Мара Торрес
Придуманная жизнь
(перевод с испанского Вера Голубкова)
Аннотация:
Устоявшаяся и вполне счастливая жизнь Наты Фортуна рухнула в одночасье, когда от нее, ничего не объяснив, ушел любимый парень. И теперь ей одиноко даже среди друзей и подруг. Как бороться с этим разъедающим душу одиночеством? Придумать новую жизнь и жить в вымышленном мире? Или попытаться отпустить прошлое и жить настоящим?
Эта книга была финалистом премии издательства "Планета" в 2012 году.
Приятного вам чтения!
Эпиграф:
Реальность и вымысел - вот что образует часть моей двойной жизни.
Порвалась цепь, связавшая часы и время.
И как две капли после ливня мы парим.
Мне легче, я за хвост поймал залетный ветер,
И ноги на пол опустить забыл.
И я лечу! Лечу!
Сладкое вступление в хаос, Экстремодуро. [прим: цитата из песни "Dulce Introduccion Al Caos" группы Extremoduro, альбом La ley innata 2008г]
Часть 1
Если не сейчас, то когда
Глава 1. Жизнь
Часть 1. Если не сейчас, то когда
Глава 1. Жизнь
Жизнь – паскудная штука. Я имею в виду – не всегда, а сейчас. Я не утверждаю, что жизнь была дерьмом с той минуты, как я родилась. Речь идет о нынешних днях, неделях и месяцах. О тех днях, когда я распахиваю окно по утрам, и мне безразлично, цветет ли растущая напротив слива или отрухлявела.
Эти месяцы даже не черно-белые, а тусклые и бесцветные, и абсолютно гладкие. Как листки календаря, как будничные повседневные рассветы, как вечера, когда я бросаюсь на диван и таращусь на стену, изучая ее до тех пор, пока она не расплывется, словно клякса, и тогда мне приходится моргать, потому что мой взгляд затуманился.
Я никогда не задумывалась над тем, что ты сказал мне в тот день – если не теперь, то когда, если не ты, то кто же. Не думаю и теперь. Я обожаю думать о том, как однажды мы встречаемся в каком-нибудь городе. Не в том, где живем. Пожалуй, этот город должен находиться в какой-нибудь другой стране, где мы просто не могли бы встретиться. В том городе я не ждала бы тебя, а ты не ждал бы меня. Впрочем, сейчас я понимаю, что в последних словах – ты не ждал бы меня – пожалуй, больше здравого смысла, потому что ты не ждешь меня уже довольно давно... Ну вот, теперь я драматизирую! Хватит! Не распускайся, черт возьми! Итак, мы оба находились в каком-то городке, где и встретились.
Пожалуй, в городе должно быть холодно. Подошел бы, к примеру, Париж... Да, Париж, это прекрасно. В общем, на улице мороз, и я иду в шапке, потому что у меня короткие волосы, и без нее у меня отмерзли бы уши. Итак, на мне вязаная шапочка. Ее связала мне на зиму бабушка. Волосы уже отросли, слегка выбились из-под шапки и спадают на лоб и шею. Я иду в джинсах и высоких, до колен, сапогах. Тех самых кожаных сапожках, которые я прикупила, когда поехала с тобой на концерт в Бильбао. Тогда на мне были босоножки, а когда по радио сказали, что на севере скоро пойдет дождь, я заставила тебя развернуть машину и вернуться в центр, потому что захотела купить себе сапожки. Они показались мне настолько красивыми и элегантными, что я надела их прямо в магазине и так и вышла на улицу. Я выглядела довольно смешно и нелепо, потому что было невообразимо жарко и, как выяснилось, в Бильбао тоже. Двадцать два градуса. А поскольку у меня не было чулок, мне пришлось остаться в полиэтиленовых носочках, которые мне дали для примерки, и мои ноги буквально изжарились в них. Но это все неважно, ведь не об этом речь. С тех пор прошло полгода, и теперь сапожки кажутся старыми, хотя видно, что они хорошие. Хм, старые, но хорошие. Дело в том, что в Париже ты не можешь носить что попало. В Париже ты обязан выглядеть на все сто. Словом, в день нашей встречи на мне должны были быть эти кожаные сапожки и зеленое пальто, что досталось мне в день Волхвов. Забавно! Сейчас, в зеленом пальто, я вижу себя с длинными волосами, а минуту назад представляла себя с короткими. Но всегда в бабушкиной шапочке. Вот видишь, фантазировать легко. Прошло время, и вот я представляю, что мы встретились в Париже через несколько месяцев, а быть может, и лет. [прим: день Волхвов - 6 января, самый главный новогодний праздник в Испании]
- Привет!
- Твою мать! Что ты здесь делаешь?.. Привет! – обнимаешь меня ты.
Нет-нет, постой, все не так просто. Не может быть, чтобы мы вот так неожиданно встретились в городе, а мне на ум только и пришло бы ляпнуть: “Привет!” Нет, нет и нет! А кроме того, ты никогда не сказал бы: “Твою мать!”, ты не матершинник, и крепкое словцо у тебя не в ходу. Дай-ка мне успокоиться и сообразить. Для начала определюсь с местоположением. Вообще-то, мне гораздо больше хотелось бы встретиться с тобой в Нью-Йорке. А, собственно, почему бы и нет? Да, и в самом деле, Нью-Йорк – гораздо лучше, тем более, что мы были там вдвоем. До чертиков лучше было бы встретиться с тобой в городе, в котором мы бывали вместе, потому что, возможно, тогда мы оба подумали бы, что оказались именно там не случайно.
Все, что я написала раньше, вполне сойдет и для Нью-Йорка тоже, хотя в Нью-Йорке я носила бы еще солнцезащитные очки, потому что там все ходят в очках, даже если солнца нет. Итак, оставляем длинные волосы, шапочку и очки. Короче, продолжаю.
Я даже не представляю, во что был бы одет ты. Впрочем, какая разница!
В Нью-Йорке мы могли бы столкнуться в окрестностях Центрального Парка, скажем, в воскресенье. Я находилась там в командировке по каким-то служебным делам, равно как и ты, а поскольку воскресенье – выходной, мы были свободны как птицы, и вольны ничего не делать. А теперь мне нужно найти повод для командировки. Тебе-то легко. Ты сидишь себе там спокойно с каким-нибудь проектом архитектурной студии, а я? Какого дьявола делаю в Нью-Йорке я? Ладно, неважно, что-нибудь придумаю, а сейчас сосредоточусь на встрече.
Итак, я зашла в магазинчик купить кофе и чего-нибудь перекусить. Мы столкнулись, когда я выходила из дверей с коричневым бумажным пакетом в руках.
- Оба-на, ты только посмотри! Ну и дела! А ты-то здесь каким макаром? – удивился ты. Мы крепко обнялись и поцеловались. Наше объятие было долгим. Какое-то время мы так и стояли, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу. Наши тела были так близки. Ты такой худощавый и высокий, и я такая маленькая. Ты обнимал меня, сомкнув свои руки на моей спине и уткнувшись лицом мне в шею. Я чувствовала твой запах. Запах твоего тела был такой же, как всегда. Такой же как всегда, как всегда. Ну все, довольно, хватит! – Ну надо же, кого я вижу! Вот уж не ожидал, так не ожидал, – добавил ты.
- Черт возьми, я тоже!
- Что ты здесь делаешь?
- Приехала на конгресс филологов. Институт Сервантеса организовал пресс-конференцию. Я проторчала в городе целую неделю, но все уже закончилось.
- Какое совпадение! – ответил ты, подумав, что, в действительности, это совпадение было не случайным. – Я тоже приехал по делам. Проект для одного клиента и еще тысяча разных дел каждый день. Рехнуться можно, Ната, эти нью-йоркцы совсем чокнутые. Хорошо еще, что мы тоже закончили. Слушай, а когда вылетает твой самолет?
- Завтра утром, а твой?
- Тоже утром. – Ты достал сигарету, закурил, выпустил дым, улыбнулся и спросил. – А ты здесь с кем-нибудь, или выпьем вместе кофе?
Как божий день ясно, что все это только в моем воображении, потому что, по всей вероятности, мне никогда не побывать на конференции филологов в Нью-Йорке. Для этого мне пришлось бы слишком многое изменить в своей жизни, и для начала стать филологом, а не публицистом. Давать конференции по всему миру, а не работать в мадридском агентстве. И, если уж на то пошло, ты никогда не предложил бы выпить с тобой кофе. Я даже думаю, что если бы мы, и вправду, встретились, ты сделал бы вид, что в упор меня не замечаешь. А если бы улизнуть не удалось, к примеру, мы столкнулись бы нос к носу или ударились лбами, ты сочинил бы какую-нибудь отговорку, чтобы не оставаться со мной. Во всяком случае, сейчас, когда ты не отвечаешь на мои звонки, и тебе не приходит в голову набрать мой номер хотя бы раз, чтобы спросить, как я. Ладно, хватит! К черту! Это всего лишь фантазии, придуманная мною книга, и я могу сочинять, что пожелаю! Даже то, что в этот самый момент ты выронил бумажный пакет, полный круассанов, встал на колени и сказал, что я – любовь всей твоей жизни, и что мы сказочно счастливы. Если бы я хотела, то смогла бы представить подобную картину, вот только на хрен все это! Будем хоть чуточку реалистами: мы встретились в Нью-Йорке и пошли вдвоем в Центральный Парк, чтобы заморить червячка на газоне.
Оказывается, сегодня мой день рождения, и я не могу продолжать. Мне уже пора, так что на сегодня хватит, я вырубаю комп, принимаю душ, одеваюсь и ухожу. Завтра, если мне захочется, я продолжу эту историю, а не захочется, то на нет – и суда нет. Пока.
Глава 2. Социальная адаптация
Едва подойдя к месту встречи, я сразу же отчетливо поняла, что хоть и пытаюсь это скрыть, у меня на лбу написано: «социальная адаптация». Я единственная заявилась на каблуках. У Риты были туфли на платформе, а Карлота пришла в кроссовках. Подруги пояснили, что теперь не так, как раньше (хотела бы я это знать заранее), что сейчас – чем проще, тем лучше.
- Могли бы и предупредить, – пробурчала я, – тогда мне не пришлось бы терять весь вечер, раздумывая, что надеть.
- Конечно, могли бы, – хором ответили подружки, – но ведь, к счастью, и так никаких проблем.
- Действительно, все просто зашибись, – попеняла я им, – только я как белая ворона за версту заметна.
Впрочем, тема обуви тут же позабылась сама собой, поскольку мы принялись за еду. Мы ели, пили и смеялись до упаду. Когда от смеха у нас потекла тушь с ресниц, мы махнули в “Гараж”, закусочную, расположенную на территории парковки на площади Мостенсес, рядом с улицей Гран Виа. Подружки, помимо суббот, наведываются сюда еще и по четвергам и засиживаются до самого утра, пока не приходит время бежать на работу. Название “Гараж” для этой небольшой забегаловки очень точное, поскольку расположено оно на самом деле внутри гаража. Иногда девчонки произносят название на французский манер “Гараже”, с этим мягким “же” в конце слова. “ Пошли в “Гараже”, – говорят они порой. Ума не приложу, откуда взялось у них это чередование твердого и смягченного "ж". Как-то раз из чистого любопытства я спросила об этом, но они ответили, что и сами не знают толком, просто говорят как бог на душу положит.
- Подожди, послушай, что придумала Карлота, – сказала Рита. – Ну, давай, Карлота, жги.
- Гаражиться. Пошли гаражиться.
Вволю насмеявшись, мы вошли в “Гараж”, причем бесплатно, поскольку были знакомы с его владельцем.
Мне было откровенно хреново. Карлота и Рита, как только вошли, сразу растворились в толпе людей, скачущих на танцполе, а я осталась одна одинешенька у барной стойки. Не зная, что делать, я заказала выпивку и начала слегка покачивать плечами в такт музыке, чтобы никто не заметил, как мне тяжело. Я сунула руку в карман брюк, подумав, что так мои движения выглядят круче. Вскоре подошли девчонки: “Ната, подружка, с тобой все в порядке?”. И я в ответ: “Какого черта! Неужели вы не видите, что я превратилась в тряпку, потому что меня бросил любимый парень, и вынуждена вновь таскаться по этим долбаным, паршивым забегаловкам только потому, что вы не даете мне остаться дома, где я хочу валяться на кровати и рыдать, пока не охрипну?” Так я подумала, а сказала совсем иначе: “Не парьтесь, девчонки, все путем. Просто хочу немного побыть одна”. Когда подруги снова направились на танцпол, Рита неожиданно повернулась и сделала знак, который я поначалу не поняла.
- Вытащи руку из кармана, это выглядит ужасно! – крикнула она.
- Да, конечно, спасибо... Мне очень жаль.
Я вытащила руку. Рита подмигнула мне и улыбнулась, и я ей тоже. Я знаю, что она меня жалеет. Впрочем, в глубине души я и сама себя жалею, ведь за эти три года многое изменилось, а я не в курсе.
К примеру, раньше в песнях имелись слова. Неважно, что они были на английском, и я их не понимала. Я всегда сама додумывала, о чем поется в песне, но по крайней мере, они звучали. Теперь все по-другому. Я не понимаю, почему люди жизнерадостно трещат: “Пошли туда; там прикольная туса, и диджей – охренеть”. Не понимаю, почему в песнях вообще нет слов – ни английских, ни испанских, ни даже арамейских. Но больше всего меня бесит, что народ знает эти песни. Все танцуют под музыку, а когда диджей делает паузу и поднимает руку, словно призывая к молчанию, наступает тишина. Все замирают, затаив дыхание и подняв вверх стаканы, – потные, разгоряченные. И тогда диджей резко опускает руку, снова заводя весь зал. Без музыки прошел всего лишь миг, но все вокруг начинают нетерпеливо орать: “Гони хит!” и прыгать, мотая головой из стороны в сторону. Я в бешенстве, потому что поняла, почему сейчас не носят каблуки, и потому что не умею мотать головой как они. Меня задолбало смотреть, как они танцуют под музыку без слов, и я бешусь, потому что тоже хочу скакать как они, хочу быть такой же отпадно-счастливой субботними вечерами, ведь в жизни этих людей нет Альберто. Точнее, в их жизни нет “отсутствия Альберто”. Все они танцуют, целуются, и никто не выглядит несчастным, а мне безумно горько, и хочется уйти домой. У каждого из них своя жизнь, и только я жила его жизнью: его дом, его песни, его фильмы, его рестораны, его отдых, его друзья. Его, и только его. "Его" – какое странное, необычное слово. Само по себе одно оно ничего не значит. Как и я. Раньше я тоже была “его”, а теперь и вовсе ничья. Короче говоря, я сложила крылья, оставила стакан на барной стойке и уныло поплелась домой.
Я почти забыла про поездку в Нью-Йорк. Сочинять что-либо – полный отстой: стоит на секунду расслабиться и отвлечься, и больше на ум ничего не приходит.
Думаю, завтра я буду спать весь день. Завтра воскресенье, а с тех пор, как ты ушел, мне нечего делать по воскресеньям.
Глава 3. Еще одно дерьмовое воскресенье
Прошел месяц с того времени, как я писала последний раз, и существует две вероятности: или моя жизнь как таковая действительно дерьмо, или же мне становится дерьмово каждый раз, как я пишу, потому что впадаю в депрессуху. Хотя если подумать хорошенько, моя жизнь не так уж плоха. В последнее время я перестала изводить себя, и все же всякий раз, включая компьютер, я пишу что-нибудь заунывное. Впрочем, по словам психолога, я уже полностью здорова, и потому она буквально взашей вытолкала меня из консультации.
- Так когда же мне снова прийти сюда? – упорствовала я.
- Тебе не нужно больше приходить, Ната. Ты говорила, что приходишь сюда только для того, чтобы излечиться от расставания с Альберто, так вот курс терапии закончен, и, поверь мне, ты абсолютно здорова. Я считаю тебя достаточно благоразумной и уверена, что ты не захочешь быть с ним, потому что, во-первых, вероятность того, что Альберто вернется к тебе, ничтожно мала, а во-вторых, ты и сама не горишь желанием к нему возвращаться.
Короче, я поблагодарила ее, попрощалась и ушла. Едва выйдя от психолога, я отправила тебе смс-ку: “Бето, пишу тебе лишь для того, чтобы сообщить: курс терапии окончен, и я полностью исцелилась от тебя. Целую”. Ты мне не ответил.
Тогда я подумала: если я, даже не успев толком спуститься по лестнице, посылаю тебе сообщение, хотя ты не удосужился ответить ни на одно из моих посланий, которые я строчила тебе с тех пор, как мы расстались; если я думаю о тебе, хотя ты ни разу не поинтересовался – как я, и жива ли вообще или вскрыла себе вены; если ты, не смотря ни на что, до сих пор в моей голове, то, пожалуй, единственное, в чем я абсолютно уверена – я НЕ исцелилась. Похоже, я попросту вышвырнула деньги на ветер. Круто!
“Вероятность того, что Альберто вернется к тебе, ничтожно мала, – заявила терапевт и добавила: – Во-первых”. Это свое "во-первых, вероятность того, что Альберто вернется к тебе, ничтожно мала" она выпалила, пристально глядя мне прямо в глаза и не моргая, чтобы не дать возможности возразить, хотя я могла ответить: “Ты-то откуда знаешь?”
С чего она это взяла, если не знает, какой ты, и что у нас было?! Сколько бы я ни рассказывала о тебе на сеансах, она никогда тебя не видела. Она понятия не имеет, как мы любили друг друга. Она не видела тебя в тот день, когда ты сказал мне, что нам нужно поговорить, и ты должен сообщить мне нечто очень важное. Она не видела, как ты плакал, обнимая меня под дождем и уверяя, что никого сильнее не любил, и именно поэтому тебе приходится уйти. Ты говорил, что оставляешь меня потому, что невыносимо постоянно ссориться и причинять друг другу боль, что мы настолько отдалились, что перестали чувствовать волнительную дрожь, когда мы рядом, перестали замечать, что этот мир принадлежит лишь нам двоим. Она не слышала твоих сомнений “если не теперь... если не ты…” Она не слышала, как ты сказал “на время” и назвал меня “любимой”.
- Любимая, это только на время. Расставшись сейчас, мы дадим себе шанс соскучиться друг по другу и понять, что хотим от жизни.
“Любимая”, – сказал мне ты. Любимая.
Глава 4. Без предупреждения
Больше я не могла терпеть и вечером, перед тем как уснуть, полетела к тебе домой вместе с кроватью. Я без предупреждения влетела в окно, приземлилась в гостиной и стала смотреть, что ты делаешь. Ты встал с дивана, взял айпад, включил музыку, закурил сигарету и пошел в кухню налить себе чего-нибудь. Я усмехнулась: как оказалось, с момента нашего расставания твои привычки совсем не изменились. Вернувшись с кухни, ты подошел к столику, на котором стоял ноутбук, постучал по клавишам, вводя пароль, опустился в кресло и достал из ящика один из своих альбомов. Я тихо как мышка сидела на кровати и спокойно наблюдала за тобой, заговорив лишь тогда, когда ты погрузился с головой в свои схемы и чертежи.
Я сообщила, что за четыре месяца переругалась со всеми, стараясь объяснить, что ты меня любишь, хоть сейчас и не со мной. Четыре месяца мне приходилось терпеть, выслушивая, что все твои слова – дешевые отговорки, потому что с любимыми не расстаются, и ты брякнул свое "это только на время", потому что тебе нечего было сказать. Альберто, тебе никто не верит, кроме меня.
- Бето, – сказала я, подпрыгнув на кровати и встав на колени, – сейчас я скажу тебе то, что никогда никому не говорила, и ты успокоишься. Это я виновата, что ты ушел от меня. Ты был прав, говоря, что всё у нас не так, как раньше. Последний год был очень трудным для нас обоих: я устроилась в рекламное агентство, и наша жизнь изменилось. Работа стала для меня глотком свежего воздуха; мне нравилось то, чем я занимаюсь, и вместе с сослуживцами я могла допоздна засиживаться в агентстве… Я каждый раз принимаюсь плакать, думая о том, как ты звонил мне и предлагал пойти поужинать, а я отказывалась, говоря: "лучше не сегодня", потому что не знала, когда мы закончим. Как бы мне хотелось вычеркнуть все эти "лучше не сегодня" и написать вместо них – "закажи нам столик часов на десять", точно зная, что буду ровно к десяти в каком угодно месте.
Неожиданно ты повернулся, и я испугалась, подумав, что ты меня заметишь. Ты взглянул на часы, висящие на стене, зябко поежился и обхватил себя за плечи, а потом встал и закрыл окно. Ты включил другую музыку, сел в кресло и снова погрузился в свои дела, а я продолжила свой монолог:
- И тогда ты стал вести себя точно также, Бето. Ты перестал спрашивать, когда я приду домой, просто стал возвращаться позже меня. Иногда гораздо позже, почти под утро, на рассвете. Сначала я старалась не спать и дождаться тебя, но я так уставала, что в конце концов валилась на кровать и к твоему приходу уже наполовину спала. Ты входил в комнату, не спеша раздевался и, прежде чем выключить лампу на своей тумбочке, тихим голосом сообщал, что у тебя был тяжелый день, и ты очень устал. Ты целовал меня и тут же отворачивался. Я ничего не отвечала, потому что тоже хотела, чтобы ты отвернулся, и мы могли бы поспать до утра, пока не зазвонит будильник. У нас еще будет время пойти поужинать, заняться любовью, вернуть былое. И что изменится, будь у нас лишняя ночь? Я все так же любила тебя. Или даже сильнее? Сильнее. Но какого черта! Я не поняла одного: почему ты не сказал, что тебе тоскливо и одиноко? Скажи ты об этом раньше, мы могли бы всё уладить. Не могу понять, почему ты не подсел ко мне вечерком и не сказал: “Ната, мне хреново” или “Ната, я не знаю, что со мной”, или “Ната, нам нужно поговорить. Понимаешь, с нами что-то происходит”. Но ты молчал, а если мы ссорились, то вскоре мирились. Мы обнимались и извинялись, говоря: "Что было, то прошло, и нет на свете ничего важнее нас"… Поэтому я и была спокойна.
Я сказала, что стосковалась по тебе. Я не могу жить без тебя и хочу, чтобы ты снова был со мной. Месяцы, когда я шла к себе домой, а не в твою мансарду, были самыми унылыми в жизни, и вот однажды я поняла, что же с нами случилось. Я отодвинула тебя на второй план и потеряла, но теперь готова начать все сначала. Я хочу, чтобы больше ты никогда в жизни не был одиноким, а если тебе нужно время, не беспокойся – я подожду.
- Обещаю, я буду ждать тебя, любимый.
"Любимый". Я тоже назвала тебя любимым. Неожиданно меня прервал звонок твоего мобильника. Ты перестал чертить, отодвинул кресло от стола, встал и подошел к дивану, на подлокотнике которого лежал трезвонивший телефон. Ты ответил, но мне не удалось узнать, с кем ты говоришь. Ты не назвал имени, сказав лишь: “Привет, как дела?” Вероятно, это был один из твоих сослуживцев, и я решила, что, пожалуй, лучше уйти. Мне не хотелось, чтобы ты застал меня в пижаме посреди гостиной на кровати со скомканными простынями.
Тем же путем я вернулась к себе домой и поставила подаренный тобой диск с нашими любимыми песнями. Он крутился без остановки, снова и снова. Я пошла в комнату и достала фотоальбомы наших с тобой совместных путешествий. Я листала их под музыку, уже не понимая, нравятся мне эти песни или они меня добивают. Думаю, что второе. “Привет, как дела?” А ты? Как твои дела? Тебе позвонили почти в двенадцать ночи. У меня перехватило дыхание.
Глава 5. Все не так, как кажется
Прошел еще один месяц. Теперь мне уже не так грустно и хреново как во время моей последней писанины. Я больше не жду тебя, не слушаю песни с твоего диска, не читаю сообщения, которые мы посылали друг другу, когда жили вместе, не рассматриваю фотографии из альбомов. Я хожу на работу, по выходным снова встречаюсь с подружками, знакомлюсь с новыми людьми и знаю, что надеть, идя в бар, а что – на вечеринку. Я больше никогда не ухожу первой и не посылаю тебе сообщения после того, как написала, выйдя из консультации, а ты мне не ответил. Я ни с кем не говорю о тебе. Все думают, что я излечилась, и это почти правда.
Глава 6. Домашняя жизнь
Сегодня – день матери, а вчера я побывала в центре Мадрида со списком вещей, которые собиралась купить:
Блузка
Мини-юбка
Один-два топика
Брюки
Скраб
Шампунь
Антицеллюлитный крем
Подарок для мамы и еще один – для бабушки. Обязательно!
Я вернулась домой с четырьмя пакетами в руках. В них лежали черный топик, которых у меня и без того завались; курточка спортивного покроя с коротким рукавом, которую я в жизни не надену; красное платье, в которое я немедленно облачилась; гель, который сушит кожу, но обалденно пахнет ванилью; шампунь, тоже ванильный. Для мамы и бабушки – ничего.
