Предыдущее http://www.proza.ru/2016/09/22/79
1.2.3.5.5. Полон
Корбут по-хозяйски восседал во главе начальственного стола.
Хаз, не здороваясь, плюхнулся в кресло, кивнул Марии на соседнее, та присела, поеживаясь. Порылся в кармане, выщелкнул из фляжки папиросу, не спросясь, закурил, затянулся и выпустил большой клуб дыма хозяину в рожу.
— Дебилы! Вы кого приволокли? — Взбеленился Корбут.
— Не колыши воздух, Мишаня! Кого приказал, того они и пригласили! Чего звал? — Процедил Хаз.
— Встать, мразь! Пшел вон!
— Слышь, ты, козлик вислоухий! На «Вы» обращаться к старшему офицеру, старшему сталкеру и полномочному представителю Народа и Совета Гагаринской агломерации!
— Что?!! — заверещал Корбут.
Глаза Хаза полыхнули изумрудным огнем. Он зажал папиросу в углу рта, правой рукой проделал лепящие манипуляции, а потом метнул в грудь оппонента эфемерный энергетический мячик-«снежок». У Марии глаза полезли на лоб, два неуродливых бандерлога, блокирующих дверь, и корбутовский шнырь поежились и влипли в стенку, разве что не заскулили как побитые псы. Корбута будто битой по ребрам и солнышку жахнули, глаза полезли на лоб, и без того пунцовое лицо побагровело, руки сами рванули дорогущий галстук, с треском полетели пуговицы пижонской накрахмаленной рубашки. Глазюки выкатились, рот разявился в попытке дать легким побольше воздуха.
— Ты покашляй! Покашляй! Говорят, при сердечном приступе помогает. Не дай Бог, загнешься, а мне с тебя еще должок получить надо! — Хаз засек боковым зрением трепыхания за спиной. — К стенке, псы! Стволы и перья на пол, лапы в гору! Дернетесь — сдохните все четверо в корчах адских! Эй, ты! Мелкий! Метнись, воды и нитроглицерину хозяину!
В кабинет влетел, дрыгающийся как марионетка, главврач накрученный за дверью корбутовским шнырем, затараторил какую-то около медицинскую абракадабру.
— Спокойней, эскулап недоделанный! Не видишь, загибается ослик, а мне с ним еще разговоры разговаривать надо!
— Что? Что Вы сделали?
— Пальцем его не тронул!
Хаз щелкнул пальцами, Корбута затрясло, и он повалился вперед, его лоб состыковался с укрытой стеклом столешницей с характерным арбузным стуком и стеклянным звоном. Стекло, укрывавшее стол, треснуло, потекла кровь. Момент истины, мать его, а клиент без языка. Мычит что-то…
Докторишка побелел.
— Откачивай! Откачивай! Укол ему вколи! Магнезию с дибазолом и дротаверином! Кордафен или что там у вас есть, да лоб ему залатай.
Наконец прибежали практикующие врачи и пара медсестер с фельдшером, кажется, дело пошло на лад, уложили на диван, угвоздав кровью дорогущий пижонский прикид, ковер и диван.
* * *
Корбут потихоньку пришел в себя… Его подручные продолжали ныкаться по углам и тихо поскуливать.
— Вы кто?
— Во! Интеллигентность пробудилась! Как же полезно вас мразей face об table прикладывать. А за кем на Спортивную своих негрубых гонял?
— За Катькой-стервой…
— Че так в койке хороша, что копыт своих барбосов не жаль?
— Она полезна для эксперимента! Напугал ее там кто-то…
— Угу, угу! Я ее напугал! Сильно!
— Нет! Хазова покойного она видела!
— С чего она решила, что его?
— Представился.
— До того как преставился! — заржал Хаз. — Дура-баба! Пару суток рот на замке подержать не могла. Краями бы разошлись и бабла б поимела…
— Что?
— Что «что»? Не признал? Богатым меня когда делать начнешь? Девки мои где?!!
— Ха-ха-хазов?!! — Корбут, бледнея, засучил ножками, забиваясь в угол дивана.
— Я, Мишаня, я! И без всяких «ха-ха», а просто ротмистр Гагаринской агломерации Хазов, пришел по твою душу с того света! Обманутые тобой пацаны привет передать просили!
— Чур, меня!!! Чур!!!
