у них Таирчика и взять взаймы денег- мыслимо ли  300000 руб!- для билета в Москву, найти там Умеда. Но, ни Шарофат, ни её мужа , ни ее сестры с семьей - никого не удалось ей найти. Говорят, они все уехали в Худжент, к родственникам мужа сестры. Маму не хотела тревожить. У нее своих забот полон рот: живет , практически, в эпицентре боевых действий , да еще с немощным стариком-отцом.  И  вот тут-то она и решилась на этот отчаянный, скорее безумный  шаг.   
И вот теперь, когда это произошло, она сидела на топчане и сотый раз думала-передумывала , как это могло прийти ей в голову, а не было ли другого пути, и что ей скажет Умед, когда она его, наконец,  найдет там, в далекой теперь уже  России, и он узнает о цене ее приезда к нему? А вдруг она его не найдет или что еще хуже - Умеда давно нет в живых? Ведь вот у соседки Дильбар , у старой одинокой   Ханифы-апы,  так же пропал внук и до сих пор неизвестно, где он. А ведь  еще в прошлом году должен был закончить, кажется, автодорожный институт в Москве! И муж  её, старый Ахмед,  отправился на поиски внука  и тоже пропал.  От всех этих мыслей  гормон страха вдруг  выплеснул в кровь,  разлился по телу, и Зарина, обессилев, чуть не шлепнулась наземь. В эту самую минуту она услышала жалобный стон Бахтика, он все звал Таирчика во сне. Это её спасло.
Она подошла к сыну. Дети спали, крепко обнявшись.   «Все  - решила она, - больше не буду думать об этом. Всё позади, Таирчик с нами. Точка. Забыть! Все забыть! И  Умеду нечего знать об этом.  В Москве, когда найду Умеда, расскажу ему, какие хорошие люди меня окружают! Как они мне помогают в тяжелые минуты!   А  если его уже, не дай Бог, нет в живых, то …» Она тяжело вздохнула,  и опять сердце сжалось, словно перевернулось,  и застучало не в ритм.
          Из летней пристройки - кухни  вышла Диля с двумя их подругами – однокурсницами. Они несли тарелки со свежими  салатами из помидоров, огурцов и лука .
- Скоро плов будет готов. Мы поставили его томиться. Что-то Ханифа-апа пропала. Принесла мясо, обещала тут же вернуться и пропала. Может, сходить за ней? – предложила Диля. – И Гульсанам обещала   быть вовремя….
- Не волнуйся,  все появятся, когда надо...
Диля зашла в дом и вынесла курпачи. Девчонки стали стелить их по периметру топчана, а посередине – большую льняную  скатерть. Положили салаты, фрукты и лепешки. Зарина стояла у гамака, слегка раскачивала детей, смотрела на девочек и прислушивалась  к их разговору, пытаясь отвлечься от собственных тяжелых мыслей.
           -  Откуда у этой одинокой старухи, твоей соседки Ханифы,   такой кусок свежей  баранины?
- Говорит, какой-то сердобольный товарищ ее покойного  сына принес, говорит, знает,  что совсем одна осталась, некому  помочь. Хорошо, друзья сына не забывают ее, нет-нет, да что - нибудь принесут, помогут…
- Сильная она женщина! Потерять единственного   внука!
- Типун тебе на язык!    Еще неизвестно, что с ним. Может, он с  дедом, с  Ахмед-акой, сейчас  распивают чаи где-то в Москве.
- Так это ее внук? А я еще думаю, во сколько же она его родила?  Все никак не сходилась арифметика, думаю, старая женщина, а сынок  во внуки годится…
- А ты  не помнишь страшную  историю, как машину на Анзобском перевале   камнепадом унесло  в пропасть? Правда, давно это было, но история, я помню, потрясла весь  Душанбе.   
-  Да!?  Припоминаю… что-то смутно…Так это и были  ее сын с женой и с дочкой?!
- Ну да. И еще родители его жены. Они все вместе возвращались из Ленинабада в Душанбе на туй – обрезание внука,  вот этого самого Искандара.
- Господи! Какая  касофатская женщина! (касофат - злой рок, злая судьба)
         -Диля, а  старшенький твой  где?
-Они с отцом  поехали к родителям мужа  в кишлак на недельку. Он у них единственный внук, да и старые они уже.
- А ты кого ждешь?
- Как кого?
- Ну,  кто у тебя в животике, как ты думаешь?!
- Какая разница ? Главное, ребенок!
- Какая ты молодчина! Сразу второго решила родить, да еще в такое тяжелое время!
- Времена проходят, а дети  подрастают! Жизнь продолжается!
В это время открылась калитка и вошла Ханифа-апа. За ней следом вошли Гульсанам,  сестра мужа Дили и ее дочь. Ханифа-апа с трудом справлялась с  огромным трехлитровым бутылем красного вина в руках.
- Вот вино.  Мой старик все держал в подвале, говорил, Искандар прилетит, отметим диплом. Это - его любимое вино  Изабель.   
         Плов удался на славу!
Пили вино Изабель, ели плов, запивали зеленым чаем с печаком, шутили, смеялись, вспоминали прекрасное прошлое, абстрагировались от тяжелого дня сегодняшнего, о будущем в этой стране давно никто не вспоминал. Но о чем бы не говорили, как бы  ни смеялись, каждая из них знала, что скрытые за потаенной дверцей в дальнем уголке сердца  боль и  тревога, страх и отчаяние в любую минуту могли  вырваться наружу… Лучше их не тревожить!   
 Уже позже, почти на выходе, нозадолго до коменданского часа, все вместе решили, что с Зариной в Москву полетит Ханифа-апа – старушка сама настояла. Во-первых, у нее есть, где им остановиться. В Москве живет ее старинная знакомая, дай бог, чтоб она была  жива, здорова, а главное - ей нужно найти внука и  своего мужа Ахмеда. Лететь они будут военным бортом. Это  предложила Светлана.  Можно в эту пятницу. Борт прилетает в Душанбе раз в неделю, в ночь на пятницу. В тот же день летит обратно.  Неудобно, пять часов в воздухе, на жестких скамейках, да и сядут они не в Москве, а в каком-то Чкаловске на военном аэродроме, но надежно и, что  так же немаловажно для них,   это - дешевле. До Москвы им помогут добраться. Жених Светланы – Сергей  служит в российской 201 дивизии, сформированной здесь, в Таджикистане, и может это организовать: и борт, и доставку до Москвы. Необходимо было только дозвониться в Москву до  знакомой Ханифы-апы,  только бы номер телефона остался прежним, и договориться с женихом Светланы на конкретное число, и делать это надо,  как можно скорее. На все осталось всего два дня. На том и разошлись по домам.
      Гульсанам с дочерью остались помочь Дильбар , переночевать решили  здесь.  Пока все убирали и мыли,  еще  и ещё раз обговаривали детали поездки в Москву. Спать легли почти под утро, все вместе, на широком топчане под виноградником. 
     Зарина с трудом  переложила детей с гамака на топчан. Таирчик вдруг проснулся, испугался, собрался заплакать, но увидел брата , обнял его  и снова заснул.   Зарина легла рядом и  крепко прижалась  к детям. Совсем не спалось, всякие  мысли одолевали, хаотично крутились в голове. Рядом кто-то уже сладко посапывал.
               В предрассветной тишине Зарина  вдруг    услышала тихий  голос  Дили:
   - Спи спокойно, Зарин! За детей не волнуйся. Я справлюсь, верь мне. Светлана обещала найти деньги . Все будет хорошо. Спи! Ни о чем не думай! Спокойной ночи!