Короче говоря, сегодня мне пришлось встать пораньше и чапать в магазин за льняной юбкой и жакетом для мамы. Размер я подобрала на глазок, но не переживала, потому что маме все к лицу и сидит на ней отменно, а если ей не понравится подарок, она, не стесняясь, возьмет у меня чек и обменяет его без всяких проблем. Собственно говоря, мама – очень счастливый человек; у нее почти никогда не бывает проблем. К тому же, она еще и худенькая, что, вероятно, является одной из основ счастья. Одно дело – сносно выглядеть, и совсем другое – быть худышкой. Быть худышкой означает то, что, надев шорты можно спокойно сесть на стул, не думая о том, что ляжки растекутся по сиденью, что, примерив джинсы, не нужно просить у продавщицы пяток других моделей, что можно покупать бикини и даже стринги, зная, что они не заваляются в самой глубине комода. Короче, быть худышкой означает не только всё вышеперечисленное, а гораздо больше, а потому я всю жизнь сидела на диетах. Я не помню ни единого дня, когда от души наелась бы всего, чего хотела, не испытывая при этом запоздалой вины и не думая, сколько дней потом уйдет на то, чтобы похудеть. Я всю жизнь жила по теории компенсации, перескакивая от шоколада к салатику-латук. [прим: Компенсация — по теории Фрейда защитный механизм психики, заключающийся в бессознательной попытке преодоления реальных и воображаемых недостатков]
Я не очень-то жалую этот безвкусный латук, и потому в моем доме его днем с огнем не сыскать, впрочем, в последнее время у меня в квартире вообще хоть шаром покати. Я всегда считала, что меня удар хватит, если хоть когда-нибудь в доме не окажется апельсинового сока, потому что, встав с кровати, должна сразу же поесть. Без завтрака я никакая, потому и спрашивала мысленно: “Ты можешь представить, что однажды встанешь с постели, а сока нет?” Я думала о соке по той простой причине, что в моем холодильнике уже давным-давно не было места вкусняшкам. Он не из тех, открыв которые, не знаешь, что выбрать, поскольку в них есть абсолютно всё, начиная от плавленого сыра, и заканчивая заварным кремом. (Заварной крем! Я не покупала его уже лет десять!) Короче, несмотря на то, что мой холодильник давным-давно почти пустой, сок был всегда. А теперь, как оказалось, уже несколько недель в нем нет и сока. На всякий случай я заглянула в шкафчик: вдруг там завалялся какой-нибудь пакет, но увы! Я почувствовала себя совсем несчастной. "Ну что за хрень, – подумала я, – так расклеиться из-за какой-то ерунды, необходимой по утрам." А через три дня мне позарез понадобилось молоко. Его тоже не оказалось, хотя я обожаю, придя вечером домой, выпить через соломинку стакан холодного молока. Что может быть вкуснее? Иногда я добавляю в молоко какао, чтобы с удовольствием есть не растворившиеся комочки ложечкой. А когда болит горло, можно погреть в микроволновке стакан молока с медом; терпеть не могу мед, но он отличное домашнее лекарство… И вообще, молоко означает, что не все еще потеряно. В том смысле, что в любую минуту в дверь твоей квартиры может позвонить весьма сексапильный сосед, ну или, по крайней мере, который просто тебе по душе, и ты можешь пригласить его на чашечку кофе с молоком и выкурить с ним по сигарете. Впрочем, можно пить кофе даже в одиночестве под песни Карлы Бруни и осознавать, что жизнь прекрасна как в рекламных роликах: мгновения жизни. Обнаружив, что молока не осталось, я подумала, что это вконец меня добьет, доведя до кондрашки. Прошло еще два дня, и у меня закончилась даже туалетная бумага. Я припозднилась, по дороге домой зайдя в бар, чтобы пропустить рюмашку-другую, и в собственном туалете мне пришлось вытираться салфетками, словно в какой-нибудь забегаловке. “Слава Богу, ты никого не подцепила, и пришла домой одна. У тебя даже задницу вытереть нечем," – ночь напролет корила я себя. Печально, но слава богу, все обошлось.
Вчера, идя за покупками, я позвала с собой Альвара, моего давнишнего приятеля, чтобы посидеть с ним за чашечкой чего-нибудь и потрепаться.
- Классно – завтра воскресенье, – заметил он.
- Дерьмо собачье все эти воскресенья, – возразила я, – стереть бы их к чертям с календаря.
- Да ладно? Обожаю воскресенья! Жду не дождусь, чтобы они поскорей наступали. Нет ничего лучше, чем включить телек и весь день проваляться в кровати вместе с дружком, укрывшись одеялом. А если захочется чего-нибудь, на столе полно всякой всячины: пара банок колы, пиво, чашка кофе, коробка галет, пачка сухариков, тарелка маслин… Нет, воскресенья замечательны, они просто созданы для обжираловки.
“Черта лысого! – подумала я, глядя на него. – Это ты можешь обжираться.”
Вернувшись домой после семейного ужина в честь Дня матери, я посмотрела фильм, полистала журнал, а потом переключила телевизор на новую программу о путешествиях, в которой непрестанно что-то кричали и передвигали камеру с места на место. Мне неохота смотреть ее, но было лень пощелкать пультом, чтобы переключиться на другой канал или просто выключить телевизор. Мне было скучно и тоскливо.
Это первая глава, в которой я не упомянула о тебе. При желании я могла бы зачеркнуть последнее предложение, и тогда ты и вправду исчез бы.
Глава 7. Пляж
Мысленно я поклялась больше не смотреть твои фотографии, не читать присланные тобой сообщения, но мне было плевать, что, собираясь совершить нечто более ужасное, я предаю саму себя. Я отыскала видео, которое мы записали на пляже, вывела изображение во весь экран телевизора так, что оно буквально затопило всю гостиную, погасила свет и нажала "пуск".
Пляж Астурии. День облачный, и море не очень-то приветливо. Плавно поворачивая камеру, ты начинаешь снимать крупным планом панораму гор и кромку берега. Слышно твое приглушенное дыхание и мой голос, зовущий тебя откуда-то издалека:
- Э-ге-гей, Бето! Смотри, какие высоченные волны!
Ты направляешь камеру на меня. На мне твоя белая рубашка с длинным рукавом, в которой я утопаю, а под ней бикини.
- Ната, отойди подальше, видишь как штормит!
- Ну же! Иди сюда, быстрее!
- Иду! Не подходи к морю, стой, где стоишь!
Ты побежал ко мне, держа камеру в руках, и изображение на экране задергалось, как сумасшедшее.
- Как они бьются о берег. Обалдеть, какая красота! – зачарованно выдохнул ты, подбежав ко мне.
Ты торопливо принялся снимать море крупным планом.
- Да неужели?
- Ната, не приближайся к морю…
- Не бойся, всего несколько шажочков… Ух ты! Смотри, чайки на берегу! Надо же, сколько их! Больше сотни! Такие бесшабашные, сидят себе и в ус не дуют, словно и нет нас… Знаешь, сейчас я побегу, и ты увидишь, как они взлетают!
- Подожди, – смеешься ты, – я хочу, чтобы получилось красиво!
- Одну минутку, только волосы в порядок приведу... – Я подошла к камере, и моя мордашка заняла весь экран. Скрепляя волосы заколкой, я, не переставая корчила рожицы и кривлялась. – Как тебе? А так? Ну как, я красивая?
- Очень!
Я послала в объектив воздушный поцелуй.
- Нормально получается?
- Изображение слегка смазано и плывет, но, в общем, ничего.
- Так даже лучше, пусть плывет... как жизнь. Так, и вправду, лучше! Посмотри на чаек! Я хочу как они... – Я рванулась к птицам, взмахивая руками как крыльями в полете. – Бето, смотри! Я лечу... лечу-у-у!..
Едва я подбежала к чайкам, как они взлетели и закружились в воздухе, но на короткий миг мои руки, прикрытые рукавами твоей белой рубашки, слились с крыльями птиц.
Ролик закончился, и экран померк.
Гостиная погрузилась в кромешную темноту.
Она была абсолютно пуста.
Я осталась в Астурии.
- Ната, ты совсем спятила. Живо ступай и надень штаны, не ровен час простудишься.
Ты выключил камеру и положил ее в рюкзак. Я подбежала к тебе.
- Надо же, я промочила ноги, а полотенца у нас нет... Постой, только не свитером, дурашка, он же будет весь в песке!
- Ерунда, потом вытрясем – и дело с концом. Не хочу, чтобы ты простудилась. Иди ко мне, сядь рядом. Хоть бы солнышко выглянуло...
- Ладно.
Я натянула брюки и села, прижавшись к твоей груди. Ты обнял меня за талию.
- Смотри, как море красиво, какая глубокая синева!
- Знаешь, когда я был маленьким, – ответил ты, уткнувшись подбородком в мое плечо, – мне безумно нравилось приходить на этот пляж и гулять здесь в одиночестве до самой ночи...
- А что ты делал?
- Ничего... Отдыхал... Думал.
- О чем?
- Да так... О разном.
- И все же?
- Я думал, что когда-нибудь сяду на яхту и переплыву океан. Я буду плавать по разным морям, время от времени останавливаясь то здесь, то там... Буду вечно странствовать, узнавать новые места, знакомиться с новыми людьми. Я буду бездомным бродягой, и мне не придется ходить в школу и делать уроки, и никто не будет меня ругать.
- А где бы ты останавливался?
- На бразильских пляжах, потом в Уругвае и в Рио-де-ла-Плата...
- И ты ездил бы один?
- Ага, один... Иногда я и сейчас думаю об этом.
- Круто, верно? Ни клиентов, ни компаний, ни трезвона будильника, ни чеков...
- Точно. Давай махнем куда-нибудь, а, Ната? Уволимся с работы, продадим наши квартиры и отправимся навстречу приключениям. Налегке, без денег...
- Давай. Я буду купаться в море, а потом отряхиваться как утки. Вот так. Б-р-р-р...
- Ха-ха-ха, какая же ты чудачка. Знаешь, я говорю серьезно, Ната. Мне не нравится моя теперешняя жизнь, я устал. Мне осточертело работать, думая все время, как раздобыть денег, чтобы что-нибудь купить. Мне противна сам мысль о том, что в жизни нужно преуспеть. Я не хочу жить в закостенелом мире, где все кажется размеренным и упорядоченным, где нет места фантазии. Здесь я связан по рукам и ногам, а мечтал о свободе.
- Но тогда придется изменить весь мир…
- Ну так давай его изменим! Я не желаю быть частью мира, в котором меня воспитали. Не хочу, чтобы однажды мы стали чужими друг другу и, лежа в кровати, задавались вопросом, что за незнакомец лежит рядом? Я этого не переживу. Меня убьют вечера, когда мы будем валяться на диване, пялиться в телевизор и болтать ни о чем, потому что нам не о чем говорить. Я не хочу тупо трахаться только потому, что мне приспичило; не хочу заводить детей только потому, что их уже пора иметь; не хочу отпусков по графику и всего остального только потому, что так заведено.
- К чему ты мне это говоришь?
- Потому что знаю: ты меня понимаешь. Я не думал, что когда-нибудь встречу человека, который меня поймет, но неожиданно появилась ты, и, едва увидев тебя, я сразу почувствовал, что ты – именно тот самый человек. Не могу объяснить, откуда я это узнал, но, клянусь, что так и было. Словно домовой шепнул мне на ушко: “Это она”.
- Бето…
- Что?
- Как домовой мог тебе это сказать, если домовых не бывает?
- Бывают, глупышка, и когда-нибудь ты встретишься с ним.
- Это невозможно.
- В этом мире нет ничего невозможного, Ната, кроме одного…
- Чего же?
- Что я разлюблю тебя.
Глава 8. Тактика и стратегия
Впереди новая семидневка и единственная цель – не думать. Это достижимо, если загрузить себя разными делами по самую макушку, чтобы на раздумья не осталось ни одной свободной минутки. Словом, я разработала стратегию.
По плану я должна в кого-нибудь влюбиться. Да хоть в Мауро, например. Я заметила, что мне приятно видеть его, и ради него я стараюсь приодеться вот уже несколько дней.
По утрам я проигрываю перед зеркалом разные ситуации на случай нашей встречи и свои ответы на его вопросы: “Ага, у нас небольшая неувязочка с клиентом, и шеф от злости рвет и мечет”, или “Нет, нам тоже не назначили дату”, или же “Ладно, поживем – увидим, потеплеет или нет. А для весны, и впрямь, довольно холодно”. И все в том же духе.
Не то, чтобы Мауро мне приглянулся, просто мне было все равно. Я познакомилась с ним на корпоративе, устроенном в честь двадцатипятилетия нашего агентства. Это был тот случай, когда фирма расщедрилась и закатила пиршество, а работники отрывались по полной. На вечеринке я развлекалась, глядя, как остальные, изрядно захмелев от выпитого, начинали валять дурака. Когда сие действо мне наскучило, я взяла бокал и вышла наружу, чтобы покурить. Тут-то и появился Мауро. Я была наслышана о нем и раньше, поскольку он имел репутацию записного красавчика.
- Скукотища, верно? – начал он.
- И то правда, еще какая, – ответила я.
- Да уж.
Мы довольно долго молчали, а потом я небрежно обронила:
- Ладно, пойду внутрь, здесь как-то зябко.
- Чао.
- Чао-какао.
Вот, собственно, и весь наш разговор. Тогда и вообще. Ни “Как тебя зовут?”, ни “В каком отделе ты работаешь?” и ничего другого. Я знала, как его зовут, поскольку Мауро приходил на деловые встречи и совещания, хотя и не работал непосредственно с нами, являясь фрилансером. Мауро из тех мужчин, кто не оставит к себе равнодушным, но мне он был безразличен. Когда он проходил мимо, я едва удостаивала его взглядом, по сути дела, я его почти не замечала. Впрочем, тогда я вообще никого не замечала и старалась быть незаметной для других. Словом, неудивительно, что на той вечеринке мы мололи какую-то чушь, но с тех пор я, порой, невольно думаю о Мауро и веду с ним перед зеркалом придуманные разговоры, а, начиная с завтрашнего дня, сделаю все возможное, чтобы влюбиться в него.
Глава 9. Человек привычек
Я подошла к своему рабочему столу, заглянула в электронную почту, просмотрела сообщения с пометкой “срочно”, подумав при этом: "Какого черта все считают свои сообщения срочными, отлично зная, что они направятся прямиком в корзину". Обругав отправителей последними словами за то, что дергают меня без дела, я вспомнила последнее срочное сообщение, написанное мной, и решила, что получатель, должно быть, тоже костерит меня на чем свет стоит, потому что срочность письма заключалась лишь в том, что оно было отправлено под выходные. Я спустилась с одним из сослуживцев выпить кофе. В лифте я заявила, что больше не покупаю сигареты, потому что бросила курить, но за чашкой кофе стрельнула у него сигарету и, выкурив ее, вернулась на рабочее место. Быстро просмотрев ожидавшие меня недавно начатые рекламные тексты, я пару из них отмела напрочь, один дописала и решила сравнить его с уже опубликованными, но неожиданно заметила, что все в офисе отчего-то переполошились. Я оторвалась от компьютера и, подняв голову, увидела вошедшего посыльного с огромным букетом красных роз в руках. Он подошел прямо к моему столу, вытащил квитанцию и протянул ее мне на подпись. У меня замерло сердце. Все вокруг загалдели, повскакивали с мест и начали громко и радостно хлопать в ладоши. Я тоже встала, чтобы взять букет, и, когда он оказался у меня в руках, мое сердце заколотилось так неистово, что чуть не выскочило из груди: “Боже мой! Бето! Бето! Ну, конечно же, это он!” Я поцеловала букет, положила его на стол и, вся дрожа, распечатала конверт с открыткой. Я чувствовала, что все сослуживцы, знавшие о скандальном уходе Бето, от души радовались за меня. Я счастливо улыбнулась, и Донато, мой шеф, подмигнул мне из-за двери своего кабинета. Я прочла написанное на открытке: “Спасибо за последнюю, потрясающе успешную рекламную кампанию. Подпись: Фармацевтическая кампания "Одетте”. Я вложила открытку в конверт. В зале установилась гробовая тишина; все с участием воззрились на меня, а затем стали рассаживаться по местам.
Опустив голову, я выбежала из зала. В туалете я столкнулась с нашей уборщицей Лупе.
- Ната, что с тобой? – обеспокоенно спросила она, увидев меня.
Неожиданно я разрыдалась. Лупе обняла меня, и я почувствовала легкое прикосновение ее розового халата и теплоту ее кожи, отдающей запахом моющего средства и увлажняющего крема. Она ласково погладила меня по голове.
- Ему же хуже, дочка, ему же хуже.
Я разревелась еще пуще. Удивительно, как некоторым удается понять, что с тобой, если ты ничего им не говорил?
- Пойдем, деточка моя, пойдем. Дай-ка я тебя умою.
Лупе умыла мне лицо и обсушила его бумажным полотенцем, а затем пригладила мои волосы влажными от воды пальцами. Она достала из кармана халата флакончик туалетной воды, побрызгала мне на руки и растерла капли своими руками, в точности как моя бабушка. Иногда по субботам мама оставляла меня ночевать у бабушки, и тогда в воскресенье с утра она мочила расческу под краном и зачесывала мои спутавшиеся волосы назад, а затем собирала их в конский хвост. Стянув волосы синей шелковой ленточкой, бабушка завязывала бант и пшикала на меня туалетной водой. Я смотрелась в зеркало, а из зазеркалья на меня глядела будто бы совсем другая девочка с хвостиком и синим бантом. Я не решалась даже моргнуть, чтобы не испортить ей прическу. Я звонко рассмеялась, и Лупе облегченно вздохнула.
- Ну вот, посмеялась, и будет! - она звучно расцеловала меня в обе щеки. - А теперь ступай, дочка, не то твои приятели волноваться станут.
Я вышла из туалета. Шеф позвал меня к себе в кабинет и поздравил с удачной рекламной кампанией. Подошло время обеда, и я предложила посидеть всем вместе в баре. Перекусить я решила чем-нибудь легким и заказала филе с картофелем. После обеда я выкурила сигарету, и мы поднялись в офис. Я села за стол и принялась разгребать кучу неотложных дел. Остаток дня я работала, не покладая рук, уйдя с головой в написание текстов, и когда взглянула на часы, обнаружила, что почти все разошлись по домам. Я собрала свои вещи, взяла розы и вышла из офиса.
Был поздний вечер, и я направилась к машине. На стоянке я столкнулась с еще одним задержавшимся трудягой.
- Красивые цветы…
- Спасибо.
Это был Мауро. Что он делал в агентстве в столь поздний час? А, не все ли равно.
Придя домой, я открыла банку фаршированного перца, налила бокал вина, закурила сигарету, села на диван и зажгла свечу, чтобы не чувствовалось запаха дыма. Я оглядела свое жилище и подумала: “Черт возьми, довольно уютная квартирка. Даже более чем... и какое же, блин, скотство жить одной в такой красоте”. Ну вот, я снова вспомнила тебя. А потом подумала о Мауро: чем черт не шутит, возможно, когда-нибудь он придет ко мне, сядет на этот самый диван, мы выпьем по бокалу вина и перепихнемся. Будем ли мы потом держать это в тайне? И насколько это важно, чтобы никто с работы не узнал о наших отношениях? Будем ли мы встречаться всерьез, или это будет ни к чему не обязывающий трах? Умеют ли люди хранить секреты? Будь у Риты геморрой, она раструбила бы об этом всему свету, будь геморрой у меня, я молчала бы в тряпочку. Полюблю ли я когда-нибудь Мауро по-настоящему, или все это чушь, и мне просто хочется в него влюбиться, лишь бы убить время и забыть тебя? Черт, сегодня же понедельник! Так почему же я пишу, если я – человек привычек, и пишу только по воскресеньям?
Глава10. Mmonreal y ffortuna
Теперь я пишу не строго по воскресеньям, а когда хочется, например, сегодня.
Утром я встала как обычно и по привычке машинально распахнула окно комнаты, не глядя, что творится снаружи. Наверняка ничего нового. Впрочем, случись там даже что-нибудь из ряда вон выходящее, я бы не заметила, потому что смотрела в окно отсутствующим взглядом.
Я позавтракала, приняла душ, оделась и поехала на работу на своей машине, думая, что когда-нибудь отважусь добраться до офиса на метро. Я ехала по проспекту Кастельяна, слушая спокойную музыку. С тех пор, как по радио стали передавать исключительно скверные новости, по дороге можно слушать диски, а, приехав в агентство, не испытывать вины за то, что не в курсе происходящих событий. Но если все же эта тема всплывет ненароком при встрече с кем-либо, можно просто ответить: “Какой ужас!”, и не промахнуться.
- Ужас! – сказал мне один из приятелей-сослуживцев, когда мы пили кофе, сидя в баре за углом, и я подумала, что он тоже наверняка по дороге на работу слушает музыку.
Мы поднялись к себе и разбрелись по рабочим местам. Я села за стол, включила компьютер, и, пока он загружался, обдумывала, что нужно сделать. Неожиданно компьютер мелодично пискнул, и на экране монитора появилось окошечко: “У вас новое сообщение”.
Я открыла послание:
mmonreal@gmail.com
Привет, мы познакомились на корпоративе, где оба скучали. Я подумал, может, ты не против выпить как-нибудь кофе вместе со мной. Если тебе не нравится идея, то нет проблем, просто скажи. Но, по-моему, мы вполне можем приглянуться друг другу.
Мауро.
Постскриптум: Надеюсь твои цветы добрались до дома без приключений.
Ничего себе поворот! Сообщение от Мауро. Может, и в самом деле выпить с ним кофе? Если мне не понравится – не беда, просто скажу ему, и дело с концом. Он сам так предложил. Правда, он считает, что мы можем приглянуться друг другу. Надо написать ему что-нибудь приятное.
ffortuna@gmail.com
Привет, как ты раздобыл мой мэйл?
Ната.
Постскриптум: душевный ник.
Я отправила сообщение.
Прошла минута, и – “У вас новое сообщение”.
mmonreal@gmail.com
В этой жизни раздобыть можно все. Или почти все.
Постскриптум: Красивое имя.
Он сказал "красивое имя". Кажется, он тоже хочет сделать мне приятное.
Я не замедлила с ответом:
ffortuna@gmail.com
Спасибо за комплимент.
Мауро тут же отозвался:
mmonreal@gmail.com
Если ты согласна на чашку кофе, напиши.
Выходит, сегодняшний день не совсем обычный, поскольку Мауро прислал мне сообщение. Точнее, целых три. Заявил, что в жизни можно раздобыть буквально все. Спросил, как добрались до дома мои цветы. И попросил написать, согласна ли я на чашку кофе. И все же, откуда у него адрес моей электронной почты? У кого он выведал? Впрочем, это не имеет значения. Главное, что он прислал мне сообщение, хотя совсем меня не знает. Насколько мне известно, я разговаривала с ним, только стоя по утрам перед зеркалом... А вдруг он внутри зеркала? Притаился в зазеркалье, и смотрит, как я переодеваюсь по двадцать раз и каждый день проверяю, не оставляет ли на мне следы резинка от трусов. Кошмар!
Иногда мне кажется, что я брежу.
Глава 11 Письмо
Уже больше полугода ты не подаешь никаких признаков жизни, и мне не с кем поговорить о тебе. Мне ничего не говорят, но я-то знаю, что допекла всех твоим уходом. Всё изменилось. Раньше при встрече меня спрашивали, как мои дела, а я говорила, говорила и никак не могла остановиться. А потом Рита, Карлота и Альвар вместе со мной часами разбирали до мельчайших подробностей нашу жизнь: кто, что, когда и кому сказал, и каков был ответ. Или тот случай, когда ты не пошел со мной на нашу дружескую вечеринку, сославшись, что у тебя есть дела поважнее. Или тот, когда я отказалась поехать с тобой на выходные за город, потому что Рита познакомилась с каким-то аргентинцем и собиралась о нем рассказать. А еще мы обсуждали, почему ты стал приходить домой так поздно, что я уже спала... А теперь наши отношения никому не интересны, Бето. Никому, кроме меня. И не думай, что я забуду свое обещание, потому что один чувак-сослуживец прислал мне на мэйл письмо. Черта с два. А поскольку я понятия не имею, что мне делать, решила нацарапать письмо тебе, чтобы ты знал: у меня все хорошо. Так что не переживай и не грусти, вспоминая обо мне, и не думай, что я тебя ненавижу. Это просто невозможно.
"Альберто, Прошло уже несколько месяцев с того дождливого вечера, но иногда я все еще скучаю по нашим с тобой поездкам и по твоей холодной мансарде. Конечно, много воды утекло с тех пор, много чего случилось, но у меня такое ощущение, что моя жизнь всегда была такой, как теперь.
Если не сейчас, то когда… если не ты, то кто же… Я никогда не планировала это. Наоборот, я любила представлять, как однажды мы встретимся в Мадриде или каком-нибудь другом городе мира и пойдем пить кофе. Мы чашку за чашкой будем пить горький напиток и говорить о нас. Я не стану спрашивать, почему ты не отвечал на мои сообщения и звонки и почему ты вообще не подавал признаков жизни.
Возможно, это кажется невероятным, но я все еще верю тебе и знаю, что однажды ты вернешься.
Я не знаю толком, зачем пишу тебе это письмо; ты вряд ли когда-нибудь его прочтешь, потому что мне не хватит смелости его отправить. Скорее всего, лишь для того, чтобы время не отдалило нас, подло заставив забыть, как счастлива я была рядом с тобой, и чтобы ты тоже помнил это.
Ната."
Понятное дело, это не первое, написанное тебе, письмо. Я начала писать тебе, потому что вспомнила рассказ Галеано, который ты читал мне как-то вечером перед сном. В нем говорилось о трех ворах, которые залезли в дом старика и украли у него сундук, думая, что он набит деньгами. На берегу реки им с большим трудом удалось открыть его, и они обнаружили, что внутри нет ни гроша, а есть лишь письма, которые старик получал от любимой женщины всю свою жизнь. Воры принялись спорить, что делать с письмами. Один говорил, что надо выбросить их в воду, другой предлагал сжечь, а третий сказал, что единственный выход – снова вернуть их владельцу . Тогда воры решили посылать старику по одному письму в неделю. Этот рассказ заканчивался такими словами: “ Даже святой Апостол Петр слышал, как бьется сердце старика, когда он издали замечал едущего верхом на ослике почтальона, везущего в сумке письмо, полное любви.” Когда ты закончил читать этот рассказ, я подумала, что когда-нибудь в моей жизни будет старичок, которому я стану посылать письма, и когда мы расстались, я сразу поняла, что этот старичок – ты.
Я набросала черновик своего первого письма и вышла купить гранатово-красный конверт и большой лист бумаги, чтобы красивым почерком переписать его. Еще я купила фломастер. Я переписывала письмо четыре или пять раз до тех пор, пока оно не стало идеальным. Я оставила его на кухонном столе, чтобы отправить на следующий день. Оно будет первым из множества писем, которые ты получишь от меня. Утром я отправилась на почту и, лишь открыв дверь и переступив порог, поняла, что забыла взять письмо. Я вернулась домой и, войдя на кухню, увидела гранатово-красный конверт, лежащий на столе со вчерашнего вечера. И тогда я подумала: “ Ната, это знак, не бери это долбаное письмо, оставь его там, где оно лежит”. Я закрыла дверь и поплелась в агентство, а вечером, придя с работы, спрятала письмо в коробку, где лежали твои вещи: письма, фотографии наших с тобой путешествий, чеки из ресторанов, в которые мы собирались пойти еще раз.
