В осеннем лесу пахло нежной лиственной гнильцой. Под ногой приминался влажный слой лесной трухи, приминался мох в низинах, выступала лужицей вода и впитывалась обратно в землю. Лерка прутиком цепляла паутину меж веток, отводила от лица.
В корзинках что у нее, что у Лешика особо не прибавлялось. Попадались старые мягкие подберезовики, поеденные слизнями сыроежки, да еще мухоморы торчали тут и там меж древесных стволов. Всего этого им было не надо.
Воздух зато был такой, как следовало быть. Сырой, пахучий, осенний густой воздух – Лерка все набирала его полной грудью и надышаться не могла, пила его, как лекарственный чай. Улыбалась, глядя в спину Лешика. Хорошо – выбрались они в лес среди недели, вот взяли и выбрались, сколько можно, так и сентябрь отойдет, а потом холода, зима, городская беготня по тротуарам, посыпанным солью.
- Лешик, не спеши, - окликнула она.
- Я грибов хочу.
- А я погулять хочу.
- Ну гуляй, кто ж тебе не дает.
- А ты не уходи далеко.
- Потеряться боишься?
- Ну что ты вредничаешь.
- Ладно, давай тогда в параллель пойдем. Я все-таки хоть сколько-нибудь набрать хочу, пока светло. О, гляди!
Среди опавшей листвы ярко просияло желтое пятнышко, еще и еще, поменьше. Лешик перемещался, не разгибаясь, от одной лисички к другой, срезал их, трудолюбиво укладывал в корзинку. Засмотревшись на обтянутый джинсами зад, Лерка тихонько фыркнула.
- Ты не туда смотри, ты сюда смотри!
Разогнувшись наконец, Лешик торжественно воздел руку, в которой обнаружился крепкий светлый боровичок.
- Ого!
- Давай искать, их тут еще должно быть.
Они описали круг, потом еще, побольше. Донышки корзинок постепенно закрылись, Лешик заметно повеселел.
- Ну вот, а ты беспокоился. Монтажный цех, монтажный цех... подождет твой монтажный цех. Когда еще выберемся.
- Давай вдоль балки.
- А не далеко? Еще ж назад возвращаться.
- Там самые грибные места, ты ж помнишь.
Понемногу тяжелели корзинки. Голова приятно кружилась, воздух наполнял легкие, дурманил, не отпускал. Они посидели минут пять на поваленном бревне, съели бутерброды.
- Ну что, домой?
- Погоди, еще погоди. Давай вниз спустимся.
- Лешик... Стемнеет скоро.
- Успеем.
- Ладно. Но ты все-таки не зарывайся особо.
- Лер, ну вот что ты нудишь? Сказал – успеем!
- Все-все, Лешенька!
Устал, подумала она. Уже устал, уже злится. Пропустила момент, надо было раньше начать уговаривать. Теперь сделает по-своему.
Покорившись неизбежному, она шла за мужем, прикидывая, сколько сил уйдет на дорогу – сначала туда, куда упрямо наметил Лешик, потом обратно, по лесу, до города, до самого дома, потом грибы обработать... ладно уж, это не главное. Теперь только терпение, терпение.
- Лера, что ты тащишься?
- Устала немного, Леш.
- Так ты по тропе иди, вон тропа. Я сбоку поброжу, поищу. Раз выбрались, надо отгул на полную катушку использовать. А то что ж – забежали да выбежали. Я, может, сто лет леса не видел.
- Конечно, Леша. Только ты все-таки не спеши, нам еще назад...
- Слушай, ну хватит повторять одно и то же!
Как он устал. Как он от всего этого устал. Работа, дом, работа, дом, работа... Бегом-бегом. Бегом-бегом. И чем ему помочь, кроме терпения?
Она и вытащила-то его в лес только для того, чтобы выдернуть из привычной маеты, дать отдышаться от работы, от обязательств, от чувства долга – он пахал как проклятый в своем этом монтажном цеху, впрочем, он где угодно пахал бы как проклятый. Как ей нравилось поначалу, что он такой серьезный, основательный, правильный такой. Трудоголик, смеялась она – а он и вправду был трудоголик. Где-то в нем сидела здоровенная черная дыра и сосала его, втягивала в себя – а он упорно выгребал на поверхность, вот так Лера видела сейчас его труд, его усталость, его упрямство. Кому и что он доказывал? Когда они последний раз об этом говорили?
Когда они последний раз об этом говорили, она и злилась, и плакала, и кричала на него – в конце концов, она имеет право хоть иногда видеть мужа дома и во вменяемом состоянии! Хоть иногда сходить с ним в кино! Да просто посидеть на диване, посмотреть в обнимку телевизор, и пусть там что угодно показывают, хоть футбол, в самом деле.