                БОРТ. МОСКВА


        - И для чего нам эти подушки? - Зарина посмотрела на Ханифу-апу.
         Ханифа-апа сидела рядом и молчала. С самого утра, как только они сели в машину и направились в аэропорт, старуха сначала подремала в машине, а потом часик здесь, в кресле зала ожидания, и проснувшись, сидит уже который час, словно мумия, прямо, безмолвно, уставившись в никуда и крепко прижав к себе свою огромную перьевую подушку в яркой наволочке.
- Ханифа-апа, дорогая, расслабьтесь, все будет хорошо, не волнуйтесь! - пыталась ее как-то успокоить Зарина. И чем больше она успокаивала старуху, тем меньше самой верилось в это хорошее. Все, что происходило вокруг в аэропорту внушало больше беспокойство: толпы людей на старых, уже излоломанных железных креслах, на холодном битом плиточном полу, с детьми, со скарбом, наспех собранным, какая-то суета, окрики, озабоченные тревожные лица в поисках места здесь и авиабилетов в любом направлении за пределами страны. Тут же стоят люди с автоматами, призванные сохранять порядок, которые больше нагнетают обстановку. 
   Мухтар, кто по рекомендации Светланы занимается их отправкой в Москву, кто предложил им взять с собой зачем-то подушки, кто привез их сюда и посадил в   спокойном более или менее уголочке этого переполненного неспокойного зала ожидания, – он велел им, Зарине и Ханифе-апе, сидеть здесь и ждать его.  И они вот так, как было предписано этим русопятым Мухтаром, молча сидят уже четвертый час! Хорошо, подушки есть, можно удобно расположиться в этих креслах!  Мухтар  несколько раз подходил, спрашивал, собирая губы в трубочку на звуке о: “Все хорошо?”, сам же отвечал: “Отлично!” - и тут же исчезал.
« Какой же он Мухтар? Чисто русский парень, ничего восточного.  И говорит не на нашем, душанбинском, русском, да и окает как-то  смешно …Может, Мухтар – это кличка?!» – предположила Зарина, провожая его взглядом.
«Надо было про подушки спросить, зачем нам они», - каждый раз вспоминала Зарина, когда Мухтар уже исчезал с поля зрения.
      В аэропорт они приехали рано. А ровно через час, без какого-либо обьявления, народ вдруг ордой ринулся к выходу на лётное поле. Услышала рядом кто-то тихо произнес: “Кажется, начали  формировать рейс на Москву”. Ханифа-апа к этому времени уже спала в кресле, удобно расположившись на своей подушке. Ни автоматчики, ни дополнительный наряд милиции не смог удержать это толпище. Откуда-то издалека, возможно, из временной пристройки - пропускной зоны с выходом к самолету - раздались две глухие автоматные очереди. Зарина замерла. Она начала беспокойно оглядываться, пытаясь понять, что там происходит, где Мухтар, это же рейс на Москву! Но увидела Ханифу-апу, которая продолжала рядом сладко посапывать на своей яркой подушке, и ей удалось унять дрожь в теле. “ У меня же тоже есть подушка!”- вспомнила Зарина. Села поудобнее в кресло, закинула свою подушку за спину, откинулась на нее и, полностью положившись на Мухтара, постаралась абстрагироваться от происходящего, что давалось ей с трудом. 
   Прошло достаточно времени, или ей так показалось, ведь когда ждешь, время не торопится, но самолет еще не вылетел, в этом она была уверена, его не было слышно. Уже вернулись те, кто не смог попасть на этот рейс, и снова заняли свои привычные места. 
       Вдруг дверь со стороны выхода на лётное поле открылась, и в сопровождении автоматчиков с белыми повязками на руке и грозными черными буквами СБ через зал прошли несколько молодых женщин и трое детей. Среди них одна девушка выделялась особенно. Одета она была дерзко, словно назло времени, когда отдельные формирования воюют за создание в республике исламского государства, назло беспорядкам и всему миру, что ее окружает, – красиво облегающие фирменные джинсы, крутые кроссовки адидас и легкий, открытый, едва прикрывающий ее стройное молодое тело топ. Лямка весомого импортного рюкзака за спиной оттягивал бретельку топа и на скунду обнажил ее маленькую грудь. Она тут же её поправила и прошла дальше как ни в чем не бывало, так же независимо, с поднятой головой. При виде этой процессии Зарина вновь почувствовала легкий озноб в теле.
- Что это? Куда их ведут? - раздался тихий голос Ханифы-апы.
В этот миг глухо зарычали двигатели самолета, значит, все-таки полетел.
- Проснулись? Хорошо! А это, - Зарина кивнула головой в сторону проходящих мимо конвоированных женщин с детьми. - Это ничего, просто им ребята помогают выйти из аэропорта.
- Не похоже, - буркнула старуха.
-Ханифа-апа, вы сидите, а я мигом в киоск, куплю нам что-нибудь почитать, водички и ручку на всякий случай. Вдруг понадобится. Я мигом! - и бегом за женщинами.
  За дверью зала ожидания к задержанным подошел человек в военной форме, кажется, офицер, и стал что-то обьяснять  автоматчикам.  Конфликт быстро разрешился, и женщины с детьми пошли за офицером в сторону депутатской комнаты. Девушка с рюкзаком постояла пару секунд раздумывая и тоже побежала следом за ними.
           Если б можно было избавиться как-то от тяжелых воспоминаний, просто переключить некий рычаг, или вживить специальный чип в мозг, или громко крикнуть: все! и память тут же сотрет нежелательное, - если б это было возможно, то Зарина, в первую очерель, стерла бы этот день из памяти.
           После восьми часов ожидания они, наконец, оказались в самолете. Как Мухтар отвез их в старый аэропорт, и потом через служебный выход вывел к огромному лайнеру, стоящему далеко от бетонной полосы, почти на хлопковом поле, как они оказались в чреве этого гиганта – длинного, двадцатипятиметрового салона, забитого до последнего метра машинами, множеством техники и огромных тюков, и неуёмных базарных клетчатых сумок, - груза, перетянутого и закрепленного военной коммуфляжной сеткой, видимо, для балансировки, - все это тогда только фиксировалось сознанием, но явственно проявилось в памяти позже, значительно позже. А в ту минуту было одно желание: скорее оказаться в самолете и взлететь.
   Старая Ханифа-апа, только они оказались в перегруженном самолете без всякой возможности где-то присесть, тут же нашла себе маленькое свободное местечко на холодном железном полу, где проступали три последних звена  рольганговой дорожки, подстелила под себя свою огромную яркую подушку и плюхнулась на нее, откинув свое сухое старческое, измученное многочасовым ожиданием тело на что-то, что было перетянуто поверх полипропиленовой упаковки маскировочной сеткой.
« Вот для чего нам нужны подушки!» - только и успела подумать Зарина, как в начале фюзеляжа вдруг раздался щелчок, и из железной  двери к ним вышел мужчина в камуфляжном комбинезоне - первое живое существо за все время их прибывания здесь, в старом аэропорту.
- Виктор Иванович, здравствуй!  Это Ивановы.
-Привет, Мухтар! Понял, - спокойно произнес Виктор Иванович, затем обратился к Зарине:
- А вы, девушка, не стойте здесь, поднимайте свою бабушку и пошли туда, дальше. Там свободные сидения есть. Мухтар, помоги!
- Есть, командир! – и они вместе прошли по левому борту салона, аккуратно освобождая от груза под сеткой Зарине и Ханифе-апе путь к сидениям. Действительно, там, на откинутых скамейках сидели женщины с детьми.
- Это Петровы! -  капитан обернулся к Мухтару, тот понимающе кивнул, и они пошли обратно. Вдруг Мухтар остановился, вернулся к Зарине и что-то ей сунул в кулак:
- Счастливо! - тихо губами в трубочку произнес добродушый Мухтар, что-то еще быстро проокал и быстро удалился.
- А паспорта? - только успела сказать Зарина, протягивая в другой руке паспорта - её и старухи.
  Когда уже передний люк самолета был закрыт, и командир захлопнул за собой дверь кабины, Зарина аккуратно вернула паспорта в свою сумку и разжала кулак левой руки. Там была мятая зелененькая стодолларовая купюра. “Они вам больше пригодятся!”  - Вот, что он сказал!”- догадалась Зарина. Спасибо, Мухтар!
     Едва она успела посадить совсем никакую Ханифу-апу на жесткое откидное сидение, заложить ей удобно за спину мягкую подушку и пристегнуть ремнями к стенке борта, и сама сесть на  упрямое, неподдающееся  сидение рядом, как самолет вдруг  взревел, салон  весь задрожал, затряслись провода , закрепленные по своду борта, зазвенели цепи лебёдок, а справа, в этом подобии башен древнего Сенаара из машин, техники  и разного рода груза под сеткой,  что-то вдруг закряхтело, затрещало , и громадина тронулась!
- Наконец! -  услышала Зарина рядом вздох облегчения.
Это была та самая девушка, которую вместе с женщинами и детьми вывели автоматчики с лётного поля!
- Это ты? - почему-то спросила Зарина
- Мы знакомы? – повернулась к ней та.
- Нет, я тебя видела несколько часов назад с женщинами и детьми под конвоем в зале ожидания.
-Так вот они, - и девушка показала на соседние сидения.
И правда, рядом с ней справа сидели те самые две женщины с тремя детьми.
- Ниссо, - представилась девушка
- Зарина
Ниссо перевела взгляд на Ханифу-апу, которая спрятала лицо в ладонях и, слегка раскачиваясь взад-вперёд, быстро повторяла одно и то же:
-Худоч,он соку сихат саломат расем, сафархоямон ба хайр… ( Господи, помоги добраться целыми невредимыми…)
- Бабушка? - Ниссо кивнула в сторону старухи
Зарина отрицательно помотала головой:
- Ищет единственного внука и своего старика. У нее больше никого не осталось.
В это время их самолет оторвался от земли и устремился в небо.
Борт быстро набрал необходимую высоту и принял комфортное горизонтальное положение.
Только пассажиры расслабились, и Ханифа-апа удобно расположилась на своей подушке, как вдруг «ожила» гора под камуфляжной сеткой.
   Первой это с ужасом заметила Зарина. Недалеко от того места, которое облюбовала себе сразу Ханифа-апа, вдруг вздыбились полипропиленовые мешки под сеткой и оттуда гибко, прогибаясь по-кошачьи, из-под натянутой сетки выползла девушка, встала, по-спортивному потянулась, и снова опустилась на железный пол. Она занесла свои руки под сетку и мешки, стала оттуда что-то тянуть. Это был пожилой мужчина, очень худой, бледный, ослабший, видимо, ее отец. Не поднимаясь, он лег здесь же, еле улыбаясь дочке. Зарина инстинктивно вскочила и протянула девушке свою подушку. Та только благодарно кивнула, помогла немощному отцу пересесть на подушку и прислониться к сетке.  Как хорошо, что Мухтар заставил взять с собой подушки!
     Ниссо чуть толкнула локтем Зарину и перевела взгляд на других выползающих ото всюду ребят. Всего их было человек десять . Они выходили из своих укрытий и тихо, молча ложились тут же, облокотившись на  «гору» груза - на эту вавилонскую башню.
   Зарину вновь охватил озноб. Она посмотрела на Ниссо.
- Мои земляки, - спокойно ответила ей Ниссо, - с Памира.
  Зарина кивнула на женщин с детьми
- И они тоже. Правда, мама детей и ее сестра – они с Ленинабада, а её муж, отец детей, который ждет их в Москве, с Памира. - криво улыбнулась Ниссо. - Вот такая ирония судьбы! Нас за это и высадили с рейса. Все пытали, откуда билеты взяли? Даже пугали автоматной очередью. Хорошо, этот сердобольный Алексей Петрович, офицер российской  девизии, откуда-то появился и посадил нас сюда. Теперь мы - Петровы! -гордо заключила Ниссо
Зарина повернулась к старухе. Слава Богу, она снова заснула. Видимо, очень утомилась старая.
- А вы? – вдруг поинтересовалась Ниссо. -Я думаю, раз вы тоже бортом летите, тоже…
- Нет, я душанбинка, даже не знаю, с какого региона… - кивнула на Ханифу-апу,  - а она ,  - Заррина пожала плечами,- тоже не знаю…
Замолчали обе, задумались.
-- Я за эти годы много всякого наслышалась об отношении к памирцам, но как-то не верилось. Или просто не хотелось верить…- Зарина посмотрела Ниссо в глаза. - Ниссо, за что? - Зарина хотела понять
-  Ты в русской школе училась?  Помнишь, у Гоголя: Паны дерутся, у холопов чубы трещат?   Наделали делов с обеих сторон- и те, и другие. – Ниссо недовольно покачала головой, - А теперь поди разберись. Никто ничего не знает. А ля гер ком а ля гер! На войне как на войне! - заключила она и снова замолкла.
   В салоне повисла тишина. В этом откровенном глубоком безмолвии было что-то кричащее, недосказанное, требующее обьяснения и понимания. Но кто ответит?  Кто обьяснит? Кто поймет? А главное, ответит ли кто когда-нибудь …
    Летели долго. Было уже совсем темно, когда лайнер трижды покружился над темным лесом и приземлился где-то в поле. И совсем даже не в аэропорту в привычном понимании. Так им по крайней мере показалось. Позже выяснилось, приземлились они не на чкаловском аэродроме, где борт базируется, а в другом месте.
    Как только двигатели заглохли, из двери кабины вышел молодой человек, быстро открыл люк, откуда-то снизу из-под сидений вытянул лестницу и спустил ее на землю.
-  Ну, что, с прилетом! Идемте, ребята, поможем всем!
      Как спускались по алюминиевой лестнице, скидывали сверху свои груз на землю - никто не помнит. Все прошло быстро и, как никогда, организованно: детей, пожилого мужчину и Ханифу-апу ребята спускали, передавая друг другу. Остальные – кто, как мог, сошел сам, благо, брюхо самолета низко висело над землей! Но ребята и здесь подстраховывали.
    И только очутившись на земле, Зарина, как, впрочем, и все, вздохнула полной грудью. Оглянувшись вокруг, она испугалась, кажется, не все круги ада еще пройдены. Слева, за лайнером - темная стена, видимо, лес, а впереди перед ними темень, и только вдали светятся ровные огни взлетной полосы, а еще дальше – манящие светом окна здания.
- Все нормально! - успокоил всех молодой человек. - Сейчас  выйдем вон на ту дорожку и вперед. Чкаловский не принял, у них технические неполадки. Запросили другое поле.
   Женщины все шли вместе, двое детей на руках у мам, девочка постарше держала крепко Ниссо за руку и боялась её отпустить. Зарина следила за Ханифа-апой, но подойти и помочь этой сильной, гордой старухе боялась – та сразу взглядом давала ей понять, что она еще крепкая и дееспособная. Последними в здание вошли девушка и ее больной отец. Куда делись молодые ребята, никто не знал. Видно, проскочили в проезд со шлагбаумом.
       Удивительно, на всем пути к зданию никто их не останавил, не спросил паспортов, как и в Душанбе.  Да никого и не было вокруг. У одной из двери ожидал человек в форме. Сопровождающий их пилот показал удостоверение и кивнул в сторону вошедших: наши! Все прошли в небольшую комнату. Высокий, статный, спортивного склада  мужчина тут же вскочил со своего кресла и нежно обнял подбежавшую к нему Ниссо. Рыжая копна волос, острый взгляд красивых зеленых глаз, больших даже через диоптрию очков, простая одежда и манеры   - все выдавало в нем иностранца. Такая строгая независимая Ниссо в его обьятиях сразу размякла и превратилась в маленького беззащитного ребенка.  Зарина поняла, что это Эдуард - жених Ниссо, к которому она летела и о котором она рассказала ей в полете. Сказала, что он- немец, что они познакомились в одном из университетов Германии, она – стажер из Таджикистана, он - докторант, что познакомились на какой-то конференции, каждый яростно отстаивая свои взгляды на литературные процессы, что потом трех оставшихся дней её стажировки им хватило, чтоб понять, что они - это одно целое. И это одно целое продолжает жить вот уже сколько лет врозь: она - в Таджикистане, он - в Германии, потом в Африке с гуманитарной миссией, потом снова Европа и вот- атташе в посольстве Германии в Москве. И только телефонные звонки и редкие короткие встречи в Душанбе и в Москве каждый раз убеждали , что они - это одно целое.   Позже, в рождественские каникулы, они собирались в Германию, познакомиться с его семьей и только с благославения родителей, она настояла на этом, оформить их отношения.
- Это мой Эдик! - представила своего жениха Ниссо всем.
- Мне из Душанбе позвонил какой-то мужчина Алексей, сказал, ты полетела военный борт и будешь в Чкаловске через 5 часов. Сказал, сама все расскажет. И повесил трубка.
- Это Петрович! Я тебе обязательно сама все расскажу, но потом …
- А еще дал другой номер телефона и попросил позвонить   и предупредить Дилшод, его жена и дети прилетают тоже бортом в Чкаловск. Я позвонил по посольской линия в Чкаловск аэродром и узнал, там технический проблема, и, возможно, вы прилетите сюда. Я сказал Дилшоду это, и мы приехали сюда.  - С большим акцентом, но правильно по-русски говорил Эдуард. Он повернулся к женщинам с детьми, одна из которых в углу кормила грудью ребенка:
- Наверное, это вас ждет Дилшод с его друг там, в зале?
- Дилшод? Где? -вскочила с места кормящая мать, -  Он здесь? Где он?
    Её спутница быстро схватила мальчика на руки, сунула маленькой девочке в руки тяжелую сумку, и они устремились к выходу.
- Подождите, сейчас все пойдем, я вам помогу, - остановил её Эдуард. - Ну, что, пошли! - и оглядел всех прибывших. Заметил больного мужчину в кресле и рядом его дочь. – Ну,  пощли?
        Москва своим переливом светящихся вечерних окон появилась минут через 20.
-Узнаю дорогу, - Ниссо уставилась в окно машины. - А вот аэропорт не сразу узнала.
-Потому, что ваш военный ИЛ-76 МД посадили далеко и вас вывели через служебный выход, – ответил ей Эдуард за рулем.
- Петрович сказал, этот борт летал в Афган, был даже там в плену в Кандагаре. “Сильный боевой конь -говорит- не бойтеь! Он прошёл огонь и воду!” – сказала Ниссо и посмотрела на Эдуарда.
- Всё хорошо? – забеспокоился Эдик, увидев в глазах любимой слезы.
Ниссо тут же провела ладонями по лицу, виновато улыбнулась.
- Это от счастья, Эд! Счастье, что в мире ещё много хороших людей! Счастье, что мы благополучно долетели до Москвы! Счастье, что ты рядом, и я с тобой!
Ниссо полезла в карман за салфеткой.
-  А что ты сделал с девушкой и ее отцом?
- Я их посадил в такси, хорошо заплатил водителю. Думаю, все будет нормально. Не беспокойся, Ниссо! Завтра она положит его в больница. Ее брат уже здесь, в Москве, договорился с больница. Я им дал свой телефон, если вдруг что-то, может помощь какая.
- Я горжусь тобой! - Ниссо погладила Эдика по плечу.
 - Но они не твои земляки, это беженцы из Афганистана, хазарийцы, у них нет никаких документ, - Эдуард отвлекся от дороги и лукаво оглянулся на Ниссо.
  Пристегнутая к креслу ремнем, сияющая от счастья Ниссо с трудом дотянулась до него и поцеловала в щеку:
-Тогда я еще больше горжусь тобой! - и гордо оглянулась назад, где на заднем сидении сидели Зарина и Ханифа-апа.
      До площади Белорусского вокзала доехали быстро - ночная Москва была практически свободна от машин. Дважды милицейский патруль хотел остановить их, но при виде дипломатических номеров тут же указывал жезлом « проезжайте». На Ленинский проспект, где жила приятельница Ханифы-апы, Эдуард предложил поехать завтра, уже поздно, да и там, наверняка, не готовы к их приезду, раз из Душанбе так и не удалось дозвониться до приятельницы и предупредить о приезде. Поэтому поехали сразу на Пресненский вал, где жил Эдик.
    Позже, когда уже все спали в большой пятикомнатной квартире, а рядом посапывала Ханифа-апа, когда можно было вздохнуть глубоко, расслабиться и спокойно поспать, Зарина долго еще никак могла собраться с мыслями. Её дети, её маленькие мальчики вдали от неё, в доме у тети, но не с мамой, не в родном доме, а она, их мать, почему-то здесь, в доме у хороших людей, но в чужом городе, за тридевять земель. Зачем она здесь? Ради чего? Дети там, она здесь, а Умед… А где Умед?  И все эти волнения и  переживания – все это ради чего?  И не велика ли цена за поиск человека, забывшего их?
   Её сознание снова и снова прокручивало события дня уже ушедшего, и она который раз отметила для себя, как же человек силен и слаб одновременно в своем стремлении что - то получить, чего-то добиться, и только сильная воля способна преодолеть все, не поломаться.  Уже засыпая, Зарина  решила, нет, это было правильное решение,  надо найти отца детей.  А может, ему нужна помошь?