Пожалуй, тебе не доведется быть моим старичком с письмами, потому что ты никогда не получишь ни одно из них, но это неважно, потому что ты стал моим невидимым другом с тех пор, как ушел. Я всегда с тобой. Я не вижу тебя, но ты здесь. Я не касаюсь тебя, но несу в каждой частичке своих ладоней. Ты не слышишь меня, но я говорю с тобой вслух. Я рассказываю тебе о своей работе, о жизни моих друзей, а в последнее время и о Мауро.
- Тебе реально нравится этот чувак, Ната? – спросил ты. – Право слово, не знаю, вроде, он не совсем в твоем вкусе.
Я рассказала тебе о послании Мауро на мой мэйл и его желании встретиться со мной, чтобы выпить кофе, а также о сомнениях, одолевающих меня при мысли о свидании с ним.
- Ничего не случится, если ты с кем-нибудь встретишься и выпьешь чашку кофе, – заметил ты.
- И без тебя знаю, что не случится, – ответила я, – только мне кажется, я еще не созрела для новых отношений.
- Отношений? – переспросил ты, умирая от смеха. – Ната, встретиться и выпить кофе это не отношения.
- И без тебя знаю, черт возьми, так что не нужно мне зудеть! – взвинтилась я. – Но только мало ли...
- В смысле "мало ли"? – решил уточнить ты.
Да ни в каком смысле, не будет никаких "мало ли. Кофе ничего не значит, но я вовсе не это имела в виду. Если выразиться яснее, с одной стороны, мне хочется встречаться с Мауро, а с другой – боязно. Не знаю почему, но мне страшно. Я даже придумала составить договор и, если встречусь с Мауро, чтобы вместе выпить кофе, то захвачу его с собой. Пусть подписывает.
Этот договор является гарантией счастья Наты Фортуна.
Согласно этому договору, от нижеподписавшихся требуется, чтобы они развлекались, радовались жизни, колесили по свету и были счастливы на протяжении времени, проведенного вместе.
Подписавшие этот договор не будут причинять друг другу боль и не будут плакать, разве что от смеха. Они не станут усложнять друг другу жизнь и могут свободно общаться с другими людьми. Они не будут жить вместе, чтобы не надоесть друг другу, и не станут ссориться, чтобы потом мириться и снова ругаться, а также не будут ревновать друг друга к кому бы то ни было и не позволят третьим лицам вмешиваться в их отношения.
Если одна из договаривающихся сторон неожиданно решит, что нашла себе кого-нибудь получше, то, прежде чем расстаться, нижеподписавшиеся обязаны обо всем поговорить спокойно с тем, чтобы другая сторона могла понять, что к чему, и принять разрыв, не драматизируя, и без лишних страданий.
Глава 12. Пивасик
Мне оказалось невероятно трудно встретиться с Мауро не потому, что я не хотела его видеть, а потому, что мы словно два премьер-министра не могли найти свободного окошка в ежедневном расписании.
Мы должны были встретиться в понедельник, после работы, но у меня возникли кое-какие непредвиденные обстоятельства, и в итоге я не смогла пойти.
Тогда мы договорились на вторник, но под самый вечер Мауро написал, что на этот раз у него какие-то непонятки, и мы опять не встретились.
В среду я неожиданно психанула и решила, что, если Мауро пришлет мне смс-ку, я проявлю твердость и не стану отвечать, потому что накануне он дотянул с ответом до последнего! Впрочем, он не написал, и мне не пришлось прикидываться ни твердокаменной, ни мягкотелой.
В четверг, около полудня, Мауро прислал мне смс-ку:
“ Я – в Лиссабоне до субботы. Вернусь во второй половине дня, и ближе к вечеру, возможно, сможем встретиться.”
Я разозлилась, что Мауро не будет в Мадриде аж до субботы, и демонстративно ничего не ответила, прикинувшись, что мне это совсем не интересно. Так продолжалось до вечера, а перед тем как ложиться спать, я написала ответ, сделав вид, что заметила сообщение только что:
“Ой, прости, пожалуйста, я весь день крутилась как белка в колесе и прочла твою смс-ку только сейчас… Встретиться в субботу? Даже не знаю... вообще-то, я уже кое-что наметила, но в любом случае, мы еще поговорим об этом.”
“Ладно, как скажешь. Целую.”
Я отлично себя знаю, и это меня беспокоит. В том смысле, что хоть я и вякнула про какие-то там планы, мои слова “мы еще поговорим об этом” на деле означали “позвони – и мы встретимся”. Иными словами, я мягко намекала – позвони мне, позвони. Короче говоря, я знала, что всю субботу буду прикована к мобильнику на случай, если Мауро позвонит и назначит мне свидание. Он не позвонил, вот и вся недолга.
В итоге мы, как ни в чем не бывало, встретились вечером аж в четверг. Для меня это оказалось неожиданностью, поскольку я потеряла всяческую надежду встретиться с ним. Я уже села в машину, чтобы ехать домой, и именно в эту минуту зазвонил мобильник:
- Может, встретимся сегодня?
- Давай, – согласилась я. – А где?
- У меня на примете есть одно прикольное местечко в районе Латина. Его открыли совсем недавно, – ответил Мауро. – Если ты не против, предлагаю посидеть там.
- О’кей, – одобрила я.
Идти на свидание с парнем, которого едва знаешь, да и то только по работе, и при этом каждый раз наряжаться ( а вдруг мы встретимся), даже если он и не догадывается об этом, довольно-таки странно. Я жутко волновалась, потому что после Альберто ни с кем не встречалась. Не то чтобы я ни с кем не знакомилась, знакомств на вечер было предостаточно, но это совсем другое. Вечером ты можешь пофлиртовать с одним, с другим, а потом уйти и, скорее всего, никогда в жизни с ним не встретиться. С Мауро же все иначе, потому что как ни крути, а мы работаем в одном агентстве; пусть он и не ходит туда каждый день, но на собраниях появляется, и, следовательно, рано или поздно ты с ним столкнешься. Отсюда вывод – нужно думать, о чем говоришь, и не молоть всякую чушь, а значит... Господи, ну что ты несешь?
Поначалу я не знала, как себя вести. Войдя в бар и увидев Мауро, я стала лихорадочно соображать: поцеловать его или нет. Конечно, я его поцеловала, потому что в жизни все гораздо проще, чем в теории. Мы заказали пиво, и завели разговор о цветах, ибо не нашли другую тему.
- Как поживает твой букет? – осведомился он.
- Увы, продержался несколько дней и увял. Я постоянно забывала менять воду.
- За цветами нужен уход, – глубокомысленно изрек Мауро, – их нужно поливать.
- И в самом деле, еще как нужно.
Я ждала, что он поинтересуется, кто прислал мне цветы, но он ни о чем не спросил. Я пошла еще за парой кружек пива, а когда вернулась, мы заговорили о работе – единственной теме, общей для нас обоих.
На третьем заходе мы трепались не столько о работе, сколько перемывали кости сослуживцам, что гораздо интереснее.
На четвертом – обсуждали разные забегаловки и прочее.
На пятом – поболтали о путешествиях.
На шестом пивном раунде Мауро показался мне очень милым, и я решила, что мне нравится общаться с ним.
На седьмом он медленно придвинулся ко мне, тихо прошептал: “Ты очень красивая”, и поцеловал. Когда ко мне вернулось дыхание, я посмотрела на него и выпалила:
- Тебе этого не понять, Мауро, но я хочу домой.
И ушла.
Глава 13. Вкратце о Мауро
Я не сумела объяснить Рите и Карлоте, почему так резко ушла со свидания, и мы в срочном порядке решили устроить заседание кризисного штаба в загородном доме моих родителей, где можно только есть, пить и болтать, поскольку в радиусе пяти верст в округе ничегошеньки нет. Прежде чем поехать в никуда, мы зашли в местный супермаркет, чтобы отовариться.
- Не переборщите с едой, чтобы я не растолстела, – заявила Карлота и, улучив момент, принялась болтать с кем-то по телефону, поскольку в загородном доме не было мобильной связи.
Мы с Ритой загрузили тележку пивом, потом положили в нее пакет лимонов, дюжину банок тоника, бутылку джина и направились к Карлоте, которая все с тем же оживлением продолжала разговор. Тележкой, полной выпивки, мы двинули ей по заднице.
- Вы че, совсем спятили? – взвизгнув, набросилась на нас Карлота.
- Хорош трепаться. Закругляйся, и пошли за овощами, из нас только ты умеешь их выбирать.
Когда мы вместе, я вполне счастлива. Если бы не подруги, приходившие поддержать меня в последние месяцы, меня, возможно, и в живых уже не было. Я запросто могла вскрыть себе вены, или наглотаться барбитуратов...
Барбитураты, пожалуй, предпочтительней, поскольку вскрывать себе вены слишком уж пафосно, и выглядит ужасно. Впрочем, кто-то говорил, что снотворные таблетки тоже не лучший вариант, потому что тебя находят среди заблеванных простыней, а вокруг стоит жуткая вонь. Иногда я думаю о том, что будет, если я умру, и как будут жить без меня. Кто придет на похороны. Возможно, на моей могиле прочтут что-нибудь из того, что мне нравилось, или врубят клевую музычку. Они как пить дать будут спорить о том, какие песни выбрать, поскольку я обожаю разные стили. Рита, скорее всего, предложит поставить один из дисков, которые она для меня записала, чтобы я могла его слушать в машине, и пусть он звучит в течение всей прощальной церемонии. Карлота наверняка согласится, что идея просто замечательная, но при этом придется просить разрешения поставить барную стойку, чтобы люди могли выпить что-нибудь как на прощальной вечеринке. После пьянки им придется удалить номер моего телефона из своих мобильников, и больше мы уже никогда не увидимся. В одной из книжек по самосовершенствованию я как-то прочла, что о своей смерти думают эгоцентрики, а я думаю о ней очень часто и подолгу. Я не сосредотачиваюсь на том, как именно умру, а просто представляю, что уже умерла. А потом думаю, кто тебе позвонит и сообщит о моей смерти, и что ты станешь делать, узнав об этом, и будешь ли грустить. Впрочем, зная тебя, рискну предположить, что ты не придешь на похороны, чтобы избежать молчаливых укоров моей родни и друзей, зато заявишься на могилу через несколько дней, чтобы принести цветы, которые не прислал мне на работу. В этот день наверняка будет жуткий ливень, и ты промокнешь до костей, стоя у могилы и прощаясь со мной как в тот вечер, когда ушел от меня. А потом ты скажешь: “Прости меня, любимая, прости”. Ну всё, довольно!
Благополучно добравшись до дома, мы битых два часа возились с готовкой: растапливали камин, фаршировали мясом и сыром кабачки, а пока они запекались, намешали салат из сухофруктов и налопались маслин с маринованными корнишончиками, потеряв счет принесенным банкам пива.
Я вкратце рассказала девчонкам о Мауро.
- Ну и дура, – заявили они в один голос. – А вообще-то поглядим, может, ты и выбросишь Бето из головы раз и навсегда.
- Клин клином вышибают, – добавила Рита.
- Откуда возьмется новый клин, если она закрылась как улитка в раковине, – подхватила Карлота. – Сначала нужно голову очистить от всякого хлама и открыться для новых экспериментов, особенно сексуальных.
- Да пошли вы... – огрызнулась я. – Оставьте меня в покое. Если я в кого-нибудь влюблюсь, землетрясение случится.
- Не будет никаких землетрясений! – рявкнули они. – И при чем тут любовь? Покувыркаться с парнем ночь в постели не означает, что он – мужчина твоей жизни. Если и дальше будешь продолжать в том же духе, целый год без секса проживешь.
- Ну и плевать, – ответила я.
- Ладно-ладно, плюй,– уступили они, добавив при этом, – поживем – увидим.
Рита сообщила, что снова рассталась со своим аргентинцем (уже в который раз), потому что этот тип заявил, что у него много работы в забегаловке, которую он недавно открыл, и теперь не может увиваться вокруг нее как раньше.
- Что-то он и тогда не слишком сильно увивался, – решительно рубанули мы с Карлотой.
Рита принялась доказывать, что раньше аргентинец звонил ей каждые выходные, и даже если встретиться им не удавалось, она знала, что он думает о ней. А как иначе? Ведь он так трогательно нашептывал ей об этом со своим аргентинским акцентом и посылал песни на фейсбук, а теперь вот выдал, что хочет свободных отношений.
- Мне кажется, он переключился на других, – предположила Рита.
- Не иначе как, – поддакнули мы с Карлотой.
- Слушайте, вы это просто так сболтнули или уже видели его с кем-нибудь, – живо поинтересовалась Рита.
- Не видели, но думаем именно так, – ответили мы.
- Только вы мне сразу же скажите, если увидите его с другой, – попросила Рита.
- Ладно, – согласилась Карлота.
- Не стану я ничего говорить, – буркнула я, – потому что кроме боли это ничего не даст. Узнав, что твой парень крутит амуры с другой, ты и в грош себя ценить не станешь, а от боли поди излечись.
- Поклянись, что расскажешь, если увидишь, что он мне изменяет, – коршуном налетела на меня Рита.
- Ладно, ладно, клянусь, – отмахнулась я, лишь бы только отвязаться от настырной подруги, мрачно подумав при этом: "Черта с два я тебе скажу!"
Карлота продолжала встречаться со своим идеалом. Паренек был моложе ее (ему не было еще и тридцати), зато являлся записным красавцем, и к тому же юморным. Ради него она бросила свою бывшую любовь всей жизни, тоже весьма примечательного парня, но не такого милашку. Карлота замутила с "идеалом" на работе, и в итоге они переспали, но подружка намеревалась ограничиться одним разом. “Это всего лишь эксперимент”, – пояснила она нам. Однако вслед за пробным тестом последовал другой, потом еще и еще до тех пор, пока ситуация не вышла из-под контроля, и о карлотиных похождениях не узнал “любовь всей ее жизни”. Карлотта ушла из дома, в котором жила вместе с теперь уже бывшей любовью, и сняла себе мансарду. Вскоре в тамошней ванной появились зубная щетка Хонаса и крем для бритья, а половину гардероба занимали его вещи, включая лыжи и скейтборд. Вдобавок он притащил с собой велосипед, и теперь тот стоит в гостиной у стены.
В седьмом часу мы закончили трапезничать и пошли гулять по полю, чтобы растрясти телеса после сытного обеда под песни "Экстремадуро". Мы пытались подпевать, но не знали толком слов их длиннющих песен без припева, а потому и выходило у нас коряво и невпопад.
- “Где поцелуи те, что ты мне подарила? В коробочке-е-е.”
- Эй, слушай, – не подарила, а дарила.
- Нет, подарила... “Где поцелуи те, что ты мне подарила?”
- Да нет же, вот как надо: “Где поцелуи те, которые ты мне дарила?” Дарила, ясно?
- Дарила? Ладно, пусть будет "дарила", раз ты так говоришь, хотя, по-моему, 'подарила".
- “Где поцелуи те, которые ты мне дарила? В коробочке-е-е.”
- Ох ты, черт, там же вообще поется "должен". "Где поцелуи те, которые тебе я должен?”
- Вот ведь, и правда, "должен".
- “Где поцелуи те, которые тебе я должен? В коробочке-е-е... У сердца не ношу ее с собой, чтоб не смогли отнять...”
Глава 14. Апатия
Вот и еще одно воскресенье. Я только что пришла домой после того, как все утро попусту теряла время.
Я впала в апатию. На прошлой неделе после нашей посиделки в загородном домике среди полей с душевными излияниями под джин-тоник, я решила, что пора завязывать со встречами и бухлом, потому что нужно себя беречь. И чем же все закончилось? Я тусила всю неделю, то есть семь дней из семи.
В понедельник Альвару приспичило, чтобы мы пошли вместе с ним в магазин, который открыл его друг. Мы попытались отвертеться.
- Не хотите идти – и не надо, один схожу. Только не жалуйтесь потом, что он не делает вам скидку, – пригрозил нам Альвар, и мы пошли.
Во вторник Карлота напомнила о выставке, которую мы хотели посмотреть, но до сих пор так и не удосужились, хотя много говорили о ней в свое время.
- Если не сходим на выставку сейчас, то пролетим: ее скоро закроют, – мрачно изрекла она, и мы пошли.
В среду позвонила Рита:
- В семь будет презентация крутой книги. Мы классно оторвемся, если пойдем. А потом можно смотаться в кино. Там крутят один из фильмов известного режиссера, на котором можно славно порыдать.
И мы пошли.
Ну четверг сам по себе день вылазок. И мы пошли.
О встрече в пятницу мы договорились заранее.
Суббота даже не оговаривается.
А в воскресенье мы договорились на утро, выпили в центре аперитива и разошлись по домам за неимением других совместных дел.
А теперь я валяюсь на диване и думаю, что воскресным вечерам надо бы исчезнуть из календаря напрочь. Пусть их вообще не будет!
…
…
Хм, интересно, а что делает Мауро?
На следующий день, после нашего поцелуя и моего поспешного бегства из бара, он прислал мне сообщение:
"Ты в порядке?"
Я ответила:
"Да".
В тот день мы больше не переписывались. Это была пятница. В субботу и в воскресенье мы тоже не обменялись ни словом, а на этой неделе я послала ему смс-ку в дружеском стиле:
"Мауро, как дела?"
Но он мне не ответил. Надо же! Я начинаю привыкать к тому, что парни игнорят мои послания.
Начать встречаться с парнем и встречаться с ним давно и всерьез – две абсолютно разные вещи. Посылая смс-ку своему парню, ты знаешь, что он тебе сразу ответит, а если не ответил, значит еще не видел сообщения или же был за рулем. Не нужно пялиться на мобильник постоянно в ожидании звонка, можно спокойно сидеть и в тишине, даже если телефон молчит. Ты знаешь, что парень тебя любит не потому, что он тебе сказал, а потому, что чувствуешь это. В этом и заключена огромная разница.
Глава 15. Тридцать девять с половиной
Сегодня четверг, и я болею. Во вторник я проснулась с температурой 38, и меня познабливало, но я выпила таблетку ибупрофена и пошла на работу. Вечером я померила температуру и увидела что у меня 39,5. Такой высокой температуры у меня не было с далекого детства. Достаточно и того, что из-за жара ты чувствуешь себя довольно странно, но если к этому добавить боль в горле и насморк, из-за которого нельзя дышать, то состояние просто отвратительное. В семь утра я написала маме, и в 7.45 они с отцом уже стояли на пороге, чтобы отвезти меня в неотложку. Как же здорово иметь родителей, которые придут к тебе в любое время дня и ночи. Врач назначил мне антибиотики и велел лежать в постели, так что родители немного побудут со мной, потому что меня жалеют. Они до сих пор не понимают, как это Бето оставил меня, а не я его:
- Подожди, вот он одумается и вернется… И уж тогда ты ему скажешь: “На-ка, выкуси. Хрен тебе!”
Меня веселит поведение мамы и ее забавное “хрен тебе” с поднятым кверху средним пальцем.
По всей квартире расплывался чудесный, доселе неведомый здесь аромат: это мама варила мне бульон. Пока мама готовила, папа отправился в супермаркет за продуктами. Мы попросили его купить клубнику и пончики. Вернувшись, он набил холодильник всяческими вкусняшками, и от избытка чувств я даже сделала фото на мобильник. Потом родители ушли, а я весь день провалялась в постели. К вечеру температура опять подскочила до 39, а когда снизилась, пижама была насквозь сырой от пота.
Всю ночь меня мучили кошмары. В одном из них я в ужасе металась среди каких-то мрачных зданий, потому что за мной гналось чудовище. Когда оно догнало и почти схватило меня за свитер своей ужасной лапищей, я свернула на какую-то улицу, и мне удалось скрыться. Я мчалась так быстро, что от бега у меня болели ноги, и сердце выпрыгивало из груди, но я хотела одного – удрать от чудовища. Почему-то мне казалось, что оно – это ты, и я не понимала, почему мне так страшно, и почему я убегаю от тебя. Неожиданно я очутилась на огромной, хорошо освещенной площади, и увидела, что ты ждешь меня, распахнув объятия.
- Иди ко мне, Ната! Ну же, иди скорей! – крикнул ты, и я, сорвавшись с места, понеслась к тебе во все лопатки. Ты крепко обнял меня, и я почувствовала, что все плохое уже позади.
Я проснулась и как всегда протянула руку, чтобы прикоснуться к тебе, но… тебя не было рядом.
Позвонили родители и предложили на несколько дней оставить у меня свою собаку, чтобы мне не было так одиноко.
- Не раздувайте из мухи слона, мне ничуть не одиноко, – ответила я, но как же мне было одиноко!
Глава 16. Разблокировка кнопок
В четверг я столкнулась с Дани и Мартиной, твоими друзьями, с которыми мы часто встречались, когда жили вместе, и которых я ни разу не видела с тех пор, как мы расстались.
- Сколько лет, сколько зим! – Мы расцеловались и втроем пошли выпить что-нибудь в бар в районе Маласанья, где провели множество вечеров вчетвером.
Мы все оказались в неловком положении: я знала, что они по-прежнему встречаются с Бето, но не решалась расспрашивать их о нем; они тоже боялись задавать мне вопросы. Впрочем, выпивка развяжет язык любому, и у Дани уже после второй рюмашки непроизвольно сорвалось:
- Как дела, Ната?
- В смысле, после расставания с Бето? Да ничего дела, живу себе помаленьку.
Мы помолчали немного, а потом я спросила:
- А он? Как у него дела?.
- Хорошо… Тоже живет поживает, – Дани усмехнулся и опустил глаза.
Мы снова замолчали.
- Наверно, весь в работе, весь в делах, – не выдержала я.
- Да, работы у него выше крыши! Проектирует дом для какой-то важной шишки. Говорит, это – проект его жизни, за который он получит кучу денег…
- Рада за него… Скорее всего, потому он и не звонил мне с тех пор, как мы расстались. Работы по горло.
- Не знаю, наверное, поэтому, – сказал Дани и отвел взгляд. – В любом случае, если захочешь с ним поговорить, позвони ему.
- Я бы не стала ему звонить, Ната, – вмешалась Мартина. – Думаю, он еще не набрался сил, чтобы встретиться с тобой. Бето сам позвонит тебе позже, вот увидишь.
- Зашибись! Он не набрался сил для встречи со мной! Хотелось бы знать, что я ему сделала?
- Послушай, тут всё немного иначе, – вступил в разговор Дани. – Дело не в том, что ты сделала, а в том, что вы оба натворили.
- А я тебе объясню, что мы натворили: мы расстались, и больше ничего. Точнее, он меня бросил... А вы говорите так, будто это я виновата.
- Это вовсе не так, успокойся. Мы тебя ни в чем не обвиняем. Мы только сказали, что Альберто было очень непросто принять решение уйти от тебя...
- Круто, блин! А мне, значит, легко! Да вы понятия не имеете, каково мне было, и каково сейчас! Вы не представляете, как трудно начинать все с нуля, снова жить как раньше, снова быть одной... И я не понимаю, почему вы говорите это мне? Я много раз ему звонила, чтобы узнать как у него дела, но он никогда не отвечал...
- Брось, сначала он отвечал.
- Ах да, конечно, отвечал... первые три дня, ты, видимо, это имел в виду. А потом как сквозь землю провалился. Мне пришлось ходить к психотерапевту, потому что я думала, что не вынесу этой боли и покончу с собой, а он даже не удосужился послать мне смс-ку, не говоря уже о том, чтобы позвонить и поинтересоваться: “Как дела, малыш? Ты в порядке?” Ведь мы же прожили вместе почти три года, разве не так?
- Успокойся, Ната, иначе об этом узнает весь бар.
- Ну и пусть, Мартина, пусть! Пусть все знают, что я зла на Альберто и считаю наши отношения ложью, потому что нельзя вот так запросто бросить человека и исчезнуть навсегда...
- Видишь, я как в воду глядела, нельзя было касаться этой темы.
- Ты знаешь, с каким человеком я жила, Дани? Ты его знаешь? Потому что, клянусь, я этого не знаю.
- Вообще-то, мне кажется, вы оба не знали толком друг друга, – задумчиво ответил Дани. – Вы, вроде, жили вместе, но у каждого был свой дом. Вы не хотели иметь детей, желая наслаждаться жизнью. Вроде, и семья, но в то же время свободны.
- О чем ты? Неужели все пары должны покупать себе общее жилье, иметь детей и создавать семью? В твоем понимании люди должны жить только так, и не иначе?
- Пойми, Ната, речь не об этом. Ты никогда не знала Альберто полностью, потому что тебе он говорил одно, а на деле, скорее всего, хотел совершенно другого. Вот что я хотел тебе сказать.
- Дани, милый, – предостерегающе произнесла Мартина.
- Что ты имеешь в виду, Дани? Ответь.
- Ничего, Ната, я не имею... Просто говорю, что ты всегда носила бронированный панцирь. Альберто, как он ни старался, не сумел стащить его с тебя, и это очень сильно его задевало. Люди могут говорить что угодно, но большинство хочет иметь рядом человека, на которого можно полностью положиться, который хочет любви и готов любить. Сколько бы мы ни твердили о независимости, типа "делай, что хочешь, ведь ты свободен", но в глубине души все мы хотим, чтобы рядом был человек, который будет заботиться о нас, заставит понять, что мы для него важнее всего, кто не бежит от обязанностей, и с кем можно планировать жизнь. А ты, думается мне, пока не такая, потому что боишься, что прекрасная пора закончится, и на смену ей придет скучная обыденность, которая тебе не по вкусу.
- Не только я, но и Бето был точно таким же...