- Леша, ну нельзя же так себя убивать на работе!
- Леша, только не говори, что ты для меня стараешься!
- Леша, ну скажи хоть что-нибудь!
- Леша... Может, это потому, что у нас нет детей?
На этом месте он ее поцеловал и поморщился. Она окончательно разревелась, а он лег спать – и действительно заснул. Он тогда очень сильно устал.
Где он, кстати.
Она поискала взглядом меж деревьев. Синей куртки нигде не было видно, и сердце ее слегка екнуло – но тут он вышел откуда-то слева и сзади.
- Во!
Корзинка была полна.
Она задумчиво посмотрела на собственную полупустую корзину – забыла как-то про грибы – и хотела было сказать «ну что, теперь домой?» - но удержалась.
- Ну что, теперь домой?
- Домой, Лешенька.
Они повернули обратно. В лесу сгустился сумрак, лучше было держаться тропы.
- Смотрю – а они стоят прямо рядком. Сюда, похоже, народ не доходит, собирай не хочу.
- Леш, я бы тоже не дошла, если б не ты! Ноги-то не казенные!
- Ну все, все. Домой идем.
Мокрую балке в полутьме преодолевать надо было очень внимательно – нога соскальзывала на обманных корешках-ступеньках, тропа раздваивалась и сливалась вновь.
- Крепенькие такие, ровные, один в один. Давно такого удовольствия не получал.
- Ну вот и отлично. Домой придем, я тебе их пожарю.
- Тут и на пожарить, и на супчик... ты мне супчик свари на завтра, ладно?
- Ой, Лешик! Да я тебе и супчик, и пирожков напеку...
- Вот-вот. Будешь куховарить.
У Лерки защипало в носу.
Впереди вновь обозначился просвет – деревья расступились, показалась полянка, усыпанная жухлой листвой. Тропа шла по краю полянки, а посередине стояла темная невысокая елочка.
- Ух ты! Смотри сюда.
Елочку обегала по кругу цепочка светлых грибов – их шляпки виднелись даже в сумерках, точно слегка светились по темноте.
- Лешик, это ж поганки.
- Нет, ты только посмотри, как ровно они стоят! Прямо как циркулем обвели.
- Лешик... Не ходи туда.
- С чего это?
- Это ведьмин круг... Не ходи, пожалуйста.
- Ну здрасте. Лера, ты чего заметалась? Устала, понимаю. Погоди, скоро до дороги дойдем.
- Леша, не ходи!
- Да что с тобой такое? Держи себя в руках!
Он занес ногу над кругом.
Она смотрела, как нога его над невидимой линией поднимается, движется, зацепляя и натягивая тонкую паутинку, светлая нить ведьмина круга чуть подается, задерживает ногу, пружинит, дрожит... и рвется наконец беззвучно, и сразу гаснет.
Кошка мяукает на тропе. Громко, уныло, монотонно. Уши заложило ватой, мяуканье прорезается и глохнет, кошку смазало, рисунок на стене растаял, собрался вновь, кошка подняла лапу. Сестра подошла к столу, пошуршала целлофаном, вернулась, неся в руке желтенький светящийся цилиндрик, и этим цилиндриком уколола в ногу. Хвоя набилась в ботинки, в штаны набилась, колется. Вытряхнуть. Как я поеду вся в иголках. Лешик, помоги. Лешик.
Она выбегает на дорогу, мечется между машинами, держит их за колеса. Колеса медленно вращаются, выворачиваются из рук, тянутся, выскальзывают упруго. Надо остановить, надо, чтоб кто-нибудь довез их с Лешиком до дома. Отсюда до дома недалеко, только надо поймать машину. Машина убежала. Мяукает в лесу.
Лешик. Не ходи туда, не надо. Я и так держусь изо всех сил. Я держусь сама и держу тебя. Не рви ниточку, пожалуйста, не рви. Все рассыплется.
Лешик, хоть раз послушай меня...
В просвете между деревьями мелькнули фары, свет скользнул и улетел, шум мотора удалился; тут же зашумела встречная машина, мигая огоньками и притормаживая.
- Ну вот, уже выходим. Как удачно, как раз к остановке. Домой, ужинать, завтра на работу и все в порядке. И нечего переживать.
- Лешик... что это было?
- Где было? Ты про что?
- Ведьмин круг...
- А, это... Это грибы такие. Как там их... Мухоежки. – Он подумал, причмокнул губами, словно пробуя слово на вкус, и еще раз повторил: - Мухоежки.