                ХАНИФА-АПА

  Ханифа-апа вышла из аэровокзала близ метро Динамо с переполняющим ее чувством выполненного долга. Она, как обещала, купила в аптеке на  Белорусской по списку все, что требовалось, и передала лекарства для тяжелобольного сына соседки слева.   
      Москву советских времен она знала не плохо, часто прилетала сюда с сыном и с Ахмедом по разным поводам: проездом на курорты, на защиту кандидатской  мужа, на  защиту диплома сына в МГУ - поводов было много.  В один из таких приездов познакомилась с Татьяной,  у которой собиралась отстановиться вместе с Зариной. Татьяна не раз приезжала к ним в Таджикистан. Вместе ездили и в Ленинабад, и на Памир, и отдыхали  в Шаамбарах.
   Татьяна жила одна в большой двухкомнатной квартире . Был у нее где-то в Твери один племянник, но где он и что с ним, она не знала. Последний раз Ханифа-апа  говорила с подругой в 92-ом году , когда прогремели первые выстрелы в Душанбе.  Татьяна услышала  по программе «Время» о событиях в Таджикистане  и сразу же позвонила Ханифе . С дрожью в голосе она уговаривала их с Ахмедом срочно лететь к ней в Москву  и жить здесь столько, сколько нужно, пока все не утрясется. Жаловалась все время подруге на её внука Искандара, совсем не заходит. А Искандар жаловался своей бибише( бабушке) на занятость, на большую загруженность в институте, на отсутствие свободного времени.  Но  иногда звонил Татьяне Николаевне и все это только ради своей бибиши. С пропажей Искандара прервалась связующая подруг нить.
    И что же такое произошло с подругой, что ее не стало, как это она не почувствовала , что Танечке плохо, что она в больнице, что ей нужна помощь?  Как только они с Ниссо и Зариной  постучали в дверь на Ленинском , и на пороге появился незнакомый мужчина вместо Танечки, сердце внутри всколыхнулось, и Ханифа-апа почувствовала что-то неладное. Мужчина представился ее племянником. Оказывается, Танечка перенесла несколько инсультов  и умерла два года назад. Подробностей племянник не знал.  Конечно, подумала Ханифа-апа, его же не было рядом.  И дверь входную уже заменил на новую, и в квартире , успела заметить она, сделал отличный ремонт и обставил новой  мебелью, а у Танечки все было старое , купленное еще в 60-ые, когда младший научный сотрудник научного заведения она получила квартиру от академии наук, где проработала всю жизнь. И  номер телефона, как выяснилось, племянник сменил сразу же. И на порог не пустил, отрапортовал обо всем здесь же, на лестничной площадке. «Ай, ай, ай, - подумала Ханифа-апа, - и Искандар  не сообщил, видимо,  не хотел расстраивать свою бибиш…  Приеду домой, обязательно устрою маленькие поминки по своей дорогой подруге Танечке.»
     Это было вчера. Вчера же вечером Зарина переехала к своим знакомым девочкам , которые впятером снимали комнату в Перово и работали на Черкизовском рынке. Ханифу-апу   Эдик и Ниссо  просили остаться у них. А куда, собственно, она могла пойти ещё, никого у нее больше  и нет в Москве.
    Четко спланировав свои действия, Ханифа-апа решила первым делом отправить необходимые лекарства больному ребенку. У стойки номер 9 в аэровокзале , где проходила регистрация на рейс в Душанбе, она встретила знакомую акушерку с третьего роддома и передала с ней свой пакет с лекарствами и коробкой московских конфет. «Как все хорошо сложилось!»-подумала она, но мысли о  Танечке, о вчерашней встрече с ее племянником, о предстоящем поиске родных отвлекли ее от  приятного начала дня.
        У выстроенных в ряд торговых лавок к ней подошла  молодая цыганка.
- Посмотри на себя, - и протянула зеркало, - Есть сотня?
От неожиданности Ханифа-апа не понимала, при чем тут зеркало, да и, вообще, зачем ей смотреть на себя, и что такое сотня, и удивленно посмотрела на цыганку?
-  Какой сотня, сестра?
-  Ты  что, по-русски не понимаешь?! Сто рублей!
Ханифа-апа  полезла в сумку, достала сто рублей.
Цыганка схватила купюру, выдернула волос с ее головы, завернула его в сотню.
- Придешь домой, положишь соль, перец, через три дня посмотришь. Волос станет черным и красным. Черное выбросишь. Это зло, которое тебе причиняют….
Вернула сотню с волосом, завернутые в какой-то клочок газеты
- Посмотри в зеркало! Увидишь своего врага!
«Опять зеркало?! Зачем?» - подумала Ханифа-апа, но в зеркало все же заглянула и даже попыталась  что-нибудь разглядеть в нем. Ничего не понимая, подняла глаза на цыганку, но та   не дала ей  опомниться и  увела почти насильно в сторону, за торговые палатки.
- Иди сюда, Иди, иди!
Ничего не понимая, Ханифа-апа, сама не зная, почему,  подчинилась,  а цыганка  все ее  успокаивала:
- Не волнуйся. Мне твои деньги не нужны… я тебе просто погадаю.  На что тебе  погадать? На любовь, на работу, на близких?...
Ханифа-апа хотела возразить, спросить, какая любовь, какая работа в ее возрасте, но вот это слово - близкие - тут же больно зацепило за  душу, и она поддалась соблазну и доверчиво пошла следом.
Откуда-то появилась очень симпатичная цыганка постарше. Добрый взгляд зеленых глаз ее, казалось,  смотрел прямо в душу. Только наряд и яркий платок на голове,  подвязанный по-цыгански, выдавали  в ней цыганку. В остальном же, она похожа скорее на  русскую, - подумала старушка.
- Это Мария! -  представила ее та, что помоложе, - Вот она у нас -  лучшая гадалка. И заворожит, и порчу снимет. Доверься ей, - посоветовала она
Мария вынула из кармана фартука зеркало, но побольше, чем  у молодой, все перехваченное цветными лоскутками,  и все время что-то приговаривала. Потом посмотрела на старуху. Ханифа-апа  вдруг почувствовала, как ее ноги отяжелели, словно приросли к земле.
-  Порча на тебе, на всей твоей  семье, Волос у тебя красивый, но лезет. Правда?! Не оставляй его нигде! Каждый волосок собирай. Порча через волос на тебе и на всей  семью. Близкая дому женщина собрала твой волос, заговорила и закопала под пяту, как в могилу
Ханифа-апа хотела спросить ее, что такое под пяту, но Мария не давала вставить слово, да и сказать она уже ничего не смогла бы - она была полностью в ее власти.  А Мария все продолжала:
- И фотографию вашу она  украла, заговорила. Было такое?! Не волнуйся, дорогая, все сниму. Все будет хорошо, только верь мне! Есть другая деньга?
И протянула старухе ее же помятую  сторублевку.
- Держи эту. Дай другого цвета.
«Откуда у нее мои сто рублей? Они же у меня в сумке с волосом», - подумала Ханифа-апа и полезла в сумку,
Мария тут же потянулась к сумке, но старуха отвернулась и протянула ей тысячную купюру.
- Спасибо за доверие! Сейчас я буду снимать порчу. А ты повторяй за мной. Только повторяй!
Мария что-то говорила по-русски, а старуха  повторяла,   не вникая в смысл слов. Она уже полностью впала в транс и уже потом, придя домой, так и не смогла вспомнить, какие слова  она произносила вслед за Марией.
- Повтори: аминь, аминь, аминь!- закончила Мария  и тут же  поинтересовалась:
 - Есть еще деньги? Говори честно. Зла много - деньги большие  нужны. Много еще  у тебя?
И тут же сама полезла в сумку. Ханифа-апа покорно открыла кошелек
- Вот эти давай! Не бойся, милая, мне твои деньги не нужны. Надо зло с тебя снять… Вот эти я возьму.
Взяла сложенные по пятьдесят тысяч купюры. Сколько их было – даже дома Ханифа-апа не могла вспомнить. В кошельке остались только  две бумажки по десять тысяч.
И снова начались магические причитания, повторения, а Ханифа-апа стояла, повторяла  все за Марией и при этом  улыбалась, прекрасно понимая идиотизм происходящего, но ничего  уже не могла с собой поделать: ее воля была  абсолютно парализована. Мария заметила улыбку
- Не улыбайся, моя хорошая. Посмотришь, через три дня вместо волоса в сотне будет черная пыль. Выбрось  ее и три раза скажи: аминь. Вспомнишь Марию, придешь, дашь мне подарочек.
А сама все продолжала произносить какие-то магические слова, манипулируя рукой с пачкой старухиных денег: то по голове проведет, то по лицу, то по телу Ханифы-апы, как бы сметая невидимую пыль. А бедная старушка  стояла, будто зачарованная, и только глазами успевала следить  за рукой цыганки, ведь это были  ее последние деньги!
-А теперь возьми платочек. У тебя есть носовой платочек? Я видела, там есть.
И сама же полезла в сумку за платочком.
- Вот, возьми и заверни в него деньги и своими же руками завяжи его три раза.
Ханифа-апа крепко завязала его тройным узлом.
- И не развязывай его три дня. Повторяй за мной: аминь, аминь, аминь! Все. Иди. А через три дня придешь, Марии подарочек принесешь. Все будет хорошо. Посмотришь, будешь счастлива.
Ханифа-апа, словно, со сна, положила узелочек себе в сумочку, восхищаясь в душе бескорыстностью Марии, и  стала рыскать в сумочке - а вдруг залежалась, где сотня  другая, ведь  надо ее отблагодарить как-то, а то когда еще придется свидеться?!
-  Мария, а вы  всегда здесь стоишь? Где тебя найти?
- Да, милая. Иди. Не волнуйся. Пожелаешь подарочек принести, найдешь меня здесь.
  Но Ханифа-апа не уходила, ей очень хотелось еще  постоять  с  Марией, поговорить по душам, рассказать о себе, как ей трудно одной, а может, она и  подскажет, где найти внука и старика…Чуткое сердце Марии  будто  почувствовало ее волнение
- Не волнуйся! Все у тебя будет хорошо. Вот увидишь. Вспомнишь Марию.
      Успокоенная, Ханифа-апа пошла к остановке. Шум Ленинградского проспекта вдруг словно разбудил ее сознание и вернул к  реальности. Дрожащими руками она вытащила  узелочек, развязала тугой тройной узел, и вместо денег нашла  в нем свернутые несколько раз клочки газеты «Сегодня». Да и платочка-то  не было никакого, просто грязный, неизвестно, откуда, лоскуток ткани. От отчаяния старушка присела на корточки. Сердце сильно стучало в виски, но она резко поднялась и решительно двинулась обратно.
Несколько цыганок, словно стая черных ворон, стояли на прежнем месте в поисках новой жертвы. Марии рядом не было. Ханифа-апа подошла к одной и спросила Марию
- Она уехала.… Только что села в троллейбус
Ханифа-апа удивилась:
- Но троллейбус еще не был!
- Значит, в такси. Только что. Вон - вон, отъехала машина
И цыганки стали руками показывать куда-то в сторону, совсем не на дорогу. Но Ханифа-апа их уже не слушала, она свернула за торговые лавки. Там, за деревом,  стояла Мария. Конечно, ждет еще одну  идиотку, вроде меня, - подумала старушка.
- Ну, что же Вы так? Зачем обманываешь? А я Вам доверяться, - начала она
Но тут вдруг откуда-то  появилась та, первая, молодая цыганка, и стала что-то по-цыгански говорить Марии. Кажется, ругала ее. А Ханифа-апа все продолжала:
- Поэтому вас народ  не любят, ругают, сторонятся! Совесть у тебе нет,  и бог нет., не боишься.…Как можно старый человек обижать? Я – совсем одна… приехала, деньги друзья дали, ищу  муж и внук..Они пропали
Полные слез глаза старушки смотрели прямо в глаза Марии и видели все тот же добрый, понимающий взгляд зеленых глаз. Мария что-то по-цыгански сказала молодой, а та зло ее прервала и также зло стала кричать на Ханифу-апу:
- Уходи, старая! Нет у нас денег! Слышишь?  Все отдали ребятам. Таганских знаешь? Слышала про таких?  А не знаешь, так узнаешь! Придут, изобьют, изнасилуют, не рада будешь!
         - Таганская? Да, знаю…Метро, да?
Но Ханифа-апа даже не прислушивалась к тому, что говорила ей   цыганка. Она все равно половину слов не понимала. И все так же  смотрела на Марию. Мария полезла к себе в карман фартука, вынула оттуда несколько тысячных  купюр, вывернула карманы наизнанку:
- Она права, видишь, у меня ничего нет. Все ребятам отдала.
А молодая цыганка  подошла совсем близко к Ханифе-апе и, глядя ей в глаза, тихо, зло прошипела:
- Будешь умнее, старая! Не подходи к цыганам! Уходи!
Мария по-своему ей что-то жалобно сказала. Она нервно пошла в одну из торговых лавок, вошла туда и вернулась.
- Вот тебе, и иди,- протянула бедной старушке часть ее денег,- И не отвлекай нас. Это наша работа. Мы так живем.
И уже спокойней, глядя Ханифе-апе в глаза, посоветовала:
- Больше не гадайся!
 Униженная, подавленная Ханифа-апа огляделась по сторонам и вдруг увидела двух милиционеров в  компании троих мужчин. Они ели чебуреки и живо что-то обсуждали. Молодая цыганка перехватила ее взгляд
- А что нам твоя милиция? Вон, смотри, кто с ними рядом? Это - наши ребята! Это все наши, таганские ребята. Иди, старая, не мешайся тут... И больше не гадайся! Слышишь?!