- Какая разница, каким он был, Ната, теперь уже все равно. Я дам тебе один совет, а потом поступай как знаешь. Начни жить с распахнутой душой, разблокируй кнопки. Сбрось броню. Очень круто быть независимой, ни к кому не привязываться лишь затем, чтобы тебе не причинили боли, но в жизни все иначе. Поначалу ты даешь понять тому, кто рядом, что мир прекрасен: свидания, постель, совместные поездки, страсть... Но, когда наступает момент истины, время спуститься с небес и окунуться в реальность, ты понимаешь, что тебя это не устраивает. И человек, который рядом, это замечает. С тобой очень тяжело, Ната, потому что тебе не нравится реальность. Никто не видел, чтобы ты ушла с головой в хорошее или плохое, в выдумку или реальность, в захватывающее приключение или в скучные будни. В повседневность, Ната! Когда-нибудь ты поймешь, что скучать вместе с кем-то тоже прекрасно. Сидеть рядышком на диване перед телевизором вовсе не означает потерять что-то, что ожидает тебя снаружи, Ната, это просто наслаждение совместной жизнью. Человеку всегда кажется, что есть дела поважнее, но суть жизни в том, чтобы остепениться, жить вместе с кем-то и иметь будущее. Такова жизнь, а остальное – небылицы.
- Дани... С чего это вдруг тебя обуял приступ ретроградства?
- Потому что нравится тебе или нет, но жизнь такая стерва, Ната, и от этого не уйдешь. Так что если ты ищешь принца на белом коне, попробуй, конечно, только вряд ли найдешь, потому что их нет.
Я молча смотрела на него. Он тоже немного помолчал.
- Ладно, замнем эту тему, подружка, – наконец продолжил он, – зачем мне лезть в ваши дела. Захочешь позвонить ему – позвонишь, и дело с концом. Давайте спокойно выпьем и поговорим о чем-нибудь другом... Кстати, отлично выглядишь, старушка, просто красавица. Видно, что ты счастлива. Что бы ты ни говорила, ты наверняка уже не думаешь о Бето. У тебя новая жизнь.
- Суперновая, Дани, просто супер...
Глава 17. Встреча
- Привет! Кого я вижу!
- Вот и я говорю, сколько лет, сколько зим!.. Что ты здесь делаешь? Уж кого не ожидала встретить, так это тебя.
- Я тоже, блин... У тебя свидание, или выпьем что-нибудь?
Диего Сантаклара. Первый парень, в которого я влюбилась без памяти и четырнадцать месяцев была привязана к нему дни и ночи. Тот, что сделал меня самой счастливой и самой несчастной, напропалую наставляя мне рога, тот, кого я поклялась ни за что на свете не прощать. И теперь этот самый Диего Сантаклара стоит прямо передо мной и предлагает что-нибудь выпить вместе с ним.
- Отлично, давай выпьем.
(Дура, ну какая же я дура! Не зря мне мама иногда так говорит.)
- Ну что? Как жизнь?
- Да нормально… А у тебя?
- Бьет ключом, как всегда.
- Точно, как всегда. Достаточно на тебя посмотреть. Даже не знаю, хорошо это, или плохо… Работаешь, или как?
- Знаешь, я доволен, жаловаться не приходится… Почти два года прогорбатился у отца, в адвокатской конторе, где мы грызлись с ним целыми днями, так что я бросил работу и начал колесить по свету. Ну а потом блудный сын вернулся, как ты понимаешь, промотав все деньги.
- Значит, ты закончил универ?
- Конечно, малышка, а как ты думаешь?
- Послушать тебя, так ты был светоч разума, хотя и на второй курс не мог переползти, когда мы с тобой встречались!
- Потому что не хотел, а когда появилось желание, я за год закончил два курса, получил диплом и уже успел забыть, в каком году закончил учебу…
(Тоже мне, адвокат без портфеля. Получил диплом захудалого адвокатишки и занимается всякими сомнительными делишками, прикрываясь высокими словесами. Впрочем, он всегда так делал, сколько его помню.)
- Слушай, Ната, сколько же мы не виделись? Лет десять?
- Больше, пожалуй…
- Ладно, сама-то как? Андрес сказал… Помнишь Андреса? Ну, моего приятеля-однокурсника, с которым мы иногда встречались?
(Забудешь его, пожалуй! Он был твоим сообщником, и вечно покрывал тебя, а мне оставалось только рыдать на его плече. Иногда я думала, почему влюбилась не в него. По крайней мере, так было бы правильней.)
- Еще бы мне не помнить Андреса!
- Так вот он сказал, что видел тебя, кажется, на концерте. Ты встречалась с каким-то архитектором, и потрясно выглядела.
- Сейчас уже нет.
- В смысле, ты уже не с ним?
- Именно.
- Блин, а Андрес говорил, что у тебя были планы, и все такое прочее.
- Были да сплыли, такова жизнь.
- Слушай, ты в порядке?
- Да, а почему ты спрашиваешь?
- Просто ты все воспринимаешь слишком близко к сердцу, вот я и спросил.
- Знаешь, Диего, если ты говоришь это из-за того, что у нас не сложилось, так я отвечу, что, вставая с постели, каждое утро Богу молюсь, благодаря за то, что не с тобой.
(Вот тебе! Получил – так отведай!)
- Ну, подруга, ты даешь, ничуть не изменилась! Да, старушка, тогда нам обоим было по двадцать. Мы были такими глупыми… Вечно цапались, разбегались и снова сходились… Я до сих пор вспоминаю наши с тобой примирения… Клевый был трах!
- А ты, дружок, всегда был хамлом.
- Так правда или нет? И будет ли правдой теперь тот классный трах? Блин, прикинь, все эти годы я из кожи вон лез, чтобы испытать что-нибудь подобное, но, представь себе, так и не сумел!
(Ха-ха, подумать только! Диего Сантаклара решил меня умаслить. Оказывается, лучший трах у него был со мной, и потому он тыщу раз наставлял мне рога – должно быть, для разминки.)
- Брось, Диего, не приукрашивай.
- Ната, да ты покраснела. Только не говори, что будешь краснеть, потому что речь зашла о сексе, ведь это была наша любимая тема… Ты только посмотри, архитектор превратил тебя в жеманницу!
- Ты дурак, или прикидываешься?
- Прости, прости, ты же меня знаешь…
- Давай сменим тему, умоляю. Не хочу говорить об Альберто, я и так уже им всех друзей достала. Ты как?
- Ну я два года прожил в Лондоне, замутил с одной танцовщицей-бельгийкой. Мы вместе приехали сюда, и это оказалось катастрофой. Короче, с тех пор ничего постоянного. Я часто вспоминал о тебе, Ната, о наших сумасбродствах и свободных отношениях, когда мы жили вместе. Это было нечто бесподобно яркое, взрывное…
(Действительно, взрывное, ярчайшее. Ты приезжал за мной к дверям универа на “Веспе”, доставшейся тебе в наследство от отца, и мы катили в Ретиро или на Монклоа, чтобы выпить пива, или же шли в музей поглазеть на какую-нибудь необычную выставку. Мы целовались на каждой улице, на перекрестках и в каждом баре. Мы занимались любовью постоянно, и время от времени ты читал в постели стихи Феликса Гранде а потом говорил, что мы тоже животные, и занимаемся любовью, следуя инстинкту. Ты обнюхивал все мое тело, а я хохотала и не могла остановиться. Мы без памяти любили друг друга – или просто думали, что любили, – потому что страсть прошла, и наступили месяцы сущего ада. Ты бессовестно начал волочиться за другими девчонками, я предлагала расстаться, чтобы ты мог делать все, что угодно, а когда мы расставались, ты умолял меня жить вместе, чтобы потом снова разбежаться. Порой я думала, что вот-вот заболею. В первый и последний раз в жизни я умирала от ревности. Я ревновала тебя к каждому столбу. Войдя в бар, я, вместо того чтобы глазеть на парней, разглядывала девчонок, которые, по моему мнению, могли оказаться в твоем вкусе. Блондинки нравились тебе за то, что были блондинками, брюнетки – за темный цвет волос, худые – за худобу, фигуристые – за красивую фигуру. Я ненавидела их всех. Ты тоже не давал мне вздохнуть. Всякий раз, как мы расставались, ты сходил с ума, думая, что я могла сбежать куда-нибудь с другим. Ты звонил мне на рассвете или поджидал у двери бара на своем мотороллере. Я привыкла к подобным отношениям и какое-то время даже думала, что это может продолжаться всю жизнь, пока однажды вечером не встретилась с другом, которого давно не видела. Он сказал, что у меня бесконечно печальный взгляд. “Что с тобой сделали, Ната?”, – спросил он. И на следующий день я бросила тебя.)
- Да, Диего, не знаю, каким еще это было, но взрывным – однозначно.
- И посмотреть на нас сейчас… После стольких лет сидим себе на веранде, в парке у фонтана... Прикольный, кстати, фонтан, да? Ты глаз с него не сводишь. Я всегда балдел от того, как ты смотришь на мир... на меня. Я и сейчас балдею.
( Ну уж нет, дружок, дудки. Больше я на эту удочку не клюну.)
- Хватит чушь молоть, Диего. Больше десятка лет прошло с тех пор.
- А ты все такая же и даже лучше. Еще больше похорошела.
- Ладно, обалдуй, давай расплачиваться, мне уже пора идти.
- Заплатишь за меня? А то я без гроша.
- Это ты все такой же. И ведь хватает наглости!
- Слушай, чтобы ты так не говорила, давай ты заплатишь за пиво, а я подарю тебе книгу, которую недавно раздобыл. Не бойся, в накладе не останешься... Дай-ка ручку, я ее подпишу.
Диего наскоро нацарапал что-то на первой странице и протянул мне книгу.
- Номер мобильника у тебя тот же? Можно я позвоню тебе на днях?
- Конечно, звони, когда захочешь.
Он никогда не позвонит.
- Супер, Ната. Чао!
- Чао-какао, Диего!
Он подарил мне сборник песен Леонарда Коэна. Вот достал! Диего всегда был зациклен на театральности. Я прочла мелодраматичную надпись на первой странице: “За столь долгожданную и столь неожиданную встречу. Диего С.” Было забавно вновь видеть эти буквы с росчерками снизу вверх, которые, по моему глубокому убеждению, придавали налет артистичности всему, что он писал.
Жизнь есть жизнь. Много лет я ничего не знала о Диего, но в глубине души всегда мечтала увидеть его, ведь этот парень очень много значил для меня, хотя и вел себя как козел. Черт побери это время. Оно все лечит.
Глава 18. Камни
Я отправилась в гости к Альвару. Мы ужинали вчетвером: Альвар, Блас, Рита и я. Я немного припозднилась, и когда вошла в квартиру, закуски и вино были уже на столе, а ребята пили пиво, курили, дымя как паровоз, и говорили о политике. За ужином мы костерили существующие порядки, попутно переругиваясь, потому что всякий раз мы втроем как обычно с жаром несемся за что-нибудь голосовать, в то время как Блас уговаривает нас хотя бы раз в жизни не идти на выборы, дабы преподать урок нынешним политиканам.
- Какой же ты зануда, Блас!, – рявкнули мы хором. – Вечно дудишь одно и то же.
- Пускай я зануда, – согласился тот, – только если мы считаем, что у нас демократия, то нам капец, потому что демократия – не двухглавая власть.
- Да, здесь ты прав, все они дерьмо, – ответили мы, – но нам нравится спорить.
Мы усидели три бутылки вина на четверых, и к концу ужина разошлись настолько, что уже не говорили, а орали. Любой, кто посмотрел бы на нас со стороны, непременно заявил бы, что мы уподобляемся политикам, несмотря на нашу ненависть к ним. Мы мусолим одно и то же, не продвигаясь вперед ни на шаг. Короче говоря, ужин удался на славу.
Покончив с едой, мы перешли в гостиную, чтобы выпить кофе, и Блас принес десерт, который мы с Ритой купили в кондитерской на углу. Рита купила слойки со сливками, а я – плетенки с миндалем. Мы понятия не имели, что Альвар и Блас уже не общаются с тамошним булочником.
- Меня взбесило, что у него хлеб замороженный, – пояснил Блас.
- Только не надо врать, что ты не общаешься с ним, потому что у него замороженный хлеб. Хлеб везде одинаковый, – поправил друга Альвар. – Скажи лучше правду, Блас. Ты перестал к нему ходить, потому что в День Волхвов он не оставил тебе твой обожаемый крендель с трюфелями. Ты взбеленился и ходишь с козьей мордой до сих пор. [прим: День Волхвов (или День Трех Королей) – 6 января (сочельник) особенно любимый детьми, как праздник чудес и подарков]
- Черт возьми! Мы каждый день покупали хлеб только у него, так что он мог бы доставить мне в Сочельник маленькую радость, отлично зная, как я обожаю крендель.
- Брось, Блас, возможно, и мог бы, но, если ты заявился к нему шестого января в пять вечера, потому что в это время мы встречались, и нам вдобавок подарили тысчонку, не стоит ждать, что этот парень прибережет тебе еще и крендель.
- Эй, ты о чем? Можно подумать, что мы не общаемся с булочником из-за меня!
- Блас, признайся уже, что именно так. Ты сам сказал больше не покупать хлеб у этого ничтожного выскочки... И теперь после случая с кренделем нам приходиться за три улицы таскаться за несчастным батоном хлеба.
- Да черт с тобой, покупай хлеб у него, если тебе так хочется, а то тебя послушать, так я запретил тебе ходить туда.
- Вот именно, Блас, запретил. Ты сам сказал: “С сегодняшнего дня я строго-настрого запрещаю приносить в этот дом хлеб от Курро.” Я не стал с тобой спорить, но должен сказать, что ты поставил меня в трудное положение. Лично мне Курро очень нравится. Он не причинил тебе никакого зла, а мне приходится перебегать через дорогу всякий раз, как его увижу.
- Ну и здоровайся с ним на здоровье! Чего ты мне-то говоришь?
Перебранка напоминала партию в теннис. Мяч, не касаясь земли, перелетал с одной стороны на другую. Окончательно запутавшись в “хлебной” истории, я стала думать, что любовь – это сущий ад, если даже Блас и Альвар, проведшие вместе двадцать лет, до сих пор не смогли договориться по поводу хлеба и ждали нашего случайного прихода со слойками и плетенками на подносе, чтобы приступить к решению… и какие еще секреты раскроются в самый неожиданный момент?
- Хватит чушь нести, кофе на столе, – примирительно объявила Рита, положив конец спору.
Мы пили кофе, и спокойно болтали, пока я не вспомнила о картах Таро.
- Альвар, разложи Таро.
- Не поверишь, но на днях я оставил их у Мариеты и забыл забрать.
- Обидно, я-то размечталась…
- Раскинь камни, Альвар, – предложил Блас, – ты же можешь.
- Не вопрос. Конечно, раскину, камни не хуже! Подай мне вон ту цветочную вазу с белыми камнями…
Я встала и принесла вазу: кто бы мог подумать, что камни тоже могут что-то рассказать.
- Любая вещь на земле умеет говорить, дорогуша, – сказал Альвар, будто прочтя мои мысли. – Любая.
Он достал из вазы две пригоршни белых камней и, подняв руки, высыпал их на зеленую покерную скатерть, постеленную Бласом. Камни рассыпались по столу в каком-то только им одним ведомом, порядке. Альвар сосредоточенно смотрел на них.
- Смею поинтересоваться, что ты хочешь узнать? Или мне просто сказать тебе все, что я вижу? – спросил Альвар, не отрывая взгляд от скатерти.
- Очень смешно.
- Пока вы играете в камушки, я приготовлю кексы, – заявила Рита. – Все будут кексики? [прим: кекс - доза кокаина]
- Я не буду, – ответила я.
- Он с другой, – вдруг выпалил Альвар.
- Кто?
- Мой папаша!
- Альберто? Да черта с два!
- Он с другой, твою мать! Это ясно как божий день. Смотри, камни, образующие треугольник, означают твою прошлую жизнь, а эти – теперешнюю: вот этот камень – Альберто, и рядом с ним другой, покрупнее, словно приклеенный к нему, а ты – это маленький камешек на отшибе. Это означает, что ты была в его прошлой жизни, а в теперешней тебя нет.
- Ты совсем сдурел или как? Говорю же – ничего подобного!
- Я лишь повторяю то, что говорят мне камни.
- Ты все выдумываешь, чтобы я забыла Альберто.
- Слушай, ты сама просила меня раскинуть камни, разве нет? Если тебе не по душе, что они говорят, я-то тут при чем?
- Альвар, неужели не понятно, что своими словами ты разбил мне сердце, что мне конец? Сказать мне такое все равно, что избить и оставить истекать кровью на тротуаре. Ты же это знаешь!
- Послушай, ты сама говорила, что у тебя все в порядке, что ты отлично проводишь время и не вспоминаешь об Альберто, – вмешался Блас. – А теперь, когда о нем сказали, заявляешь, что тебе конец… Я не понимаю, что ты хочешь услышать от Альвара, Ната?
- Альвар, – продолжила я, не обращая внимания на Бласа, – с чего ты взял, что маленький камушек – это я? Почему я не могу быть другим камнем, побольше? С какого перепугу этот долбаный камень именно я?
- Потому что это именно так, Ната, понимаешь? Сама посмотри, неужели ты этого не видишь? Ну? Смотри! Видишь? И больше не увидишь! – Альвар сдернул скатерть со стола, и камни разлетелись по воздуху. – Игра окончена, осточертело! Блин, каждый раз вы просите меня рассказать вам что-то, а потом наезжаете, словно это я виноват в вашей жизни. Я, видите ли, сочиняю. Забудь! Всё, что сказали камни, выдумка, не более. Короче, захочешь что-нибудь узнать о Бето, позвони ему и спроси у него. Дай мне кекс, Рита.
Рита передала поднос Альвару, Альвар – Бласу, а Блас – мне. Я приняла двойную дозу, а потом добавила еще две, и до шести утра мы смеялись и плясали в гостиной под бразильскую музыку, которую Блас записал вечером, и которая уносила нас в другое измерение.
Потом я вернулась домой, даже не думая печалиться и не вспоминая о словах Альвара, будто он ничего мне и не говорил. Я погасила свет, закрыла покрепче глаза и уснула.
Глава 19. И?..
- Ната! Что с тобой?
- А? Нет, ничего, а почему ты спрашиваешь?
- Не знаю, ты вдруг так побледнела, я никогда не видел тебя такой странной…
- Правда? Но со мной все хорошо… Так ты говоришь, я побледнела?
- Да, малышка, и бледнеешь еще больше. Ты стала какой-то белесой.
- Не пугай меня!
- Но это правда.
- У меня белесое лицо?
- Лицо, тело… ты вся.
- Это очень заметно?
- Очень, с каждым разом ты все белее… Двигайся ко мне, я посмотрю, какая у тебя температура… Черт! Да ты же вся как ледышка.
- Бето, стоило тебе это сказать, как ты тоже побелел. С нами происходит что-то странное. Наверное за ужином съели что-нибудь не то… Посмотри на мои руки, Бето, они прилипли к телу, и я не могу пошевельнуть ими!
- Я тоже, Ната, у меня и ноги слиплись, я не могу двигаться.
- Ты превратился в кусок мрамора, Бето. Ты стал статуей!
- Я не мраморная статуя, а просто каменная глыба, твердый булыжник. Я – камень, Ната, булыжник!
- Спасите! На помощь! Что же с нами творится, Бето?
- Мы – пара камней, и что такого? Мне и камнем быть неплохо. Я чувствую себя как Грегорио Самса. Я попал в мир Кафки, и это замечательно, Ната! Наконец-то я стал литературным персонажем, я всегда мечтал об этом! Я могу катиться по этой зеленой скатерти к другим камням, могу коснуться их… Смотри, как я качусь, задевая по пути другие камни, Ната! Поговорю-ка я, пожалуй, вон с тем гигантом, наверняка он расскажет мне что-нибудь интересное. [прим: Грегорио Самса – главный герой рассказа Франца Кафки, который, проснувшись, обнаружил, что превратился в ужасное насекомое]
- Не уходи, Бето, не оставляй меня одну… Я так мала, что даже не могу катиться. Не уходи, прошу тебя, не уходи.
- Прощай, Ната, проща-а-ай, проща-а-а-ай.
Я проснулась. Какая же дрянь эта наркота.
Глава 20. Ни за что на свете
Почему он должен был бросить меня непременно из-за другой, и с какой стати этот ответ единственно правильный? Все считают: если один человек бросает другого, то только потому, что встретил кого-то еще. Почему они должны быть правы, а не я? Я одна понимала это. Я знала, что в последние месяцы всё было не так, как прежде, но почему слова Бето не могут быть правдой? Пусть в силу обстоятельств мы расстались и теперь далеки друг от друга, но почему не может быть так, что без меня ему одиноко, что он подавлен, что ищет новых ощущений, но ушел от меня лишь "на время", чтобы разобраться в своих чувствах? Я не желаю скатываться до заезженных шаблонов, потому что Бето следовал чему угодно, но только не шаблонам, и именно это делало его настолько неординарным, что кроме меня его никто не понимал. Я не желаю думать, что он бросил меня из-за столь заурядной причины, потому что знаю: это не так.
Глава 21. Телефонный звонок
Он мне позвонил. Он только что мне позвонил!
- Привет, Ната.
- Бето…
- Как дела?
- Да ничего, нормально… Точнее, не знаю толком, как… Блин, не ожидала, что ты мне позвонишь. Прости, я немного нервничаю…
- Мы можем встретиться? Мне нужно с тобой поговорить.
- Не вопрос. Когда?
- Прямо сейчас, если можешь.
- Через полчаса буду готова. Где встретимся?
- Может, где всегда?
- Ок, где всегда. Целую, Бето.
- Целую, Ната.
Господи, спасибо тебе, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо. Я знала, что ты мне позвонишь, Альберто, знала... Где-то в глубине души, я знала, что ты снова вернешься ко мне, потому и ждала тебя все это время. И словно этого мало, мы еще и встречаемся "где всегда". Больше всего мне нравится в тебе, что ты романтик.
Глава 22. Воссоединение
- Тебе идет это платье. Новинка?
- Да... Бето, я не знаю, что со мной, я так волнуюсь.
- Это нормально, Ната, я тоже волнуюсь, хотя, может, это и не так заметно, как у тебя. Что будешь пить?
- Пожалуй, кофе.
- С молоком, верно?.. А я закажу себе бокальчик чего-нибудь покрепче. Ладно, я – мигом, до барной стойки и обратно.
Я дрожала всем телом. При встрече мы расцеловались в обе щеки. Я была полна надежд.
Бето вернулся и сел рядом со мной.
- Ты такая красивая, Ната…
- Спасибо!
- Знаешь, малышка, даже не знаю, с чего начать…
- Начни с начала.
- Разумеется, вот только где оно, начало? – он помешал лед в бокале с виски. – Дай Бог объяснить тебе всё толком, но я ума не приложу, как это сделать, – Бето не спеша глотнул виски и поставил бокал на стол. – Послушай, Ната, довольно долго я не желал замечать происходящего, предпочитая делать вид, что всё у нас по-прежнему: ты, я, наша жизнь, планы… Но однажды утром, я понял, что не могу дышать. Я почувствовал, что попал в ловушку и тону… Вечером того дня лил дождь. За час до конца работы я позвонил тебе и попросил не задерживаться, потому что нам нужно поговорить. Я сказал, что мне нужно время, чтобы понять, чего же я хочу…
Он снова повертел бокал, размешивая лед и посмотрел на меня.
- Я попросил тебя дать мне время на раздумья, Ната, но на самом деле думать было слишком поздно. Я давно понял, чего хотел, но не решался признаться. Я не хотел поверить в это, не хотел заявить об этом вслух даже себе, а тебе тем более. Сначала я думал, что это лишь мимолетное увлечение, которое быстро пройдет, как проходит у всех. Если такое случается сплошь и рядом со всеми, то почему не может случиться со мной? Сослуживцы мне все уши прожужжали, что они, прожив не один год со своими девчонками, неожиданно подцепляют себе какую-нибудь телку на вечеринке, потом другую, потом еще и еще, не расставаясь со своими. И почему же я так не могу, черт подери? Если ты живешь с человеком довольно долго, вполне естественно, что появляется кто-то другой, способный все перевернуть внутри тебя, а потом вы переспали, и всё прошло. Никто ничего не узнал, и ты продолжаешь жить своей жизнью, так? Вот только у меня не получилось. Я по уши в нее влюбился, Ната, я потерял разум, окончательно рехнулся. Чем больше я старался не думать о ней, тем больше думал. Я думал о ней постоянно, с момента нашей утренней встречи в студии и до вечернего прощанья у дверей... Со мной никогда не случалось такого, я вел себя как одержимый, я зациклился на ней. Если она не приходила на работу, я весь день психовал; если она не отвечала на мои сообщения, я бесился; если она разговаривала с другим, я сгорал от ревности… Земля ушла у меня из-под ног, Ната, я растерялся. Несколько недель я пребывал в замешательстве. Она не собиралась и шагу мне навстречу сделать, пока я не уйду от тебя, и это превращало меня в жалкое ничтожество: я хотел быть с ней, но не решался бросить тебя. Я не знал, как сказать об этом, не причинив тебе боли. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из нас страдал, и в итоге больно было всем. Думаю, именно поэтому мы начали ссориться с тобой. Ты замечала, что я стал совсем другим, часто раздражался, и спрашивала, что со мной, а я делал вид, что не слышу… Клянусь, я не раз хотел рассказать тебе все, иногда мне казалось, что я не выдержу и взорвусь, и тогда я говорил себе: “Черт возьми, признайся ей, она наверняка тебя поймет.” Я хотел умолять тебя помочь мне, чтобы ты удержала меня и не дала споткнуться, чтобы обняла меня крепко-крепко и успокоила, чтобы помогла забыть ее... Ты даже не представляешь, как больно мне было врать тебе, Ната. Тебе, которая всегда понимала меня и поддерживала во всем, которая часами ждала в одиночестве, если у меня не ладилось с проектом, которая продолжала любить меня, но которую я уже не любил. Помню, как-то, проведя с ней ночь и придя домой под утро, я увидел тебя, такую милую и славную, и подумал: “Нет, я не могу так поступать с ней”. А теперь вот поступаю. Я пришел, чтобы попросить у тебя прощения… Знаю, ты страдала, потому что я несколько месяцев не звонил и не писал тебе, но что бы ты хотела от меня услышать? Чтобы я позвонил и сказал: “Послушай, я счастлив, потому что встретил женщину, о которой мечтал всю жизнь. Жаль, что тебе так плохо.”? Конечно, лучше было бы сказать об этом раньше, но я не мог, малышка, не мог вплоть до сегодняшнего дня, когда нашел в себе силы сидеть рядом с тобой и смотреть тебе в глаза… Помнишь, ты часто спрашивала меня, что такое любовь? Помнишь? А я отвечал: “Малышка, блин, любовь это то, что мы с тобой испытываем друг к другу”. А теперь я знаю, что это, вероятно, была не любовь, потому что она кажется мне какой-то незначительной, мелкой. Любовь – нечто большее, гораздо большее. Когда ты любишь, твое сердце становится огромным, чтобы вместить в себя другого человека, ты даже не представляешь, до какой степени огромным оно становится, Ната. Тебе хочется расти, строить бесконечные планы, смотреть на любимую и думать, что хочешь жить не только с ней, а иметь рядом с собой частичку ее тела, ее жизни… Именно это со мной и случилось. В ней растет частица меня, Ната, и я пришел сказать тебе об этом. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня опередил. И еще пришел потому, что я в долгу перед тобой: ты заставила меня поверить в то, что жизнь может быть прекрасной, ты пробудила во мне чувства, и за это, в частности, я тоже твой должник.
