Переправа

Алина Соболева 78
В том городе, где я была задумана когда-то, перемены почти незаметны. Так же высится над рекой крутая Государева гора. На ее вершине во время оно изволила обедать Екатерина II и потеряла золотую ложечку, которую ищут до сих пор, да все никак не найдут. То же каменное узорочье купеческих домов, ныне подновленных, прибранных и оттого особенно симпатичных. Те же, изрядно поредевшие, но неистребимые сады-огороды, веселой лесенкой сбегающие вниз, к Волге, широкой и величавой.
Мариинский посад - не моя родина, но особое для меня место, с которым в душе всегда есть незримая связь. Иногда я ее почти не чувствую, а иногда вдруг так потянет на тот берег, что хочется все бросить и рвануть в Марпосад...
Когда-то там жила сестра моего деда, рыбачка тетя Маша. Я еще успела ее застать и хорошо помню улыбчивую, круглолицую старушку, шуструю в свои без малого 90, присылавшую нам с оказией связанные из деревенской шерсти носки и варежки, а еще узорчатые цветные половички, отраду глазу и ногам.
Мама моя была у тети Маши любимой племянницей. Она знала: в любое время, что бы ни случилось, ее всегда ждут на том берегу, в домике с резными наличниками. К ее приезду затворяется тесто, достаются из погреба соленья-варенья, начищается до блеска старинный самовар с помятым боком. Приятно чувствовать себя желанной гостьей. И той весной, как всегда, вскоре после ледохода, на майские праздники, она собралась в Марпосад.
Чтобы переправиться через Волгу, обычно нанимали лодку, чаще с мотором, но порой и на веслах. Подходили загодя к причалу, договаривались, ждали, коротая часы за бесконечными разговорами. Туда и отправилась мама. Ясно, как на кадрах цветного кино, видится мне 16-летняя девчушка в перешитом бабушкином жакетике на деревянных шатких мостках. Короткую, толстую, еще не обрезанную косу треплет весенний ветерок, глаза щурятся то ли от солнца, то ли от улыбки... Так стоит она с фанерным чемоданчиком в руке и смотрит перед собой на раскинувшуюся полноводную реку - все волны да волны до самого горизонта. Путь, который предстоит преодолеть.
Переправщик дед Максим был старый и опытный. Выкурил цигарку, сплюнул и уверенно проворчал: "Ничо, полегоньку доберемся". И лодочка отчалила.
Вначале шли хорошо, только весла поскрипывали. Но ближе к середине пути, как говорится, "погода спортилась". Веселый солнечный день внезапно превратился в хмурые сумерки. Небо затянуло тучами, будто темным ватным одеялом, начал моросить колючий неприятный дождик. Поднялся сильный ветер и дул, не переставая. Лодку качало, ледяная вода все чаще хлестала через борт, а берега совсем пропали из виду.
Дед Максим был хладнокровен до последнего. Лишь когда все накрыло серой пеленой и стало ясно, что дела плохи, прокричал: "Ну, девка, молись"...
Только ужас лишил девчонку речи, будто чья-то властная рука схватила за горло. Никогда раньше она так остро не чувствовала близость смерти, ее слепую безжалостную силу. Горело исхлестанное дождем лицо. Волны неистово плясали и бились о днище лодки прямо под ней. Похоже, река, взъярившись, решила разметать суденышко в щепки, а человечков, старого да малого, утянуть в холодную темную глубь.
Их то швыряло из стороны в сторону, то подбрасывало вверх, как на качелях. Казалось, лодка не движется, а крутится, точно волчок, на одном месте. Вот сейчас ее перевернет, захлестнет - и все...
"Ничего не вижу, не слышу, только внутри ёкает: гибнем", - вспоминала мама, мысленно снова становясь перепуганной дрожащей девчонкой. Вода окружала их, и неоткуда было ждать спасения.
"Ой, мамочка, закружило нас... Хоть бы доплыть, хоть бы не потонуть... Ну и лютует же река, страшно, не выдержит наша лодочка, пропадем... Ой, мамочка, неужели вот так и сгину? И школу не закончу... Нет-нет, не надо, Волга, не забирай мою жизнь, не тяни к себе, оставь меня. Я же должна добраться до берега, обязательно должна... А потом выйти замуж и родить дочку... Я так загадала, пусть все сбудется... Лишь бы доплыть, лишь бы доплыть"...
Когда их ноги, наконец, ступили на прибрежный песок, дед, скинув видавшую виды фуражку, истово перекрестился в сторону Троицкого собора.
"Знать, река услышала, пожалела тебя", - говорила потом тетя Маша, укладывая гостинцы.
Уже вечером, после бани и чая с пирогами, мама с тетей и марпосадскими подружками сидели на скамеечке в саду над обрывом. Смотрели на закат, на неторопливо проплывающие пароходы, светившиеся разноцветными лампочками, словно зовущие куда-то вдаль, в мир с высокими домами и большими городами. И девчонке, счастливо избежавшей смерти, снова подумалось, что все обязательно будет: большие города, дальние страны, любовь, как в кино... А еще у нее родится дочка - когда-нибудь, в светлом прекрасном будущем. А пока можно грызть сухую мелкую рыбешку, загадывать желания, хихикать и болтать обо всем на свете. Впереди целая жизнь, и нет ей конца...
Только вот дед Максим вскорости утонул - не вернулся с ночной рыбалки. Говорили, река забрала...

2012