Предыдущая http://proza.ru/2016/09/24/444
6. Дорога без конца?
Закончил рукопись. Сделал несколько компьютерных копий - распечаток и стал давать для прочтения. Не всем, а тем, кто лично знал Игоря Григорьева. Не просто так, но с маленьким условием: возвращать пусть с небольшим, пусть всего на страничке, отзывом. Своеобразная читательская конференция. Результаты превзошли мои ожидания. Я оказался владельцем неплохой коллекции автографов интереснейших людей. Леонид Андреевич Амелин, Лорина Федотова, Иван Иванов, Виктор Васильев, президент «Лиры» Владимир Шульц. Список можно бы было продолжать. Благодарен всем, и за дополнительные факты и воспоминания из истории писательской организации, и за пожелания, и за доброжелательные замечания. Пришлось снова вернуться к рукописи, что-то поправить, что-то дополнить, а что-то и выбросить.
Лишь один человек не дал письменного отзыва, но зато пригласил на разговор.
Александр Александрович Бологов. После Олега Калкина он вновь председатель первой псковской писательской организации. (Власть во «второй» Станислав Золотцев уступил Ирене Панченко). Ожидал я встречи «с прошлым», признаюсь, не только с интересом. Поэт однофамилец Виктор Торопчанин (он же Васильев, он же Ванин) предупредил: «Будь осторожен, и не заметишь, как он тебя обведёт». Не раз уже успел убедиться, что в сказанном Виктором Ивановичем за кажущейся легковесностью, а иногда и гиперболизацией скрывается нечто от раздумий и от глубокого анализа. Но мне то от Сан Саныча ничего и не надо. Однако устроил свидание со «свидетелем».
Друг и поэт Иван Иванов хотел получить «приговор» по своим новым стихам. Я пришел чуть - чуть пораньше назначенного времени. Поговорили. А потом, уже при Ване Александр Александрович, разогревшись и совсем войдя в роль мэтра, «подвёл итог»:
- Игорь Григорьев унёс с собой «свою тайну». Никто теперь никогда не узнает «как это было». Неизвестно, как он, курсант Ленинградского военного училища (о том, что выпускник сорок первого года Игорь Григорьев успел стать курсантом, я впервые услышал от Бологова) оказался в начале войны в Плюссе. Не ясно, как он попал в комендатуру. Не ясно, когда и где он был ранен. Почему его так «носило» по захолустьям после госпиталей в первые послевоенные годы? Не хотел быть на виду? Почему, несмотря на то, что многие стихотворения датированы военными годами, он так поздно стал печататься? Непонятно, чего он так носился со своей болью? В 1976 году его чуть было не «вывели на чистую воду». Сначала публично, на встрече с читателями, а затем на заседании писательской организации - председательствовал Лев Колесников, Игорь Григорьев, считай, «сознался», что работал на немцев. Протокол заседания потом «таинственно» исчез из сейфа писательской организации.-
Представляю, как это могло выглядеть. Думаю, умным человеком оказался Лев Колесников, уничтожив «доказательство». А может и в КГБ уже научились не только искать врагов, и делать героев, но и защищать людей от наветов «особ бдительных». -
- Вот у других всё ясно. Взять Ивана Виноградова. Тоже партизан, но «все справки при нём».
Я пытался ссылаться на рассказанное мне самим Игорем Николаевичем, на опубликованные документы, письма свидетелей, на очерки о Плюсских подпольщиках в книге «Испытание», на вышедший позднее сборник «Контрразведка». Но Сан Саныч то ли делал вид, что ничего не читал, то ли просто не слышал меня. Бывает. Это тоже метод. Мои доводы ему явно были не нужны. В словах его слышалась личная убеждённость и желание убедить и меня, во что бы то ни стало.
Сан Саныч отметил и неслабые места в моём повествовании. Получил я и приглашение к сотрудничеству. Несколько рассказов моих могли быть опубликованы в готовящемся к печати альманахе псковских писателей. Лестно. Но это, как я понял, в обмен за отречение от темы. В голове мелькнула мысль. Что, если пойти простым путём? Не стоит. Будет думать, что ещё одного «поимел».
И последний вопрос Сан Саныча. Чисто по человечески. Зачем мне это? Об Игоре Григорьеве всё, что надо, по словам Бологова, уже сказано. Мне показалось, Бологову просто очень не хотелось, чтобы кто то снова копал и возвращался к казалось бы исчерпанной и закрытой теме. Значит, надо. Не только мне одному.
Судьба Игоря Григорьева не исключительна, а скорее типична. Победу делали и ради неё страдали и погибали тысячи, миллионы. В «Герои» назначались единицы, и часто по «разнарядкам». А тут ещё один, да ещё и с «биографией», и со справками не всё в порядке…
Шестиклассник сын принёс из школьной библиотеки очередной учебник «Псковский край в истории России». Листаю, чтобы не отстать от времени. Выдержанно и серьёзно. За земляков не стыдно. Дохожу до Х1Х главы. Из истории культурной жизни Псковщины. 1945-1995 гг. Знакомые имена. Отец моего ровесника Кирилла, мы почти год вместе работали в проектном институте сразу после школы, архитектор Скобельцын. Патриот и ревнитель русской старины Спегальский. С.С. Гейченко, - Прочитав «Заповедник» Сергея Довлатова, я стал не меньше, но как-то более лично, ценить и уважать великий труд Псковского подвижника. Отец одноклассника Сани Голышева, сейчас Саня кандидат исторических наук, и доктор культурологии, и большой чиновник в областной администрации, артист Пушкинского театра Иван Голышев играет роль Вождя народов. «Возникает писательская организация, возглавляемая А.А. Бологовым (выделено мною)»… Постойте, а где же Игорь Григорьев, первый председатель созданной им в 1967 году писательской организации? Тоже упомянут, но в скобках: «некоторые из них, местных поэтов (Игорь Григорьев, Александр Гусев) очень тяжело пережили переход от «оттепели» к застою. Это про 1976 год, когда «разгорелись страсти» в писательской организации. Читай поэму «Вьюга». Вроде бы не велика и незаметна ошибка автора «исторического труда». Как передёрнутая шулером карта за игорным столом. Но книгу - учебник будут читать школьники, среди них и мой сын.
Вспомнился эпизод из «Войны и мира»: «- Господа, что о нас скажет история? - Не волнуйтесь. История, как всегда, солжёт».- Неужели так?
***
Сегодня мы без войны потеряли страну. И будем вновь обретать её долго и мучительно.
Тем дольше, чем больше будет лжи и недосказанности. В том числе и о «делах давно минувших дней». Пусть я по натуре Фома, как заметил Игорь Николаевич в своё время. И не всё можно подтвердить документами, показаниями свидетелей, кое-что, как ни хотелось бы, приходится прочувствовать и взять на веру. Однако верить можно только высшему. В делах людских надо знать. Видно, никак не закончить мне эту повесть…
Продолжение должно последовать.
Конец первой тетради.
Симферополь, Псков, 1996-2001