                ШАРОФАТ


- Извините… ой, простите. - Зарина пытается пройти к выходу из вагона метро. Вышла и встала здесь же, на платформе, оглядываясь по сторонам.
- Чего стоишь как истукан, проходи!  - кто-то  сзади слегка толкнул  в спину, и поток выходящих из вагона людей понес ее куда-то в сторону.
Она вдруг увидела рядом человека в форме:
- Простите, я кажется, заблудилась…
- Я сам не разберусь, - не оборачиваясь к ней, буркнул мужчина, а сам уставился в потолок и пристально что-то разглядывал.
   Зарина посмотрела вверх. Над просторной  платформой станции “Комсомольская” висел указатель c  направлениями  выходов .
- Чёт поняла? - спросил мужчина. - И куда к Казанскому?
-Туда!- показала рукой и уточнила – влево!
-Ясно! Мне туда!- мужчина наклонился, поднял рюкзак с пола , перекинул его через левое плечо, почти толкнул ее, задев рюкзаком , и пошел влево.
- А вы на Казанский вокзал? Мне тоже! - побежала за ним Зарина, забыв про обиду.
    Она пристроилась за ним сбоку, было очень удобно: перед ним все расступались. Худой, высокий, он ступал широким шагом, как Маяковский,  продвигаясь вперед сквозь бурлящий людской поток.
- А вы случайно не знаете, где там грузчиков можно найти? - пыталась заглянуть в лицо мужчины Зарина, еле успевая за ним.
Мужчина шел быстро, не оглядываясь, не останавливаясь, словно робот, не реагируя ни на что и ни на кого.
- Мужчина - робко окликнула она его еще раз и вдруг увидела, что он , а за ним следом и она, вот-вот  уткнутся в мраморную колонну.
- Эй! - дернула она его за лямку рюкзака.
“Робот” встал и оглянулся.
- Чего тебе? -  на нее смотрели два огненно-красных глаза , настолько яркие, что не сразу различишь зрачок. И все это на изуродованном шрамами лице. 
Зарина вся сжалась.
- Б…! - заматерился  “робот” тихо, словно, сам себе и добавил, - Опять двадцать пять!
 Прислонился к колонне, сполз вниз и положил голову на согнутые колени.
 Зарина не знала, что ей делать, оставлять одного беспомощного человека она не могла. А толпа ее, стоящую на пути, не щадила: кто-то ворчал, а кто-то и больно задевал. 
    Вдруг «робот» резко поднялся  и снова уверенно пошел дальше вперед. Он шел быстро. Зарина еле успевала за ним.
- Может, вам нельзя так быстро? Опять что-нибудь случится? – пыталась она его предостеречь. Но он, кажется, ее не слышал.
Вдруг он повернулся к ней:
- Сейчас поднимемся на эскалаторе, ты помоги мне, только без фанатизма, слегка! Я сам уже вижу, но… так, на всякий…
 Пока эскалатор поднимался вверх, он успел ей рассказать, что у него тяжелая контузия глаз, а рубцы от осколков. Врачи в госпитале его спасли и продолжают лечить, вот приехал на очередную консультацию. Теперь  стал лучше видеть. Но иногда вдруг все вокруг темнеет.  Тогда нужно просто присесть, расслабиться  и передохнуть  .
      А еще Зарина узнала, что зовут его Стасом, и лет ему всего  32 , и пострадал он в Афгане, а до Афгана был чемпионом страны по баскетболу среди юношества. И все, больше ничего не стал говорить, видно, не хотел вспоминать.
- А меня зовут Зарина, - представилась она и посмотрела на него.
- Не страшно? -  спросил Стас, - смотреть на меня не страшно? От меня все девушки шарахаются, да не только девушки, все.. А моя меня бросила сразу.
« Ну, и дура! - хотела сказать Зарина, но эскалатор их буквально вытряхнул в вестибюль радиальной “Комсомольской”, и живым потоком напирающих сзади людей их вынесло в длинный переход-кишку  на Казанский вокзал.
«Как много народу и куда все спешат, а кто ж работает?» - Зарина оглянулась, Стас куда-то пропал.
   И уже выйдя из этого длинного пролета от метро на перрон вокзала, она поняла, что совсем потеряла Стаса. Может, он прошел вперед и уже сидит в своем поезде, - решила Зарина и пошла дальше .
Где собираются грузчики, она нашла быстро, милиционер на перроне ей показал. Правда, вначале потребовал паспорт. Хорошо, у нее как-то случайно сохранился авиабилет в паспорте. «Только вчера прилетела. А мне б найти грузчика-таджика Салима.  Вы знаете такого?  Может, он знает моего мужа или поможет, подскажет, где его искать!»  - протараторила со страху Зарина менту. Он и указал на зал пригородных касс:
- Вон, в том зале поспрашивай. Иди скорее, а то скоро перерыв, и этот ваш Салим-справочное бюро,- и милиционер хихикнул,-  может пойти к своим ребятам на Ярославский вокзал обедать!
У окошек касс стояли человек пять, не больше. По полупустому залу бегали дети и шумно играли, а их мама, занятая здесь же, иногда покрикивала на них:
- Дети, хватит, угомонитесь!
  Зарина пристроилась у одного из окошек касс и стала рыться в сумке в поисках листка, на котором были записаны имя, фамилия и координаты Салима. Была же, была у нее бумажка эта! Она ее еще утром видела в кармашке сумки.
Вдруг сзади ее кто-то обнял :
- Что, нет денег? Может, одолжить? - знакомый до боли голос тихо  шепнул ей в ушко.
- Шарофат! Дорогая моя! –Зарина прижалась к   бывшей соседке.
Обняла её. И долго бы так стояла, вдыхая запах родного человека, но вдруг мимо них с раскрытыми объятиями и восторженными криками: мама! мама! пролетели двое резвившихся по залу детей и обняли женщину, только что отошедшую от кассы с билетами в руке. Шарофат вся светилась, глядя на детишек.
-   Скоро и мои подрастут и вот так будут резвиться. 
- Шарофат! Как я рада! Когда это вы успели, и не один! Или я ослышалась?
- Да, вот так я! - вся сияя, Шарофат рылась в своей сумке. Вытащила оттуда фотографию и гордо протянула ее Зарине. - Вот , смотри! Представь, близнецы! Мальчик и девочка, Шарофат и Мирали - Шура и Миша!  Так нас с Мирали звала бабуля брестская.
- Как же я рада! Как долго вы с ака Мирали ждали этого и вот наконец!
    Пока Зарина любовалась малышами на фотографии, Шарофат внимательно следила за ее реакцией. Потом серьезно, тихо произнесла:
- Да, долго, но это не его дети, хотя фамилию носят его. Я так счастлива, я их так люблю, Зарина!
Улыбка мгновенно сошла с лица Зарины, и в её глазах  появилась скорее жалость, чем удивление. Буквально, остолбенев, она уставилась на Шарофат, а ее рука вдруг скомкала бумажку с адресами Салима, на которую ещё несколько минут назад Зарина возлагала столько надежд, словно от этого клочка бумаги зависела вся ее будущая жизнь.
- Что ты делаешь? Только нашла и тут же…- Шарофат забрала из рук Зарины листочек и стала его распрямлять, увидела имя Салима. - Кого ты ищешь, Зарина? Я тоже говорила с этим Салимом. Но Салима  сегодня нет, он отпросился.
Шарофат подвинула ногой свою дорожную сумку ближе к бывшей соседке.
- Вот, на, записывай! -Шарофат протянула ей новый листок бумаги. –Пиши, кого ищешь, имя, фамилию, имя отца, матери, откуда он, когда пропал и свой телефон, если есть. Мы передадим эту бумажку Салиму через наших ребят, которые здесь с ним работают. Тоже таджики. Они многим так помогли найти родных.  А потом пойдем с тобой в кафе, у меня еще есть время, попьем чайку, и я тебе все расскажу. А ты мне расскажешь, кого ищешь, как ты здесь, как мой Бахтиерчик! Ой! - вдруг вспомнила Шарофат, -  У тебя же еще маленький родился! Как назвала?
- Умеда ищу, - еле слышно произнесла Зарина. - Да, Шарофат, вот так… Уехал на заработки сюда и пропал. А дети, Бахтиер и Таирчик, у Дили, помните её, Умеда двоюродная сестра Дильбар? После отьезда Умеда сюда я снова к ней переехала. У нее весело, её сыночку уже 2 с половиной годика, а скоро еще родится ребенок. Кажется, дочка.
   “Про то, что продавала маленького Таирчика, не скажу,- подумала Зарина, - стыдно. Да и все, слава богу, обошлось”
- А ведь наши дети - ровестники, Зарина, в один год родились.
 Зарина только кивнула головой.
- А я ищу Мирали, все еще надеюсь, что он жив, – Шарофат грустно посмотрела на Зарину, - я ведь и вас искала. Все по почте, через всякие организации. Вот и Салиму двла свои данные: имя, фамилию Мирали, год рождения, откуда родом, все-все, где жили, свой адрес и телефон.  Сама-то я уехала оттуда еще зимой 92 года, перед новым 93-им годом  в Брянск к маме с бабушкой.
  Через полчаса Зарина и Шарофат уже сидели в одном из привокзальных кафе и пили чай.  И Шарофат рассказала ей свою историю:
- А Мирали… мой Мирали   пропал. Да, пропал и пропал сразу, в первые же дни начала беспорядков, когда в город вошел Кенджаев, сразу после того, как отвез тебя с детьми к Диле, потом меня в центр к сводной сестре, затем он поехал в совхоз, сказал, работа не отменяется и пропал. Больше я его не видела. Вот уже три года, - грустно начала свой рассказ Шарофат. - Что нам всем пришлось пережить, ты знаешь. И ведь никому не пожалуешься – каждый хлебнул свое… Только бы наши дети этого не знали, жили в мире и спокойствии.
   Две ночи я не спала, все ждала его, а на третий день собралась домой, в наш микрорайон, может, думаю, он там, может, ему нездоровится или еще что. Связь была  прервана, телефоны молчали. Да и в городе вроде стало спокойнее. Плохие мысли гнала. Вот я и  решилась. 
   Я вышла из дома в ожидании машины, на которой должна была поехать домой. Вдруг во двор дома въезжает светлая Волга и останавливается около меня. Я открываю  дверцу. Наверное, наш зять прислал за мной не свою машину, - подумала я и села сзади, абсолютно уверенная, что это за мной.
     Водитель Волги, не оборачиваясь, протянул руку через плечо и передает мне скомканный в кулаке рваный жёванный клочок упаковочной бумаги коричневого цвета:
- Это вам передали. И не спрашивайте кто, я не знаю, от кого и что. Меня попросили вам передать, хорошо заплатили, я и согласился.
 Я опешила:
- А может, это не мне?
- Это вам! Точно. Я знаю. Я вас возил несколько раз с Мирали. А теперь выходите. Все, я поехал. И бумажку сожмите в кулаке, как я, словно ничего нет и не читайте здесь, на виду у соседей. Все, идите!
Я быстро вышла из машины.  Не успела переварить случившееся, как Волги и след простыл. Даже номера не успела разглядеть.
  Быстро вернулась в квартиру, раскрыла записку. Это был его подчерк, подчерк моего Мирали! Он мне часто писал длинные письма , уезжая в экспедиции, и  всякие поздравления по поводу и без повода.  Считал, что  на бумаге  ему легче выразить свои чувства. 
« Шурик, помнишь свою любимую детскую игру - раз, два, три, четыре пять , вышел зайчик погулять? Поиграй в нее, забирай зайчиков из сердца семьи и сразу езжай к маме и бабушке! Я тебя там найду! Неприменно найду! Обнимаю!»  И приписка: «PS. Прошу, за меня не волнуйся!»
Шуриком меня звала только русская бабушка с Брянска. Мирали, видимо, опасался возможных последствий и, не называя настоящего имени, решил таким образом обезопасить меня. Это до меня потом дошло. А тогда  я растерялась, ничего не понимала. Ясно было одно: его забрали, только кто и где. Где и кто?- вертелось у меня в голове. Чем помочь? Как? А в моих ли это силах? Столько вопросом вертелось в голове. И ни одного ответа! А что это за зайчики и что это за сердце семьи?   
В комнату вошла сестра:
-  Ты решила не ехать? Машина ждёт тебя.
- Понимаешь, - я хотела рассказать ей о записке и передумала, зачем обременять её лишними волнениями, я и сама ещё не разобралась, - что-то мне не по себе. Извинись перед водителем, пожалуйста.
-   Ты вся побелела, Шарофат, может, проверим давление? – испугалась  сестра.
- Ничего, сейчас все пройдёт. Немного отдохну и пройдёт, -  я легла на диван и демонстративно отвернулась. Мне хотелось самой скорее  разобраться  во всем.
  Итак, зайчик, - рассуждала я,- «Раз два, три , четыре , пять.». Да, он знал, что в детстве это был мой любимый стишок - скороговорка, я его всячески обыгрывала, пряталась от мамы, от бабушки, потом внезапно появлялась. Мы с Миром  не раз бывали в Брянске , и бабушка с мамой ему рассказывали в подробностях о всех моих представлениях с этим стишком.
 Меня вдруг осенило, и воспоминания детства сразу отошли в сторону. Наш новый недостроенный дом - там «сердце семьи»! Ну, конечно!  Я вспомнила, как год назад , когда стали возводить второй этаж, Мир меня силой повёз туда и показал своё творение. Сердце, да, именно так он и сказал: «Сердце семьи». Здесь сердце нашей семьи!» и повёл меня куда-то вниз в полуподвал, в одну из комнат, где стояли  разные баки.  Стены подвала привлекали терракотовой свежестью мастерски выложенного красного кирпича.
- Так и останутся, без штукатурки, хочу свои Кремлёвские стены.- весело начал свой экскурс по подвалу Мирали. - Весь подвал  такой,  смотри! Крупный красный кирпич, я б, конечно, и украсил их зубцами в форме ласточкина хвоста, которые венчают Кремлевскую стену, но это подвал, не изгородь. Думаю, со временем отстрою такой забор вокруг дома. Когда нас, детей - лучших детдомовцев Таджикистана вывезли в Москву на ёлку в Кремль , я решил тогда, построю дом для своей семьи с такой же стеной! - продолжал он увлечённо рассказывать о своих планах, - и, обрати внимание, Шарофат, он будто блоками выложен, кирпич. Так-то не заметно, а вот приглядись и видно. И это неспроста! -  подвёл меня в угол напротив отопительного котла и понизив голос, тихо добавил:
- Здесь внизу сердце нашей семьи. Запомни! А теперь вспомни свою любимую детскую скороговорку-стишок! - все также тихо продолжал Мирали, хотя вокруг за километр никого не было рядом. И глаза горят, лукаво улыбаются!
Я стала в тон ему рассказывать:
Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет.
Пиф – паф! Ой-ой-ой!
Умирает зайчик мой.
Привезли его в больницу,
Он украл там рукавицу…
-Нет, дорогая! - прервал меня Мирали. -  Не этот!  Покороче!
Я стала читать другой вариант этого стишка:
Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять,
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет!
Пиф - паф ой-ой-ой
Умирает зайчик мой.
Привезли его в больницу,
Отказался он лечиться,
Привезли его …
   - Да, нет же, Шарофат! – продолжая играть, попросил он, - покороче!
А тут уже и я вошла в игру, стала играть роль капризули:
- Нет! Покороче не буду!  Это не моя считалочка! Я ее не люблю! И не буду! -  “заупрямилась” я.
 А Мирали только этого и ждал. Он обнял меня и стал просить жалобно, как ребенка:
- Я тебя прошу, самую короткую! Иначе наше сердце не откроется!
А меня уже всю распирало от любопытства, что это за сердце! И я быстро проговорила самую популярную у детей версию:
- Раз, два, три, четыре, пять,
 Вышел зайчик погулять.
 Вдруг охотник выбегает,
 Прямо в зайчика стреляет:
 Пиф! Паф! Ой-Ой-Ой
 Убегает зайчик мой!
    - Еще! Еще раз повтори! Только медленно и каждую строчку с паузой. И запоминай все, что я делаю! Здесь все наше, общее с тобой,  - оторвался от меня Мирали и подошел поближе к стене.
Я начала рассказывать зайчика и вижу, как его пальцы работают, как пальцы музыканта по клавишам - кирпичам: раз-два-три-четыре и на слове “пять” он надавил на кирпич тремя пальцами, словно берет тризвучный аккорд, и – о боже! - вдруг сверху, пятый или шестой кирпич над “трезвучным   аккордом “ раскрывается, словно дверца.
Мирали стоит весь красный от волнения, его лицо сияет, и, не поворачиваясь ко мне, он требует:
- Чего замолчала? Читай! Дальше!
-Вышел зайчик погулять!
-Дальше! – требует Мир, - ты ж видишь, он уже вышел!
- Вдруг охотник выбегает…
- Стоп! – остановил меня Мирали и незаметно занес ладонь в раскрывшуюся темноту. И, действительно, тут же оттуда выскочил длинный железный ключ. Но секрет этого ключа в том, что он работает обратной стороной! Мирали вытащил его и вновь вставил, но уже другой стороной
-Ну, дальше! Шурик, дальше! - почти прокричал он
-Прямо в зайчика стреляет!
И после моих слов раздался щелчок и выдвинулся вперед небольшой блок из кирпичей!
- Пиф! Паф! Ой Ой ой! - спешу я, зачарованная происходящим. 
- А вот тут не убегает, а вылетает зайчик мой! – сам закончил стих Мирали
- Вот! Поняла, почему неспроста стены выложены такими незаметными блоками! - тихо сказал довольный Мирали.
-Так кто, ты говорила, написал это стихотворение? - возбужденный Мирали заглянул в выдвинутый блок и вынул оттуда пачку денег. - А?
- Миллер! – тут же отвечаю я и понимаю, что от всего происходящего не помню имя этого итак забытого всеми литератора 19 века
-Зовут! Зовут-то его как?
- Забыла!
- Федор! – рассмеялся Мирали,  – Меня все просвещаешь, а сама забыла! Так вот, Федор сочинил стишок, а Мирали под этот стишок сочинил вот такой непростой механизм, куда поместил сердце нашей большой семьи.  Ин ша Аллох, это так и будет: у нас будет большая семья!  Все продумал! И стены сделал значительно толще, чтоб не повредить ни гидроэзоляцию, ни воздушную прослойку.   Здесь все для нашей семьи и все наше общее! А теперь, родная, я хочу, чтоб ты научилась открывать его и закрывать сама. Мало ли чего…
      Как мне этого не хотелось, но сопротивляться было бессмысленно. Мирали не отстанет, решила я, лучше подчиниться ему. В тот день я довела это дело до автоматизма. И не сразу. И только теперь понимаю, какой он дальновидный человек!
 От всех этих воспоминаний здесь, у сестры на диване, меня еще больше скрутило. Значит, ему совсем плохо, раз просит забрать деньги, бросать все: его, дом, друзей - и бежать! Как это я его брошу? У него никого, кроме меня, нет! Да и не смогу я без него жить!
Все, Шарофат! Хватит малодушничать! Возьми себя в руки! Вставай и иди! - все уговаривала я себя. И решила, что завтра же с утра пойду туда и сделаю все так, как велит мне родной мой человек.
Утром меня подвезли до дома. Я вышла из машины и попросила водителя  не беспокоиться, я сама вернусь. Поднимаюсь по лестнице, смотрю, ваша дверь не заперта. Я осторожно приоткрыла ее и слышу, кто-то ходит внутри.
-Зарина ! - рискнула я и тихо позвала тебя.
Тут из комнаты вышел Умед. Весь не свой: только вернулся со свадьбы , а вас нет.
  Я ему рассказала, что произошло, как Мирали вас отвез к Диле , и что должна быть записка от тебя, в которой ты сообщаешь, где вы. Он облегченно вздохнул  и мешком опустился на табурет.
- Посмотрите, Шарофат, что там творится! И записки никакой нет.
 - кивнул в сторону комнат, - Вас мне ангелы прислали. Иначе через полчаса я бы умер от разрыва сердца.
Кругом, действительно, все было разбросано, замок вздоман, видно, хорошо поработали мародеры!
Умеда успокаиваю, а сама думаю только об одном: как мне добраться до нашего с Мирали дома и выполнить поручение мужа. Хотела предложить ему сходить со мной туда, взять там фанеры, доски, гвозди и заколотить выбитое окно и как-то заделать пробоину в стене. Но вспомнила, что здесь, в гараже у Мирали, все есть, да и к чему сейчас Умеду еще и мои  проблемы.
  Часам к одиннадцати  я уже подошла к нашему дому. Вокруг ни души. Удивительно, но дом был цел. Хотя знаю, что именно недалеко отсюда оппозиционеры кенджаевцы вошли в город, и орудия гремели совсем рядом. Ключи нашла без труда на их обычном месте еще в квартире. Пройти пешком пришлось достаточно. По дороге встретила брата нашей молочницы, помнишь ее, Зарина?  Он предложил пойти со мной, говорит, одной не безопасно.  Но я отказалась, сказала , мигом вернусь.
Место в стене за котлом я нашла быстро. Стала читать свою детскую забаву. Все быстро сработало, как по написанному, и на строчке “ вылетает зайчик мой” вдруг из крайней соседней комнаты подвала, которую мы собирались оборудовать под своеобразный погреб для хранения продуктов, раздается приглушенное:
- Ох! - с тяжелым сдержанным придыханием.
  Я на мгновение застыла и быстро, на автомате, вернула “сердце семьи ” на место.  Но мое собственное сердце не хотело возвращаться в прежнее состояние. Оно колотило по всему телу, стучало в голову и, желая вырваться наружу, яростно соротивлялось моей воле - не волноваться и все делать тихо.  Я осторожно сползла вниз по стенке, прижала коленки к себе, чтоб унять охватившую меня дрожь, и затаилась.  Прошло достаточно времени, пока я решилась встать.
   Все тихо, возможно, мне показалось? – рассуждала я. - Ведь дверь в
дом цела, дверь из коридора в подвал также не тронута, нет никаких следов взлома.
Я поднялась, тихо подошла к двери комнаты, откуда услышала охи. Она была слегка приоткрыта, попыталась заглянуть - ничего не видно.  Быстро вернулась за своей сумкой, забрала ее и направилась к выходу. И снова слышу слабый стон. Мне вдруг показалось, что это детский голос, взывающий к помощи. Я решительно направилась туда, откуда доносился тихий сдержанный скулеж. Захожу и вижу, на полу беспомощно лежит долговязый подросток с поджатым под себя согнутым правым коленом и корежится от боли, сильно прикусив нижнюю губу, чтоб не дай бог не закричать. Сработал инстинкт:  бросила сумку и к нему, помогла подняться. Но зря. Нога была ранена, он не устоял, лег всем телом на меня. Это оказался юноша высокого роста, правильного телосложения, но очень исхудавший. Я не слабая, но выдержать его молодое тело была не в силах и осторожно вернула его на холодный пол. Он не сопротивлялся и уже открыто тихо подстанывал, все звал кого-то:
- Ойи, ойжон…
Я прислушалась. Он звал свою мамочку!
 Что же делать? Что же делать? – вертелось у меня в голове. На холодном цементном полу ему нельзя лежать.  Я оглянулась , нет ли чего подложить под него.
- Как зовут? -  спрашиваю его, а сама оглядываюсь, пытаюсь рассмотреть в темноте, что бы подстелить под него, но, кажется, Мирали постарался, тщательно все прибрал. Да и комната темная, крайняя, холодная, под погреб задуманная.
- Юсуп Ганиев, – слышу тихое с придыханием.
- Как же ты сюда попал, Юсуп Ганиев? С неба что ли свалился? Двери все заперты, целые, не взломаны. – пытаюсь понять я
- Не понимат… мен узбек… узбекча  понимай…
Я к тому времени уже привыкла к темноте  и взглянула на него. 
Это был юноща лет 18. Высокие выраженные скулы  выдавали в нем тюркское происхождение. Несмотря на худобу, на неправильные черты лица он был просто красавцем и лицом, и телом
- Откуда ж ты все-таки свалился? - продолжала я свои домыслы, разглядывая его больную ногу через разорванную штанину. Раны-то, собственно, как таковой и не было.  У икры на голени под перетянутым самодельным жгутом я обнаружила небольшой бескровный, почти бескровный, порез 5-6 см. Когда я коснулась его голени, чтоб лучше разглядеть, Юсуп вдруг напрягся и резко приподнялся. Видимо, что-то его смущало или просто боль была нестерпимой. Он тяжело дышал.  На меня смотрели испуганные мендалевидные глаза цвета молодого горного майского меда! 
- Все, все! Хорошо, лежи! Я не буду тебя беспокоить, - успокиавала я скорее себя, чем его. 
Не знаю, что со мной произошло, но мне вдруг стало невмоготу в этой темной комнате: воздух словно разрядился в ней и стало тяжело дышать. Я быстро поднялась и вышла из комнаты.
“Что же подложить под тебя, Юсуп? Как же тебя угораздило так повредить себе ногу? Сейчас что-нибудь найду и вернусь!” - почти вслух рассуждала я, переходя из комнаты в комнату, с одного этажа на другой.  А передо мной в красивых, уже отделанных со вкусом комнатах раскрывалась вся заветная мечта Мирали - поселить сюда всю свою  большую, незнакомую  , но очень дорогую ему  семью. Я шла и слышала его голос: вот эта - наша с тобой спальня, а это гостевая, а здесь …Я вошла в очередную комнату и ахнула! Просторная, светлая комната с расписанными сюжетами из мультиков стенами, с детским гарнитуром цвета слоновой кости: две кроватки и красивая стенка, пеленальный стол. А это для чего:  большой стол письменный, и диван!? От неожиданности  меня подкосило, я прислонилась к стене и долго стояла, думала о том, что чувствовал Мирали, обустраивая эту детскую. Неужели он еще надеялся иметь детей, да еще и двоих сразу?
     Что-то меня отвлекло, и я побежала обратно в подвал. И уже на кухне, недалеко от двери в подвал, заметила стопку аккуратно сложенных упаковочных мешков: и полипропиленновых, и бумажных, и тканевых. Видимо, сложены были на вывоз. Я быстро  схватила сколько смогла и спустилась вниз.
      К счастью, если помнишь, октябрь в том году выдался удивительно теплым. Но время не стояло, и мне надо было торопиться, день уходит, оставаться здесь было опасно. А в городе действует комендантский час, надо успеть ещё доехать до сестры.  Одним словом, я его кое-как переложила на мешки и сама побежала домой.
   Я помню, в ту ночь мне совсем не спалось. Только засыпала, снились кошмары , и я тут же просыпалась. Мучали разные мысли, но все они были обращены к Мирали: а что бы он сказал, а как бы он поступил.   Но для себя я окончательно решила: кто бы он ни был, этот  Юсуп ,  ему надо помочь.  Мирали поступил бы так же, в этом я была уверена.
    Весь следущий день я провела в подвале . Юсуп доверился мне и уже не смотрел на меня глазами загнаного зверя. Каждый из нас говорил на своем языке, но понимали язык другого. Меня мама с 4 класса посылала на каникулы к папе в Душанбе, а проводила я их больше в Ленинском, в кишлаке, у бабушки с дедушкой. Бабушка-узбечка говорила чаще по-узбекски. Бабушка мне по-узбекски, а я ей отвечала по-русски. Говорить на языке я так и не стала, а понимать понимала. Давно это было, думала , забыла ,  а тут вдруг из-под корки все поперло, и я стала вспоминать язык и все понимать.  А Юсуп говорил по – узбекски, но слегка понимал русскую речь. Вот так мы и общались. Оказалось, что ему 21 год, он из маленького узбекского кишлака недалеко от Чакара Сурхандарьинской области близ границы с Таджикистаном.
- А родители есть? Ну, мама и папа, она-ота? - допрашивала я его, осторожно обрабатывая рану на ноге.
- Хорошо обработайте, потом наложите вот эту мазь, - посоветовал мне старый фармацевт в аптеке , - поможет. А крови мало, так это потому, что в этом месте особых крупных сосудов нет. Не волнуйтесь, все быстро заживет у вашего сына, - успокоил он меня.
Потом протянул мне бинты, мази, вату, йод - все необходимое, и почти высунувшись в окошко, тихо, оглядываясь по сторонам, почти шепотом произнес:
- Если, конечно, это не огнестрельное, осколочное ранение, и осколок не остался внутри. Вы меня понимаете? Проверьте хорошенько!
Я слегка надавила на пораженное место, нога дернулась, но Юсуп продолжал жадно поглощать все, что я ему дома приготовила на весь день, и полным ртом отвечал на мои вопросы:
- Онам исимда се, исимда ёк, вафот этганлар.  Отам хам вафот етди, ески еди  ( Мама умерла, я не помню её. Папа тоже умер, старый он был)
- И что, больше никого нет у тебя? -  не глядя на него, спрашиваю я.
Он молчит.
- Ты один у них? Один? –  и показываю ему указательный палец
- Факат икки ака-укаларым ( только два брата)
Я еще раз надавила на место ранения, посмотрела на него. Полный рот, улыбается, показывает мне два пальца:
- Икки!
-Да, знаю я ваш счет, - и скороговоркой посчитала до десяти,- бир,икки,уч,беш,олти,етти,саккиз, таггиз, он.
Я закончила возиться с ногой, наложила мазь, перевязала не туго бинтом.
- А теперь снимай свои дранные штаны! - говорю  я ему и протягиваю свой спортивный костюм,  майки и теплый шерстяной свитер Мирали.
- Как же тебя занесло к нам? – спрашиваю я его , а сама отвернулась, жду, когда переоденется.
   Слышу только напряженное дыхание, видно, что-то ему мешает. Повернулась, а он все сидя, не вставая, штаны натянул, а рубашку не может снять. И тут я увидела, что и правая рука его перевязана и, кажется, очень беспокоит его. Эта рана была сложнее. Вся рубашка и повязка были в крови, но уже запекшейся и прилипшей к припухшему красному предплечью. Тут нужно было что-то делать, а как и чем, я не знала.
- Что ж ты, Юсуп, молчал, не показал вчера мне руку? Я б сейчас не мучилась, не гадала, чем мне отодрать твою повязку. И ничего-то нет у нас: ни спирта, ни водки.- Сама с собой рассуждала я.
А Юсуп следил за мной, ничего не понимая, но по его побледневшему лицу и сосредоточенному взгляду я поняла, что рука его очень беспокоит.
- Ничего, дорогой, сейчас что-нибудь придумаем! Не дрейфь, прорвемся, как говорит всегда Мирали в таких случаях, - при имени Мирали Юсуп насторожился,- Да успокойся! Это хороший человек! -  продолжала я свои рассуждения, - а что, если мы попробуем водичкой? А, Юсуп?
- Нима? Нима дедингиз? (что вы сказали?) – с тревогой и надеждой в глазах на меня уставился Юсуп
- Все будет хорошо! – успокоила я его
Охлажденной водой из китайского термоса и французскими духами Диора, давно забытыми на дне сумки, удалось как-то освободить рану от трепья, обработать , смазать чудо-мазью Левомиколь от старого доброго аптекаря и перевязать.
От напряжения, от отсутствия опыта и всего необходимого под руками, от неудобства - все на полу, от духоты и отсутствия света,  от постоянных вздрагиваний Юсупа от невыносимой боли в руке и ноге   – от всего этого мы так устали. Он откинулся на свое ложе, а я села на свою сумку и прислонилась к холодной стене.
  Дышать было трудно здесь: без окон, без воздуха.  Я предложила Юсупу подняться наверх в детскую комнату, лечь на диван или хотя бы переместиться в соседние комнаты подвала, в которые поступает свет и воздух через длинные узкие фромуги, куда с трудом просунется рука взрослого человека -  так все продумал Мирали. Но Юсуп категорически отказался от всех предложений. Он был чем-то страшно напуган, чего-то боялся.
Ты, наверное, Зарина, думаешь, а чего это Шарофат забыла о своих проблемах, а возится неизвестно с кем?!  А мне мысли о Мирали не давали покоя. Я постоянно думала о нем.  Если ему плохо, думала я, то кто-то рядом также ему поможет. Помогли же записку передть!  Да и Юсуп этот был совсем молодой, только начинал свою жизнь, а тут его втянули в такую передрягу.
Я чувствовала спиной холод бетонной стены, сумка была не лучшим ложем для меня, но что-то меня держало в этом темном и сыром подвале. Может, боялась той реальности с её бесчисленным множеством безответных вопросов и проблем, которая ждала меня  там, наверху. Оглушающая тишина вокруг с редкими еле слышными вздохами рядом лежащего Юсупа меня разморила, и я стала погружаться не в сон, а в какие-то прошлые видения. 
Голос Юсупа меня вернул в реальность:
- Мен онамни есимда йок. Отажонларим дард мени бесилган севиб, лекиз тез кеттилар ески бири едилар. ( Маму не помню.   А папа меня любил, баловал, но умер быстро, старый был) Братья никуда не пускали, только работай! А кишлак у нас маленький, и школа далеко, я и в школу не стал ходить после смерти отца – не пускали братья.  Иногда я ночью бегал к соседу. У него был видеомагнитофон, мы вчетвером , я и еще двое ребят, смотрели фильмы на турецком и на русском языках. Интересно было, но я, усталый и замученный за день, чаще засыпал, а иногда просто и света не было.
Юсуп замолчал. Я поднялась, решила, пора собираться .
-Тухта! ( погоди!) – остановид он меня. - Мен Точикистонда бир достим билан кетдим. (И я сбежал с другом в Таджикистан). Друг узнал   от брата, что в Турсунзаде набирали группу молодых узбеков. Для чего, не знали. Его старший брат жил в Ишане, и вместе с ним и несколькими другими ребятами мы двинулись из Ишана в город Турсун-заде, пересекли границу и шли 6 часов пешком. Для чего набирали узбеков, на сколько времени - никто из нас ничего не знал, адреса были только у брата соседа, - Юсуп глубоко вздохнул. - Биз бази тосимлик Ибодулло Бойматов бор (мы попали к Ибодулло Бойматову на каком-то заводе.) Нам дали автоматы, учили стрелять и сказали, надо освободить братьев-таджиков от врагов –“вовчиков”. Кто такие эти “вовчики”, я до сих пор не знаю. Обещали много: и деньги, и продукты, и землю.  Через три дня под утро, затемно, нас посадили в автобусы и отправили в Душанбе. Очень много переполненных бойцами автобусов двинулось в сторону столицы. Чуть стало светать, и все началось.
     Знаешь, Зарина, я плохо понимала его. Он говорил много, путаясь.  стал запинаться, что-то повторять, ругаться, а мой пассивный узбекский не справлялся с таким обьемом информации на чужом языке. Я только поняла, что он и его друзья попали в перестрелки в районе Путовского моста.  Сам Бойматов поехал в какую-то мечеть с другой группой бойцов.  А с ними, с молодыми неопытными юнцами, оставил такого же страшного человека, как сам он, по имени Хасан, который дал команду брать мост.  Самых рьяных, безудержных ребят сразу настигла ответная пуля. А Юсупу и еще нескольким ребятам удалось бежать обратно и затаиться до сумерек в одном из подвалов домов. На окраине, у выхода из города бежавших уже собралось достаточно. Много было раненых. И они все вместе двинулись в сторону Гиссара. Перебежками они добрались до какой-то развилки   и тут неожиданно   по ним открыли огонь.  С Юсупом  рядом шел брат друга, который погиб сразу от пули. Остальных ребят из кишлака потерял в ночи. В темноте ничего не видно было, но и пройти невозможно было: все время  спотыкался о чьи-то тела.  В какой-то момент он почувствовал сильный удар в ногу. Сначала решил, что пуля, но крови почти не было, видно, осколком задело. Пока он перетягивал ногу, его хватила касательно пуля по руке.  А с обеих сторон кто-то уже кричал: свои, свои! Но он решил, надо бежать! Бежать подальше от всех! И только под утро, как чуть стало светать, он увидел наш дом, чудом перелез через забор и взломал наружную дверь подвала, о которой я даже и не знала.
 Ты, наверное, помнишь, тогда все обсуждали  кенджаевцев, говорили об большом количестве убитых и раненых, особенно, среди молодых, плохо обученных бойцов. Рассказывали, как при отступлении ночью у Шаамбары группа гиссарцев по ошибке приняла бежавших назад своих же товарищей за врага и открыла по ним огонь. Пока все прояснилось, погибло очень много ребят .
« Сейчас на трассе Душанбе –Гиссар развеваются белые флаги, свидетельствующие о массовой гибели людей на этом участке»- сообщили в одной из газет. Видимо, Юсуп попал именно в эту бойню…
   Вдруг слышу, как он всхлипывает и шепчет:
- Мен хеч кимни олдириш истамайман. Мен йашашни истайман. Мен хали кизлар да тупуриш хиди бильмайман, мен инсулт уларга, севиш истайман (Я не хочу никого убивать. Я хочу жить! Я еще не знаю, как пахнут косы у девушек, я хочу любить, гладить их!)
Мне стало его так жаль. Во мне проснулся глубоко загнанный материнский инстинкт. Мне казалось, это мой ребенок плачет. Присела рядом с ним и стала его утешать:
- Все будет хорошо, ты еще молодой, у тебя вся жизнь впереди!
Глажу его ладонь и чувствую, что она горит! Неужели температура? Что-то не так с ранами?  Пощупала лоб. Тоже горячий, но, кажется,  не очень.
Он взял мою ладонь со лба и стал ее целовать. Его пухлые губы  были влажными  от слез. Я осторожно отняла руку и спросила Юсупа:
- Тебе не жарко? Не знобит?- сжала кулаки и стала трястись– показываю, чтоб понял
Он молчит.
- Ты меня понимаешь? Иссик? Огрик? – вспомнила я слова “жарко” и “больно” по-узбекски
А  он все  молчит,  и только  прерывистое дыхание его и легкая дрожь в теле , словно его знобило, выдавали его присутствие.
Я взяла его за руку, пощупала предплечье. Вроде спокойно. Потянулась за ногой, вспомнила предупреждение старого аптекаря об опасности заражения крови при осколочном ранении. Стала осторожно щупать его ногу сверху вниз и прислушиваться к его реакции.  Юсуп приподнялся, снял мою руку со своей ноги и потянул меня  к себе. Делал он это так осторожно и так нежно, что я даже не заметила, как оказалась рядом с ним на его расстелянных мешках.
   Зарина, я потеряла себя окончательно! Я забыла о том, кто я, забыла о разнице в возрасте, я забыла о времени, были только я и он. Я лежала и принимала его ласки, оправдывая себя тем, что возможно, даю ему то, что он, может, не узнает никогда. Поэтому я не сопротивлялась, сразу подчинилась ему, не смогла устоять против этих ласковых, мягких, бархатных прикосновений его теплых рук. На его щеках еще не высохли юношеские слезы, а его тело, несмотря на боль в ноге и руке, было наполнено такой зрелой мужской силой!
 Ведь он говорил, что не знает прикосновений женских, не помнит ласковых маминых рук, и благодарно целовал меня за первый опыт.
Он пробыл у нас в подвале неделю, на седьмой день у него все  же   поднялась температура. Я принесла ему антибиотики, но его уже  не было на месте. Куда он пропал, я не знаю. Может, его нашли боевики, не дай бог, или он решил больше меня не беспокоить , или еще что. Но я надеюсь, у него все в порядке, и он жив. Про себя я называю его библейским Иосифом Прекрасным, который также страдал от ревности и нелюбви старших братьев, был изгнан из дома и, став наместником фараона, помог своей семье выжить в голодные времена. Я очень надеюсь, что все так и сложится у Юсупа. 
    Шарофат потянулась за чашкой, отхлебнула из нее остатки уже остывшего чая.  Посмотрела Зарине в глаза.
   - Да, Зариночка, вот так…  Чего молчишь, удивлена?  И не отрицай, что не осуждаешь, я вижу, твои глаза тебя выдают. “Я слышу гневный ваш укор”, как сказал поэт. Я слышу, да, слышу, но не прислушиваюсь. Никто на этой земле не смеет меня в чем-то упрекнуть или как-то осудить. А уж тем более человек с его пороками мне не судья. И только они, боги на небесах. Не перед человеком, а перед любым из них:  перед Господом нашим, перед Аллахом, перед Яхве, Вишну, Саввофом, Ишвара, да перед кем хочешь, перед  любым их них я готова нести ответ и, если будет ими признана моя вина, получить самое суровое возмездие.
    Шарофат грусно улыбнулась, полезла в сумку и вынула оттуда пачку фотографий .  Передала ее Зарине.
- Вот, посмотри! Тут мы еще совсем крохи, а это нам уже 9 месяцев. А эту женщину узнаешь,  нет? Вот еще, смотри, а этого мужчину?
–  Шарофат пересела рядом с Зариной, и стала с ней разглядывать фотографии и комментировать их:
-  Это нам уже по годику!  Мы пошли в ясельки. А тут мы уже делаем первые шаги. Миша пошел раньше Шуры, как это ни странно. Обычно девочки первые начинают ходить.