На бар свалилась атомная бомба. Кажется, меня сейчас стошнит.
Глава 23. Тишина
Тишина не снаружи, а внутри меня. Я не хочу никого видеть, не хочу разговаривать. Я хочу только тишины.
Глава 24. Нет ничего невозможного
Оказывается, нет ничего невозможного. Возможно все. Ты меня разлюбил.
Часть 2
//
Глава 1. Планы на реальную жизнь
Я посмотрела на календарь – прошло шесть месяцев. Прошло ни уже, ни всего лишь, а просто прошло полгода, и точка. Точка. Нужно поставить точку здесь и сейчас. Правда, не знаю, что дальше: то ли новый абзац, то ли продолжение. Лучше, пожалуй, абзац, нет, продолжение все же лучше. Впрочем, без разницы. Главное – у меня есть планы.
Пункт 1. Поменьше встреч, особенно по ночам
К этому пункту нужно подойти со всей серьезностью. Выходить из дома время от времени это одно дело, а не появляться там – совсем другое. Я всегда возвращаюсь домой на рассвете, когда на улицах уже погашен свет, будь то четверг, пятница, суббота или воскресенье, и не важно, что я делала – глушила аперитив, ужинала с кем-то, пила кофе, хлестала пиво или джин-тоник. Я не могу отказать, сказав решительное: "Нет, не сегодня... я не пойду, потому что ходила вчера". Я в состоянии сказать "нет" – “Нет, ради Бога, только не сейчас!” – лишь в понедельник, в восемь утра, когда над ухом трещит будильник, и мне хочется умереть.
Как-то, вернувшись домой на рассвете и различив в полумраке гостиной диван, я неожиданно осознала, что уже несколько месяцев не садилась на него, чтобы поведать ему о своей жизни. Я бросила его, а ведь он долгое время был моим надежным другом. Я отодвинула его на задний план, будто вовсе никогда и не нуждалась в нем, будто забыла те минуты, когда валялась без дела, откинувшись на его подлокотник.
Я положила сумку, присела на диван и легонько погладила его. Ему нравится, когда я глажу его против ворса, потому что ему щекотно.
- Прости за то, что совсем тебя забыла, – извинилась я перед диваном.
- Не переживай, все это ерунда, – успокоил он. – Если тебе хорошо, то и мне тоже.
- Знаешь, я так устала – призналась я.
И пока я лежала, закинув ноги на спинку дивана, и глядела в потолок, я успела принять самое важное за последние недели решение: изменить жизнь.
Я решила перевести свои биологические часы с ночи на день, чтобы посвятить себя природе и культурной жизни. По субботам буду вставать пораньше и гулять в парке Ретиро или Каса-де-Кампа, а может, устрою себе на выходные поход, который закончится в деревенском домике, где я буду гадать, раскинув картишки на зеленой скатерке с катышками. По воскресеньям, если останусь в Мадриде, буду по утрам ходить на выставки искусств, а по вечерам в кино, чтобы суметь поддержать беседу о высоком с занудными интеллектуалами, которые поначалу такими не кажутся, но в итоге имеют свою точку зрения.
Пункт 2. Записаться в спортзал.
Записалась, но только на бумаге, потому что в суматохе дел за четыре месяца до зала так и не доплелась. Короче, если быстренько себя не пну, мой абонемент просрочится. Завтра же и начну.
Пункт 3. Бросить курить.
В процессе.
Пункт 4. Сохранить работу.
Это да. С каждым днем нас все сильнее лихорадит, и как говорит один наш счетовод-бухгалтер: "Еще не так залихорадит, как бы совсем не окочуриться!" Мы посмеиваемся над ним, советуя носить шарф, но отлично понимаем, что он прав – даром что ли ведет отчеты.
Не то, чтобы работа была делом всей моей жизни, но она мне нравилась, да и само агентство было довольно занятным местечком, где всегда происходило что-нибудь интересное. К примеру, в последнее время мы с коллегами крепко подсели на некую мыльную оперу с Донато, моим шефом, в главной роли.
На первой серии, мы подумали, что с ним стряслось что-то ужасное, потому что за короткое время шеф похудел на пятнадцать килограмм и перестал бриться.
На второй, наоборот, решили, что с ним происходит что-то хорошее, потому что Донато сменил пиджак и галстук на стильные, облегающие рубашки и даже начал посещать солярий, хотя и уверял всех, что загорел, играя в гольф. Мы живо смекнули, что в жизни шефа происходят какие-то странные метаморфозы, вынудившие его сменить бледность кожи на загар и не бриться, чтобы отрастить бороду, поскольку, по мнению Донато, с бородой он будет выглядеть моложе и худее.
На третьей серии мы сочли, что с ним творится что-то необычное – ни плохое и не хорошее. Шеф прохаживался между столами, по-дружески болтал со всеми и от души хохотал над всякой чушью, особенно, над собственной.
На четвертой мы забеспокоились всерьез: мало того, что шеф помолодел, загорел, стал модным и симпатичным, он еще и вести себя стал по-командирски: распахнул настежь дверь кабинета и заорал: “Ответьте мне, какого черта макет статьи о Флорес получился в алом цвете, если я ясно выразился, что он должен быть красным? Красным!” Шеф так рассвирепел, что мы перепугались не на шутку. Прооравшись, он еще какое-то время грозно сопел как разъяренный бык, а потом убрался восвояси, громко хлопнув дверью кабинета напоследок. Немного погодя, он вышел из кабинета и стал как ни в чем не бывало перешучиваться со всеми, что окончательно выбило нас из колеи.
На пятой серии мы наконец-то узнали от одной из сослуживиц, что у шефа имеется зазноба, хотя и без нее чуяли нечто подобное.
- Я точно знаю, что у Донато здесь кто-то есть,– заявила она.
Хорошенько покумекав над изменениями в поведении шефа за последние недели, мы убедились, что постоянные отлучки Донато из кабинета и все его странности неизменно совпадали с тем, что где-то "здесь" поблизости ошивалась эта самая "кто-то" по имени Паула, работающая в экономическом отделе и до этого встречавшаяся с довольно симпатичным парнем лет тридцати.
Итог: Донато встречается с Паулой. Уточнение: Донато наставляет рога Майте с Паулой, а мы, узнав об этом, все ему прощаем, поскольку всем нам известно, что влюбленный человек превращается в тряпку.
Как я уже сказала, мне нравится мое агентство, хотя, ежу понятно, я просто обожала бы его, если бы платили вдвое больше.
Глава 2. Абонемент
В спортклуб я пошла в полдень, думая, что зал будет пустой, но, судя по тому, что народу в нем была тьма тьмущая, все считали точно так же.
- Слава богу, что я не додумалась припереться сюда в трениках, иначе охранник не пропустил бы меня, – мысленно сказала я себе, как только вошла.
Администратор, девушка в пестрой юбке и форменной футболке с розовым блестящим бейджиком на груди, встретила меня у стойки. Она выдала мне полотенце и ключ, сказав, что проводит в раздевалку. Когда мы спускались по лестнице, девушка что-то сказала.
- Что? – пару раз переспросила я, подумав, что она обращается ко мне, но оказалось, что девушка разговаривала с кем-то по мобильнику.
Я надела спортивную форму, повязала на голову бандану, чтобы волосы не мешали заниматься, привязала ключ от шкафчика к шнурку кроссовки и направилась в велотренажерный зал, где стояло множество мониторов, и можно было смотреть что-нибудь познавательное, документальное, либо художественные фильмы, спортивные передачи и всякого рода ток-шоу. Выбор был отменный, но не было звука, так что я почапала в соседний зал с кардиотренажерами, так и не просветившись.
Беговая дорожка стала первым моим тренажером. Водрузившись на нее, я загрузила режим средней скорости и что было духу припустила бежать перед зеркалом, занимающим всю стену. Все, кроме меня смотрели в зеркало на себя, я же пялилась на соседа, исполинских размеров грузного мужика, с которого ручьями лился пот, беспокоясь при этом, как бы его не хватил удар. Когда он наконец-то слез с дорожки, я успокоилась и занялась собой, но тут явилась какая-то девчонка, встала на место толстяка, и мой взгляд снова соскользнул в сторону. Я недоумевала, зачем этой худышке понадобился тренажерный зал, если она и так отлично выглядела. Разве что время убить. Неужели дома заняться нечем? Вскоре у девчонки зазвонил висевший на поясе мобильник, и она ушла. Наконец-то мне удалось сосредоточиться на дорожке. Я бежала со всех ног как заведенная, пока меня не посетила мысль, что инфаркт, не догнавший давешнего громилу, сейчас хватит меня. Я резко остановилась и посмотрела на счетчик: двенадцать минут. Кроме шуток, какие двенадцать минут? Скорее, двадцать одна, просто на хронометре цифры перепутались местами. Я принялась стучать по кнопкам, чтобы навести порядок в цифрах, и тут ко мне подошел черный инструктор, в смысле негр.
- У тебя тренажер заклинило, королева?
(Королева?)
- Не заклинило, – смутилась я, – просто он неисправный. Счетчик показывает двенадцать минут, а я бегала почти что полчаса.
- Разреши-ка, сейчас посмотрим.
Я не знала, слезать ли мне с дорожки или остаться на ней, и в итоге осталась. Здоровяк-инструктор втиснул половину своего гигантского торса между тренажером и мной и принялся копаться в панели.
- Нет, ангелочек...
(Ангелочек?)
- Ты бегала двенадцать минут, – заверил он. – Кстати, превосходный результат для первого раза.
- Но я бегала двадцать одну минуту.
- Нет, милая, двенадцать, но, если хочешь побегать еще, можно добавить.
(Королева, ангелочек, милая, добавить... У меня закружилась голова.)
- Лучше не стоит, – ответила я.
- Давай попробуем другую штуковину.
(Штуковину?)
- Не надо.
- Давай составим начальную таблицу результатов.
- Нет, – повторила я.
- Нет? – переспросил инструктор.
- Нет, мне пора идти.
- Как хочешь. Бай.
- Пока.
Непривычная к подобному вниманию, я слезла с дорожки, озадаченная и разгоряченная.
Придя в раздевалку, я встала под душ и открыла кран. Стоя под струями воды с намыленной головой, я обнаружила водосток, полный волос, и поняла, что забыла шлепанцы. Выйдя из душа, я пошла сушить волосы и меня осенило, что я забыла фен.
Глава 3. В гостях у Лолы
Мы встретились у Лолы, поскольку она, заделавшись представителем некой американской фирмы со слоганом: “Эйвон” стучится в твою дверь”, собиралась показать нам новую серию косметики.
- Я так счастлива, девчонки, – заявила она, едва мы вошли в квартиру, – я нашла работу своей жизни.
- Поздравляем, в добрый час, – хором отозвались мы, – только мы и прежде уже тыщу раз это слышали.
- Ну и козлицы же вы, – накинулась на нас Лола, – так и норовите отнять последнюю надежду.
- Сама овца, ведешь себя по-свински, – не остались в долгу мы с Карлотой. – Приглашаешь только тогда, когда хочешь нам что-нибудь впарить.
- Девочки, вы правы, – согласилась Лола, – но на этот раз вы не прогадаете.
Мы вошли в гостиную, где на диване и столе уже были разложены губная помада, румяна, тени, тушь для ресниц, разнообразные кремы – для лица, тональные, для кожи вокруг глаз, антицеллюлитные, увлажняющие – и всяческие маски. Мы принялись бездумно пробовать все подряд и допробовались чуть ли не до сыпи, а Лола радостно хлопала в ладоши и подпрыгивала так, что ее грудь ходила ходуном вверх-вниз.
- Ну, девчонки, а теперь... Мой секрет любви – “май сикрет лав”!
- Да-а-а-а-а!!! – заверещали мы, так же смешно подпрыгивая. – Сикрет лав!
- Ну-ка, Лола, доставай из-под кровати своих дружков! – крикнула Рита.
Выпитый нами ликерчик “Бейлис” решительно заявлял о себе, и я подумала, что сейчас она вытащит на белый свет того самого негра из спортзала.
- Прекратите, дурочки, на кой ляд нам мужики, если есть вот это? – на полном серьезе ответила Лола и открыла большущую дорожную сумку с полным набором фаллоимитаторов и других диковинных штучек для секса.
Я поперхнулась глотком ликера, едва успев его отхлебнуть.
- Вот, девчонки, смотрите, – вдохновенно продолжила Лола, словно желая сказать: “Да оставьте вы ликер, к чертям собачьим, и слушайте меня внимательно”. – На самом деле я торгую именно этим, а косметика – всего лишь наживка, потому что американки жутко консервативны. Если заговорить с ними о штучках для секса, они начинают жеманиться, ломаться и в жизни тебе не позвонят, разве что разок, чтобы позвать перед свадьбой на девичник. А вот если завести разговор о косметике, то они, напротив, замутят для тебя чаепитие с печеньем и подружками, и вот тут-то ты их накрасишь, а когда они примутся визжать от восторга, как истинный профессионал достанешь настоящий товар, как я сейчас достаю сумищу, полную всяческих прибамбасов, и начнешь рассказывать о том, что сводит с ума мужей и, в особенности, любовников. Вот об этих игрушечках.
При виде Лолы, серьезно рассуждающей о фаллоимитаторах, на нас напал гомерический хохот.
- Валяйте, смейтесь, смейтесь, а моя фирма процветает, и назначила меня менеджером по продажам. Вот сейчас я научу вас, как пользоваться этими штучками, и вы словите такой кайф!
Лола извлекла из сумки несколько китайских шариков.
- Вот, к примеру, эти шарики великолепны для внутренних мышц. Есть дамочки, которые таскают их в известном месте целыми днями.
- И на улице? – спросила Рита.
- И на улице. Я знакома с одной такой, она живет неподалеку, на перекрестке де Кеведо. Шарики всегда с ней. На работу она ходит – с шариками, в супермаркет – тоже с ними, в гости к матери – нет проблем, шарики внутрь, и вперед.
- Твою мать! И как она, эта тетка? – полюбопытствовала я.
- В смысле, как? Нормалек. А что с ней будет?
- Н-да уж.
Я представила себе эту тетку-нормалек в центре города, вышагивающую как робот среди людского гвалта, вцепившись в свои сумки и авоськи с покупками. Дама среднего роста и возраста в черных брюках, слегка обтягивающих бедра, и в балетках. Брюнетка, подстриженная “под горшок”, этакая "серая мышка", не привлекающая к себе внимания ничем, кроме улыбки до ушей. И тут, хочешь или не хочешь, даже если ты погряз мыслями в своих делах, твой взгляд невольно следует за этой дамой, монотонно бредущей среди толпы и далекой от вездесущих людских глаз. Неожиданно в небо с оглушительным, поистине адским грохотом врывается вертолет. Все разом застывают на месте, покрепче прижимают к себе сумки и, задрав головы, смотрят вверх. "Нормалек" тоже стоит как вкопанная, чувствуя, что свет прожектора замер на ней, а сверху раздался голос полицейского, орущего в мегафон:
- Женщина со стрижкой “под горшок”, немедленно покиньте улицу!
"Дама-нормалек" недоуменно показывает на себя пальцем, словно спрашивая: “Кто? Я?”
- Да-да, именно Вы… Неужели вы думаете, что можно весь день разгуливать в свое удовольствие по улице с китайскими шариками? Очень мило! Выньте шарики, или покиньте улицу!
- А в чем, собственно, дело? – возмутилась дама.
- Ната, в чем дело? – спросила Рита. – Что с тобой? Ты как будто не в себе.
- Ничего особенного… Извини.
- Ната, девочка моя, ну что у тебя за манера отвлекаться? Ладно, продолжаем.
Лола достала из сумки пару возбуждающих кремов и нанесла их на тыльную сторону запястий, по ходу объяснив, что один из них горячит кожу, а другой холодит.
- Их не только можно, но и нужно комбинировать, – просвещала нас Лола. – Будет лучше, если ты намажешься одним кремом, а он другим, а потом поменяетесь.
- Лола, у тебя запястья покраснели, похоже на раздражение, – заметила я .
- Так о том и речь, Ната, это – реакция на крем. Сексуальная, – уточнила Лола. – Сексуальная реакция.
- А-а-а.
- Даже не знаю, что тебе на это сказать, – задумчиво промолвила Рита, разглядывая свое, тоже покрасневшее, запястье, – пожалуй, кое-кто из моих знакомых вполне может вызвать скорую.
Мы расхохотались. Я даже представила картину: у дверей Ритиного дома стоит скорая, а сама Рита в одних трусах, сломя голову, несется вслед за санитарами, истошно вопя: “Ничего страшного, мальчики, это всего лишь крем, нанесенный по инструкции! Это скоро пройдет, не уносите его!”
- Ладно, не хотите кремы, и не надо. Я их уберу.
Лола сунула тюбики с кремом обратно в сумку и достала один из пробников ароматических смазок. Мы нанесли смазку на кожу, чтобы понять ее текстуру. Карлота лизнула смазку, пробуя ее на вкус.
- Кажется, она совсем безвкусная, – заключила она.
- Естественно, у нее только запах, а тебе еще и вкус подавай, – огрызнулась Лола, желая сказать: “Ну, ни хрена себе…”
Напоследок она извлекла на свет божий полтора десятка фаллоимитаторов с прилагающейся к ним инструкцией.
- Вот, выбирайте. Семьдесят пять монет, зато по последнему слову технологии.
- Я – пас, – заявила я.
- Конечно, сейчас ты пас, зато потом понравится, так что, выбирай.
Я посмотрела на вереницу розовых, голубых, зеленых, белых, черных, шоколадных штучек, выполненных в классическом стиле, а также в форме червяка, с двойным и тройным стимулированием, а один казался на вид даже стальным.
- Ну уж нет.
- Дело хозяйское… Ну а вы что стоите?
Карлота живо сцапала розовый имитатор с двойным стимулированием, а Рита вцепилась в стальной.
- Брось, Ната, не дури, все девчонки на свете уже обзавелись этими штучками и вполне себе довольны.
- Нет уж, дудки.
Вернувшись домой с вибратором в сумке, я подумала, что под культурной жизнью подразумевала совсем иное.
Глава 4. В горах
Я четко придерживалась своих планов на реальную жизнь и полностью отдалась природе.
На выходные я вместе с Альваром, Ритой и Карлотой выбралась в горы. В пятницу, после работы, мы погрузили в машину сумки, включили хитовую музычку и выехали из Мадрида, держа путь в Пиренеи, в гости к нашей приятельнице Алисе. Имя у Алисы иностранное, но родилась она в Чамбери. Город ей изрядно надоел, и она уже несколько месяцев жила в горах.
Через два часа мы добрались до Бургоса.
- Минуточку, девчонки, – неожиданно сказал Альвар, который сам же и напросился вести машину. – А где дорога, ведущая в Уэску? Ее нет ни на одном указателе.
- Сантандер, Логроньо, Бильбао, – вслух прочла я надписи на щитах. – А ведь и правда указателя на Уэска нет.
- Ох ты, блин! – выругалась Карлота. – Это же Бургос! Мы перепутали дорогу!
- Да ладно? – Альвар выпустил руль и схватился за голову руками.
- Ну да, нам нужно было ехать по А-2, а мы дунули по А-1!
- Вот так облом, офигеть! – не придумав ничего другого, Рите захлопала в ладоши.
Карлота схватила мобильник и торопливо набрала номер.
- Алиса, радость моя, ты даже не представляешь, что мы учудили. Прикинь, мы сейчас в Бургосе. Перепутали дорогу… Как-как, да вот так! В голове не укладывается, как мы умудрились так тупануть… Нет, мы приедем поздно, так что не ждите нас, ужинайте спокойно. Когда будем подъезжать, пошлем смс-ку… Конечно-конечно, не волнуйтесь, мы поедем, не спеша… Ладно… Давай... целую, чао!
Карлота дала отбой.
- Все на мази. Немного опоздаем, не беда. Альвар, жми в сторону Логроньо, отправляемся в турне.
Путешествовать нужно с друзьями. Если нечто похожее произойдет с семейной парой, то тут же возникает желание от души высказать всё, что накипело:
- Это ты виноват, не изучил перед поездкой карту.
- Если бы ты поменьше прихорашивалась перед зеркалом, мне не пришлось бы так лететь, и я бы не ошибся. А если тебе не нравится, как я ориентируюсь, то поработай штурманом.
- А я говорила, что надо купить навигатор. Почему ты его не купил? И вообще, лучше, наверное, отменить бронь в гостинице. Какой смысл туда ехать? Лучше вернуться обратно в Мадрид.
Такая поездка со второй половинкой тебя бесит, а с друзьями, наоборот, кажется чудесной. Ты ошибся и вынужден добираться до места кругалями? Ну и кружи себе на здоровье хоть по всей Испании! Так даже лучше: подольше потреплешься с друзьями, пока вы в машине.
Всю дорогу мы распевали песни, записанные Ритой, и вспоминали о приключениях тысячелетней давности. Обо всем этом было говорено-переговорено сотни раз, но с каждым разом рассказы о делах минувших лет приносили нам все больше удовольствия. Мы уже почти добрались до места, когда Карлота выключила музыку.
- Я должна рассказать вам кое о чем, что слегка меня напрягает, – Карлота немного помолчала и, тяжело вздохнув, продолжила, – Хонас стал очень странным, раздражительным, ходит целыми днями мрачнее тучи и молчит. Я не знаю, что мне делать.
- Возможно, у бедняги выдалась паршивая неделя.
- Брось, Альвар, какая там неделя, это тянется уже больше месяца.
- А почему ты раньше не сказала? – спросила Рита.
- Сама не знаю. Думала, что все пройдет, но…
- Не парься, малышка, возможно, у него упадок сил, – оборвал Карлоту Альвар. – Все имеют право на депресняк.
- Само собой, имеют, но ведь мы живем вместе. Или нет? Я к тому, что депресняк переживают на пару с другим человеком, а не с мобильником. Хонас не расстается с ним ни на минуту, даже в туалет с собой таскает.
- А раньше не таскал? – поинтересовалась я.
- Нет, раньше он оставлял мобильник на столе. Больше того, сейчас он его запаролил.
“Запароленный мобильник… Не иначе как крутит шашни на стороне,” – подумала я. Рита с Альваром подумали то же самое, но никто из нас не озвучил свои мысли Карлоте.
- А ты спрашивала у него, может, что случилось?
- Спрашивала, Ната, и он ответил, что ничего не случилось, просто устал на работе, и не хочет разговаривать.
- Ладно, малышка, забудь и расслабься, впереди нас ожидает жизнь в горах, – подбодрил Карлоту Альвар. – Знаешь, какой там чистый воздух! Так что дыши полной грудью, насыщайся кислородом.
Мы последовали совету и рьяно принялись насыщать организм кислородом. Когда мы добрались до места, Алиса уже поджидала нас в баре, со своими местными друзьями-горцами. Мы пили пиво до рассвета, а в половине третьего или в три разошлись по домам, решив с утра отправиться в горы.
Прежде чем лечь спать, мы принялись разбирать чемоданы.
- Алиса, у тебя есть вешалки? – донесся до нас из соседней комнаты голос Альвара.
- А на кой они тебе? – ответила с кухни Алиса.
- Чтобы рубашки не помялись, – пояснил Альвар.
Мы вчетвером расхохотались, поскольку и представить не могли, что Альвар приволочит с собой из Мадрида кучу рубашек.
- В горах никто не меняет одежду каждый день.
- Оставьте меня в покое, – огрызнулся в ответ Альвар, – я вот такой, а если остальным угодно шляться грязными как чушки, то это не мои проблемы. А вообще-то, Алиса, мне твои друзья понравились. Крутые чуваки, только я так и не понял, почему они не снимают шерстяные шапки, когда заходят в бар, ведь там ужасно жарко.
- Поначалу мне тоже казалось это странным, а потом привыкла. Теперь и сама не снимаю, – призналась Алиса. – Без шапки, вроде, чего-то не хватает.
Альвар достал из дорожной сумки пеструю шерстяную шапку, нацепил солнцезащитные очки, приспустил до половины задницы штаны, так что из-под них стали торчать трусы, и начал выплясывать посреди гостиной под музыку, включенную Алисой на ноуте. Мы тоже сходили за своими шапками и очками, открыли еще пивка, и принялись дурачиться. В пять часов мы отправились спать, потому что рано утром встречались с друзьями Алисы.
Поднялись мы в девять, на скорую руку сварганили бутерброды и спустились в бар, где нас уже ждали Алисины приятели. Мы заказали кофе с молоком, сок и тосты с помидорами и маслом.
- Хлеб выпекал мой сосед в дровяной печи, доставшейся ему в наследство от прадеда, – пояснил кто-то.
- Да, хлеб и в самом деле домашний, у него вкус совсем другой, как и у помидоров с грядки, – согласились мы.
- Точно подмечено, – сказал Алисин приятель, – но на днях я видел, как бар закупал помидоры в супермаркете.
- Прикалываешься? – отмахнулась Рита.