— Чур, тебя я не хочу, а я благоверную мою с дочурками ищу!
— Сбегла она! Сбегла! И детей уволокла!
— Молись, гнус! — Тигра где-то подобрала ржавенький, но вполне острый скальпель, выскочив из тени мужа, полоснула ворога по скуле и глубоко вогнала грязное острее прямо в ямочку на холеном подбородке старого, но еще смазливого лица. Левой рукой сорвала шапку и тряхнула волосами. — Рыжики мои где? Расписарю под хохлому, гнида!
Корбут окончательно выпал в осадок. Хаз — враг, ледяной, хладнокровный матерый боец, на многое способный профи, но не слепнущий от ярости, можно если не уболтать, так откупиться, а эта… Эта — мать, у которой по его вине сперли долгожданных ненаглядных малышек, она будет умело с чувством, с толком, с расстановкой кромсать его, пока не получит свою пропажу назад, тигрица — одно слово.
— Чи-чи-чи! Когти фу! Фу, я сказал! — Хаз перехватил руку жены, отвел, чуть заломив, отобрал скальпель. — Живой он нам нужен! Загнется — без крови не уйти! Дети где?
— Агнешка сперла!
Хаз глянул на жену, та обмякла, обхватив голову руками… Истину гаденыш глаголит.
— Где искать? — прошипел Хаз, недобро буравя глазами Корбута.
— Не знаю!!! — взвыл тот. — Самому нужна позарез!
— Херня-с! Твой косяк! Я-то уговор исполнил… А у тебя форс мажорный!
— Не виноват!
— Лжешь! Чем девку цапанул? Чем напужал?
— Ничем!
— Зачем нужна?
— Опыт ставить!
— Сука! — Тигра не выдержала и со всей дури засадила Корбуту по зубам. Тот «вышел». — Обезболивающее для своих оргий он на Софке тестировал, еле заштопали, а теперь и эту пшечку привлечь решил, та и рванула во тьму туннельную! Где искать ее будем?
— Вопрос неверный. Когда и с кем найдем?!
Супруги мрачно переглянулись.
— Ох! И тяжела у тебя лапка, Когтистая! — Хаз устало плюхнулся в кресло и закурил. — Он живой там?
— Жив, — буркнула, пощупав пульс, Тигра. — Зубиков, правда, не досчитается…
— Лапке не бо-бо? — Жена отрицательно мотнула головой. — Добро. Ждем-с!
* * *
Корбут очухался через час. Долго сплевывал на ковер осколки резцов.
— Продолжаем разговор! Представляться надо? Помнишь? Урок усвоил? Это хорошо. Типа, вот! Бумагу подписывали? Подписывали! Экскремент сотворили? Сотворили! Последствия как расхлебывать будем? Поле-то в сторону Гагаринской поползло. Ребята мои халтурки лишились. Кто платить будет? А ты еще моих девок не уберег! Меня под смерть подставил, а сейчас сарестовал. Косяки твои! Как разруливать будем? Чего от меня хотел?
— Убедится, что жив и Катька не обозналась…
— Убедился?
— Да!
— Решаешь живой я тебе выгоднее или мертвый?
— Да, — прошипел старый плут.
— Тезисы и аргументы?
— Если мертв, то проект «Молодость» просто закроют. Если жив, то меня могут сместить…
— … на Преображенку?
— Не исключено.
— Мило…
— Не поминай Мчса в суе, — пошутила Мария.
— Ха-ха, — незло огрызнулся Хаз. — Варианты как мне и Машке по-тихому живыми свалить?
— Не знаю!
— Думай!
— Не могу!
— Не умеешь — научим, не хочешь — заставим!
— Пусто! Ни мысли.
— Надо себя заставлять! Думай, потс, думай! При каком раскладе ты усидишь?
— Проект «Молодость» получит новый импульс. Пролитой крови найдется оправдание, ошибки концепции признают эксцессом исполнителей, сынки больших шишек в группе были, для папашек своих старались…
— Тяжело-о-о…
Корбут зарылся лицом в трясущиеся ладони…
— Покажешь меня комиссии, вякнем им что-нибудь заумное… Состав ейный сможешь подрихтовать?
— Смысл?
— Нужны те, кто меня знает…
— Нет нужды, председателем назначен Ян.
— Добро…
— Мало!
— Добавит мама!
