Выписка из приказа: «… Небеса обетованные обязывают душу-выпускницу пребывать в телесной оболочке человека до самого последнего удара сердца.
Если душа сочтет необходимым продлить жизнь клиента, она вольна выполнить свою прихоть за счет собственного разрушения, так как только мощный выброс активной энергии способен оживить затухающие ритмы бренного тела…»
Душа-невеличка, редкого золотистого оттенка, была послана небесами новорожденному младенцу, который упорно отказывался кричать, синея на глазах измученной роженицы. Врачи безрезультатно хлопотали вокруг малютки, а мать, судорожно сцепив пальцы рук, истово шептала молитвы. Достучалось до небес материнское сердце, взмах заботливого ангельского крыла вдохнул жизнь в кроху.
Душа-малышка ловко впорхнула в басовито загудевшее, маленькое тельце. Уверенно
застучало крошечное сердечко по наковальне жизненных терний, уготованных судьбою.
А судьба не скупилась на испытания, одаривая острыми ощущениями душу-золотинку, с лихвой, с перебором. Мятежная телесная оболочка, в виде взрослеющей мужской особи, притягивала к себе беды мощным магнитом, являясь кляпом к каждой бочке проблем, как к своей, так и к чужой, посторонней.
Молодая душа матерела на житейском полигоне взросления тела. Закалялась в детской, температурной лихорадке, разрывалась в клочья от юношеских страхов и страданий. Ведь выданное ей тело-бунтарь имело болезненную тягу к справедливости, неутомимую потребность помочь слабому, утешить обиженного, обогреть сирого и убогого.
Активная магнитуда внутренних болезненных толчков, неизбежные травмы, уколы ужасом и переизбытком адреналина, иногда наводили измученную душу-страдалицу на грешные мысли о дезертирстве на небеса.
Но, постоянную вибрацию от нервных перенапряжений и потрясений души-великомученицы, незатейливо гасила песня матери. Тихая, величавая колыбельная, которая звучала над изголовьем искалеченного сыновьего тела, уменьшала боль и вносила покой в израненную душу. Под аккомпанемент убаюкивающих мотивов, находила душа-золотинка оправдание хозяйским поступкам и затихала до следующих передряг.
Душа-отличница, блестяще сдавшая экзамен по основному предмету, именуемому «Сопровождение бренного тела по жизненному пути», не могла предположить об изобилии изощренных и чудовищных испытаний, возникающих при этом самом сопровождении.
Безусловно, в учебных пособиях рассматривались различные житейские ситуации, но, ни в одном практикуме не разъяснялся юным душам, смысл добровольного погружения хозяйского тела в ледяную полынью для спасения другой человеческой особи и мучительного лечения после таких странных купаний.
Сложно было постичь душе-невеличке, необходимость подъема на высоченное дерево за орущим котенком, чтобы испытать на своей шкуре болезненный закон свободного падения в обнимку с мохнатым пискуном. По мере взросления выданного тела, сила притяжения земли усиливалась, а увечья становились разнообразнее и тяжелее.
Ну, уж, полное отсутствие логики отметила душа-золотинка в безрассудном желании своего тела, броситься в горящий дом, из окон которого раздавались детские вопли. Задохнулась душа в страшном огненном капкане, обожглась жаром под пылающими сводами жилища, померкла сознанием от горящих, падающих на пол, перекрытий. Через плотное задымление, рассмотрела угоревшая душа спасенных детей, вылетающих в окно, и руки чужих особей, ловящих орущих малышей со стороны улицы.
А потом все ощущения смешались в общем хаосе чудовищной боли от обожженной кожи, вздувающейся пузырями; от смрада заживо горящей плоти; от рева пожарной сирены; от липкой белой пены, врывающейся рваными клочьями в оконные проемы и раздраженно шипящей на родном, мужском теле. Затем мрак, липкий, непроглядный, бесконечно-топкий, обволакивающий обугленную телесную оболочку горьким привкусом смерти…
Истерзанной душе было тесно в груди от булькающего, прерывистого дыхания умирающего.
Опаленная душа плавилась от внутреннего жара человека, распластанного на узкой больничной койке.
Измочаленную душу выматывали однообразные, ноющие звуки, которые хрипло слетали с треснувших губ женщины, сидящей на полу у горького одра.
Измученная душа неоднократно пыталась выбраться из обреченного тела, но протяжные песни матери, не отходившей от сына третьи сутки, сплели вокруг скорбного ложа непроницаемый купол. Этот невидимый купол-шатер не позволял душе выплыть из своей телесной оболочки, исполнить предписанный уставом прощальный виток, и исчезнуть в заоблачных далях небытия.
- Котя, Котенька, Коток, Котя, серенький лобок,
Приходи к нам ночевать, нашу деточку качать…-
Тихая скорбь материнской колыбельной песни, отражаясь мягким эхом от холодных больничных стен, вплетала новые, прочные нити в защитный кокон. Бесхитростная мелодия бережно обнимала умирающего сына и оттягивала его уход в бесконечность.
Металась душа-горемыка, натыкаясь на острые стрелы спазмов обожженного тела и не находя выхода в надежном заграждении детской колыбельной.
Внезапно, в охрипшее материнское песнопение вплелись детские, нежные голоса, усилившие прочность защиты. Зазвеневшая под сводом больничного коридора бесхитростная мелодия, отталкивалась от стен хрустальным звоном ангельской чистоты и проникала в истерзанную душу, погружая ее в волшебное оцепенение. Импровизированный хор спасенных в пожаре малышей, исполнял гимн бесконечной, светлой признательности в честь широкой и редкой по красоте, душе обугленного человека.
Мать спасенных детей, стоя на коленях перед распластанным на печальном одре парнем, беззвучно шептала молитвы. Затуманенный слезами взор, направленный через больничное окно в голубеющие небеса, терпеливо и настойчиво, просил высшей милости для страдальца.
Плененная в родном теле душа-золотинка, выпускница-отличница небесной академии, душа-невеличка редчайшего окраса, нашла в себе мужество признаться в бесконечной симпатии к собственной, благородной и очень молодой оболочке. Под аккомпанемент нежной колыбельной, на этом шатком мостике над бездной, влюбленная душа, с дрожью и страхом перед бесконечностью, запустила программу сознательного саморазрушения.
Мощный взрыв энергии, разорвавший душу-спасительницу на миллиарды золотинок, начал латать изуродованную пожаром кожу изящной художественной штопкой, разглаживая рубцы и шрамы от болезненных ожогов.
Останки души-мученицы, оседающие целительной золотистой пылью на бренную оболочку, радостно уловили еле заметную вибрацию молодого тела.
По разнарядке небес обетованных, по проторенному пути, в уютное место под сердцем, на постоянное место проживания, стремилась стандартная душа повышенной прочности.