- А мне по барабану, магазинные они или нет, да хоть мутанты, они мне нравятся, и точка, – заявил Альвар.
Мы рассмеялись, а приятель Алисы чокнулся с Альваром чашкой кофе. Мы расплатились за завтрак, подхватили рюкзаки и отправились в поход.
Мы шагали пару часов, пока не добрались до луговой прогалины, где и провалялись до вечера на расстеленных на земле рогожках, разглядывая облака. Алиса и ее приятели рассказывали, как классно жить в деревне, вдали от городской кутерьмы. В свое время почти все они остались без работы. Безуспешно рассылая повсюду резюме, ребята больше не могли оплачивать жилье, и тогда они собрали вещи и уехали из города. А здесь, среди горнолыжных трасс, лавчонок и баров они худо-бедно сводили концы с концами.
- В деревне понимаешь, что для жизни нужно не так уж много, – в один голос утверждали они. – Здесь избавляешься от вещизма, учишься обходиться малым и неожиданно для себя осознаешь как тесно ты связан с природой, хотя раньше тебе и в голову не приходило, что такая связь существует. Постепенно ты понимаешь, что множество вещей, без которых, казалось, нельзя обойтись, по сути, вовсе не нужны. Твои потребности ограничиваются потребностями животного, кем, в сущности, и является человек.
- Слушайте, по телеку крутили документальный фильм, в котором рассказывалось как раз о генетических изменениях, порождающих цивилизацию, – сообщила Карлота. – Вы его смотрели?
- У нас нет телевизора, и вообще, телевидение – это зараза, которая портит людям жизнь, озлобляет их, отчего они становятся все хуже и хуже. А мы предпочитаем дышать полной грудью.
Я с удовольствием слушала, как они рассуждают о заразе и зле, покуривая травку, и завидовала их растаманским косичкам, татуировкам, поэтическим строчкам. "Вот бы и мне набраться смелости, бросить все и начать с нуля на новом месте... как они", – подумала я.
До вечера мы перекидывались в картишки, а когда начало смеркаться, собрали вещи и тронулись в обратный путь, горланя песни группы “Ветуста Морла”. Добравшись до припева: “Иногда я – не я, личину лучшую ищу”, мы резко остановились и продолжали распевать во все горло, пока не охрипли. Все-таки орать песни хором – это нечто потрясающее. [прим: речь о песне Valiente с альбома Un D;a En El Mundo 2008г группы Vetusta Morla ]
В воскресенье после обеда, мы забросили сумки в машину и направились по шоссе обратно домой, предварительно хорошенько изучив карту, чтобы не сесть в лужу второй раз.
- Понятия не имею, что меня ждет дома, – вздохнула Карлота, глядя в окно машины. – Надеюсь, плохое настроение у Хонаса пройдет.
- Не переживай, просто он замотался на работе, устал, – утешили мы подругу. – Увидишь, это именно так.
Глава 5. Это именно так
Хонас бросил Карлоту.
- Слушай, давай разберемся. Что он тебе сказал?
- Да ничего он не сказал, – ответила по телефону Карлота. – Когда вечером в воскресенье я пришла домой, все было точь-в-точь как в пятницу: Хонас валялся на диване лицом вниз. Я опять поинтересовалась, не случилось ли чего, а он ответил, что ничего с ним не случилось, и он не хочет говорить. Я пошла спать, потому что жутко устала, а он остался смотреть телевизор. Утром в понедельник мы оба пошли на работу и весь день не общались. Он не звонил мне, я не звонила ему. Вечером я снова спросила, что случилось, и он снова отнекивался.
- Он был такой же странный? – спросила я подругу.
- Да, как перед поездкой в горы, если не хуже. Все время рычал как медведь.
- И что было дальше?
- А дальше во вторник я велела ему рассказать обо всем, а он заявил, чтобы я прекратила учинять допрос, потому что он не хочет говорить. Он ничего не объяснял, только просил: “Карлота, умоляю тебя, прекрати задавать мне вопросы”. Я перестала расспрашивать, ясное дело, но в среду целый день думала о том, что ничего не изменилось. “С того вечера у него ничего не проходит,” – сказала я себе. Так и есть, не прошло.
- И что? – спросила я.
- Да ничего, мы поужинали, и вдруг он выпалил, что так больше не может продолжаться, и что он уходит. “Я ухожу, Карлота, – заявляет. – Как уходишь? – спрашиваю я, а он мне отвечает: – Просто ухожу, и все. – Да что такое ты несешь, Хонас? Куда ты уходишь? – Пока к другу. – А сам смотрит на меня глазами невинного ягненка, а потом и говорит: – Я причиняю тебе слишком много боли, Карлота, я не могу так жить и дальше”. А в пятницу, когда я пришла с работы, он уже забрал все свои вещи.
- И лыжи с великом?
- Ага.
- А коробку с инструментами?
- Тоже забрал. Он ничего не оставил.
- Обалдеть можно.
- Представь себе, я тоже обалдела.
Глава 6. Хонас и Карлота
Типичная идеальная пара. Молодые, красивые, привлекательные и независимые. Они жили вместе, но каждый – своей жизнью. По выходным Хонас встречался со своими друзьями, а Карлота – с нами, чтобы глотнуть свежего воздуха после недели, проведенной на диване. Они говорили, что сумели найти общий язык и решить проблему: как любить, не уставая друг от друга. Нам тоже так казалось и, более того, мы с Ритой мечтали создать с кем-нибудь такую же пару, как Хонас и Карлота. И вот на тебе! Как гром средь ясного неба – все развалилось в один миг к чертям собачьим.
- Послушай, я вовсе не уверен, что хочу жить именно так. Мне необходимо чувствовать себя свободным, – заявил Карлоте Хонас.
- А что, собственно, изменилось? – спросила она. – С чего ты вдруг заговорил об этом, если я никогда не требовала отчитываться передо мной о каждом шаге? И что, по-твоему, означает свобода, если ты всегда делал, что хотел?
- Это никак не связано с тобой, Карлота, – ответил Хонас, – Тебе не понять, но единственная причина моего ухода – это нежелание иметь серьезные отношения.
- Ты говоришь, что не хочешь серьезных отношений после того, как мы прожили вместе пять лет? – набросилась на Хонаса Карлота. – Будь искренним хоть раз в жизни! Скажи честно, в чем дело! Может, ты разлюбил меня?.. Посмотри мне в глаза, Хонас. Посмотри и ответь, ты меня еще любишь?
- Думаю, что нет, Карлота.
Этим все было сказано, поскольку “думаю, что нет” означает просто “нет”. Он ее разлюбил. Любовь была да сплыла, всему конец, и Хонас забрал из дома даже крем для бритья.
- И что ты собираешься делать? – спросила я, когда мы встретились втроем, чтобы выпить кофе.
- Вычеркну его из своей жизни, – ответила Карлота и спокойно поставила чашку на блюдце. – А пока я заблокировала его в ватсапе, твиттере и фейсбуке и удалила его номер из мобильника.
- Да ладно, ты ведь помнишь его телефон наизусть, – привела я неоспоримый довод.
- Конечно, помню, – подтвердила Карлота, – только нажать для звонка одну кнопку и набирать девять цифр – вещи совершенно разные. К тому же, мы не первый день знакомы, и вы отлично знаете, что я не стану названивать ему.
Вот вам и разница между Карлотой и остальными: если Карлота сказала, что не станет звонить, то и не будет, даже если у нее душа кровью обливается, даже если желание набрать заветные девять цифр выжигает ей нутро. Как Карлота сказала, так она и сделает.
- Он наверняка позвонит тебе в понедельник, ведь у тебя день рождения, – напомнила Рита.
- Ты же ответишь на звонок, верно? – спросила я.
- Понятия не имею, может, и нет. Честно говоря, нам и в самом деле не о чем говорить.
- “Поздравляю” и “Спасибо” – вот тебе уже два слова. Скажете друг другу по словечку – и дело в шляпе.
- Ага, скажу: “Спасибо тебе, придурок, за испорченную жизнь”. Смотри-ка, у меня получилось целых шесть слов. Всё, абзац и точка!
Если Карлота ставит точку, то это конец, окончательный и бесповоротный.
В ночь с воскресенья на понедельник, в двенадцать часов и одну минуту, Хонас прислал Карлоте смс-ку:
"Поздравляю, малыш. Надеюсь, ты будешь очень счастлива, и год окажется чудесным. Лю."
Карлота не ответила ни сразу, ни на следующий день, но в среду послала письмо по электронке:
"Спасибо за поздравление, Хонас. “Малыш” и “лю” напомнили мне время, когда мы были счастливы, по крайней мере, я так считала. Поначалу мне было хреново, я тосковала, но дела таковы, что существует лишь два пути: либо ты переборешь тоску, либо она тебя угробит как киста. Пока я заражена этой опухолью, но мне предстоит удалить ее. Так что ты тоже будь счастлив. Бай."
Минут через семь Хонас прислал ей ответ:
"Эй, Карлота, откуда вдруг такие слова?! Почему ты говоришь “считала”, если мы и впрямь были счастливы, и ты это знаешь? Рядом с тобой я был самым счастливым в мире, ты навсегда оставила во мне свой след, я никогда не смогу забыть тебя. Не сомневайся в том, что я был счастлив, это будет заблуждением. Более того, вполне возможно, что с тобой я мог бы быть счастлив всегда... Я не стараюсь убедить тебя, просто говорю то, что думаю."
Она:
"Знаешь, Хонас, проблемы с доверием у меня даже по воскресеньям. Дело не в убеждении, а в соответствии. Ты был так счастлив, что ушел и бесследно исчез? Ты был так счастлив, что не мог поговорить со мной и объяснить, что же с тобой происходит? Ты был так счастлив, что решил начать новую жизнь? Что-то здесь не стыкуется, так что лучше нам расстаться, а если когда-нибудь захочешь объясниться, и я захочу тебя выслушать, мы выпьем кофейку. А пока наслаждайся по полной своей холостяцкой жизнью, как я наслаждаюсь своей. Горячо тебя обнимаю, и катись ты на хрен!"
Карлота – человек решительный, и всегда была такой. Даже хочется рукоплескать ей.
Вчера она отмечала день рождения. На моей памяти это была самая грандиозная в ее жизни вечеринка. Полсотни гостей, море выпивки и еды, музыка на всю катушку... и Карлота, одетая по моде двадцатых годов. Словом, у нас даже дыхание сперло.
- Как ты думаешь, она скучает по Хонасу? – спросила меня Рита, когда Карлота отплясывала чарльстон с французом, который хвостом следовал за ней повсюду.
Я посмотрела на колышущийся плюмаж из перьев, прикрепленный к сверкающей диадеме на ее голове.
- По-моему, не очень, если честно.
Сегодня у нас похмельное воскресенье.
Глава 7. Ната и Фортуната.
Интересно, что вернее: то, что люди видят со стороны, или то, что чувствую я? Я задаю себе этот вопрос, потому что все оказались правы, говоря, что Альберто никогда ко мне не вернется, и я единственная ошибалась, уверяя, что мы расстались на время. В то время как я верила в продолжение, остальные знали, что нашим отношениям пришел конец. Как они могли это знать, если не были с нами? Откуда они могли знать, что творится в его голове, если он не рассказывал им о нашем разговоре? Если никогда не звонил им, чтобы сообщить: "Я сказал Нате, что мы расстались на время, но на самом деле это не так". Словно всем и каждому со стороны виднее, словно все, кроме меня, обладают интуицией, которая, как правило, не подводит. И поэтому сейчас мне интересно, что вернее: то, что люди видят со стороны, или то, что чувствую я? Кто из нас настоящая: Ната, которой я кажусь, или Фортуната, которой я себя чувствую?
Для мира в целом Ната не умерла, но в личном мирке Фортуната бездыханна.
Сердце первой бьется, а у второй оно заледенело.
Ната всегда окружена людьми, Фортуната – одна как перст.
По утрам выходит из дома Ната, а в кровати по вечерам лежит Фортуната.
Ната – шумная и суматошная, а Фортуната – тихая и напрочь опустошенная.
Я ненавижу тебя, Бето, всем сердцем ненавижу за то, что ты со мной сделал. Лучше бы тебя не было на белом свете, и я бы не познакомилась с тобой! Лучше бы ты никогда не родился, не был отличником, и твои родители не послали бы тебя в Мадрид! Лучше бы ты не появлялся на вечеринке по поводу окончания университета, и твой друг не познакомил бы нас, а ты не попросил бы у меня телефон и не позвонил бы, чтобы пригласить на ужин. Вот бы ничего этого не было! Ты мог бы не появляться в моей жизни, чтобы три года спустя исчезнуть из нее, ведь тогда мне не пришлось бы познать, что такое тоска, и каково оно быть подавленной и сломленной. Тогда мне не хотелось бы наорать на тебя, ударить за то, что ты разбил мне сердце, потому что разлюбил и бросил. Клянусь, я никогда не прощу тебя, Бето, даже через тысячу лет не прощу, потому что верила тебе. Я верила в твою любовь, пока однажды вечером ты не появился со своим проклятым бульдозером и без лишних вопросов не разрушил все. Я ненавижу тебя, Бето, и желаю тебе самого худшего.
- Полегче, Ната, не переборщи, – промолвил ты с улыбкой.
- Бето!.. Что ты здесь делаешь?
- Думаешь, ты одна умеешь летать на кровати?
Я подбежала, чтобы обнять тебя. Как же я соскучилась по тебе! Мне так не хватает спокойной и размеренной жизни вместе с тобой. Теперь все совсем иначе... Я тоскую по тем временам, когда приходила домой затемно, а ты уже был там. Войдя в квартиру, я видела, как ты валяешься на диване и смотришь телевизор или слушаешь музыку. Пепельница была полна окурков, а на столе стоял стакан. Ты ничего не делал, просто ждал меня. Ты прятал лицо на моей шее, когда я подходила поцеловать тебя, и шептал мне на ухо, что я сильно припозднилась, что вечер без меня тянулся целую вечность, и как же хорошо, что я уже дома. Ты поднимался с дивана, брал сумку, относил ее в комнату и возвращался ко мне с домашними тапочками. Мне так хотелось хотя бы раз увидеть снова, как ты встаешь на колени, снимаешь сапоги и надеваешь мне на ноги тапочки, придвигаешь кресло, встаешь за моей спиной и заплетаешь мне косичку.
- Как дела, как прошел ужин? – спрашиваешь ты.
- Отлично, – отвечаю, – опоздала как всегда, так что мне досталось место с края стола, но это ерунда. Я сидела рядом с приятелями, и мы прекрасно провели время. Поболтали о знаках зодиака и всякой прочей чепухе. Ужин получился довольно забавным: все говорили о разных пустяках, и никому даже в голову не пришло затронуть больные темы о работе, рекламе и других агентствах, чтобы не испортить вечер.
- Классно оторвались, но как-то не верится, что за целый вечер никто и словом не обмолвился о рекламе, – иронично заметил ты.
- Ну было дело, – признала я, – поговорили чуток в самом начале, а потом забыли.
- А я что говорил, – засмеялся ты. – Ну а после ужина-то пропустили по рюмашке? – осведомился ты, отсмеявшись.
- Само собой, и даже спустились вниз и поплясали на танцполе.
- И как, все танцевали? – полюбопытствовал ты с живым интересом.
- Нет, не все, отплясывало только руководство. Знаешь, было так прикольно за ними наблюдать: пот ручьем течет по лицам, рубашки повылезали из штанов, но все как один в пиджаках.
- Полный отстой, – расхохотался ты.
- Хуже некуда, – согласилась я, – но мне так хотелось, чтобы ты был рядом.
- Ну уж дудки! Лучше послушать твой рассказ. Кстати, а Мауро там был? – спросил ты, поглаживая меня по волосам.
- Мауро?
- Ну да, тот парень, с которым ты познакомилась на похожей вечеринке, и с которым потом пила пивко.
- А-а, Мауро! Нет, он не пришел, но, раз уж ты о нем заговорил, то было бы неплохо, если бы он был.
Я вскочила с кресла и начала кружить по комнате, громко приговаривая на ходу:
- Я не видела Мауро с того случая. Интересно, что было бы, если бы я не сбежала из бара? Наверняка, ничего не было бы. А может, было бы всё. Или сначала ничего, а потом всё. Или, наоборот, сначала всё, а после ничего.
- Ты в своем репертуаре, Ната, – засмеялся ты. – Все такая же, будто и не жила всё это время без меня.
Глава 8. Не лучшие времена
Мы встречались у Альвара и Бласа за обедом. Подойдя к булочной, чтобы купить на десерт пирожные, я увидела висевшее на двери объявление “закрыто”. В поисках другой кондитерской мне пришлось спуститься на три улицы ниже.
- А чего это сегодня магазинчик Курро закрыт? – спросила я, поднявшись в квартиру.
- Не сегодня, – ответил Альвар, пока я относила сумочку и жакет в спальню, – он насовсем закрылся.
- Да ладно? А что случилось?
- Видишь ли, малышка, это кризис, – крикнул с кухни Блас, – капец всему.
В домофон позвонили, и в квартиру ввалилась Рита вместе с приглашенными, помимо нас, Уго и Роберто. Они втроем случайно встретились у входной двери. Мы расцеловались и немного поговорили о том, как давно не встречались. Не поверите, но мы даже вспомнить не смогли, когда же это было.
- Ничего удивительного, – промолвил Альвар, – потому что в последний раз все вместе мы собирались на нашем новоселье пару лет назад и сидели на карачках.
- Ну теперь вы обжились; классное гнездышко, кстати, – заметил Робер, помогавший ребятам с планировкой квартиры. – А квартал и вовсе не узнать, так он изменился, верно?
- Еще как, – подтвердил Уго, – его будто китайцы захватили.
- Булочная досталась китайцу? – спросила Рита, которая тоже видела, что она закрыта.
- Пока неизвестно, но скоро узнаем, должно быть... Так или иначе, но вам и невдомек, как мы расстроились из-за Курро, верно, Блас?
Альвар по привычке постоянно добавляет “верно, Блас?”, или “да, Блас?”, не ожидая от того ответа, а Блас, в свою очередь, тоже переспрашивает “правда, Альвар?”
- В конце концов мы помирились и снова стали ходить к нему каждый день. А на днях, по обыкновению, поинтересовались, как у него дела, и он вместо привычного “да ничего, живем помаленьку”, взял да ляпнул “хреново, ребята, совсем хреново”. Мы были сильно огорошены ответом, поскольку видели, что Курро и в самом деле не на шутку встревожен. От изумления мы с Бласом даже обсудили новость, когда поднимались домой, да, Блас?
- А на следующей неделе, – подхватил Блас, – он пришел и сказал, что не знает, как выкрутиться, чтобы оплатить аренду. А еще через неделю сообщил, что не может заплатить поставщикам и потому вынужден закрыть...
- … Магазинчик, который открыли его родители, и который работал больше сорока лет. Вот что главное.
- Короче, на следующий день мы пришли... а магазинчик закрывается! Если бы вы видели его стареньких родителей, вытаскивающих из полок немногие вещи, что еще остались. Отца, которому не меньше восьмидесяти, бережно упаковывающего кассу, на которой он работал, будучи еще нестарым, чтобы помочь сыну. И маму, собирающую шелковые кружевные салфеточки...
- … И если бы видели самого Курро пока еще в фартуке, но с поникшей головой... У нас сердце оборвалось при виде того, о чем сказал вам Блас.
Какое-то время мы молчали, и слышался лишь звон доставаемой из шкафа посуды, да стук ножа о деревянную доску, на которой Робер резал лук.
- Везде одно и то же, не только в торговле, – выпалила Рита. – Без разницы, кто ты – врач, учитель или водитель, и неважно, отпахал ты двадцать лет или только что отучился. Всем крышка. И вопросы не нужны, всё и так понятно по унылым, постным лицам.
- Прикинь, каково нам, архитекторам. Биржевой пузырь схлопнулся и по всей морде нас хрясь! – Робер со свистом рубанул воздух ножом. – Чего я только не делал, имея бюро и четырех служащих, но проекты не финансировались, и я, как и Курро, подумывал о закрытии. Только закрыть свое дело не так просто. Ежу понятно, ты стараешься выкрутиться, увольняешь половину людей и ждешь, когда же это случится. И помяните мои слова, скорее всего, так и будет...
Снова наступила тишина, и была слышна только наша суетливая возня. Рита стелила на стол скатерть, Альвар до блеска начищал бокалы, Уго открывал бутылку вина, Блас копошился у плиты рядом с Робером, который продолжал нарезать зелень. Я носила на стол тарелки. Для всех нас шестерых было немного странным затеять разговор о работе. Мы почти всегда обсуждаем политику, ибо политика – удел других людей. Откостеришь их и успокоишься, а вот говорить о работе совсем иное. Работа – дело сугубо личное, особенно, если что-то там не ладится, и говорить об этом так же стыдно, как раздеться догола перед людьми.
- А как у вас дела, Блас? – спросил Робер.
- А что у нас? Урезали зарплату на пять процентов. И дело не столько в урезании зарплаты, сколько в уменьшении покупательной способности. Я знаю, что говорю. Мы расхлебываем кризис 93-го... Но, должен сказать, что страх хуже всего. Тебе вешают лапшу, что все рушится, что система несостоятельна, и всякое такое бла-бла-бла... И что ты делаешь? Прячешь голову в песок, а когда хочешь разобраться, тебе урезают ставку и добавляют лишние часы, потому что сократили бог знает сколько людей... Да чего там говорить, а то вы сами не знаете.
Мы сели за стол. Альвар достал смесь из сухофруктов и начал готовить гаспачо.
- Вот что я вам скажу, – начал он, перемешивая фрукты, – даже не знаю, кто больше виноват в том, что все мы теперь переживаем этот долбаный биржевой кризис, о котором говорил Робер. Мы жили, как хотели, потому что были выходцами из поколения, учившего нас, что не стоит иметь квартиру в городе, а также домик на пляже и в горах и деньги, чтобы оплатить отпускную неделю в августе... Разве не так?
- Погодь минуточку! Прости, конечно, но мне осточертело слушать, что виноваты мы все... осточертело до смерти! – вскинулся Уго. – Если не ошибаюсь, то виноваты те, кто довел нас до такой жизни, кто разрешил банкам предоставлять кредиты, растягивая их на тридцать лет, чтобы потом возвратить в семикратном размере... Блин! А теперь, видите ли, мы должны поверить болтовне о том, что виноваты мы все. Ну уж нет! Дудки! Кто виновен, тот и виновен, а остальные – жертвы. Жерт-вы! Ты, ты, ты, ты, ты и я. Нас здесь шестеро, кому придется расплачиваться. Знаешь, парень, всем и так понятно, что я рехнусь от заявлений о всеобщей виновности, потому что наши политики некомпетентны в делах.
- Не рехнешься, потому что больницу придется оплачивать самому!
Мы с Ритой и Робером прыснули со смеху, а у Уго аж вены на лбу вздулись.
- Только не надо о здравоохранении... это совсем другое.
Мы обожаем подтрунивать над Уго.
- Здравоохранение?– переспросил Робер. – Видишь ли, Уго, всеобщее бесплатное здравоохранение тю-тю. Халявная кормушка накрылась медным тазом.
- Мы живем в состоянии нестабильности, словно на другой планете! Мать твою, как же вы меня достали! Мы все отстегиваем на здравоохранение, так что оно не халявное. А в системе социального обеспечения творится хрень, потому что у людей напрочь отсутствует общественное сознание.
- Расслабься, дружище, а иначе нам и впрямь придется передачи в больницу носить.
- Знаешь, Уго, – Блас налил себе еще вина, – я согласен, что нас не воспитали для жизни в демократическо-правовом обществе, поскольку непременное условие этого – общественная солидарность, которой у нас нет и в помине. “Эти твари берут себе мою зарплату”, – первое, что думает каждый из нас, когда ему приносят ведомость. Так ведь? Или вы думаете иначе? А знаете, почему мы так думаем? Да потому что нас не научили обсуждать это публично, мы привыкли шушукаться по углам... У нас нет ни малейшего представления о том, что такое общественное сознание.
- Передай-ка сюда винишко, сознательный ты наш, а то налил только себе, – возмутился Робер.
- Да-да, конечно, извини, – Блас передал бутылку. – И потом, что касается студенчества, у них другое...
- Ладно, Блас, кончай трепаться и помолчи, – вмешался Альвар, – скажу тебе, любя, ты слышишь звон, да не знаешь, откуда он.
- Я не треплюсь, черт побери, просто ты никогда не даешь мне договорить! Лично мне кажется, – продолжил Блас прежде, чем кто-либо из нас успел вставить слово, – что преобразования должны быть не в университете, а до него. Фундамент здорового общества нужно закладывать в школе... Смотри, что мы имеем: систему обязательного среднего образования. Спрашивается, что ты изучаешь? И ответ напрашивается сам собой: да всё, серединка на половинку. Никакой конкретики. Вот тебе и среднее образование, надо сказать, весьма средненькое.
- То ли дело базовое, круть! – прервал Бласа Альвар, и тот насупился. – Прости, продолжай.
- Они упустят время, если не начнут реформу прямо сейчас, – Блас глотнул вина и подцепил на вилку немного салата. – Люди формируются не в двадцать и не в двадцать пять, они формируются в шесть-семь, ну в восемь лет, и если не изучать с ними социальные вопросы в этом возрасте, то нечего надеяться, что, повзрослев, они займутся ими.
- Я знаю немногих, кто повзрослел к двадцати пяти...
- А к сорока и того меньше!
- Можно я кое-что спрошу, ребят? – суфлерским шепотком прервала спорщиков Рита. – Не перейти ли нам ко второму блюду? Скоро свечереет, а мы еще не говорили о евро.
- Ты права, – признал Альвар. – Итак, подвожу итог. Коротенько, в двух словах, чтобы потом не говорили, что я зануда, как некоторые. – Альвар вскочил с места и принялся носиться по комнате, вопя во всю глотку: – На помощь! Караул! Европа наступа-ает! – Он пулей влетел на кухню и, высунув голову в дверь, торжественно вопросил: – Или это уже экс-Европа?
Мы покатились со смеху, а поскольку на свет выплыла тема всяческих экс, мы рассказали ребятам о Хонасе и Карлоте.