Зарина с улыбкой рассматривала фотографии, не совсем еще оправившись от всего рассказанного ей. В голове все крутилось, путалось и мучила мысль, а вдруг и ее Умед нашел здесь кого-то, и у них тоже кто-то родился или должен родиться. Потому он и молчит. Потому и пропал. Мало ли, что бывает далеко от дома, да и может ли мужчина долго без женщины. А ведь такие мысли у неё до сегодняшнего дня даже не возникали. Мучили всякие догадки, но не связанные с изменой, скорее связанные с жизнью: жив или нет.  А это и есть жизнь! Только уже другая, другой сценарий с другими героями, с другими проблемами…
  Зарина глубоко вздохнула.
  Шарофат сразу почувствовала настроение подруги, она осторожно повернула к себе Зарину и посмотрела ей в глаза:
-Зарина, у вас с Умедом все будет хорошо. У Умеда все хорошо, ты его найдешь! Поверь мне! Еще приедите к нам все вместе. А то, что произошло со мной, так это был мне подарок сверху, мои дети, мои Шура и Миша, - это судьбой и небесами дарованный мне подарок!
   Она обняла Зарину, прижала ее к себе по-матерински и стала слегка раскачивать.
- А знаешь, когда я узнала о своей беременности, это уже в Брянске, куда я уехала, как велел мне Мирали, так вот, узнала и растерялась. Не знала, плакать мне или радоваться! Как дальше быть, что делать? Мама с бабушкой мне не советчицы, сами всю жизнь со своими принципами прожили без мужиков. Но у них все же были по одному ребенку. Я вспомнила Нину Ивановну и Георгия Ивановича, помнишь наших соседей с первого подьезда. Они же врачи. Я стала их искать. Знала, что они уехали в Пензу. И нашла! Через наших по цепочке и нашла. К тому времени одна за другой умерли мама и бабушка в Брянске.  Никого больше не осталось. Так было тяжко!  Мне  тогда уже 39 исполнилось. Старая первородка, как у нас говорят. - и Шарофат  рассмеялась. – Нашла наших бывших соседей  в Пензе, куда они и думали уехать.  Нину Ивановну взяли в хорошую детскую больницу. Она же  педиатр от бога. Георгий Иванович тоже устроился в военный госпиталь. Здесь наших медиков ценят. Они теперь наши деда с бабой. Миша и Шура так их и зовут! Мы теперь одна семья!   Ты ж помнишь, своих детей у них не получилось, а кого-то взять – все некогда было,  в больнице Караболо и работали , и ночевали. Я вот еду из Брянска. Продала там, наконец, дом, еду обратно в Пензу к своим.
    Шарофат отобрала несколько фотографий из стопки и разложила  их по столу.
- Смотри! Я тебя все спрашивала и продолжаю спрашивать: узнаешь? - и смотрит на Зарину. - Ну, конечно! Это Нина Ивановна с Мишей, а с Шурочкой Георгий Иванович! Золотые мои! Если б не они, не знаю, чтоб со мной было…
    Зарина стала рыться в своей сумке,наконец  вынула пакетик от женских колготок с  фотографией и протянула её Шарофат:
- А это мои. Это мы в прошлом году пошли специально напротив Цума в ателье сфотографировались. Умед настоял перед отъездом. 
 - А ну-ка, а ну-ка! - Шарофат взяла фото и стала близко рассматривать, - Мои золотые! Таирчик - совсем другой, в кого же он такой получился красавчик, Зарина? А  мой Бахтик, господи,  вырос-то  как! Мужичок! Уже мамин помощник, опора твоя! Да, Зарина? – И Шарофат  посмотрела на Зарину:
-Зариночка, что такое? - забеспокоилась она, - чего это ты? что плачешь?
Зарина посмотрела ей в глаза тихо призналась:
-  А я ведь своего Таирчика недавно продала…
     В Пензу Шарофат уехала не своим поездом, а вечерним, восьмичасовым.  В тихом закутке зала ожидания Казанского вокзала они просидели четыре часа, обнявшись, вспоминали прошлое, перебивая, рассказывали проделках детей, делились настоящим, смеялись и плакали, и хохотали бессовестно громко, и даже вполголоса запели старую известную у них на родине песню из репертуара ансамбля Гульшан.
 Зарина рассталась с Шарофат с ощущением душевного равновесия, спокойствия и внутреннего покоя.   

