4. Письма.
Первое письмо случилось как-то нечаянно. Написал я его не в самом лучшем состоянии духа. Очень хотелось, что бы был кто-то рядом.
«Дорогой Игорь Николаевич!
Покой Ваш тревожит земляк Ситовский Васька Овчинников. Дерзнул.
Давно хотелось написать. Но то ли деликатность, то ли дурная стеснительность мешают.
И жена говорит: «Зачем ты ему?»
Я, наверное, как поздний ребёнок. Вокруг всё всем ясно, а я всё ищу. Свою идею. Свою философию. Своё слово. Своего Бога. Не согласен с поэтом, сказавшим: «На свете счастья нет. Но есть Покой и Воля». Однако без ответа на вопросы извечные «Кто мы, откуда, куда идём?» не хватит никакой воли, чтобы обеспечить душе покой. В одиночку искать очень трудно.
Вы для меня один из немногих, о ком я не только вспоминаю, но с кем иногда и мысленно разговариваю. Полтора года, как в Крыму. Хорошо там, где нас нет. Везде свои сложности. Особенно здесь. Народ в массе более кручёный, чем в нашем болотном нечерноземье. Земля «обетованная». Испокон веков тянет сюда людей энергичных, не всегда чистых. Национальный вопрос встал колом. Русские, Украинцы, Татары и… Выступают. Но, надеемся, до Карабаха не дойдёт. Залог тому, как ни странно, многонациональность. К этом «котелке» любые две стороны готовы передраться, но понимают, что третья стоит рядом с ложкой для снятия пенки, если варево закипит. Не дай Бог. Надеюсь, людям мозги даны, чтобы думать, а язык, чтобы суметь договариваться друг с другом. Но когда «кусок тощим становится», уж больно много зверского из людей вылазит. Хуже люди не становятся; раз прёт, значит это и раньше в нас сидело, только прятали глубоко. В этом смысле даже что-то вроде очищения происходит. Дерьмо всплывает на поверхность, пласт чище будет. Флотация в кипящем слое…
Но лучше о Вас. Игорь Николаевич! Дорогой. На ответ я не надеюсь. Не надо Ваше дорогое время на это тратить. Но, если подвернётся случай, Вы с этим письмом познакомьте Ваню Иванова. Он меня к Вам первый раз привёл. О нём я тоже вспоминаю. И пусть он мне ответит. С завода он ушел, и я его потерял из виду как уехал.
Очень хотел бы знать, как с Вашей книгой. Прошло почти два года. Когда уезжал из Пскова, удалось купить два тома Льва Малякова «Россияне», «Затяжная весна». Открывал, но не осилил. Претензия на эпопею. Для меня это сейчас не первоочередное. Стихи меньше времени берут и больше душу ранят. До сих пор как вспомню Вашу «Вьюгу», даже сыроватую, нет-нет, да и открою книжечку с Вашей надписью… Искренность - главное. Сам пишу, в основном, только дневники. Печататься не собираюсь. Да и негде. После нескольких газетных статей стал персоной «нон грата» в Крыму. Дай Бог детям прочитается. И нет совсем времени над фразой работать. Деньги на прокорм семьи добываются тяжело, хотя и начальник КБ на заводе (Вскоре после этого письма, как плохого демократа, не понимающего перестройку и, считай, фашиста, на общем собрании отдела к радости моего семейства, - папа теперь с работы будет во время приходить, - меня разжаловали в рядовые конструктора). Натуральный продукт и живность яично-мясную сами на участке выращиваем. Концы с концами сводятся с трудом. Как у Пушкина: «пишу для себя, печатаю ради денег» - не получается.
Доброго Вам здоровья, Игорь Николаевич. С любовью и уважением. В. Васильев.
(Полу) Остров Крым, 19.10.92»
«Псков, 2 марта 1993 г.
Дорогой Владимир Васильевич!
Спасибо тебе за весточку. Рад, что ты жив и здоров. И от души всей надеюсь, что жизнь будет жизнью, а не смертной тоской.
У меня новостей нет. Живу тихо и грустно. Последнее время и работать стал мало: всё чего-то жду, а чего, и сам не ведаю.
Книга моя «Избранное» пока повисла в воздухе. Сейчас за неё надо несколько миллионов, и то с разными оговорками. Так что придётся пока что переждать. Да не в книге и дело. Когда-нибудь, даст Бог, книга будет. Главное: написать бы что либо стоящее! Но где оно это стоящее? Бог весть!
Дома у меня всё в порядке. Иван Васильевич у меня не бывает (как был когда-то с тобой, так больше и не показывался).
Думаешь ты, дорогой «Кто мы, откуда, куда идём?» ладно и надобно. И я думаю, и так же как ты не знаю ответа на эти огненные вопросы. Только думается и веруется: Россия не может не быть. Без нашей России, без нашей русской души, без нашей мученической веры в мире не будет ни любви, ни добра, ни надежды. Без нас, русских и России нашей многострадальной апокалипсис: всему конец. Но так быть не может. Будет у нас ещё Россия, будет непременно: ведь она и есть, только пока отпихнутая в сторону цапучими и загребущими лапами недочеловеков всех мастей и партий.
Так что Слова Софии - Божьей Мудрости, её дочери - Надежда, Вера и Любовь с нами. И при монгольском иге они жили, не погасят их и теперешние басурманы.
О здоровье моем - не умер, как видишь. И то ладно.
Ты написал очень хорошее письмо, дорогой. Я разделяю твои тревоги о нашей Родине. Спасибо тебе за русскую душу твою. Передай мой привет супруге твоей. Всего доброго и светлого. Братски обнимаю тебя.