— Ты не понял, если они поведутся, то мне нужно будет изобразить исследования… года на два…
— Че башляешь за спасение твоей никчемной шкуры?
— Штука патронов в месяц… Звание полковника тебе и майора ей…
— По три штуки каждому, звания и ксивы нам, постоянные пропуска для Гипа, Хряка и Хрюна, еженедельные свидания с Гагарами… А сунешься со своими иголками и режиками… Знаешь куда я их тебе засуну?..
Корбут крякнул, но…
— Палата двухместная, люкс, два генеральских пайка, вещевое довольствие согласно званию, плюс мой доппаек… По рукам?
— Сколько живущих на этом свете трижды обманувших Гагар ты знаешь?
— Никого пожалуй… Ты это к чему?
— Посчитай, сколько раз ты меня обманул?
— Это же исследования, наука, терра инкогнито!.. Форс-мажор!..
— Обманешь — минорная музыка над тобой играть будет раньше срока… — прошипел Хаз. — Че исследовать-то будешь, если без крови?
— Мочу, кал, сперму, прочие отходы жизнедеятельности…
— Первый же стул Ваш, доктор! — хохотнул Хаз. — А сперму как собирать собираешься?
— Гондонами, — заулыбался Корбут, потом начал мяться. — Мне яйцеклетки ее нужны…
Хаз вопросительно глянул на Марию, та поморщилась, но кивнула…
— По шесть тысяч патронов за один забор в моем присутствии, под ее контролем…
— Конечно-конечно… — опять он запнулся, пульнул по столу пакетик из жакета Софы, глянул жалобно-просительно. — Не знаешь, что это?..
— ВГ, — Хаз кивнул на Марию, передвинув снадобье к ней поближе. — Ее находка, ее технология переработки и консервации.
Корбут аж хвостом завилял…
* * *
Хаза и Марию вежливо проводили в палату…
Коек было две, довольно узкие, но шире стандартных, почти полуторные, двойные тюфяки, душ, раковина, унитаз, электросамовар, тарелки, стаканы с подстаканниками и чашки, пара шкафов платяной и для книг и прочих вещиц. Гориллы Корбута притащили ящик Цимлянского шампанского и коробку пористого шоколады «Осеннего вальса». Через десяток минут они же прикатили сервировочный столик с двумя порциями генеральского ужина и стойку с одеждой: полковничья и майорская форма из генеральского материала, мужской и женский кожаные регланы, спортивные костюмы, халаты, несколько комплектов исподнего, бритвенные и прочие принадлежности для гигиены, коробку с презервативами, по четыре пары сапог, кроссовок и шлепанцев. Под конец приволокли небольшой контейнер с отобранными на кордоне стволами и патронами…
Поужинали, распили бутылку игристого с парой плиток давно не производимого, но очень вкусного шоколада.
Расползлись по шконам. Двигать кровати было лень, да и сдвинутые они не могли бы образовать их привычный домашний сексодром.
Не прошло и десяти минут, как Тигра вспорхнула со своего ложа, быстро прошлепала по палате и нырнула к мужу под одеяло, поерзала, обосновываясь на правом плече Хаза. Наконец чмокнула в губы и с игриво-луковой улыбочкой шепнула, выпятив грудь:
— Пора меня доить!
Хаз хмыкнул и принялся за дело… За гондонами вставать было лень… «Перетопчутся!» — решили супруги хором…
Последняя вольная «дойка» прошла страстно и нежно, обоюдо-приятственно. Хаз опустошил груди жены, а она вытянула из него все семя… Истомлено почмокала, благодарно лизнула в щеку и тихонько засопела на плече. Странное послевкусие было у этих ласк. Будто переспал с несовершеннолетней. Вот женишься почти в полтинник на женщине за тридцать, а однажды очутишься в ее же постели с девицей семнадцати лет… Не важно, что ты тот же, но тело помолодело, что она — это она, та же верная прикипевшая всем-всем, что имеется, телом и душой, жена, но впитавшая твою уворованную у богов молодость, а вот…
Хазу не спалось… Появилось время подумать, проанализировать… Два года — срок! Спешить-то некуда, сам в капкан-клетку залез.