                СЕРГЕЙ

     В час пик трудно войти в вагон метро, особенно на Кольцевой линии. А тут еще на полу, прямо  на выходе из вагона, притулившись к сиденью, расселся парень лет двадцати-двадцати двух. Совсем молоденький, сильно пьяный. Между ног – непочатая бутылка коньяка.
Все молча, спотыкаясь об него, проходили туда и  обратно. Кто-то  улыбнулся, глядя на него.  Многим просто все было  пофигу: вошли  и  вышли. А один алкаш что-то даже рявкнул, на что в ответ услышал то же самое.
Ханифа-апа не сразу заметила парня. Вошла и чуть не шлепнулась, задев его ногой. Хорошо, вагон был забит людьми и падать было некуда.
 - Прости, сынок! - машинально извинилась она.
Увидела тут же  свободное место рядом – надо же, в переполненном вагоне свободное место! Быстро села и по взглядам стоящих  людей поняла,  брезгают сесть рядом с пьяным и неопрятным,  потому и свободно. Да и пахло от него неважно…
« А мне все равно, сейчас и  не то увидишь!- думала Ханифа-апа, - Жалко только парня. Наверное, сирота, нет никого, кто бы научил, подсказал, направил…»
- Сынок! – дернула она  его за плечо, - Идем, садись сюда, и тебе хорошо, и всем будет легче проходить.
Он поднял голову, посмотрел на Ханифу-апу. Совсем юное лицо, а в бездонных голубых глазах – море   печали.
- Спасибо, мать, я сейчас выйду,- встал и наклонился к ней, и лицом к лицу, вздохнув, сказал:
- Как у вас здесь тяжело! Как вам здесь трудно, тяжело живется!
- Да, - согласилась с ним Ханифа-апа, - только я сама  не отсюда, здесь, ты прав, тяжелая жизнь. Да и там, откуда я, тоже нелегко стало жить.
- Да я не об этом!- огорчился он ее непониманию и тут же пояснил:
- Я только на днях освободился. Понимаешь, да, откуда?! Думал, свобода!... А здесь еще хуже… Люди злые, недобрые, - тяжело вздохнул, - думают, что только деньги нужны и ни одного приятного слова, понимаешь, мать, просто слова - ни одного!
- А что, там легче?- спросила Ханифа-апа, не до конца понимая, откуда он освободился.
Он молча кивнул   и с болью:
- Там хоть знал, кто есть кто, а здесь… как на прокаженного.…Как у вас здесь тяжело!..
 Выпрямился и задумался. Хоть  и  не держится за поручень, стоит  прочно,- отметила про себя Ханифа-апа,- а ведь пьян, да и  вагон бросает из стороны в сторону – последний.  Какой же он высокий и  стройный,  в точности,  как мой Искандарчик!
- Как тебя зовут, сынок? – спросила она его.
Он удивленно посмотрел не нее, словно и сам забыл, как его зовут
- Сережей мама назвала.
- Сирожиддин  значит, - улыбнулась старуха,-  Это -  по-нашему.
Поезд въехал на станцию Киевская и остановился. Сергей  наклонился к Ханифе-апе:
- Спасибо тебе, мать! - и выскочил на платформу.
Весь пролет от станции Киевская до Белорусской  Ханифа-апа не могла отделаться от ощущения, что видела  своего пропавшего внука  Искандара.

                ХАНИФА-АПА

- Девочки! Извините, я не смогу с вами поехать, мне нужно срочно на Казанский! Салим, ну этот, грузчик с Казанского вокзала, нашел друга Умеда! - Запыхавшаяся Зарина быстро, с дрожью в голосе, отрапортовала Ниссо и Ханифа-апе, которые ждали ее под часами на Киевской.
   Ханифа-апа стояла чуть в стороне. Взгляд старухи блуждал по несущейся туда-сюда толпе, словно, она искала кого-то, но Зарина знала её слишком хорошо, чтобы понять, что старуха сейчас не здесь, что она погружена в свои думы, чем-то обеспокоена и никого и ничего вокруг не видит.
- Что с ней? Что-то прояснилось? - Зарина тревожно кивнула на старуху
- Едем на могилу… - вздохнула Ниссо. - Надо уже ехать, нам пора
Зарина не ждала такого поворота собятий. Конечно же, она, как и все, предполагала, что случилось что-то нехорошее с Искандаром, но, как и  все, в душе надеялась на лучшее. А тут такое!
     Сквозь прикрытый ладонью рот она тихо произнесла:
- Худо рахмат кунад! (Да помилует его Всевышний и облегчит его страдания! ) - и взяла  старуху под руку. Конечно же, она не оставит Ханифу-апу в такие минуты.
    С другой стороны подошла Ниссо, и они вместе двинулись в сторону электричек. Пройти мимо снующих здесь у рынка людей, мимо толпы покупателей и торговцев  цветами и штучными товарами и не задеть никого - было невозможно, но они с Ниссо так аккуратно и бережно вели Ханифу- апу под руки , принимая на себя удары и пинки этой базарной и вокзальной толчеи, словно несли в руках большой стеклянный сосуд, наполненный человеческим горем и, не дай бог, это горе разольется и коснется всех и накроет весь мир!
Через двадцать минут их электричка тронулась.
Ханифа-апа села у окна, где ей уступили место, а девушки - напротив в другом ряду. Всю дорогу до платформы «Мичуринец» их взгляды были устремлены на старуху.
- Мы бы поехали вдвоем, Зарина, зря ты села с нами. Я бы справилась сама, – все не могла успокоиться Ниссо, - Я очень просила её не ходить никуда без нас. Вместе бы искали ее родных. Эдик уехал на недельку в Калиниград с этими поисками Янтарной комнаты.
Зарина удивленно посмотрела на нее
- Комната из янтаря в Царском селе, которую немцы похитили в войну и перевезли в Кёнингсберг, а потом при отступлении  немецкий войск она пропала. Вот ее и ищут до сих пор.  В посольство пришло письмо из Калиниграда-это бывший Кёнингсберг, и Эдик поехвл туда…
Ниссо  посмотрела на Зарину и встретила её отсутствующий взгляд:
-  Да что это я все об этой комнате! Расскажи лучше, что тебе сказал этот грузчик с вокзала.
Зарина проглотила накативший ком в горле и посмотрела на Ниссо:
- Сказал, нашел человека, с которым жил Умед какое-то время, потом переехал в другое место. Дал прежний адрес, чтоб там узнала точнее все. И еще посоветовал немного остыть, прежде чем ехать по новому адресу к мужу…
- Что-то серьезное с ним? Повредил себе что-то?
- Если бы! – спалила Зарина и тут же дернула себя за мочку, -  Да, нет… живет с какой-то  женщиной.
-  Целый - и слава Богу! А женщина… ну, что она, женщина? У вас  семья, у вас сыновья, он вас любит! Все будет хорошо, поверь мне!  – сказала Ниссо и отвернулась на Ханифу-апу: знает, плохая она актриса, глаза её всегда выдают, а Зарине это не нужно сейчас.
     Вчера вечером, когда Ханифа-апа вернулась поздно и сообщила, что завтра ей обязательно нужно поехать на станцию “Мичуринец”, Ниссо стала её уговаривать не делать этого сейчас, приедет скоро Эдуард и отвезет их туда на машине. Но Ханифа-апа только выпрямила спину, расправила плечи, посмотрела Ниссо в глаза и тихо, четко произнесла:
- Там похоронен мой Искандар! – и больше ничего.
Какая же она сильная, Ханифа-апа! Целыми днями бродила по Москве в поисках родных!  Другой бы в её возрасте не выдержал, сидел бы дома и ждал, когда вернется Эдик и по своим посольским каналам, как обещал, все отследит и найдет концы. Так нет, нашла МАДИ - институт, где учился внук, поговорила с проректором, подняли архивы и нашли несколько писем-уведомлений: одно с администрации Новомосковского административного района Москвы:” 1 июня 1994года в районе Мичуринского пруда недалеко от платформы “Мичуринец” Киевского направления ЖД Новомосковского административного района Москвы обнаружены два трупа - парня и девушки. В кармане мужчины обнаружен   студенческий билет на имя студента 5 курса МАДИ Искандара Шукурова…” и второе-копию письма, отправленного им, Ханифе и Ахмеду Шукуровым, в Республику Таджикистан, в котором сообщается о смерти их внука Искандара.  Письмо, которое они не получали…
  Ниссо посмотрела на сгорбленную одинокую фигуру Ханифы-апы, оглянулась на задумчивую, безрадостную Зарину, и ей стало как-то неловко и неудобно перед ними за то, что у нее все так хорощо складывается в жизни, за свою любовь, за тот глоток счастья, которым она наслаждается, неспешно, с удовольствием вкушая его рядом с Эдуардом.
  25 минут пролетели быстро, и они уже стояли на пустой безлюдной платформе “Мичуринец”.  Слева - лесополоса, справа – пустота без видимых строений, только грунтовка к платформе и одинокое дерево, а чуть дальше впереди, по ходу электрички, ровной полосой начинался лес.  Пока они все трое пытались сориентироваться на местности, с противоположной стороны платформы, быстро пересекая пути, прошел человек, но, заметив их, остановился и подошел ближе. Оказалось, это далеко не молодой, уже в возрасте, но очень крепкого телосложения мужчина.
- Что ищем? -  обратился он к ним
- Здравствуйте! - обрадовалась Ниссо, - помогите, пожалуйста! Нам нужен Мичуринский пруд.
- Так это на той стороне, вон туда! – мужчина показал на противоположную сторону, на лес, откуда сам только что вышел. - Вон, видите тропинку меж деревьев, идите по ней, она вас и выведет к пруду.
- Спасибо большое! - Ниссо благодарно кивнула ему.
-Это близко, совсем рядом. Быстро пройдете по чаще, а там - благодать божья! А что вам пруд, если не секрет? - мужик оказался разговорчивым, не давал слова вставить, - не рыбу же ловить! - и хитро улыбнулся, - А то здесь у нас и ротан клюет, но это уже по первому льду, а так карася много, крупного, до 150-граммов каждый. Да сами щас увидите, как прибрежные камыши ходят ходуном , а это значит, что рыбка есть! Много карася, но тут уже нужен подход. А вот плотвы и щуки не видел, врать не буду, нет ее здесь 
  - Спасибо большое! – сумела вставить Ниссо, - вы же видите, мы не по этой части, - криво улыбаясь, произнесла она
 Мужчина осекся, подошел ближе к ним и стал внимательно присматриваться к ним.
- Виноват, виноват, вы уж простите старого, - стал извиняться он, - готов помочь, пройти с вами к пруду. Пошли? - и быстро повернул обратно на пути.  - А меня зовут Василий Иванович, как Чапая, легко запомнить! –  обернулся к Ниссо мужчина, улыбаясь.
-Василий Иванович! А вы, случайно, не слышали об истории годичной давности, когда тут, на пруду, зарезали двух молодых людей: парня и девушку? - тихо спросила его Ниссо.
Василий Иванович встал, посмотрел на Ниссо, и также тихо ей ответил:
- Как же не слышал? Слышал! - оглянулся на Ханифу-апу, которую под руку вела Зарина, - а это что, родные того парня? М-да… То то гляжу, вы не здешние…
- Бабушка его, - не поворачиваясь к идущим сзади Зарине и старухе, кивнула ему Ниссо.
- Вон оно что! – покачал головой Василий Иванович и глядя на Ханифу- апу, совсем тихо стал рассказывать Ниссо:
 - И Ахмед здесь был прошлой осенью, старик её. Поздно приехал, его по дороге избили, ограбили. Деньги, документы - все забрали. Я ехал от дочки в соседнем вагоне, гляжу кого-то выволокли с электрички и бросили на платформе. Я  подобрал его и к себе домой. Мой домик на той стороне недалеко, незаметно стоит. А уже утром мы с ним и пошли вместе на могилку ребят.  Он там и скончался. У меня и справка от врачей сохранилась - аневризма написано, - и разрешение на погребение в одной могиле с внуком. Все сохранил, как знал, что будут искать… Только без фамилии, без адреса проживания вначале записали. Документов – то нет. Просто было написано Ахмед. А потом в милиции подняли дело внука и дописали в справки Шукуров. А его старуха-то вон, нашла-таки их!  Ох ох ох! Беда-то какая!
 Ниссо побледнела от этих слов Василия Ивановича: старая женщина не вынесет еще одного удара!
  Вдруг впереди перед ними открылась живописная панорама пруда, с одной стороны окольцованного примыкающим к нему лесом, а с остальных - нетронутая в своей девственной красе природа русского раздолья.  От открывшейся перед ними картины Зарина и Ниссо  вдохнули полной грудью свежий чистый воздух , витающий над голубой влагой пруда, и медленно выдохнули. Только Василий Иванович, казалось, не замечал этой красоты, он с волнением следил за старой женщиной, которая при виде пруда сразу вдруг ожила, слегка отстранила Зарину, вытащила из кармана своей безрукавки какую-то бумагу и, разглядывая её, молча засеменла вдоль левого берега в сторону леса. Ниссо и Зарина переглянулись и быстро последовали за ней. Василий Иванович догнал их и удивленно спросил:
- Она что, знает, где их могилы?  Идет прямо туда! Видите, вон там, подальше, ближе к лесу, крест?
    И правда, Ханифа-апа дошла до креста, опустилась на колени и, раскинув руки, легла ничком на заросшую травой могилу – ту, что без креста, и долго так лежала молча, обняв этот сырой холодный  холмик. Через какое-то время бездыханная, казалось, она поднялась, повернулась на другую сторону и таким же образом прижалась к соседней могиле и тоже без креста. Только теперь Зарина заметила, что здесь три холмика. И только один, крайний слева, помечен православным крестом. Она удивленно посмотрела на Ниссо.
- Василий Иванович говорит, старик её тоже здесь похоронен, - сдержанно ответила Ниссо. - только не понимаю, откуда ей это известно?
    Василий Иванович отошел в сторону, а девушки стояли рядом, не мешая, но глубоко сопереживая несчастной Ханифе-апе в её горе, и каждая из них в душе удивлялась, откуда в этой маленькой одинокой старушке столько силы.
   В Москву они возвращались уже под вечер.
   Еще там, у пруда, пока старуха дрожащими руками доставала из своего мешочка привезенную из Таджикистана землю и старательно посыпала ею все три могилки, а потом собрала с каждого холмика по чуть-чуть местной земли обратно в мешочек, - уже там Василий Иванович смог убедить Ниссо и Зарину передохнуть у него, перекусить чем бог послал, и уж потом ехать в город. “Да, и старой надо перевести дух, набраться чуток сил, мыслимо ли сразу двоих оплакивать!”-  резонно твердил Василий Иванович.
     Обратно уже Ханифа-апа шла сгорбившись, все время молчала, не проронила ни слова. У Василия Ивановича от еды она отказалась, только дважды обдала лицо холодной водой, выпила стакан чая и села в кресло, закрыв глаза. От любой попытки помочь ей она отворачивалась, сама поднялась на высокую платформу, потом сама вошла в электричку, потом сама вышла, сама прошла сквозь толпище людей, все сама, сама, сама..  И только на стоянке такси у Киевского вокзала, где в привокзальной какофонии образов, звуков и запахов трудно было что-то различить, когда рядом раздалось едва различимое радостное: “Мать!” она вдруг насторожилась, подняла голову, оглянулась и увидела Сергея. Того самого Сергея из метро, который, как ей казалось, был так похож на ее внука Искандара! Старуха побежала к нему, обняла его за талию, такого высокого и стройного, уткнулась лицом в его худую, но крепкую грудь и громко разрыдалась. Сергей стоял растерянный, улыбаясь, не понимая ничего: ни её громких причитаний, ни её чужой язык, ни причину её такого  настроения. Рядом стояли Зарина и Ниссо, также ничего не понимая, но радуясь в душе, что старуху, наконец, прорвало, что  она выпустила из себя всю накопившуюся за эти годы ожидания и неизвестности горечь и очистила свою страждущую душу.
     Сергея уговорили поехать с ними, да и старая его не отпускала от себя  и все причитала и гладила его.  А Зарина попрощалась со всеми, обещала навестить их и поехала в метро к себе в Перово, на квартиру к девочкам.
    Уже поздно вечером позвонила Ниссо и рассказала ей все в подробностях.   Ханифа-апа весь вечер не отпускала от себя Сергея, и они втроем дома поужинали. Сергей обещал ей, что останется, сидел до последнего и, как только она уснула, он ушел, оставив Ниссо свой адрес.
- Это даже хорошо, что появился этот Сергей, - сказала Ниссо, - иначе неизвестно, чем бы все закончилось для старухи. Она без остановки все стала рассказывать ему подробно, как нашла институт, как пошла к проректору, как нашли письма, а в одном из них, из милиции района Переделкино, писали о том, что умер старик - дед того парня, о котором сообщали еще в июне. Просили выслать им адрес Искандара в Душанбе.  Сообщили, что и старика похоронили там же, рядом с внуком. Вызвали бывшего куратора группы, благо, он был на месте. Он вместе с выпускниками - однокурсниками Искандара ездил в Переделкино на пруд помянуть Искандара. А еще он сказал, что Искандар и девушка его Настя собирались вместе поехать в Душанбе и там пожениться.   Он же нарисовал на бумаге схему и объяснил, как пройти туда.
            А навестить их Зарине так и не удалось. За тяжелыми душевными переживаниями в поисках мужа она не заметила, как пролетели следующие четыре дня и, когда позвонила Ниссо и сказала, что вчера ночным самолетом отправили Ханифу-апу и Сергея в Душанбе, Зарина удивилась: так быстро! Ханифа-апа и Сиродж, как старуха теперь называла Сергея на таджикский манер, эти две одинокие, неприкаянные души, кажется, нашли друг друга и обрели относительный покой. Эдуард все организовал и, более того, гордо сказала Ниссо, собирается поговорить со знакомым журналистом одной влиятельной российской газеты, чтобы начали  журналистское расследование дела, которое пришили невинному, только что вошедшему в большую жизнь, социально не адаптированному еще в нашей действительности детдомовцу, – дело, за которое Сергей  отсидел срок.  На вопрос Ниссо:
- Заринчик, как твои дела? - Зарина не стала загружать счастливую Ниссо своими проблемами и коротко ответила:
- Все хорошо! Приду, расскажу!
               
