«Сыночек, родной, ненаглядный мой! Уж три месяца, как уехал ты, а не пишешь. Больно мне без тебя, сердце тоскует, а по радио говорили, что немец уже у Севастополя стоит, что бои идут тяжёлые и наши войска несут потери. Только что же мне делать без тебя, если не вернёшься? Единственный ты у меня… Иду почту смотреть, жду письма, а боюсь – что похоронка…»
«Мама, нас перебросили к Волге. Осень, холодно, мокро. Нет ни сил, ни времени написать. И карандаша тоже нет. Только думаю о тебе. Ты, верно, топишь уже, и в доме тепло. А мы замерзаем. Ночуем в подвалах, сырых, топить запрещают, чтоб дыма не было видать, да и нечем. Прижмёмся друг к другу – и спим, а зуб на зуб не попадает. Многие болеют. Утром проснулись, а ружьё к рукам примерзает…»
«Сыночек, я тебе варежки теплые связала, а послать – не знаю, куда. Ты бельё оставил, а оно тебе бы сейчас пригодилось. Бригадир дрова привёз. Я сижу возле печки – и не пойму, почему замерзаю. А потом слышу сердцем: холодно тебе. Я бы птицей полетела, чтобы согреть тебя, сынка…»
«Мама, опять мне не спится. Всё думаю, как ты одна: и дома, и в поле? Вернусь – помогать тебе стану, устроюсь на завод. Только б вернуться…»
«А вчера, мой родной, утром проснулась – не пойму, что гремит. На улице тихо, в избе – никого, а грохот в ушах стоит. И будто кто-то кричит. Не знаю, как догадалась, что это – там, у тебя. Только как же я слышу?! Упала, давай молиться. Всем сердцем просила Пречистую Богородицу оградить тебя от беды. А потом стало стихать. Только долго сердце болело. Сыночек, ты жив ли? Мне бы весточку от тебя. Вокруг – одни похоронки…»
«Вчера нас, мама, опять обстреляли. Налетели юнкерсы, и давай бомбить! Следом – пехота. Роту нашу зажали, головы поднять нельзя. Командир тычет ружьем: «Вставайте, в атаку!» А я прижался к земле, понимаю, что встану – погиб. И вдруг вижу свет. Внезапно всё стихло. Глаза открыл, а над нами в небе – Женщина, да огромная! У меня дыхание перехватило. Немцы стрелять перестали, и наши тоже молчат. А Она стоит, взор грозный, и держит в руках платок, вроде как покрывает. Так и была тишина. Я успел в укрытие перебежать, да оттуда смотрел на Женщину. Никогда такого не видел!»
«Сыночек, сынок, возвращайся. Молюсь за тебя день и ночь. Возвращайся. Пусть покров Пресвятой Богородицы убережёт тебя…»
«Ты знаешь, мам, я подумал: не зря Та Женщина в небе стояла. Ты, наверно, опять икону достала и молишься за меня. Ты молись, мам. Я раньше смеялся, не понимал, что ты бормочешь. А теперь догадался, что ты мне Женщину ту послала. Больше смеяться не стану. Мама, опять стреляют. Я уже и не чаю вернуться. Об одном лишь прошу: молись за меня покрепче. Пока ты молишься, я – живу».