Захотелось курить. Дымить над мирно спящей женой не хотелось. Он аккуратно высвободился из нежных объятий, встал, подоткнул одеяло, чтоб ей не дуло, накинул реглан и пошлепал к вытяжке, придвинул стул, выщелкнул папиросу, чиркнул зажигалкой, затянулся…
Как все мы веселы бываем и угрюмы,
Но если надо выбирать, и выбор труден,
Мы выбираем деревянные костюмы,
Люди, люди...
Нам будут долго предлагать — не прогадать.
— Ах! — скажут, — что вы, вы еще не жили!
Вам надо только-только начинать... —
Ну, а потом предложат: или-или.
Или пляжи, вернисажи или даже
Пароходы, в них наполненные трюмы,
Экипажи, скачки, рауты, вояжи...
Или просто — деревянные костюмы.
И будут веселы они или угрюмы,
И будут в роли злых шутов иль добрых судей,
Но нам предложат деревянные костюмы,
Люди, люди...
Нам даже могут предложить и закурить.
— Ах! — вспомнят, — вы ведь долго не курили.
Да вы еще не начинали жить... —
Ну, а потом предложат: или-или.
Дым папиросы навевает что-то...
Одна затяжка — веселее думы.
Курить охота, как, курить охота!
Но надо выбрать деревянные костюмы.
И будут вежливы и ласковы настолько —
Предложат жизнь счастливую на блюде.
Но мы откажемся... И бьют они жестоко,
Люди, люди, люди...
Старая песня Бродского, Владимир Семенович гениально играл разведчика-революционера, в нестандартном фильме второй половины шестидесятых ХХ века. А сейчас во второй четверти XXI Хаз шел поперек всех правил, наступая на горло своей песне, ломясь к старой мечте Гагаринской — заполучить доступ к святая святых Красной линии, ухватить за яйца заигравшихся в лужах чужой крови вожаков, жирующих на светлых идеалах настоящих коммунистов. Два года каторги в палате люкс с генеральским пайком. Победа или поражение? Два года без борьбы за станцию, за выживание — отпуск, но без друзей, без ставших родным и близкими соседей-соратников. Кто из них доживет? Кого он лишится?
Хаз поймал себя на том, что левой рукой гладит воображаемого, но почти осязаемого лиса. Пух — мелкий рыжий прохвост, купленный еще до рождения старшей дочери, чтоб у ребенка был верный преданный друг, дождется ли он его, дотерпит или умрет от тоски? Ни по кому он так не тосковал, кроме детей и жены, но она, Слава Богу, была рядом. Лисенок долгие годы на ряду с одноименным крестником Лешкой Давыдовым по прозвищу Лис — сыном Гру — подменял ему дочь и сына, сам стал его приемным ребенком, случись с ним что… боль будет столь же жестокой и мучительной, как та, что жгла его, когда он своими руками отдавал своих детей, спасая их, спасая друзей, спасая станцию, лишал себя и свою любимую волшебства отцовства и материнства…
Папироса дотлевала в его пальцах, выщелкнул новую, прикурил от окурка…
Неразрешенной осталась и еще одна загадка: «Какой медведь сдох в начале прошлого года, перед последним Рождеством, после свидания с дочерью?» Мысли сами собой полетели к началу прошлого года…
* * *
В туннеле Хаз встал как вкопанный.
Прижало сердце. Весь день он чувствовал, что что-то сегодня было в последний раз. Но что? Что навело на эту мысль?
Гип, Хряк и Хрюн сгрудились вокруг. Хаз оперся спиной о тюбинг, закурил. Помолчали. Ребята напряглись. Докурил. Постоял.
— Чо стоим? Поезд не приедет. Потопали, а то до Рождества домой не поспеем. — Очнулся Хаз.
* * *
По пути домой «перстни стаи» несколько раз мерцали, придя домой, всей бригадой ломанулись в дезактивационную. Сбросили туннельные комбезы. Обработали обувь. Надо было бы идти в харчевню к жене, но он…
… завернул в общую комнату «гарема» Мчса. Пух оторвал морду от подстилки, зарычал. Хаз подошел, присел, погладил по лобастой голове, почесал за ушами, отошел, сел на лавку. Лис вскочил, подбежал, запрыгнул на лавку, прилег, подполз, просунул нос между локтем, животом и бедром сидящего хозяина, обождал, пропихнул голову, передние лапы, прижал ухо к сердцу, заворчал, поглядывая в глаза.