                1997г
                ТАЛОК               
        По улице, озираясь по сторонам,  почти бегом  шла  молодая женщина. Джинсы  и  бирюзовая  майка подчеркивали  её и без того стройную фигурку.  С  правого  плеча  через голову по косой  на левом бедре  у нее висела  маленькая  сумочка в виде планшета. В левой руке - два полных пакета «Рамстор». Летний   ветерок развевал ее коротко стриженый волос под каре,  правой рукой  она на ходу  нервно поправляла сбившиеся вперед волосы. Это  была Зарина.
Еще раз оглянувшись назад, она вошла в арку большого сталинского дома, споткнулась,  повернула направо и шмыгнула в первый подъезд. Старый лифт медленно полз вверх.  Слышно было, как внизу кто-то вошел в подъезд и пытается его вызвать.   
На 5 этаже лифт остановился, но Зарина  стояла и,  не выходя,    нервно  рылась в сумочке  в поисках ключей. Кажется,  нашла! Нет, это не ключи! Она выскочила из лифта. Захлопнулись дверцы,  и он медленно пополз вниз. Продолжая  рыться в сумочке, она    посмотрела вниз, в лестничный пролет.
Наконец ключ нашла, но попадать в замочную скважину он не желал. Руки тряслись. Но вот,  когда дело было сделано, и требовалось лишь маленькое усилие, чтобы  повернуть ключ несколько раз влево, дверь вдруг сама отворилась. За дверью стоял улыбающийся  Тимур.
Зарина облегченно вздохнула:
-Ты дома?! Какое счастье!
Быстро вошла, закрыла за собой дверь.
-Что-то случилось?..
Тимур забрал  у нее из рук пакеты, потянулся к ней поцеловать, но Зарине явно было не до этого.
- Тимур, он здесь!...И, кажется, не один.
Она  быстро разулась, взяла в руки свою обувь, сняла с вешалки свой плащ, пиджак и скрылась  в одной  из двух   комнат  квартиры.
Тимур стоял, недоумевая, как вдруг в дверь кто-то позвонил. Быстро отложив пакеты в сторону, Тимур посмотрел в глазок.За дверью стоял Умед. Тимур отворил дверь.
-  Привет! Заходи!
Он пропустил Умеда в прихожую, а сам выглянул в подьезд, огляделся. Никого там больше не было.
-  Здравствуй! -  Умед вошел, повесил на вешалку ветровку, присел на корточки, стал расшнуровывать кроссовки.
Тимур смотрел на него сверху.
- Что-то ты пропал, братан!...
- Были на то причины…
Умед встал, выпрямился, внимательно посмотрел Тимуру в глаза:
- Все нормально?   Как вы тут?
Тимур отвел взгляд, схватил брошенные в стороне пакеты с продуктами  и, направляясь на кухню, сказал:
- Проходи.
У двери в кухню Тимур встал, уступая право входа Умеду:
- Проходи!
Умед прошел, сел на стул, стал разглядывать кухню.
Это была достаточно просторная кухня со стандартным набором  мебели советских  времен.  В углу, у окна,  обеденная группа: уголок со столом. Все чистенько, прибрано, на окне свежий чистый  белый тюль, на подоконнике горшки с буйно цветущими  фиалками разных цветов.  На разделочном столе стояла салатница с салатом из помидоров , огурцов. На плите, на маленьком огне, что-то вкусненькое томилось в казане. Судя по запаху, это – плов.
-Хорошо у тебя тут. Уютно!- Сказал Умед куда-то в сторону.
-Ты так говоришь, будто в первый раз….- Тимур добавил  в салатницу только что порезанную зелень,   аккуратно перемешал её с овощами.
-Да… Просто  не замечал. И  не до того было …
Тимур  посмотрел на друга с пониманием:
-Да… точно...
И  стал разбирать покупки Зарины. Часть продуктов, не распаковывая, запихал в холодильник, часть - по шкафам.
    Умед следил за движениями Тимура и, когда тот  поставил рулон  туалетной бумаги  и стиральный порошок на стол перед  ним, встал и, глядя Тимуру в глаза, повторил свой вопрос:
- Как вы тут?..
  Тимур схватил туалетную бумагу, порошок и на выходе из кухни попросил:
-Подожди минутку! Я мигом…
  Умед встал, продолжая все рассматривать все вокруг. Подошел к окну, понюхал  фиалки. Вернулся Тимур:
- Мархамат за стол! Ты пришел  вовремя!  Как раз плов готов! Поедим!
Умед подошел совсем близко к Тимуру, и еще раз четко, делая акцент на вы,  спросил:
- Я спрашиваю, как вы тут?...
- Садись.…    Поговорим.
- Мне некогда . Где Зарина?  Я пришел за женой!- все также тихо , чеканя каждое слово, сказал Умед.
Тимур, как бы шутя , так же тихо и внятно ответил  Умеду:
- Она тебе не жена!...
Зарина осторожно подошла поближе к кухне и за приоткрытой дверью прижалась к стене.
-Да? А мне кажется, мы  не так договаривались!- еле сдерживая себя, сказал Умед.
А Тимур, уже  широко улыбаясь, посмотрел на Умеда :
- Ты сам ей трижды сказал : талок, талок, талок!
- Не твое дело, что я ей говорил и сколько раз.
- Не мое, да, не мое.  но ты сам меня втянул в это дело. Я тебя не просил…  Слушай, Умед, тебя не было так долго… Потом появляешься и начинаешь наезжать. Успокойся, брат!..
-  Не брат я тебе! - Умед шлепнул ладонью по столу.
- Хорошо, хорошо….  ничего у нас с тобой не было. Мы с тобой не росли на  одной улице, не ели из одной пиалы, не делили на двоих  одну лепешку, не сидели за одной партой, не братались.… Все, все понял, – начал Тимур, но Умед перебил его:
-Я не уводил у тебя жену! - и ехидно, в тон Тимуру, добавил:  Братан!..
- Слушай, бра..
- Заткнись! Предатель!
- Это я - то предатель! У тебя что-то не в порядке с мозгами. Ты забыл, как все было, во что ты меня втянул?. Может тебе напомнить?
Умед никак не успокоится, все  мается , словно  загнанный в клетку зверь :
- Где моя жена? Где Зарина?
А Тимур не слышит Умеда и  продолжает:
- Столько времени  ни слуху, ни духу, приехал и пропал.  И  вдруг появляется  и на тебе: помоги, брат, спасай! спасай мой брак! Да я таких обычаев  даже не знал, не нюхал!
Умед тихо, словно про себя:
- Откуда тебе знать, ты же у нас полукровка, у тебя мать русская!...
Но  Тимур, уже  заведенный , продолжает, словно и не слышит его:
- Перерыл все словари, в нашей библиотеке раскопал этот талок, изучил, думаю, надо другу помочь!... А друг женил меня на своей жене, оставил ее,  обещал забрать  обратно  и пропал! И что я должен был делать?! Ну, что? Скажи!   Три раза сказать ей, как ты сказал: талок, талок, талок - развод, развод, развод -  и пошла вон!?  Извини, не смог…
Он замолк. Наступила длинная пауза.
Тимур встал у окна спиной к Умеду. Справа о стекло тщетно билась залетная пчелка.
Умед,  сгорбившись, сел на табурет и уставился на пол, словно что-то пытался там  разглядеть .
А рядом, за дверью на кухню, прижавшись к стене,    еле дышала совсем  бледная Зарина.
Молчание нарушил Умед. Тихо, но жестко спросил:
-  Где Зарина?
-  Ее нет, она на работе.
Умед вскочил.
- Я был на рынке, там этот азик, ну, ее шеф, стоит за прилавком, злой как черт. Ты, говорит, не знаешь, где твоя жена, откуда мне знать..  Побежал на квартиру к ее знакомым  девчонкам, где она жила. Естественно, никого нет, все вкалывают. Бабка, хозяйка, говорит, она давно не появлялась, только твой брат, говорит, приходил, забрал  ее  вещи..  Я сразу  понял, какой  мой брат.. Спасибо тебе, «брат», а теперь  верни мне мою жену!..
- Она что тебе  - вещь: возьми, отдай!.. Умед…-возмутился Тимур.
Умед его не слышит и продолжает , но говорит в раскрытую дверь и так громко, чтоб там его расслышали:       
- Эй, ты!  Она - моя жена!. Давай быстро говори ей трижды талок, и разойдемся без обид! Все, хватит, я решил,  летим домой, в Душанбе,  к сыновьям.
- Умед, брата…- осекся Тимур, -  Умед, прошу, не заводись! Сядь, успокойся, поговорим! Плов уже готов. У меня есть пузырь… сядем, как раньше, все обсудим.
Тимур полез в холодильник за водкой. Умед, потирая виски, опустился на табурет:
-  Я не пью.  После аварии у меня все время болит голова, и шум такой…
При слове авария Тимур подошел к Умеду:
- Какая авария? О чем ты?..
Тимур  сел напротив за стол и стал внимательно его слушать.
-А ты не знаешь, да?! Еще скажи, не в курсе! И Толян тебя не искал  и не рассказал ни о чем! Да?
-Ты о чем, Умед? Какой Толян, о чем?- возмутился Тимур,- Ты как уехал, так и пропал. Мы тебя ждали, как ты обещал, через 10 дней.  А потом подумали, что ты сам так решил.  Зарина переживала, все твердила: опять  обманул,  как в  первый раз- поехал в Россию на заработки и пропал.
Умед сидел за столом, закрыв лицо ладонями. Молчал.
- Мы  абсолютно честны перед тобой и друг перед другом…Зарине  было очень тяжело, понимаешь? Она мне все   рассказала. Как ты уехал еще в 94-ом и перестал посылать деньги. И как она осталась одна с маленькими   детьми  на руках без денег, без помощи. И  как здесь с трудом нашла тебя, а  оказалось, что ты живешь с другой женщиной. Она собралась уходить к своим девочкам. Я не позволил - 6 человек в тесной комнатке!
- Молчи, б-дь! Это -  моя жизнь. Сам разберусь!- тихо, зло его прервал Умед
- Да  я и молчал бы, если б ты не втянул меня в эту авантюру.
-Ты думаешь, что ты говоришь? Наши законы, законы наших предков ты называешь авантюрой!- вскочил возмущенный  Умед.
- Я чту и уважаю наши традиции и  не меньше тебя, Умед…  ну,  посмотри на все это  со стороны... После многих лет молчания приходит вдруг  друг детства со своей женой. Просит формально жениться на его жене для соблюдения обычая - видите  ли, только так они могут снова   жениться!- потом  приводит трех свидетелей, и мулла совершает  обряд бракосочетания. Потом уезжает  в рейс и пропадает почти на полгода.  Что думать? Как себя вести?
В небольшой паузе было слышно лишь, как пчелка продолжает биться о стекло.
Тимур поставил салатницу с салатом на обеденный стол, вытащил две пиалы, налил водки.
- Тебе нельзя ,  выпью один…
И залпом выпил.
Умед взял пиалу, налил себе до краев   и также  разом все выпил.
- Мы ничего не знали об аварии, никто не звонил....
Зарина стояла по-прежнему, прижавшись к стене,  и прислушивалась к  разговору на кухне. По ее  щекам текли  слезы. До нее с трудом доходили слова Умеда:
-Знаешь, говорят, за темной полосой в жизни всегда следует светлая. У меня же, как началась война там, в Таджикистане, только одни  темные полосы, и чем дальше, тем темней.… Такое впечатление, что черный цвет имеет миллион оттенков…
Глубоко вздохнул, задумался. И продолжил:
- Как я был счастлив, когда женился на самой классной девчонке с курса! Потом у нас родился Бахтик, через несколько лет Таирчик. Я много  работал, готовился  в аспирантуру. И вдруг эти беспорядки, потом война. Ни денег, ни продуктов. Потом вроде привыкли и к этому, но надо было выживать. Я  приехал сюда, ты сам меня звал, думал, заработаю немного, а там видно будет. Выслал домой первые заработанные деньги, попал в больницу с гепатитом.... А там…ну, эта…медсестра…на мою голову… Но она мне очень помогла. Готовила, приносила, кормила. А после больницы забрала к себе в Балашиху.… Если б не она.… А тут вдруг появилась Зарина, ничего не хотела слышать,  и я сгоряча, в пылу, трижды ей сказал: талок, талок, талок!
   Зарина вспомнила, как она в прошлом году,  где-то в начале сентября, пришла в очередной раз на Казанский вокзал.    Салим-грузчик, наконец, нашел  знакомого  Умеда, с которым он первое время жил в одной комнате.  Умед уже год , как жил где-то не в Москве, в Балашихе. Салим ей  посоветовал:  «Он жив, уже все хорошо.Узнай у этого парня его координаты и мой совет: лучше не ходи туда  сразу, остынь. Поверь мне!  А вообще, ничего страшного. Мужику тяжко  одному…» « Ему тяжко –понятно! А мне каково с двумя детьми, в чужом доме, без денег, без понятия, где он?!» - все снова и снова она задавала себе этот вопрос весь путь  в метро до Киевского вокзала, где её ждали Ниссо и Ханифа –апа. Даже вид убитой горем старухи на могиле ее сына и мужа не смогли  заглушить в ней ту боль, которую она испытала  в тот день от слов Салима  «мужику тяжко одному».
   Тимур еще налил себе  водки  в пиалу.
-  И мне..- Умед пододвинул свою пиалу к Тимуру.
 Налил Умеду  и выпили.
- Слушай, Умед!- спокойно начал Тимур,-  Ну, ты же современный.…
- Ты не понимаешь, наш брак перед Аллахом совершил мулла в присутствии троих свидетелей и наших родителей!-взорвался Умед.
- Прости, я не хотел тебя обидеть…
- Если б я  сказал один  или два раза талок, все можно было бы восстановить, я же ей сказал  трижды.… Уговаривал ее, просил простить, а она заупрямилась, нет, не хочу, не буду, ты нас предал…. А потом мне мулла в мечети сказал, что я могу снова взять ее в жены, если она, хотя бы формально, вступит в брак с другим мужчиной, кому, говорит, вы доверяете. Вот мы и решили, что ты - самый надежный  человек.…Так что , если что-то не так, то… .
-  Прости.…  Мы, правда,   не знали ничего об аварии. - Все оправдывался Тимур
- Когда там, под Воронежем, меня собирали по частям… именно собирали... и никого рядом не было, времени было много,   я заново переосмыслил всю свою жизнь.……Так мне хотелось быть рядом с вами!  А позвонить не могу: лежу, не двигаюсь,… и никого рядом нет, ни одного знакомого ,ни одного номера телефона не помню.  Мой напарник Толян сидел рядом, в кабине, в стельку пьяный и -  хоть бы хны! -  отделался мелкими ушибами, а я…Видно Аллаху так было угодно. Ладно…все .. проехали!
   Умед налил  себе водку в пиалу, встал, выпил, подошел к крану, налил в пиалу воды, выпил, сделал глубокий вдох-выдох и пошел на выход. Вдруг  остановился, вернулся к окну, схватил пчелку и выпустил ее в форточку.
- Я пошел..
     Вышел в прихожую, присел, стал завязывать  шнурки кроссовок.
-Может, все же останешься.… Ведь плов, и Зарина скоро…-пытался было остановить его Тимур.
    Умед встал, хлопнул по плечу Тимура и, театрально улыбаясь, сказал:
- Хорошая у тебя квартирка, и  в таком месте…Молодец твоя бабуля, побеспокоилась о внуке...И фиалки! Вон как расцвели - хорошо им, видать, здесь! Любимые цветы Зарины… Ты всегда был везунчиком!..
   Умед открыл входную дверь и  собрался выходить. Но  передумал, прикрыл дверь.
- Слушай, где твой телефон?
- Телефон? Номер?
- Да, нет, трубка. Здесь ее нет на месте, - Умед показал на пустую базу радио-телефона.
- Позвонить? Щас  принесу, в комнате, наверное.
Тимур пошел в комнату искать трубку. А Умед громко, по-таджикски, чтоб было хорошо слышно:
-  Зарина!. Ту х,амин чои, ман медонам…( Ты здесь, я знаю) Я тебя увидел в магазине, ты выбирала стиральный порошок, и  я пошел за тобой. Сначала не узнал. Ты постриглась, в джинсах, такая крутая… и еще я увидел твои глаза… Давно не видел тебя такой…  Ты вся светилась…  И я понял, я слишком хорошо тебя знаю….   я все понял.…  Прости меня!.. За все прости!- сказал и вышел из квартиры.
    Зарина слышала, как он быстро побежал по лестнице, открыл входную дверь подьезда и окрикнул кого-то. Через несколько минут в квартиру вернулся  Умед с парнем.
   Тимур стоял с трубкой в руке, не зная, что делать. Только кивнул вошедшему на его : ассалом!
Умед взял у Тимура  трубку и быстро набрал номер :
- Носыр, ту ми? Слышишь хорошо? Ха, ман! Да, я. Да, Умед. Не клади трубку, слушай внимательно. Я призываю тебя быть моим свидетелем.
- Тош, - обратился Умед к рядом стоящему, ничего не понимающему парню, которого он только что завел к незнакомым ему людям. - Будь и ты моим свидетелем! Слушай внимательно!
- А ты, Тимур, -  мой третий свидетель!- сказал Умед и,  приложив трубку ко рту,  громко сказал:
- Зарина! В присутствии трех свидетелей, как предписывает нам адат, я говорю тебе девять раз, слышишь, девять раз: талок, талок, талок, талок, талок, талок, талок, талок, талок! А это значит, что наш брак не может быть возобновлен ни при каких условиях!
   Положил аккуратно трубку на место, решительно  дернул за дверь и вышел.      Тош, ничего до конца не понимая, виновато оглянулся на Тимура, тихо сказал  :
- Мебахшед( простите!) - и побежал за другом.
  Тимур опомнился и побежал следом:
- Умед! Брат!.. Я ее очень люблю! . Мы любим друг друга....  А за детей  не волнуйся! Приходи на следующей неделе: они прилетят к нам  с моим отцом.…
Зарина в шоке двинулась, было, к выходу, но тут же спряталась, увидев, как Умед, слегка отстранив  Тимура и Тоша, вернулся в квартиру, быстро сорвал свою ветровку с вешалки, устремился к выходу, но вдруг  остановился   и громко прокричал в сторону комнаты, где она затаилась:
- Зарина, ман ба ту талоки боин додам, аммо писархоямонро  ту дигар хеч намебини! ( Зарина, я тебе дал окончательный развод, но детей наших ты больше не увидишь)- И скрылся  за дверью.
Лифт медленно пополз вниз, унося с собой вчерашний день Зарины.