- Разошлись? Да ладно, кажется, они любили друг друга без памяти!
- Ага, кажется, любили, – согласились мы, – а теперь разлюбили.
Мы рассказали о переписке Карлоты и Хонаса на ее дне рождения.
- Надо бы посмотреть, как там Карлота... Такая девчонка!
- А, кстати, почему она сегодня не пришла? – поинтересовался Робер.
- Уехала в Астурию на курсы, учиться готовить фасоль с колбасой и бобы с моллюсками, – ответила я.
Робер, Уго и Альвар аж вином поперхнулись.
- Ей нужно побыть одной, – после долгого молчания тихо добавила я и глубоко затянулась сигаретой. – Вот она и записалась на все подряд.
После того как мы покончили с едой, я встала, чтобы сварить кофе.
- Мы с Ритой идем на демонстрацию в субботу. Кто с нами? – спросила я, вернувшись с подносом пирожных.
- Я пойду, – ответил Альвар.
- Не знаю, – отозвался Блас.
- Я зайду за вами, – добавил Альвар.
- Само собой, пойду, я даже листовки отксерил, – сообщил Уго.
- Я – пас, в жизни не свяжусь с профсоюзами, – напрочь отказался Робер.
- Вот что я вам скажу, – Уго поднял бокал с вином, чтобы чокнуться со всеми, – не знаю, что там будет дальше, а сейчас мы в заднице.
Он всегда был реалистом до мозга костей.
Глава 9. Против ветра
Сегодня перед тем как подняться в агентство, я зашла в кафе напротив и встретила там Донато, моего шефа. Он сидел, опустив голову и глядя в пол.
- А вот и наша ранняя пташка, да? – сказал он, словно намекая, будто я всегда опаздываю.
- Ага, – ответила я, словно говоря, что и без него всё знаю. – Похоже, что я упала с кровати, да? Знаешь, в последнее время мне приспичило рано вставать.
У нас с Донато доверительные отношения, и я очень рада, что он мой шеф. Нам с сослуживцами крупно повезло, что его зовут Донато. Чертовски удобно обращаться к нему, называя уменьшительным именем Дон: вроде, и почтительно, и в то же время по-дружески. Я даже немного люблю его, потому что, когда я рассталась с Альберто, он помог мне не зацикливаться сутками на себе. Донато по уши завалил меня проектами, так что мне пришлось с головой уйти в работу. Иногда я думаю, он сделал это нарочно, чтобы излечить меня.
Я подозвала официанта, махнув ему рукой.
- Луисми, кофе с молоком и тост, если можно.
Через минуту официант принес заказ. Я обмакнула тост в кофе, посмотрела на шефа и сразу же поняла, что он неважно выглядит. Донато тоже это понял.
- Отвратительно спал сегодня, – пояснил он, предвосхищая мой вопрос.
- Что-то случилось?
- Ничего.
Если человек говорит "ничего", опустив глаза, значит, у него наверняка проблемы.
- Что-то с Паулой?
Донато знает, что мне известно о Пауле, впрочем, это ни для кого не секрет.
- Нет, мы уже расстались.
- В смысле?
- Майте обо всем узнала.
- Да ладно. Как?
- Сообщение в мобильнике.
- Ну и растяпа ты, Дон, осторожней надо быть в таких вещах.
- Да знаю я, знаю... – Донато замолчал и глотнул кофе. – Понимаешь, в глубине души мне даже хотелось, чтобы Майте узнала, потому что я совсем извелся, Ната. Ты и представить не можешь, как тяжело жить на два дома.
Еще как представляю, но я промолчала, ожидая продолжения, поскольку за версту было видно, что шеф хочет выговориться.
- Знаешь, как мучительно сознавать, что обманываешь любимого человека из-за одержимости другим?
- Догадываюсь... – Я помешала ложечкой кофе, сомневаясь, хочу ли выслушивать подробности этой истории, но Донато было до лампочки.
- Это полный пипец, – заговорил он торопливо, будто с самим собой, – моя жизнь скатилась в дерьмо. Когда Майте обо всем узнала, то велела мне убираться из дома. Она кинула на кровать собранный чемодан, и я пошел жить к Пауле. Поначалу все было хорошо... Но уже через несколько недель, клянусь, Ната, – он назвал меня по имени, но продолжал смотреть в никуда, – всего через несколько недель я вдруг понял, что не люблю ее. Будто кто-то нажал утром кнопку и вырвал с корнем мои чувства. Будто стоило нашим отношениям устаканиться, стоило мне перестать прятаться, совершая нечто запретное и сознавая, что снова живу, как моя любовь к Пауле мигом испарилась. Я понял, что и изменял-то, собственно, только для того, чтобы снова почувствовать жизнь. Тогда я позвонил Майте и пригласил ее на ужин. Я сказал, что соскучился по ней и детям, умолял простить меня, оправдывался бытовухой, работой, винил недавно стукнувший полтинник. Я признался, что не могу потерять все, что было создано за столько лет семейной жизни.
- И что ответила Майте?
- Что уже подала на развод и не вернется ко мне даже за деньги. Сказала: “Всем когда-нибудь исполняется пятьдесят, а если тебе седина в бороду ударила, а бес в ребро, так сам и выпутывайся. Связываясь с Паулой, ты не думал обо мне и моем самоуважении. А зачем, верно?” А потом встала и ушла. И теперь я живу в квартире брата, которая пустует.
- Поделом тебе, докобелился.
- Ната, какая же ты…
- У тебя из-за этого такие синячищи под глазами?
- Нет, тут кое-что похуже.
Блин! Я порядком струхнула. Куда уж хуже?
- С фирмой совсем хреново, Ната. Нас ждут увольнения. Выкинут половину штата.
У меня замерло сердце.
- Когда?
- В пятницу дадут список.
Глава 10. Я улетаю
Я улетаю. В Буэнос-Айрес, к примеру. Первое, что нужно сделать, это сдать квартиру. Во-вторых, нужно перекинуться парой слов с аргентинцем – Ритиным то ли парнем-сожителем, то ли бывшим парнем и экс-сожителем – чтобы он подыскал кого-нибудь из своих приятелей, кто мог бы приютить меня на какое-то время. И в третьих, нужно поговорить с шефом, который, чувствуя вину за увольнение и имея связи в тамошних столичных рекламных агентствах, возможно, сумеет найти местечко для меня в каком-нибудь из них. А если с агентством не выйдет, то я найду себе работу в баре и буду подавать бокалы.
Бар до отказа заполнен аргентинцами. Все они немножко назойливые, но очень славные. Музыка грохочет вовсю, а я стою за барной стойкой бара в мини-юбке с выбритыми как у магальонца волосами. Народ выстраивается в очередь, чтобы заказать фернет с кока-колой, а я нарочно даю им скидку, потому что хочу понравиться и потому, что владелец бара – тоже испанец, а также друг Донато – позволил мне на выбор угостить кого-нибудь за счет заведения, поскольку мы оба понимаем: чем пьянее люди, тем больше денег они тратят. [прим: фернет – горький травяной ликер (настоянные на спирту травы: шафран, ромашка, кардамон, ревень, алоэ и др.) крепостью до 45% , очень популярен в Аргентине.]
На часах шесть утра, и пора закрываться. Я выхожу из кабачка, и несколько друзей поджидают меня у дверей со своим несуразным кабриолетом, чтобы отвезти в Тигре, где у нас есть небольшой катер. На нем мы добираемся до дома Мартина. Этот парень с длинными до пояса волосами тащится от того, что я тезка главной героини Гальдоса, и, произнося мое полное имя, он тянет гласные, отчего оно звучит очень тягуче Фортуна-а-ата-а-а. Мартин говорит, что мое имя это вызов жизни, когда все поставлено на кон, на что я отвечаю, что родители назвали меня так в противовес фамилии Фортуна. При этом мне тут же подумалось, что объяснение по поводу фамилии и имени я повторяю по жизни чаще всего. Я улыбаюсь, обнимаю Мартина и мне становится так хорошо. Пахнет косячком. Кто-то говорит о нас, испанцах. [прим: речь о повести Бенито Переса Гальдоса "Фортуната и Хасинто" ]
- Что случилось с испанцами? Страна катится в тартарары, а они как мухи сонные...
- Брось, – я затянулась косячком, – я бы так не сказала. Никакие мы не сонные. Во всяком случае, я бы проверила, не наложила ли лапу ваша президентша на телеканалы, транслирующие из Испании?
- Да, ты права... что есть, то есть, – буркнул Мартин себе под нос, – она любит прибрать к рукам все, что ловится...
Кайфово спорить, покуривая травку и ни о чем не беспокоясь. Мы чокаемся за мир во всем мире. С причала доносится музыка, и мы встаем, чтобы плясать до рассвета. Теперь я уже не та неумеха как раньше, и мне не нужно засовывать руку в карман. Неожиданно я вспоминаю, что больше пяти часов не брала в руки мобильник, и начинаю судорожно рыться в сумке, ища его. Включив телефон, я вижу, что пришло три сообщения от парня, с которым я целовалась пару дней назад. Популярный аргентинский актер не может понять, почему я его избегаю. Вместо ответа я снова выключаю мобильник, запихиваю его в сумку и возвращаюсь на причал. Мартин приготовил на плитке пиццу, и мы едим ее, запивая холодным пивком. До этой минуты серое, небо голубеет на глазах, распахиваясь навстречу новому дню.
После завтрака ребята провожают меня домой, и я растягиваюсь на кровати в классной съемной квартирке, гораздо лучшей, чем я могла себе представить, которую, кстати, пришлось искать в интернете, потому что Ритин аргентинец послал меня далеко и надолго. Я сплю до вечера, а часиков в шесть встаю, иду на кухню, открываю холодильник, забитый всякой всячиной, и в растерянности застываю перед ним, не зная, что выбрать. В конце концов решаюсь на заварной крем и иду в гостиную, потому что она у меня есть. Я в девятнадцатый раз включаю “Темную сторону души”, и когда начинается фильм, вместе с Дарио Грандинетти наизусть читаю вслух стихотворение Оливерио Хирондо:
Неважно, каковы у девы перси –
Инжир иссохший или бутон цветка.
И кожа шелковиста ль и нежна как персик,
Или шершава наподобье наждака.
Равно нулю не придаю значенья –
Сулит отраву или наслажденье
Их сонное дыханье на рассвете,
Легчайше-шаловливое как ветер.
Пусть главный приз на конкурсе моркови
Займет их нос, я буду лишь доволен.
Я дамам не могу одно прощать –
Бескрылость, неумение летать.
Коль не паришь ты в небесах, земное скинув бремя,
Ты тратишь на меня напрасно свое время. [прим: в тексте приведен отрывок из стихотворения “Чучело”]
Завтра – пятница, и жизнь в Буэнос-Айресе кажется мне чудесной.
Глава 11. Пятничный список
Хуан, бухгалтер, сорок два года. Десять лет в агентстве. Женат, двое маленьких детей.
Соле, тоже из бухгалтерии, сорок четыре года. В агентстве четыре года.
Паула, из управленцев, тридцать восемь лет, два года в агентстве.
Мариано, делопроизводитель, пять с половиной лет в агентстве, разведен, отец шестилетнего ребенка.
Лупе, уборщица, пятьдесят шесть лет, муж тоже безработный.
Хавьер, Сусана, Исабель и Кармина работали в творческом отделе агентства полтора года по полугодовым контрактам, контракт не продлен.
Из двадцати двух человек осталось тринадцать, и я одна из них.
Шеф собрал нас в своем кабинете и сообщил последние новости: нам на семь процентов урезали зарплату, сверхурочные часы больше не оплачиваются, а также мы лишились премий и доплат на обед. Если нам нужна микроволновка, чтобы греть еду, принесенную из дома, мы покупаем ее за свой счет.
- Ну вот, а теперь – все по местам, и за работу, – велел Донато, закончив свою речь.
Прежде чем вернуться столу, я зашла в туалет и столкнулась там с Лупе. Она плакала, собирая свои вещи.
Я подошла к ней.
Я не знала, что мне делать.
Порылась в карманах: не найдется ли там флакончика духов, чтобы смочить ей запястья, но увы.
У меня ничего нет. Ни у кого из нас нет.
Лупе посмотрела на меня и похлопала себя по груди, чтобы я обняла ее.
Глава 12. Демонстрация
Мы встретились в половине одиннадцатого, рановато, конечно, для воскресенья, но мы были не против. Мы выпили кофе, чтобы взбодриться, и, поскольку на машине до центра было не добраться, поехали на метро до станции Колон, где встречались с Альваром. Когда мы вышли из метро, на площади Кастеллана уже яблоку негде было упасть. Хорошо еще, что мобильник был с собой, не то Альвара мы так и не нашли бы.
Мы смешались с толпой и вместе со всеми пели песни и громко скандировали самые оригинальные лозунги. Меня всегда интересовало, кто и как их придумывает. То ли это домашние заготовки, то ли есть умельцы, которые сочиняют их прямо на ходу. Над некоторыми я хохотала до упаду и не могла их произнести.
Черепашьим шагом мы плелись неизвестно куда вместе с толпой народа. Люди развлекались, делая фотографии и выкладывая их в твиттер. Пару раз я тоже доставала мобильник, но тут же убирала обратно, иначе быстро потерялась бы из-за подобной чуши. Неожиданно мы встретили моих родителей, которые пришли на демонстрацию вместе с друзьями, но пообщались мы с ними минут пять, не больше, потому что хотели найти Уго. Вот только отыщем ли мы этого парня с его листовками и рупором среди тысяч, сотен тысяч, миллионов людей? Ну не миллионов, это я загнула, а почти. Неожиданно мне вспомнилась дама с китайскими шариками и стрижкой “под горшок”. Я посмотрела в небо, ища вертолет, контролирующий этот район. Я ожидала увидеть слепящий луч прожектора и полицейского с мегафоном, обращающегося к даме.
- Фортуната Фортуна! – кто-то громко окликнул меня по имени и фамилии. Я обернулась.
- Мауро!
Вот так неожиданность! Нет, ну надо же какой сюрприз!
- Ната, я так давно тебя не видел.
- Да, привет. – Я была так смущена, что смогла выдавить только это, ибо ничего другого мне и в голову не пришло.
- Что потом будешь делать? – спросил Мауро, и улыбка осветила его лицо. – Не хочешь что-нибудь выпить вместе со мной?
- Давай.
Давай увидимся позже. Несколько месяцев я не встречалась с Мауро, а чуть позже увижусь с ним. Несколько месяцев я думала о том вечере, когда сбежала из бара, потому что Мауро не принес мне документ, гарантирующий, что он не причинит мне боль, а чуть позже встречусь с ним. Мы обменялись парочкой сообщений, но позвонить ему я так и не решилась, потому что жуткая трусиха и собираюсь встретиться с ним когда-нибудь потом. Больше мы не виделись, но скоро встретимся. И тогда, возможно, выпьем пару кружек пива, и он спросит, почему я не давала знать о себе, а я отвечу, что молчала, потому что он тоже куда-то пропал. Быть может, я даже осмелюсь сказать, что за все это время он единственный сумел тайком пробраться в мои мысли, что тем вечером, когда он меня поцеловал, что-то снова дрогнуло во мне, и что очень нелегко вновь расшевелить чье-то сердце, если оно защищено противоатомной броней. Возможно, он поцелует меня, а, возможно, и нет. Быть может, все повторится как в прошлый раз – он меня поцелует, и я опять сбегу – а может, даже не попытается. Все так запутано. Может, лучше вообще никуда не идти, так я ничем не рискую. Людской водоворот тянет меня куда-то в сердцевину шумной музыки и криков. Я в полном смятении. Мауро. Я встретила Мауро. И теперь я ни за что не полечу ни в Буэнос-Айрес, ни куда-либо еще.
- Ната! – кто-то сзади дернул меня за рубашку.
- Рита!
- Совсем сдурела, или как? Я думала, ты окончательно потерялась.
- Я немножко отвлеклась.
- Ладно, пошли уже. Вот черт, теперь я не знаю, где оставила Альвара.
- Да-да, идем.
Часть 3
Если не ты, то кто же
Глава 1. Мыльный пузырь
Меня разбудила очень мелодичная музыка. Я немного растерялась: песня была мне незнакома, и я не понимала, откуда она звучит. Полусонная, я повернулась на бок и положила голову ему на плечо, уткнувшись лицом в подмышку. Какой приятный запах. Несмотря на пот, запах мужского тела показался мне таким чудесным, что я так и осталась бы жить в ямке под плечом. Я задремала и опять проснулась, когда он обнял меня за талию, поцеловал в шею и прошептал:
- С добрым утром.
- С добрым.
- Я приму душ, Ната, а ты не двигайся, лежи и слушай песню. Стопудово, ее написали для тебя.
Я закрыла глаза. Пели на английском языке, и я понимала лишь отдельные слова, но это ерунда. Я точно знала, что песня была о любви, и мне хотелось очутиться в песне и жить там. Можно арендовать и подмышку, и песню... и тогда остаток жизни я буду счастлива.
Я слушала шум воды, доносящейся из душа, и была счастлива, зная, что он моется моей губкой. Интересно, какой из трех начатых гелей он возьмет, хотя... он их смешает, как я, когда принимаю душ у кого-нибудь в гостях. Так можно попробовать все сразу. Вот он закрыл кран и намыливается, а теперь снова открыл его, чтобы смыть мыло. Приняв душ, он насухо вытерся полотенцем, висящим на батарее, и открыл шкафчик. Я догадалась, что он ищет дезодорант и наконец нашел его. На мобильнике звучит третья или четвертая песня, но в голове по-прежнему крутится первая. Услышав, что он вышел из ванной, я притворилась спящей. Он подошел к кровати, взял мобильник и выключил музыку, а затем провел пальцем по экрану и опять положил телефон на подушку. Снова зазвучала первая песня, поселившаяся во мне, и я подумала, что он читает мои мысли.
Он подобрал с пола и натянул на себя вчерашнюю одежду, подошел ко мне и поцеловал долгим поцелуем в губы. Я улыбнулась. Он вышел из комнаты, и я услышала звук открывающейся входной двери. И еще я подумала, что уходит тот, с кем мне уже давно не было так сладко. Прежде чем уйти, Мауро вернулся в комнату и еще раз меня поцеловал. И снова поцелуй был долгим.
- Я ухожу, чтобы вернуться, – прошептал он чуть слышно, поцеловал меня в лоб, потом еще раз в губы, и ушел.
По моей спине пробежала дрожь, а потом с ног до головы обдало жаром.
Я парила в небесах.
Перед выходом на работу, я взбила в воде немного моющего средства и надула мыльный пузырь. Усевшись в пузыре, я включила песню Мауро и взлетела высоко-высоко над домами. Я пролетела над бульваром Кастельяна и вне себя от счастья отклонилась от маршрута, чтобы немного полетать по Ботаническому саду. Ничто не сравнимо с панорамой, открывающейся из мыльного пузыря.
Какой-то бородатый дядечка с палкой, сидевший на скамейке неподалеку от розария, посмотрел вверх, заметил меня и приставил козырьком ладонь ко лбу, чтобы яркое солнце не слепило глаза, а затем помахал мне на прощание рукой, и я тоже помахала в ответ.
Войдя в офис, я прошла прямо к своему столу, уселась перед монитором, и все утро бездельничала, думая только о Мауро. Появился суперстильный шеф в тесно облегающей плечи и живот рубашке. Я ничего не сказала, но его вид меня насмешил. Я подумала, что Донато купил рубашку, когда встречался с Паулой, и живо представила, как они выбирали ее в магазине, глупо улыбаясь и думая, сколь чудесна жизнь. Интересно, каково ему будет теперь, без Паулы и Майте, жить в квартире брата, который только и думает, какая обуза этот родственничек, и когда он свалит восвояси? Тоска да и только. А ведь несколько месяцев назад он даже не подозревал, что будет так уныло влачить свои дни. Тогда он думал, что у него есть все: жена для стабильности и любовница для плотских наслаждений. С одной живешь, с другой мечтаешь. С одной валяешься по воскресеньям на диване, с другой ужинаешь тайком в романтической обстановке за столиком ресторана. С одной раз в две недели выбираешься за город вместе с детьми, а с другой проводишь выходные в пятизвездочном отеле, нежась в джакузи. Для себя я прошу второе.
Так я размышляла, когда запищал мобильник.
Мауро: “Ты уже на работе, или досыпаешь?”
Ната: “Уже.”
Мауро: “О’кей. Я счастлив. Целую.”
Я не ответила, потому что немного растерялась и не нашлась с ответом. Не то, чтобы я ожидала какого-то сногсшибательного признания в любви, собственно говоря, я вообще ничего не ждала, но раз уж он прислал письмо, то мог бы написать что-нибудь такое. Хотя, это его “или досыпаешь” – довольно милый намек на проведенную вместе ночь. По сути, это означает: “Я беспокоюсь, вдруг ты не пришла, потому что, когда я поцеловал тебя перед уходом, ты еще спала.” Если угодно, можно выразиться и по-другому: “Мы почти всю ночь не спали, и ничего удивительного, что утром ты осталась досыпать.” А вот еще один вариант: “Все мои мысли о тебе. Я представляю тебя, лежащей среди смятых простыней и улыбающейся во сне. Я написал обычную фигню, чтобы ты сказала, что ночь была потрясающей не только для меня.”
Я написала только “ уже”, потому что как ни старайся, а писать-то нечего.
И он: “О’кей. Я счастлив. Целую”. В смысле, как сестру, как подружку, или как едва знакомую девицу? Напиши он “целую тебя”, я бы поняла, что поцелуй особенный, не как сослуживице, а как девушке. Но он написал сухое “целую”. Какой-то неопределенный поцелуй.
Глава 2 Я не против
Вчера вечером Мауро прислал мне сообщение и предложил встретиться после работы, если я не против.
Ната: “Ок. Я не против.”
“Я не против” – сухое сообщение, только и всего. Сначала я хотела написать: “Да, блин, конечно, да! Твою мать, парень, где встретимся?”, но тут же осадила себя, потому что, как говорит бабушка, когда-нибудь мне придется отмывать свой язык мылом.
Вечер тянулся бесконечно долго, потому что с того момента, как тренькнул мобильник, известив о присланном Мауро письме, я только и делала, что отсчитывала в обратную сторону минуты. С утра меня посетило творческое вдохновение, и я в поте лица корпела над логотипом кампании, производившей сумочки и обувь, но после “Ната, может, встретимся?” работать уже не могла. Два часа я тупо пялилась в монитор и возила мышкой по столу, создавая видимость бурной деятельности. Я открыла ящик стола, достала тетрадь и закрыла ящик. Потом открыла опять, чтобы достать фломастер, и снова закрыла. Я сделала вид, что рисую, и, быстренько накарябав жалкую халтурку, встала и направилась к кофемашине, чтобы убить время, а потом вышла на балкон агентства покурить. Возвращаясь на свое рабочее место, я услышала пиликанье мобильника. Я метнулась к столу, моля Бога, чтобы звонок был не от Мауро, и чтобы свидание не отменилось. К счастью, пронесло. Звонила Рита.
- Что делаешь после работы? Звонил аргентинец и позвал к приятелю смотреть фильмец. У того дома имеется проектор.
- Увы, но ничего не выйдет, Рита.
- Почему? У тебя же рабочий день вроде как до восьми?
- Да, подружка, но на следующей неделе мне сдавать логотип, вот и пришлось засесть за него.
- Да ладно тебе, пошли, отвлечешься ненадолго.
- Нет, к тому же что-то мне не очень хорошо.
- С чего это? Вчера все было отлично…
- Вчера, дорогуша, а не сегодня.
- Ладно, ничего не поделаешь… Передам привет от тебя.
Я не стала рассказывать Рите ни о четверге, проведенном с Мауро, ни о том, что сегодня мы снова встречаемся. Я хотела защитить себя на случай, если Мауро от меня уйдет. Чтобы меня не завалили вопросами, что у нас случилось, и чтобы мне не пришлось перед ними отчитываться, такой же Мауро, как остальные, или особенный. Чтобы мне не пришлось снова думать, что моя личная жизнь мне не принадлежит, ибо в те тяжелые для меня месяцы я так много говорила об Альберто и о себе, что однажды поняла: моя жизнь уже не моя, она принадлежит всем. Я не хочу повторения подобного, так что не стоит чересчур рьяно трепать языком, тем более, что между мной и Мауро нет ничего серьезного.
Я летела на машине на всех парах, но прежде чем выруливать на свою улицу, остановилась у супермаркета и купила бутылку вина. Потом зашла в японский ресторанчик, что прямо за моим домом, и заказала ужин на двоих. Японец вынес заказ на деревянном подносе и передал его мне, сказав при этом, чтобы я не забыла вернуть поднос. Домой я шла чуть ли не бегом. Дома я приняла душ, переоделась и уселась на диван, считая минуты до встречи, но мне не сиделось. Я вскочила и полила цветы, потом вернулась на диван, но снова встала и, разложив аккуратной стопочкой журналы, вновь села на место, чтобы тут же подхватиться и кинуться вытирать пыль на столике под телевизором. Затем я пошла в ванную и уложила волосы. Сходила в туалет и решила заменить нижнее белье, поэтому разделась и надела белье посексуальнее. Пискнул мобильник, оповещая о поступившем сообщении:
“Скоро буду.”
Мое сердце забилось так сильно, что казалось, сейчас лопнет. Я почистила зубы. Потом включила музыку, создавая видимость, что слушала ее весь вечер, в нарочитом беспорядке разложила журналы и уселась на диван, злясь на себя за собственную дурость.
Когда Мауро позвонил по домофону, я прислонилась к двери, стараясь контролировать биение сердца. Я услышала, как открылась дверь лифта, и подумала, что сейчас меня хватит инфаркт, и что очень хреново прийти на второе свидание с человеком и увидеть, что он дал дуба в прихожей, не сумев справиться с волнением. Я живо представила, как ты говоришь соседям, что мы были знакомы всего один день, как они вызывают полицию, тебя арестовывают, надевают наручники и везут в комиссариат. А потом объясняй суду, что все началось с электронной переписки. “Динь-дон” – раздался звонок, и я открыла дверь.