Хаз притянул зверя, прижал, начал одновременно почесывать спину и шею под преданно-трущейся ласкающейся мордой, провел рукой по белой пушистой груди, подумал:
«Чего рычишь? Оброс уже».
«Тебе бы понравилось бритым жить? Два месяца, как придурок в попонке ходил, мерз, чесалось жутко», — ворчливо зазвучал в голове человека ответ лиса.
— Нашел повод! — вслух начал увещевать питомца Хаз. — Всего-то бока постригли… Видел бы ты Лизку… От лисы не отличишь! А радости сколько!
Хаз почувствовал боль в затылке — лис копался в его голове… Ласково шлепнул зверя по носу:
«Полегче, морда рыжая!», — «поднял» воспоминания о танце детей.
Пух считал, довольно оскалился, нравилась ему рыжая девчонка:
«Выросла-то как! Когда я ее понюхать смогу?»
— Через годик… Будто ты ее запах не засек, она же к свитеру прижималась.
Пух не стал объяснять, что от свитера сильнее всего разит потом Хаза, туннелями, грязной тяжелой мужской работой, крысами, из которых сделана одежда, сохранился еще слабый запах хозяйки хозяина, чуть сильнее пахнуло мальчиком и двумя девочками. От детей шел аромат хозяина и его хозяйки, запахи сливались — семья. Только его супер нос мог что-то различить. Но лис был очень умным, уже мудрым, пять с половиной лет — возраст, не юнец, заматерел.
Пух прислушался, потянулся ментально…
«Спит! — Самый его любимый человек спал мертвым сном на жесткой и неудобной лавке. — Устал! Хозяину нужен отдых!»
Лис решил оберегать его сон любой ценой. Подготовился.
Подошел Мчс — Пух грозно зарычал. Забежала Серафима — лис оскалился и заклацал зубами. Заглянула хозяйка хозяина, не любила она его, впрочем, она уже пять лет не переносила все рыжее — ощетинился, заслонил собой. Фыркнула, покачала головой, потопала к Серафиме.
Хаз проспал три часа. Шея затекла, спина ныла. Пух удобно устроился на его бедрах, привалился к животу. Глянул зеленым глазом в душу.
— Как же я по тебе скучал, морда!
«Забери к себе в нору!»
— Знаешь же, что нельзя пока… Приедет Лизка, тогда…
«Ну, хоть чаще заходи! Я скучаю!» — Слеза покатилась по шерсти.
Хаз потрепал его за шкирку, это был их ритуал, никому Пух такого не позволял, только ему. Тяжко вздохнув, хозяин собрался встать, но перед этим чмокнул лиса в нос, погладил, тот прижался. Секунда-другая, но его, миг его рыжего счастья.
* * *
Жена гоняла чаи с Фимой.
— Выспался?
Хаз коснулся губами самых сладких из целованных им в жизни уст, нырнул в бездонные леденящие омуты голубых глаз.
— Как прошло? — муж поднял большой палец вверх. — Подошло?
— В восторге! От Ленки! — чмокнул в щеку раз, второй в другую. — А это от Аллы. Майка на их фоне будет бледно выглядеть, что нехорошо.
— Что с тобой?
— Медведь в тайге сдох, — жена нахмурилась. Хаз продолжил. — Оборвалось что-то, бегаю, ищу что.
Полчаса поболтали с Фимой, та предложила чай и Хазу, но он отказался. Просто глотнул пару раз из кружки жены. Простились, пошли есть и спать.
* * *
К Старому Новому году Хаз получил Подарок.
Один из постоянно бывающих на Гагаринской челноков отозвал его в сторонку и из-под полы протянул пакет. Хаз отошел к скамейке, вскрыл увесистый сверток, глянул внутрь… В упаковке лежала пачка пионерских газет, передовицу украшало фото лисенка и волчонка. Екнуло сердце, сталкер сполз по стенке, глаза защипало. В статье были восторженные фразы о танце дошколят. Подошла жена, глянула и последовала примеру мужа, слезы капали на газетную бумагу. Подошли Гип, Гру, Мчс... Все смеялись, утирая слезы, похлопывали родителей.
Хаз поднялся и с газетой в руках поспешил к Пуху. Лис подсел к хозяину, сунул морду под руку, понюхал листок, фыркнул, от типографской вони защипало в носу, попробовал на зуб, вопросительно глянул в глаза.