                НИССО

      Ниссо сидела за ноутбуком и снова, и снова перечитывала написанное, правила текст своего романа:               
 «Высоко в горах, когда солнце  скрылось за великанами – исполинами, унося с собой последние мгновения уходящего летнего  дня, и воздух постепенно наполнялся бодрящей свежестью надвигающейся ночи, маленькая девочка огородами пробиралась в  огромный  сад за домом. Прошла по мягкой  траве  между абрикосовых деревьев  и, наконец, подошла к нему! Это был невероятных размеров валун: сказочный, складной, обтекаемой со всех сторон формы, высокий серо-голубой камень  размером с огромный круглый обеденный стол на двенадцать персон. На абсолютно гладкой, вылизанной поверхности его посередине была аккуратно выбита глубокая зернотерка в виде ступки с каменной  толкушкой - огромной , овальной формы, и такого же серо-голубого цвета. Именно эта ступка, абсолютно фантастическая, привела сюда девочку. 
Превозмогая страх, она с трудом взобралась на валун-гигант, маленькими ручонками обхватила толкушку, попыталась вытащить ее, освободить ступку. То ли свежесть с гор сковала движения, то ли сил   не хватало, махина не поддавалась ее детским ручонкам, только перекатывалась туда, сюда. Малышка заметила что-то в ступке и стала своими пальчиками отдирать с её холодных   стенок прилипшие крошки и класть их себе в рот. Видно, кто-то недавно в ней перетирал сушеные плоды тутовника с ядрами грецкого ореха. «Очень вкусный получился пихт!»( халва) - произнесла малышка, облизывая губы. Она вытащила из маленького мешочка на груди  зернышко миндаля, засушенный тоненький кончик  хвостика мышки, зубчик  свежей сосновой шишки,  коготь снежного барса, кусочек мумие и две крошки сырого золота, расколотый  зуб ядовитой змеи, половинку зеленого еще , недозрелого грецкого орешка , по щепотке  разных сушенных душистых трав и еще что-то , что дала ей старая знахарка из соседнего кишлака – что-то очень резко пахнущее, смолянистое и две неизвестного происхождения  черные  горошинки, кажется, помет белой змеи со скал, смотрящих на восток. «Не забудь добавить это в конце уже!» - предупредила её старуха-ворожея.  Все это она аккуратно распределила вокруг неподдатливой толкушки и стала с трудом перекатывать её в ступке, растирая  содержимое, и молиться,  и причитать:
О,  Великие боги!  О, Неземные силы!
Молюсь вам и поклоняюсь вам!
Поклоняюсь и  восхищаюсь вами!
Восхищаюсь и восхваляю вас!
Восхваляю и  падаю ниц пред вами!
Падаю ниц и молю вас! Молю и прошу у  вас!
Прошу у вас силы мне! Силы мне, маленькой,
чтоб помочь моей наник!.. * (мамочка, бабушка)
 
               Утром следующего дня ее высохшая от страданий и хвори бабушка открыла глаза и увидела лучик солнца, играющего на  стене ее спальни. Через мгновение  комната озарилась солнечным светом. За окном щебетали птицы.
-  Лайли, доченька,  что ты мне дала выпить вечером?- сладко зевнула наник и посмотрела на вошедшую внучку.
- Все то же самое - молоко с медом, наник.
-А мне показалось что-то совсем даже  не мед, а, наоборот, какая-то горечь. Говори, девочка, что это было? Я же чувствую, что это не то,что ты обычно мне  давала,  а что-то другое…
- Главное, что ты встала и увидела свет в окне и почувствовала вкус меда…»

Ниссо задумалась. Вспомнила, как её бабушка, известная травница в их краях,  лечила Ниссо  в детстве. Давала большую ложку сока из полыни и тут же ложечку меда  и каждый раз повторяла при этом:
- Чтобы почувствовать вкус мёда , надо попробовать полынь!..
         Сзади незаметно подкрался Эдуард и ласково обнял Ниссо  за плечи:
- Это что такое ?
- Как ты меня напугал! Больше так не делай!
- Как?
- Вот так! Тихо, неожиданно! Как дикий зверь за добычей..
-А я есть дикий зверь, и выслеживаю тебя, горянка моя.
- Вот -  вот,  и я об этом.
- О чем?
- О том же!
- Об охоте?
- Об охоте. Не люблю охоту.
А на охоте умер  папа. Молодой красивый, еще жить да жить ! Ему было чуть-чуть  за сорок, а он, как мальчик, все прыгал по кручам, поднимался  к ледникам. Мама просто извелась от любви и  ревности А он любил только её, маму, ну,  может, еще чуть-чуть  больше любил жизнь! И она, мама,  это чувствовала.
- А что мне жизнь без тебя! Я и живу только ради тебя и нашей Ниссо! - шептал он ей в минуты близости.               
   А мама все сомневалась. После смерти двухнедельного сына она больше не беременела , и это, вероятно,  было основным поводом для ее беспокойства: думала,  мужчине нужны дети и обязательно сын. 
     Только теперь, повзрослев, Ниссо поняла отца. Он просто жил! Жил и радовался всему, что давала ему эта жизнь: встретил  свою Ситору  и полюбил ее всю и до конца, родилась Ниссо - обожал ее, родился сын - был счастлив, но потеряв его,  очень горевал и,  сожалея, решил, не ему был предназначен такой подарок в этой жизни, больше не получается у них родить  детей - значит, так написано на его роду. Чем меньше ему давала жизнь, тем больше он ценил то, что имел. И никто теперь и никогда не узнает, были ли в его жизни минуты горечи, он всегда улыбался и был полон оптимизма.
     Отец был проводником. Он сопровождал геологические экспедиции, помогал альпинистам, работал с киногруппами, ходил на охоту с приезжими. Среди альпинистов было много иностранцев, с ними и выучил языки - английский и немецкий. И всему, чем сам владел, научил свою единственную дочку Ниссо.
     А к охоте папа пристрастился особенно после того, как один из руководителей Красноярска после очередного охотничьего вояжа в их местах  подарил ему свой ТОЗ.
- ТОЗ –это не ИЖ! Хотя многие считают, что они равноценны. ТОЗ-лучше!- даже не говорил, а пел папа, когда чистил своё ружье.  -   у ТОЗа ствол крепче, лучше балансировка, он более удобный, -  продолжал он , - да и ствол у него надежнее.
Он нежно гладил свое ружьишко, а мама и тут ревновала.
       На очередной охоте папа сорвался со скалы. Никому  не верилось, что такой быстрый,  умелый и  проворный  скалолаз, который мог переспорить в искусстве  лазания   по горным кручам архаров, вдруг сорвался с этой, казалось, ничем не приметной,  не опасной скалы! Его заласканный, надежный ствол ТОЗ лежал целехонький в стороне, а сам он разбился насмерть… Похоронили его, как принято, сразу же в этот день .
     На третий день не стало и мамы. Она две ночи маялась в каких-то  сомнениях, спала в обнимку с его любимой ветровкой , рассматривала её, принюхивалась к ней, а рано утром третьего дня позвала тихо Ниссо и сказала:
- Я иду к папе, его похоронили живым, он меня зовет. Береги себя, доченька!- Глубоко вздохнула, и ее сердце, сердце молодой ещё мамы, остановилось…
- Не люблю охоту!- повторила Ниссо и закрыла крышку своего МacBooka
     Ниссо не любила, когда ей мешали, особенно в такие минуты, когда она погружалась в свои воспоминания, когда  в той далекой, прошлой  папа-мама-бабушка жизни она  искала ответы на  многие вопросы этой жизни . Чаще ей это удавалось.  И Эдуард знал об этом прекрасно , но каждый раз его особенно тянуло к ней именно в такие мгновения.
- Ты мне когда-нибудь покажешь, что пишешь?- поинтересовался он.
  Ниссо обняла любимого, поцеловала его по-детски в щечку:
-  Скоро, дорогой, скоро!  Когда выйдет моя книга,  а это уже вот-вот, ты первый её получишь.

                ВКУС МЁДА

    Зарина и Тимур  с Бахтиером и Тахиром вошли в темный зал библиотеки на последних  титрах фильма, когда раздались первые аплодисменты. Свет уже зажгли, а публика в  зале  продолжала аплодировать.
   Маленький уютный зал библиотеки  им Некрасова на Большой  Бронной близ метро «Пушкинская»  был заполнен более чем . Мест не хватало ,  кто-то стоял, прислонившись к стене,  опоздавшие стояли в дверях,  а несколько молодых людей сидели на своих рюкзаках и сумках прямо на полу. Зарина с детьми прошла  к местам, которые освободили им двое ребят.
     На импровизированную сцену, к столу, где были выставлены стопками  книги, продолжая хлопать вместе со всеми,  подошла Ниссо . Она подняла руку, призывая всех прислушаться к ней:
- Еще раз хочу напомнить , что  мы посмотрели дипломную работу нашего известного режиссера  «Колыбельная», снятую еще в 66-ом году, но по-прежнему  свежую, не утратившую свою новизну, трепетную, трогающую всех ленту! Это фильм на все времена!
 И снова аплодисменты.
- Герои моего романа родом оттуда,  из   Таджикистана, который сейчас переживает свои не лучшие времена. 
    Ниссо увидела Зарину , кивнула ей:
    - Хочу представить вам одну из героинь моего романа - Зарина  и ее  сыновья  Бахтик и Таирчик . Будете читать о Зарине, вспомните её – вот она!
     Зарина  залилась краской, но  встала и , обняв Бахтика, стала кланятся во  все стороны. Тимур поднял высоко четырехлетнего Таирчика и стал кружить его над собой, демонстрируя мальчишку всему залу.  И снова аплодисменты.
  Зарина заметила, как в зал вошел Эдуард, обнял Ниссо и что-то ей  сказал. Ниссо, с трудом скрывая восторг, снова подняла вверх ладонь:
- В начале нашей встречи я достаточно рассказала вам о своей книге. И мы бы могли уже завершить нашу официальную часть и перейти к неофициальной.  Но прошу вас задержаться на пару минут. Я хочу вам прочитать последние строки своего произведения, что абсолютно не приветствуется мною обычно, но что считаю нужным в связи с новыми обстоятельствами.
   Зал притих. Новые обстоятельства всех заинтриговали.
Ниссо раскрыла последние страницы книги, подняла взгляд на присутствующих в зале:
- Не буду рассказывать сюжет и что произошло с одной из героинь романа Лайли. Пусть эта интрига послужит вам стимулом при чтении книги.
Она собралась было зачитать обещанный отрывок, но  покачала головой:
- Нет, слишком велик соблазн поделиться с вами радостью. Тем более, что здесь много моих земляков.
   Вздохнула  и ,наконец, начала читать:
«Лайли  почувствовала теплое приятное жжение справа  в груди и, словно, в киносъемке в рапиде,  стала медленно падать. Но земля под нею вдруг дрогнула  и понеслась по кругу с бешеной скоростью и центробежная сила её подняла уже невесомое тело Лайли вверх, к небу, открывая ей бескрайние  горизонты. И эта же  сила подхватила ее и понесла выше и дальше, выше и дальше, пока она не оказалась над седыми вершинами родных гор, и стала медленно опускаться в одну из затерянных здесь,  в горах,  маленьких долин, в  цветущий абрикосовый сад.
Здесь,  на огромном серо-голубом  валуне, сидела маленькая девочка и своими хрупкими детскими ручонками управляла волшебной каменной  ступкой, перетирая в ней что-то.  Ее хрустальный голосок рассыпался эхом вокруг, взывая ко всем богам, ко всем силам земным и неземным:
О,  Великие боги!  О, Силы земные и неземные!
Молюсь вам и поклоняюсь вам! Поклоняюсь и  восхищаюсь вами!
Восхищаюсь и восхваляю вас! Восхваляю и  падаю ниц пред вами!
Падаю ниц и молю вас! Молю и прошу у  вас!
Прошу у вас силы нам! Силы мне, маленькой, и моим соплеменникам!
Чтоб помочь нашим родным, помочь нашему народу!
Помочь врагам и недругам ,помочь всем нам, живущим на Земле,
Помочь моему племени, племени людей,
Племени, наделенному Разумом!
Помочь вразумить наше племя! Помочь Человеку!..

Содержимое зернотерки  постепенно превращалось в однородную смолянистую массу.  И пора было бы   остановиться,  но малышка все причитала и продолжала растирать  массу,  словно не она уже  управляла ступкой, а ступка заводила ее в такт   молитве, которая звучала , как гимн Разуму, Миру и Любви !»

Ниссо закончила чтение и дрожащим голосом  обьявила:
- Молитвы маленькой девочки Лайли услышаны! Сегодня, 27 июня 1997 года, только что в Кремле конфликтующие стороны подписали «Общее соглашение об установлении мира  и национального согласия  в Таджикисане»! А это означает окончание пятилетней гражданской войны  на нашей многострадальной родине…

Москва-Душанбе,  07 - 16 гг