На полуострове

Игорь Игоревич Страхов
Мы разошлись по разным концам Полуострова. Здесь, у самой воды, я нашел дорожный знак «Дети!», сильно изъеденный ржавчиной, из-за чего казалось, что бегут не двое, а один – в каком-то исступлении, неестественно подняв руки. Лёша вдалеке что-то сосредоточенно ковырял ногой.
Полуостровом мы называли пространство между двумя изгибами Голубого Дуная – ручья, который нёс, неестественно извиваясь, отработанную воду городских очистных сооружений в Дон. Ручей никогда не замерзал, вода была тёплой, и здесь водились тропические рыбки гуппи, потомки аквариумных изгнанников. Они поблескивали чешуёй то из холодильника «Минск», что с самой весны лежал у покосившегося моста, то из окон сброшенной с обрыва обгоревшей «Нивы».
Когда я бродил по Полуострову, я часто невольно отдавался ногам, а сам обращал глаза внутрь себя, и следил, как черная мешанина мыслей, сплетенных в тугой шар, бессмысленно каталась из стороны в сторону по моей черепной коробке. Лёша, как считал он сам, умел контролировать восприятие, но порой, на Полуострове, мы проходили в метре друг от друга, ни жестом, ни словом, ни даже взглядом не обменявшись.
Когда я вернулся, Лёша курил, сидя прямо в густой траве. Я сел рядом.
– Хочется быть прозрачным, – сказал я без вступлений.
– Невидимкой?
– Ну нет! Хочется, чтобы не было этого заслоняющего всё комка мыслей. Хочется чтобы дерево – это было дерево и только дерево. Чтобы трава – трава и только трава… И хочется быть прекрасным продолжением прекрасного мира, а не черной точкой, тихо и мучительно жужжащей внутри себя и никому не понятной оболочкой для…
Лёша, затянувшись, перебил:
– Для меня трава – это только трава.
– А для меня травы будто не существует. Я стремлюсь к ней, и никак не могу достичь её, она будто растет где-то далеко внизу, под непробиваемым стеклом. Будто мне ее показывает по телевизору, будто все вокруг большой телевизор…
– Я тебя понимаю. Нужно же как-то бороться… Нужно хотя бы верить, что ты прозрачен, как ты говоришь. Нужно всматриваться, вслушиваться, останавливаться.
Над линией гаражей, впереди, плыли кучевые облака – далёкие, необъятные, бесконечно меняющиеся. Мимо то и дело пролетали, тревожно жужжа, какие-то насекомые. Мне на предплечье сел комар, и я смотрел, как он быстро толстеет, наполняясь моей кровью.
– Ты не знаешь, что нам делать? У нас ведь всё есть, но это «всё» мы заключили в себя, смешали, сварили и изо дня в день пережевываем то, что жевать не надо…
Лёша безучастно покачал головой. Скорее всего, он меня уже не слушал.
Я отправился в очередной поход – на ногах было легче думать.