— Лизка и Севка, — ткнул Хаз пальцем в фото. Пух непонимающе заворчал. Глянул в мысли хозяина, считал, хитро заулыбался.
«Хозяин у тебя еще такой листок есть?»
— Зачем тебе?
«Повесь в моей клетке…»
— Ладно, обожди чуток… — Хаз поднялся и направился к выходу.
«Клетка там», — проворчал лис.
— А чем я прикреплю? — Пух шмыгнул носом и пожал плечами.
Хозяин вернулся через час, лис извелся, ожидаючи. Хаз полез в клетку с заламинированным листом газеты, Пух юркнул следом.
— Где крепить?
Пух примерился, чтобы было удобно смотреть и лизать, Хаз завернул четыре самореза по углам, вылез из клетки, лис проверил работу, удовлетворенно закивал, завилял хвостом, уселся, разглядывая, он даже не заметил, как хозяин ушел.
Позже Хаз замечал следы того, что лис лизал фото детей, игнорируя запечатленных рядом чужаков…
Второй такой лист Хаз принес жене, та сморщилась, давя слезы, слетала за скотчем и ножницами, схватила лист и взобралась на полати, примерилась и приклеила фото к стене.
Часто перед сном он, подкравшись, видел, как она смотрит на фото, целует и крестит лисенка… Сына-то она числила в мертвых, хотя Хаз и запретил ей ставить свечки за его упокой.
* * *
До мая Хаз продолжал «бегать», ища место обрыва какой-то нити, почувствованное им в январе.
Ушат ледяной воды за шиворот он схватил в один из последних майских вечеров…
Жена долговато возилась в ванной. Вышла какая-то просветленно-отстраненная, прошествовала мимо сидящего на придверном диване мужа. Хаз цапнул ее за руку, усадил к себе на колени…
— Пора к Корбуту?
— Видела я его в гробу в светлой обувке… Не надейся, аборт делать не буду.
Хаз хохотнул и уткнулся в локоны цвета белого золота, отыскал маленькое ушко и слегка куснул, жена дернулась, фыркнула, попыталась отстраниться.
— Здесь выношу и рожу!
— Кто принимать будет? Тетя Паша за восемь-девять лет без практики квалификацию растеряла, Забулдыге я ночной вазы не доверю…
— А я?
— Ты в апокалипсис первый и последний раз здесь акушерствовала, тот кошмар до сих пор не забуду, Оксанка чудом родилась. Потом ты каждые роды сознание теряла, тебе сейчас за сорок…
— … а чувствую я себя на тридцать!
— Маш!
— Цыц!
— Там спецы, постоянно практикующие!
— Кражи младенцев, сам говорил! Не переживу, если еще одного потеряю!
Хаз умолк, слов не было, остались только руки, губы, сердце. Притиснул богоданную, стал оглаживать, целовать — заурчала, поплыла.
— Делай, как считаешь, но смотри!..
* * *
В кабинете Корбута на Лубянке сидел редкий и незваный гость.
Первый раз они пересеклись лет восемь назад в госпитале на Фрунзенской. Изменения были на лицо, но странно все это. Нищий сталкер-бродяга под пятьдесят обратился во властного шикарно экипированного офицера лет сорока с небольшим, с генеральской харизмой, жесткий, властный, единственным свидетельством прожитого им могла служить только седина, не припорошившая, а залившая, зализавшая все голову, усы и по всей видимости сбритую сейчас бороду, мороз продирал по спине, вытекая из ледяных серо-голубых с зелеными пляшущими чертями глаз визитера.
— Ну, что Мишаня? Приютишь жёнку?
— Вижу, что денег хватит.
— А скидочку постоянному клиенту дашь?
— Дашь на дашь…
— Че просишь?
Корбут запнулся. Вот решаешь, решаешь задачу… Решение, которой может обеспечить спокойную жизнь до самой смерти от старости, а провал мучительную преждевременную кончину на Преображенке, все говорит, что не решишь, и вот является к тебе тот, кто безмолвно демонстрирует, что ты ничего толком в той сфере не знаешь.
— Заматерел ты. Большой интерес к тебе у людишек некоторых… — Корбут ткнул пальцем в потолок. — Подхода найти не могут… Если сведу тебя с ними, большие порносы будут и тебе и мне, и гешефт знатный.
— Расшифруй!
