Василий Овчинников
ЦЕНА ПРАВЕДНОГО СЛОВА
Псков
2004
Василий Овчинников.
Родился в 1949 году, в пос. Грызавино, рядом с городом Островом, пригородом Псковским. Инженер - политехник. В Пскове с 1997 года. Работал на кирпичном заводе рабочим - выставщиком, подсобным рабочим, в издательстве «Курсив» мастером - наладчиком, энергетиком на предприятиях города. Отдельные статьи и рассказы в Крымских и Псковских газетах. «Цена праведного слова» - первая «Псковская» повесть автора.
ЦЕНА ПРАВЕДНОГО СЛОВА
Тетрадь первая
Одна неправда нам в убыток,
И только Правда -
ко двору.
А.Т. Твардовский
«Тёркин на том свете»
1.Шрамы на сердце.
- Приехали, - потемнел лицом отец, увидев в «Правде» карикатуру.
Мордастый, обросший Ванька с огромной открытой пастью тянул в эту пасть такую же огромную ложку: «Таких не берем в коммунизм».
Десятилетнему сыну было интересно, но непонятно, почему отец не разделяет, казалось бы, всеобщей радости.
Оттепель была в самом разгаре: уже давно прочитан на съезде доклад о культе, вернулись из лагерей настрадавшиеся по делу и без дела «снегири», пошел хлеб целины и полетел первый спутник. Жить стало сытнее и для многих веселее. Но концы с концами явно не сходились. Проехали танками по Венгрии, срывалось победное шествие кукурузы на север, начали падать урожаи на целине, плохо помогал животноводству привезенный из-за океана племенной бычок. И народ, казалось бы, освобожденный от удушающей петли не всегда осознанного страха, уже не хотел работать только «за совесть».
Явно нужны были новые цели и лозунги.
И они появились: «Семилетка», «Догнать и перегнать», и, наконец,
«Наше поколение будет жить при коммунизме!» - хлёстко и смело.
«От каждого по способностям, каждому - по потребностям», - главный принцип великой цели, а для кого-то, но поняли это очень немногие, только затеи. Оказывается - не для всех. И не каждому.
После того как не без участия главнокомандующего всем Варшавским договором маршала Конева, давшего слабину или позавидовавшего славе первого полководца, расписали и окончательно задвинули не разделявшего романтические восторги дворцовых идеологов жесткого и прагматичного маршала Жукова - министра обороны, явных «маловеров» в стране уже не было. «Фиги в кармане» - не в счет.
Попутно с сокращением армии и органов уволили в запас под предлогом хлипкого здоровья или недостаточного образования тех, кто вместо гордости победителей и оккупационного багажа вывез из-за границы совершенно излишнее чувство некоторой растерянности. Несуетный, разумный уклад жизни простого человека, сидящего на своей земле, просматривался даже сквозь развалины сначала обманутой и захваченной Гитлером, а потом освобожденной Советским солдатом капиталистической Европы и заставлял задумываться освободителей, способных на размышление…
В тридцать девять лет и мой отец неожиданно стал пенсионером. За войну и службу на севере, за борьбу с «лесными братьями», которых тогда называли бандитами, а сейчас пытаются считать партизанами, за работу в «органах» ему насчитали двадцать семь лет выслуги. Семья тогда жила в городе Острове. Работы не было. Отец и такие же, как он молодые пенсионеры ждали начала работ на строительстве завода, который собирались разместить в старом корпусе ликвидированной островской тюрьмы, но как-то растерянно, без особого энтузиазма.
Отец и пенсионером без дела не сидел, остался внештатным секретарем райкома, пропагандистом. Учебник, первый, изданный после двадцатого съезда, следующий за «кратким курсом» Хрущевский вариант Истории КПСС он положил в мой книжный ящик:
- Храни, книга становится Книгой, когда полежит лет двадцать на твоей полке.
Партийный билет отец принес с войны. Но, как я понял много позже, коммунистом он был плохим: слишком много думал там, где надо было верить или восторженно притворяться.
Неполное среднее - официальный образовательный статус, отец уже при мне «добивал» семилетку в вечерней школе, как-то не соответствовал действительному уровню взглядов и суждений отца и уважению простых людей. Книги дома ценили. Из старых русских писателей отец выделял Чехова, за боль сопереживания, доброту и понятную немногословную человечность. Вышедшая в оттепель книга повестей Павла Нилина «Жестокость» заняла в доме особое место. И писатель, и его герой, следователь - мальчишка Венька Малышев, убедивший перейти на сторону советской власти сибирского крестьянина ставшего бандитом Лазаря Баукина, а потом осудивший себя на смерть за жестокость и обман стоящих в этой жизни над ним, были как бы сотоварищами моему отцу. К писателям и их книгам отец относился как к учителям и собеседникам, с которыми можно советоваться, соглашаться, спорить.
Тогда в альманахе «На берегах Великой» впервые печаталась повесть Ивана Виноградова «Дорога через фронт» и первые стихи Игоря Григорьева. Я узнал, что отец с Ленинградским поэтом родом из одной деревни Ситовичи, что под Порховом.
- Мы с ним босиком по одним тропкам бегали. Помни.
Отец был на два года старше поэта. Я запомнил.
Чаще стали хоронить. На похоронах друга, дяди Лёши, которому не исполнилось и сорока, отец проговорился:
- Умереть бы как Лёшка. Красный гроб, люди за машиной, салют и больше ничего.
Стоящая рядом мама одернула:
- Вася, дети слушают…
Видно неладно на сердце было. И не только у отца.
Фронтовые сто граммов. Это и сейчас звучит романтично. Но только не для меня. Всё чаще и чаще пенсионер отец бывал «не в форме». И если раньше это совпадало с праздниками, было даже как-то весело, то теперь становилось грустным и даже стыдным. Предчувствие беды поселилось в моей маленькой голове.
Хоронили отца через полгода после выхода на пенсию. При вскрытии на сердце обнаружили два уже зарубцевавшихся шрама. На здоровье отец не жаловался и врачей особо не тревожил. Слово «инфаркт» тогда было не в ходу.
Отец много писал. Почерк у него был мелкий, «бисерный» как сейчас говорят, разборчивый, буковка к буковке. Но бумаг после отца, считай, не осталось.
Пришел дядя Коля, он знал отца и маму ещё по работе в Грызавино. Товарищ по партии, как он сам сказал, забрал партбилет, аккуратно просмотрел все книги, письма и тетради. Ушёл с завёрнутым в газеты свёртком.
Оказалось, что и в Острове, где мы жили, и в Пскове, где похоронили отца, очень многие знали гвардии старшину, бывшего артиллериста – комендора открытой береговой батареи, морского пехотинца, разведчика, чекиста, в последнее время, до пенсии, старшего корпусного островской тюрьмы. Пенсионером его считать не привыкли. И в Острове и в Пскове за гробом шли люди, шел полувзвод с карабинами. Салют был дан.
После смерти отца мы стали псковичами. Сослуживцы из Острова и друзья отца изредка навещали нас:
- Про твоего отца и всех нас не раз ещё будут говорить плохо. Как бы ни говорили, помни, отец твой был Человеком, помог многим и… Плохому - не верь.
Времена менялись, менялись оценки. Я помнил, может и поэтому, не спешил меняться вслед за временем.
Продолжение. http://proza.ru/2016/09/23/1784