Твой Игорь Григорьев»…
Игорь Николаевич живо интересовался происходящим. Газет и телевизора ему явно не хватало, да уж и очень предвзято в них подавались события. Нам в Крыму иногда, и не без оснований, казалось, что в России сильнее деструктивные силы, «мутящие воду», желающие «жареного». Хорошо когда ты творец или свидетель в истории, но плохо и больно, когда историю, творят над тобой, и дурно творят… В редких письмах я как мог дополнял неполную, часто намеренно искажённую картину происходившего вокруг нас и с нами.
«Псков, 1 мая 1994 г.
Дорогой земляк мой.
Друг мой,
Собрат мой по перу
Володя, свет Владимир Васильевич!
С Воскресением Христовым тебя и чад твоих с домочадцами!
Вновь перечитал твоё письмо, жене дал прочитать. И сижу, и думаю, ей богу, так:
Вот бы мне такую стройность мысли, и такую точность слога! Мне бы такую способность убеждения! Словом, мне бы такой дар. (Поэт явно льстит мне. «Дара» и добрых сил не хватило. Свою «тихую войну» мы проиграли.)
Спасибо за умное, светлое, поэтичное, трогательное, Сердечное послание твоё. Тронут и польщен. Трудно, дорогой, и тяжко, и муторно и тошнёхонько сейчас всем нам, русичам. Эк как нас уделали - разделали!.. Только ведь всё равно без России жизни в мире не быть, ибо Россия - душа. А жизнь не может загинуть ни за что, ни про что. Будем и мы жить. Будет наша Россия! Будет! Будет! А пока надо терпеть и заниматься делом, или, хотя бы работой. Без работы человек рассыплется. А без дел людских земля зачахнет.
Столько всего было на нашей горемаятной и многострадальной Руси. И всё прошло, хотя и не без следов, зачастую - страшных следов…
Да благословит Георгий Победоносец наше отечество и нас, его воинов! Русь никогда не оскудевала воями сынами и дочерями. Вот только куда идти, с кем, за кого? Бог весть! Скажем так: за нас, за землю нашу, за слово наше, за веру нашу.
Я совершенно согласен с мыслями и думами твоими и с задумками. Хочется верить, что мы ещё пригодимся Отчизне, дорогой. А как же иначе? Кто же ей послужит верой и правдой, кровью и честью, жизнью и болью, если не мы - её дети…
Сейчас я пришел из больницы. Три недели лежал с забарахлившей стреляной на войне ногой. Надо садиться за автобиографию для книжки моих стихов и поэм - «Избранное». Статья должна быть где-то в пределах 120-150 страниц на машинке (можно и больше). Прописать жизнь мою, какова она была, без туфты. Пока что написано страниц 20-25. А стихи и поэмы почти собраны, их будет стихотворений - 250, и 4-5 поэм. Вся книга будет листов на 25 (печатных). Получается пока что, вроде, сносно. Но когда как: то кажется ничего, то - не ахти как. А время не терпит: надо торопиться, а то как бы не опоздать впрыгнуть в последний вагон, положенного живым, поезда. Материал - и поэтический - стихи и поэмы и житейский для автобиографии - есть. Этим и живу. Пишется когда как. Но пишется.
Дома у меня всё в норме. 9 августа дочь моя Елена (жена сына) родила мне внука Василия - Василия Григорьева, так что моего полку прибыло, за что я несказанно благодарен судьбе. Сын Гриша сейчас в Иерусалиме (у Гроба Господня). В Россию вернётся 11 мая.
Вот такие дела у меня.
И если бы не беда с Родиной, горя бы на душе не было. Но, что есть, то есть.
Ещё раз я благодарю тебя за доброе письмо твоё. Ты пиши. Обязательно пиши. В тебе сидит большой литератор, ей же ей, дорогой. Завидно большой литератор, большой гражданин и большой сын бедной матери нашей России.
Да, благословит тебя Спаситель.
Передай мой сердечный привет милой супруге своей. И пусть у вас всё будет ладно и складно.
Обнимаю тебя крепко, братски. Всегда твой
Любящий тебя
Игорь Григорьев»
В феврале девяносто шестого до Крыма дошло очередное письмо. Уже не от поэта, а о поэте. Вырезки из газет. Некролог, подписанный знакомыми именами. Стихи Игоря Григорьева, стихи друзей поэта. Девять дней, сорок дней…
Родину нельзя найти,
Можно только потерять! -
В свое время Стефан Цвейг сказал: «Отечество там, где тебе позволяют быть отцом. Родина там, где тебя Мать родила». Писателю космополиту казалось, что он Гражданин Мира. Но когда чужой сапог растоптал его Австрию, ему не нашлось места на земле. В далекой Аргентине он написал свою последнюю книгу - завещание и сам ушел из жизни. «Вчерашний мир» - книга пронизана тревогой и болью, но все же удивительно живая, устремленная в завтра, книга для тех, кто будет жить.
«Родимые дали», «Зори да версты», «Не разлюблю», «Забота», затем «Красуха», «Жажда», «Стезя», «Жить будем!», и, наконец, «Вьюга», «Набат», «Боль», «Крутая дорога». Игорь Григорьев был русским. Патриотом. Родина и Отечество для него едино. Поэт всю жизнь шел очень крутой, жесткой дорогой, в непрестанной заботе о своей Родине - России. Не каждому дано было понимать и разделять его Боль.
Человек я верующий,
русский, деревенский,
счастливый,
на все, что не против Совести,
готовый!
Чего еще? -
Он жил с открытой душой, дышал полной грудью и шел всегда прямо - в полный рост.
Решись: распутье не распятье,
И не проклятье -
Напутствовал он внука и всех, кого любил на большой и нелёгкий путь жизни.
На фото.
Игорь Григорьев
с Мамой и Еленой Морозкиной.