— Наши… — опять ткнул пальцем вверх, — … стареют, молодые подпирают. Скинут — сдохнут со всем выводком, домочадцами и прихлебателями. Меня давно озадачили, «ГМЧ» финансируют вынуждено только в надежде, что омолодить их смогу. Репродуктивные функции падают, наследников кровных нет.
— Проблема? — Хаз хохотнул. — Крысок свеженьких жрать надо, посвежеют, от стояка еще на старости лет страдать начнут, репутацию пуританскую угробят, хотя, комсомолки-то у вас молчаливые, но, сука, ебливые.
— А МГУ?
— Бессовестно врут! Я-то все думаю, за каким уже с роту официально ваших на смотровой упокоилось? Все понять не мог. И все лезут и лезут с Рейхом да Ганзой наперегонки, да все тайно под прикрытием. Грааль Святой ищите?
— У нас все ходы записаны… — Прищурился Корбут. — Ты молодеть после походов к МГУ начал.
— Не-а. Позже. Молодеть-то только после крысиной прибавки к рациону начал.
— Пробовали мы ваших крыс, ноль, ничего, ни у тех, кто ел, ни в мясе.
— Чего пробовали-то? Как долго? В каком количестве?
— Кашу, чебуреки, мясо ваше копченое…
Хаз хохотнул, выщелкнул из фляжки папиросу закурил, не спрашивая разрешения, Корбут нехотя извлек и поставил пепельницу.
— Сказку про Василису Микулишну помнишь? «Каждый день платье новое надеваю, а вам обносочки продаю…» Со станции только объедки на сторону уходят.
— Пустышку мы потянули?
— Расписку! — проговорил с нажимом Хаз.
— Что?
— Дальше разговор только под письменную гарантию пойдет.
— Что хочешь?
— В этот раз всех новорожденных отдашь! Вильнешь-дернешься, пожалеешь! Скидку на услуги процентов пятьдесят!
— Сорок процентов!
— Смотри! Договор и расписку!
Корбут кликнул ассистента. Хаз молча курил, ждал, потом листал договор, сверял сумму, условия, отдельная палата, присутствие на родах. Люкс-договор.
— Подписывай!
— Ручку позолоти! — хмыкнул Корбут.
Хаз вытащил упаковку мяса, пульнул по крышке стола:
— Это проверь…
Корбут цапнул подачку, передал ассистенту, договор подписал, но пока не отдал.
Ассистент вбежал через полчаса, зашептал быстро-быстро на ухо, Корбут мрачнел, рука Хаза инстинктивно легла на рукоять АПСБ. Договор проскользил по столешнице, замер в паре сантиметров от Хаза.
— Говори! — Корбут утратил вальяжность и наигранную интеллигентность. — Все говори!
— На все у тебя мошны ни своей, ни казенной не хватит, уточни интересующую область.
— Крысы.
— Добро. «Витамин молодости» разлагается быстро.
— Расшифруй!
— Предельные сроки хранения: от спецкормушки до забоя — пять часов, от забоя до окончания готовки — час, и час на употребление.
— А это? — Корбут уставился на карман, из которого появился образец, сразивший ассистента.
— Два часа от кормушки до готовности.
— А?
— Экспортный вариант из отходов скорняжного производства, тока, тс-с.
— Сколько сможешь поставить для клинических испытаний.
— А бабок скока?
— Твой договор.
Хаз присвистнул:
— Три месяца займет, по партии в месяц.
— В объеме?
— Половина от того, что купил бы на рынке.
— Двойная цена?
— Треть за опт и самовывоз я уже скинул. Угу?
Корбут скрежетнул зубами.
— Так шо у нас за гешефт?
— Про МГУ расскажи!
— У тебя же все ходы записаны?
— С твоей версией хочу сравнить…
— Упал, через два часа в сугробе очнулся…
— … гипс?
— Не поверишь, даже насморка не схватил.
— Все?
— Все.
— А седина почему не прошла?
— Потом дело было… Невры, знаешь ли…
— С чего бы?
— Герму перед носом ребенка своими руками задрай, проблем с осветлением до смерти не возникнет.
— Еще живые образцы нужны…
— Сколько у тебя скороходов, способных с клеткой с живой крысой за спиной, добежать с Гагаринской до вашей кухни за четыре часа, не вызвав интереса у ганзийцев?
— Найду! Постой! Ты ж говорил пять часов?
— Крыса сама от жрачки оторвется и в клетку прыгнет, на плечи бегуну упакованная вскарабкается? Там от фермы до северной гермы с пару километров по лестницам да переходам — на одну предтранспортировку полчаса уйдет, хорошо, если с упаковкой в полчаса уложатся.
— А здесь их разводить?
— Корм минимум в четыре раза быстрее портится, вес и объем имеет значительно больший.
Корбут помрачнел.
— Группу к МГУ отведешь.
— Сколько?
— Что сколько?
— Патронов, человек, экскрементов.
— Экскрементов? — Корбут криво усмехнулся. — Стандарт. Сколько сочтешь нужным. Обсудить надо.
— Стандарт — это, чисто, погуляшки, а ваши хитры игрища риск в разы увеличивають.
— Стало быть, и цену?
— Догада! Предоплата 100 процентов.
Как бы-то ни было, отгуляв на своем дне рождения, Хаз доставил жену в палату люкс роддома на Фрунзенской.
* * *
Закрутилось, завертелось… «Все смешалось в доме Обломских». Да знал Хаз правильную цитату, но всегда говорил именно так.
Рвало его пополам да натрое:
1. Жена в роддоме на Фрунзенской.
2. Халтурка Корбута.
3. Оборона станции — текучка, но хлопотно это… Хотя наибольший груз по текучке взвалили на себя Гру, Мчс и Боцман, на время ушедший из докеров.
Больше всего проблем доставлял пункт 2.
Полгода! Почти полгода вводные и тупые идейки сыпались как из рога изобилия. Корбут и его начальнички не тратили время зря… Хотя, лучше бы отдохнули, поотрабатывали бы пассивное взаимодействие жопы с креслом. Еще доставляло мракобесие в присланной красными группе. Стоящих профи было меньше отделения, а советчиков и контролеров — взвод, а с учетом ротации и полроты набралось бы…
Долго-коротко ли, но к декабрю все было готово. Целью штурма было создание и испытание шлюза, который бы обеспечил свободный вход, а главное выход группы из поля МГУ.
Никто из главнюков не хотел опытных практиков слушать, уже эти падлы дырки в мундирах сверлили, но…
Хаз с Гагарами-1 (Гипом, Хряком и Хрюном) решили плюнуть на главную задачу и не тратить свои мозги попусту. Сдохнут заказчики даром — их проблема. Сами же планировали намотать на ус опыт, который потом можно будет продать еще раз за еще большие деньги. Гагары думали о своей безопасности и проектировали систему подстраховки, но… кто ж мог предположить ТАКОЕ?
11 декабря Поле МГУ взбунтовалось, рванул его пукан не по-детски, аж вичухи и прочие пернатые твари с трамплина без помощи обожженных крыльев в Лужники улетели, у Спортивной и то пару перемолотых, но вполне прожаренных тушек нашли…
Все огрехи горе ученых и адских вожаков наложились и преумножились, профи-практики отправились на заклание, даром отдав жизни. Радовало только то, что и самые ретивые и жадные до орденов и почестей главнюки, в том числе и борзые детишки красных боссов разделили их судьбу…
Хаз же чудом выжил, еще и парочку приятных порносов уволок, но станции был нанесен ущерб, последствия, которого не смог бы прогнозировать и сам Бог.
А сейчас ротмистр Хазов сидел в палате люкс, жег папиросу за папиросой, прикидывая, что говорить на Комиссии, как защитить жену, детей и друзей, прикрыть собственную задницу и вытащить из под удара глупенького, но полезного для предстоящей операции ослика Корбута, да еще и выгодную позицию занять…
Докуривая последнюю перед сном папиросу, Хаз наконец осознал причину предрождественских болей в сердце, в сердце или в душе:
— его готовили к переходу через Рубикон;
— он последний раз явился к дочке Дедом Морозом;
— никогда больше он не увидит ее радостных по-детски сказочно-счастливых глаз;
— Александр Иванович Хазов умер 11 декабря прошлого года или еще раньше лет семь назад у МГУ, а монстр, обосновавшийся в его обновленном теле, не знаком даже ему, не ясно кому он подотчетен и кем управляем, цели и задачи его неясны;
— разгадает ли он загадку или причинит вред друзьям или всем людям, заживо погребенным в метро?
Продолжение http://www.proza.ru/2016/09/27/127
.