- Привет, Ната.
Мауро, ты даже не представляешь, как я хотела видеть тебя, как хотела, чтобы ты мне позвонил. С четверга я прокручивала в памяти каждое мгновенье, начиная с минуты, как мы вошли в квартиру, и до того, как ты сказал: “Я ухожу, чтобы вернуться.” Умом я понимаю, что все это ничего не значит, но что-то поселилось у меня в душе и не уходит. Клянусь, я пыталась от этого избавиться, вырвать из души, но у меня не получилось. Так и передай судье.
- Привет, Мауро. Проходи.
Глава 3. Ливень
На город обрушился неистовый ливень. Лило как из ведра. Давненько я уже не видела такого. В полуденных новостях показали несколько полностью затопленных окраинных кварталов и дорожный утренний коллапс в тоннелях автострады М-30, породивший жуткий хаос. По телевизору я увидела, как под напором воды взлетела в воздух крышка канализационного люка и подумала: окажись ты рядом с ней, и она угодит тебе прямиком в голову. Хреновый несчастный случай, который никогда не предусмотришь, будь ты хоть трижды перестраховщик. Даже если ты никогда не ходишь под балконами, исключая малейшую вероятность, что сверху на тебя свалится горшок с геранью, если всегда переходишь дорогу на пешеходном переходе на зеленый свет, если никогда не спускаешься по лестницам и не лазишь по лесам, крышку от люка не предугадать.
Мауро позвонил мне после обеда и спросил, не выпить ли нам кофе в “Опере”. Мы встретились в небольшой кафешке, где работал очень милый официант.
- Добрый день. Что вам принести?
- Как дела? – вежливо поинтересовались мы, изучая меню.
- Если честно, могли бы быть и лучше, – ответил он и в мгновение ока принялся рассказывать о своей жизни.
Когда парень наконец-то направился к стойке, чтобы принести наш заказ, мы с Мауро сошлись во мнении: вполне нормально приходить в бар, чтобы пожаловаться на жизнь официанту, но не наоборот, как было только что у нас. Мы решили, что, скорее всего, он совсем недавно расстался с девушкой, потому что именно при расставании хочется поплакаться кому-нибудь в жилетку.
Когда мы вышли из кафе, неожиданно начался дождь, и мы вымокли насквозь, потому что у нас не было зонта. Нам пришлось чапать по парку на площади Орьенте под проливным дождем. Я прыгала по лужам, потому что на ногах у меня были резиновые сапоги. Мауро покатывался от смеха и ужасно мне завидовал. В конце концов, он тоже стал шлепать по лужам, и мы от души веселились. Люди старались обойти нас стороной, чтобы мы их не забрызгали. Они смотрели на нас как на придурков. Придя домой, мы пошли прямо в душ. Мауро попросил меня сесть, чтобы он мог вымыть мне волосы. О дальнейшем я лучше умолчу, потому что если стану писать, то сгорю со стыда.
Глава 4. Какой ты без меня?
Я задаю себе вопрос: какой он, этот Мауро, без меня?
Какой он по утрам, когда выходит из дома и идет жить другой жизнью, в которой меня нет, и к которой я не имею никакого отношения?
Какой он, когда заводит мотоцикл, припаркованный на моей улице, и едет на нем в свою студию в центре Мадрида, лавируя в потоке машин? О чем он думает, надевая шлем на голову, в которой беспорядочно роятся мысли, перескакивая с образов и картинок, порожденных ночью, на неотложные утренние дела?
Какой он при встрече с вахтером, который понимает, что Мауро ночевал не у себя, потому что пришел в той же одежде, что и вчера?
А когда Мауро будет пить кофе в баре на углу, заметит ли официантка, что в последнее время он похорошел и выглядит счастливым, и скажет ли ему об этом?
Я спрашиваю себя: какой Мауро, когда усаживается за стол перед компьютером и пристально смотрит на монитор, пока загружаются программы? Вспоминает ли меня, уловив еле заметный аромат, исходящий от рукава его свитера, к которому я вчера прикасалась?
Смотрится ли он в зеркало ванной, пытаясь сморгнуть соринку, до тех пор, пока не поймет, что его глаза блестят не от соринки?
И думает ли он как и я, что каждая песня, которую он слышит, написана будто о нас?
Мы – какое прекрасное слово.
Вспоминает ли он, что мы шептали друг другу на ухо? Вспоминает ли наши стоны?
Я спрашиваю себя: какой Мауро при разговоре с нашими общими знакомыми, которые ничего о нас не знают?
Я повторяю слово “мы”. С каждым разом оно звучит все лучше. Мы. Мы. Мы. Довольно.
- Мы.
(Прости.)
Мы...
Возникает ли у него желание рассказать, кто я для него? Возникает ли у него желание встать с мегафоном посреди улицы, вскочить на скамейку и закричать: “Э-эй, люди! Вы знаете, кто такая Фортуната Фортуна, а? Вы с ней знакомы, правда? Так вот, я должен кое-что сказать: я – с ней! Я! Я – с Натой! Я!”
И если люди окружат его и станут хлопать в ладоши, то не потому, что ничуть меня не знают, а потому, что давно не видели никого таким счастливым.
Глава 5. Комиксы
Сегодня я проснулась в девять утра, в рамочке на страничке комикса. Я немало удивилась. Еще бы – не каждый день просыпаешься в журнале комиксов! Впрочем, за последнее время я изрядно поглупела, и не стала заморачиваться по поводу картинок. Из рисунка с кроватью я перепрыгнула на картинку ванной комнаты и, могу поклясться, что встала бы под душ, но вместо этого очутилась в ванне с белоснежной пеной и плавающим в воде желтым пластмассовым утенком. Это было довольно забавно, поскольку у меня никогда не было такого утенка. Какое-то время я развлекалась, играя с ним. Мне нравилось топить его в воде и наблюдать за очаровательными пузырьками, которые появлялись на дне ванны и потом всплывали на поверхность.
Из ванной я перескочила на рисунок с кухней. Пока варился кофе, я подогрела себе немного молока в микроволновке. Подошла к холодильнику и достала апельсиновый сок. Закрыв дверцу, я заметила, что подаренные Альваром игрушечные магнитики со словами и буквами, которые я прилепила на дверцу, образуют какую-то бредовую чепуху: “чувствую – потом – думаю”, или “без – меня – с – тобой”, и на закуску “иду – к – приключению – смело”. Я взяла несколько букв, сложила из них слово и прилепила за ним магнитик с морковкой – получилось “любовь-морковь” – а потом, как напроказивший ребенок, убежала в гостиную, чтобы там спокойно поесть, сидя у окна.
Позавтракав, я пошла в спальню одеваться. Я открыла шкаф в раздумьях, что бы надеть, и увидела, что одежда разложена по размерам и цветам: футболки, брюки, блузки, платки, обувь были нарисованы просто идеально. Я даже подумала, почему бы мне не прожить всю жизнь в журнале комиксов? Я натянула футболку в полосочку и джинсы, взяла ключи и отправилась за хлебом.
В магазинчик я шла через парк, где уйма народа каталась на роликах и велосипедах. "Как же клево вставать с утра пораньше, – подумала я, – впереди целый день, и всё успеешь".
Выйдя из булочной с пакетом в руке, я решила, что продавщица знает свое дело, раз кладет покупки в розовые пакеты, чтобы поднять людям настроение. Домой я возвращалась тем же путем. Обходя футбольное поле, я проводила брелоком от ключей по прутикам решетки, отчего они звенели как колокольчики, что всегда жутко бесило Риту. Неожиданно до меня дошло, что джинсы на мне тоже розовые. И полосатая футболка. И ботинки. Я оглянулась: прутья решетки, соприкоснувшиеся с ключами, порозовели, в то время как остальные оставались зелеными. Всё, где я прошла и чего коснулась, превратилось в розовые мультяшные картинки. Удивительно.
Стоит только начать влюбляться, как тут же мир становится розовым.
Глава 6. Провалившаяся сквозь землю
- Привет, Рита.
- Господи, Ната! Я столько дней пыталась до тебя дозвониться, а ты как сквозь землю провалилась… Что-то случилось?
- Да нет, на работе зашилась, только и всего! Половину людей поувольняли, а работы прорва, вот и приходится вкалывать за себя и за того парня. Короче, целыми днями торчу в агентстве.
- Ну знаешь, подружка, тогда проси себе там кровать. В последнее время на тебя вообще ни в чем нельзя рассчитывать.
- Видишь ли… Ой!
- Ната, что с тобой?
Прикусить бы себе язык, невольный источник бед. С одной стороны, не хочется делиться с Ритой новостями, но и держать их в себе нет мочи.
- Рита, я должна сказать тебе нечто очень важное!
- Не пугай меня, Ната…
- Видишь ли, ты пока не знаешь, что со мной случилось за время, когда я, по твоим словам, как сквозь землю провалилась. У меня в животе поселилась какая-то бабочка и не дает мне покоя, понимаешь? Эта мошенница свила там гнездо и, должно быть, отложила яйца, потому что я чувствую, что с каждым днем бабочек во мне все больше. Порой по утрам мне кажется, их так много, что стоит открыть рот, как из него выпорхнут целые сотни бабочек и разлетятся во все стороны. Возможно, эта болезнь опасна и заразна, Рита, так что не приближайся.
- О чем это ты?
- Помнишь день демонстрации? Я тогда от вас еще отстала, и ты учинила мне разнос, потому что из-за меня мы потеряли Альвара, помнишь? Так вот, я тогда услышала, как кто-то окликнул меня по имени и фамилии. Представляешь, это был Мауро, тот самый, с кем я встречалась в баре. Он еще поцеловал меня тогда, а я ушла, ничего не объяснив.
- Да помню, конечно! А почему, кстати, ушла? Ты нам так и не сказала.
- Потому, что у него не было с собой договора, гарантирующего, что мы не будем страдать. Я хотела, чтобы мы оба его подписали. Поэтому и ушла. Мы обменялись парой сообщений, и переписка заглохла. Тогда моя голова еще была занята Альберто, и я не хотела усложнять себе жизнь, но, если честно, я часто думала о Мауро с тех пор…
- Ладно, а дальше-то что? Давай ближе к делу!
- Рита, какая же ты все-таки... ну никакой романтики…
- Выкладывай по существу!
- Короче, я столкнулась с ним на демонстрации, и он спросил, не встретиться ли нам, и не выпить ли что-нибудь. Ну вот, мы и начали встречаться. Мы часто созванивались после работы и встречались у него или у меня.
- И ты на него запала?
- Сама не знаю, Рита. Я немного растерялась и не понимаю, что со мной. Ты же знаешь, что все это время я была одна, и понимаешь, как тяжело мне было, когда я узнала правду об Альберто, и каких трудов мне стоило не позволить себе сломать свою жизнь. Больше года я приходила в себя, чтобы сызнова начать жизнь без него, чтобы зажигать с вами и радоваться жизни, ни от кого не завися, и теперь… Я боюсь.
- Повторяю еще раз: ты в него влюбилась?
- Откуда я знаю! Я перестала задавать себе вопросы, Рита. Всю жизнь я старалась разобраться в своих чувствах, но, в конечном счете, это не помогло, так что я не знаю, любовь ли это, но хочу испытать.
- А он такой же кретин, как и ты?
- Не знаю, не спрашивала. Он говорит, что любит, и скучает без меня, но все произошло так быстро, что я не понимаю толком, что означают его слова. Иногда мне хочется сказать ему, чтобы мы остановились, не рисковали, чтобы сели и подумали, какого черта мы творим… Ведь любовь только с виду безвредный дельфин, а на самом деле она акула, которая сначала сожрет твои ноги, потом сердце, потом голову и душу. Она заглатывает целиком, с потрохами, так что от тебя ничего не остается…
- Ната, что с тобой? – неожиданно донесся до меня голос Риты.
- А?
- Ума не приложу в чем дело: мы говорили, потом ты ойкнула и надолго замолчала. Я даже испугалась, как бы ты не грохнулась в обморок прямо посреди зала…
- Вот дурында, просто я прикусила язык и не могла говорить.
- Ну так что, встречаемся или нет?
- Через полчаса буду готова.
Когда я ждала лифт, пришло сообщение от Мауро: “Не сходить ли нам завтра в кино, на “Акулу”? ” Ну и хохма! Я же только что придумала акулу. Мауро написал мне и пригласил в кино, а я ответила, что сама выберу фильм.
Глава 7. В кино
Я с грехом пополам успела просмотреть в журнале киноафишу, поскольку на работе даже вздохнуть толком некогда. Из агентства я вылетела пулей, и в итоге так быстро домчалась до кинотеатра, что, оказавшись у его дверей, даже растерялась, не зная, что делать. В такую рань очереди за билетами еще не было, и я, спокойно изучив, что и в каком зале крутят, подошла к кассе.
- Два билета в первый зал.
- Семнадцать евро.
Я заплатила, и кассирша протянула мне билеты через маленькое окошечко. Два входных билета: один для парня, второй для меня. Парень – не друг, не приятель, не двоюродный брат – это Мауро, а девушка – я сама. Мауро и я. Внезапно меня обдало жаром, и я, как веером, слегка помахала рукой.
- Салют! Давно ждешь?
- Привет, Мауро. Минут десять.
- Ничего себе. Билеты уже взяла? – спросил он.
- Взяла, но еще слишком рано, так что можем пойти и чего-нибудь выпить, если хочешь.
- Во сколько начало?
- В восемь двадцать, – я взглянула на часы мобильника. – Сейчас только шесть, так что у нас в запасе больше часа.
- О'кей. Куда пойдем?
- Ниже по улице есть несколько баров, довольно неплохих.
- Тогда идем.
Мы спускались по лестнице с площади Кубов на улицу Мартин де лос Эрос, и Мауро взял меня за руку. Сначала я подумала, что он поддерживал меня, чтобы я не упала, но вот уже и все ступеньки позади, а его пальцы все еще переплетались с моими. Я растерялась и не знала, что делать: то ли крепко сжать его руку, то ли ласково погладить, то ли вообще и пальцем не шевельнуть. В итоге, обуреваемая сомнениями, я попросту вытащила свою руку из его ладони. Мауро ничего не сказал, словно я только что не нарушила его планы, а я подумала: “Идти, держась за руки. По-твоему, мы жених с невестой, что ли?” Он продолжал идти как ни в чем не бывало, а при входе в бар, обнял меня за талию и шепнул на ухо:
- На какой фильм поведешь?
Прежде чем я ответила, Мауро слегка потянул носом возле моей шеи и куснул меня за мочку уха.
- На победителя фестиваля “Сандэнс”... – ответила я, возвращая поцелуй. [прим: “Сандэнс” национальный американский кинофестиваль независимого кино. Основан актером Робертом Редфордом в 1981году. Проводится в Парк-Сити, штат Юта, США каждый год в конце января.]
- “Сандэнс”?
(Не думаю, что он когда-нибудь слышал о нем.)
- Это фестиваль Роберта Редфорда?
(Ух ты, ничего себе!)
- Не то, чтобы его, но он – основатель.
- Ладно.
Мы заказали пару пива, салат из авокадо и чипсы, а потом поговорили о том, как прошел день, и пропустили еще пивка. Когда мы попросили счет, оказалось, что прошел почти час. Мы едва успели к началу сеанса и сели на места, когда начался анонс других фильмов.
- Слушай, – прошептал мне на ухо Мауро, – а фильм, случайно, не оригинал?
- Что?
(По-моему, я ослышалась.)
- Фильм, часом, не оригинал?
(Да нет, со слухом все в порядке.)
- Оригинал.
- Шутишь? Брось.
- Поверить не могу... ты смотришь фильмы с субтитрами?
- Малышка, мне тоже не верится... неужели ты будешь читать весь фильм?
(Блин, он касается моих волос.)
- Знаю я ваши премудрости, Ната. Сначала весь фильм читаете титры, не понимая ровно половину, а потом называете отличные фильмы дерьмом, потому что ничего не поняли.
(Ничего подобного. И не трогай мои волосы.)
- Говори тише.
- Фильм еще не начался!
- И что же? Люди хотят посмотреть анонсы.
- Бли-и-ин.
Вот и я говорю, блин. Выходит, он не любит кино. Ладно, пусть любит, но ему не нравится кино, которое люблю я. Невежа, да и только. Хотя, у него тоже могут быть свои вкусы, отличные от моих, и в этом нет ничего страшного. В конце концов, я его совсем не знаю. Не знаю какой он, о чем думает, за кого голосует, как живет, потому что до этого я была с ним только в постели. А постель и кино, как говорится, вещи разные. В постели мы существа, живущие в своем крошечном мирке, где нет даже одежды. В нем все просто и возможно. Но за пределами постели и, особенно при выходе из дома, мир становится огромным, и в нем приходится узнавать человека заново, час за часом, минута за минутой, наблюдая, как он приспосабливается к миру, в котором до этого ты жил как хотел. К миру, в котором ты появляешься рука об руку с тем, кто до тебя тоже жил здесь, как хотел. И ты понимаешь, что нет ничего страшного в том, что ему нравится что-то другое, и что, возможно, это даже круто.
- Ната...
- Что?
- О чем задумалась?
- Ни о чем, смотрю фильм.
- Не смотришь. Ты ушла в себя.
- Нет, смотрю.
- Смотришь в книгу, видишь фигу?
Когда мы вышли из кино, я сказала Мауро, что не могу остаться на ночь у него, потому что завтра мне нужно встать пораньше. У шефа наметилась видеоконференция с какими-то берлинскими партнерами, и неожиданно он изъявил желание, чтобы я тоже на ней присутствовала, так что ночью мне придется готовиться. Отчасти это правда, отчасти ложь. Вставать мне, действительно, рано, а вот никакой конференции нет и в помине. Просто мне вдруг без всякой причины стало лень оставаться спать у Мауро, и это вовсе не из-за кино. Лень, и все тут, так что я пошла к себе.
Я листала в гостиной какой-то журнал, когда почувствовала, что кто-то открыл на кухне холодильник. Я пошла посмотреть, кто же это.
- Бето?
- Привет, Ната.
Как ни в чем не бывало, Бето достал из формочки лед и положил в бокал.
- Что ты здесь делаешь?
- Ничего, зашел просто так.
Последний раз он заходил ко мне, когда я еще не встречалась с Мауро.
- Что у тебя с Мауро? – спросил Бето, доставая бокал и мне.
- Ничего.
- Ничего?
- Ничего, а почему ты об этом спрашиваешь? – мы пошли в гостиную и уселись на диван.
- Я заметил, что в кино ты была какой-то напряженной, словно тебя слегка разочаровало, что он не такой как…
- Кто?
- Ты, я, мы.
- Не смеши меня, Бето. Мы уже давным-давно не живем вместе, и мне не верится, что это говоришь ты.
- Не знаю… – продолжил он, словно не слыша меня. – Ты, будто, спрашиваешь себя, а любовь ли это? Кажется, ты опять собираешься терзать себя тем, что бытовуха одержит над тобою верх.
- Зачем ты так говоришь, Бето?
- Да потому что у тебя вечно одно и то же.
- А тебе-то какая разница? Я же не спрашиваю, любишь ты ту девицу с работы, которая до потери мозгов вскружила тебе голову, или уже маешься с ней от скуки? А может, ты до чертиков устал от недосыпа, потому что твой ребенок плачет по ночам? Я же не спрашиваю, похожа ли твоя теперешняя жизнь на ту, о которой ты мечтал, так ведь? Разве я когда-нибудь спрашивала тебя об этом? Ответь.
- Не спрашивала и не собиралась, да оно и к лучшему, потому что мой ответ вовсе не такой, какой ты ожидаешь.
- Так какого черта ты приперся, если они дали тебе всё, что ты хотел?
- Чтобы сказать, что идеальной любви не существует, Ната, а тот, кто ее ищет, любит только себя самого.
- Зачем ты приходишь, Бето? – Взбешенная, я вскочила с дивана. – Ты заваливаешься ко мне, чтобы нести ту же чушь, что болтал Дани? Заявляешься ко мне домой, чтобы сказать, что я не умею любить? Ты бросил меня из-за другой, и теперь говоришь мне о любви? Вот что я тебе скажу, красавчик, перестань пялиться на меня со своим дерьмовым снисхождением. У меня нет домового, который подскажет, кто моя любовь. Мауро это или нет, но я знаю одно – это не ты. А теперь – проваливай! Убирайся туда, откуда пришел. Ты мне осточертел.
Он ушел. Но, прежде чем захлопнуть дверь, я набрала в грудь побольше воздуха и заорала во все горло:
- Я тысячу раз предпочитаю постель киношке! Так и знай!
И грохнула дверью.
Глава 8. Сообщения
Мы впервые обменялись парочкой сообщений. Романтических, я имею в виду.
Он написал:
“Я весь день думаю о тебе”.
И я ему в ответ:
“Я тоже. Не забудь принести вечером обещанную книгу”.
“Уже взял. Я помню обо всем, что связано с тобой”.
Мауро вошел в квартиру, пряча книгу за спиной, и какое-то время мы шутливо боролись, пока я ее не отняла. Я посмотрела на обложку и пораженно остолбенела.
- Мауро, это же книга о самопомощи.
- Что-то не так? Тебе не нравятся такие книги?
- Естественно.
- Но именно эту ты не читала.
- Да я их терпеть не могу.
- Ох уж мне эти предубеждения. Одно зло от них, принцесса!
Я хотела возразить, что дело вовсе не в моих чертовых предубеждениях, а в том, что эти книги сами по себе собачья чушь, но промолчала, потому что начни я говорить, меня не остановишь. Если я заведусь, то выдам ему по первое число. Типа я тоже представить не могла, что он не смотрит фильмы в оригинале, что будет называть меня заезженными "принцессой" и "милой", иначе меня постигнет та же участь: Мауро от меня свинтит. Словом, я промолчала и поцеловала его в шею долгим поцелуем.
- Спасибо, я обязательно ее прочту.
- Я не стану экзаменовать тебя по книге, – засмеялся Мауро. – Захочешь прочесть – хорошо, не захочешь – поставишь на книжную полку, и дело с концом.
В отличие от меня Мауро придает вещам надлежащее значение, и именно это мне в нем импонирует.
Мы стали готовить ужин, и когда я резала салат, меня посетила нелепая мысль.
- А ты сам читал эту книжку? – живо поинтересовалась я.
- Разумеется! А ты думаешь, я всучил тебе книгу, которую не читал?
Я замолчала. Книгу о самопомощи от нечего делать не читают, только по необходимости. Продолжая нарезать кубиками помидоры, я мысленно поклялась больше не лезть к Мауро с вопросами, но как-то само собой вырвалось:
- А зачем ты ее читал?
- Пришлось. У меня в жизни был трудный период.
- Вот как.
(Трудный период. Интересно, когда? А главное, с кем?)
Я крепко стиснула зубы, чтобы прекратить расспросы. Будь у меня под рукой коробка с нитками, я зашила бы себе рот.
- С кем?
(И где только лежит эта чертова коробка?)
- Что с кем?
- С кем тебе было тяжело?
- С бывшей.
- А-а-а.
(Значит, у него кто-то был.)
- Хочешь, расскажу о ней? – спросил Мауро.
- Нет, не нужно.
Подумав, что следует намертво зашить себе рот, я молча, со злостью кромсала помидоры, и вместо аккуратных кубиков у меня получались гигантские кусищи, которыми запросто можно было подавиться.
- Ее зовут Елена.
- Я не просила тебя рассказывать о ней.
- Конечно, я сам решил.
- Но мне неинтересно.
- Ладно, не буду, оно и к лучшему.
Мы накрыли на стол и сели ужинать. Я молчала; желание говорить пропало. Черт, лучше бы я заткнулась минут на десять раньше. Пропади она пропадом эта бывшая! У всех есть бывшие.
- Все в порядке, Ната, – мягко сказал Мауро и пристально посмотрел мне в глаза. – Мы прожили вместе четыре года, но все позади. Ты ведь тоже жила с Альберто, разве не так?
- Так, и я ничего не говорила. Ты не обязан докладывать о ней.
А когда мы лежали в постели, Мауро взял и рассказал мне о бывшей.
- Первые два года все было хорошо. Я зациклился на ней, любил без памяти, думаю, и она меня тоже. У нас обоих сносило крышу. Елена казалась мне красивой, умной, милой… Она была совершенством. Единственным ее недостатком была ревность. Поначалу я не придавал этому большого значения, думал, что со временем ревность пройдет, но вышло все наоборот, и когда мы стали жить вместе, начался сущий ад. Без нее я не мог встретиться с друзьями, пойти на рабочий ужин, запланировать что-то. Я вообще ничего не мог. У нас началась такая ругань, что ты и представить себе не можешь. Словно оголенные провода случайно соприкоснулись. Если я немного задерживался и приходил домой позже, чем ожидалось, она кричала, что ненавидит меня, и чтобы я убирался вон. Я не понимал, в чем дело, честное слово, не понимал. Я хлопал дверью и уходил, а на следующее утро она писала мне на мобильник, что плакала всю ночь, что соскучилась и не может жить без меня. И я, как дурак, сломя голову, мчался к ней, потому что понимал, что тоже не могу без нее. Мы бежали по немыслимому замкнутому кругу. Наша жизнь была сродни американским горкам: то вниз, то вверх, то ненавижу, то люблю… Наши примирения были потрясающими. Мы падали в ад, чтобы потом вместе коснуться небес, зная, что, едва мы помиримся, на наши головы снова посыплются бомбы. Вообще-то я ничего не прошу у бога, Ната, но, клянусь, что в то время молил его о встрече с кем-нибудь, чтобы забыть ее, выбраться из ямы страстей, в которую себя загнал. Я знакомился с разными девушками, спал с ними, но это лишний раз доказывало мне, что я люблю Елену. Поразительно, но через несколько месяцев у нас с ней и вправду всё наладились. Не знаю, как это произошло, но, думаю, мы просто повзрослели, и нам надоело играть. Она угомонилась, успокоился и я. Мы стали обычной парой: не ругались, не кричали, только любили друг друга, или нам казалось, что любили. Мы встречались с друзьями, решили купить квартиру, взяв ипотеку на тридцать лет. Мы строили планы на будущее, думая, что всегда будем вместе… Но мы не воплотили в жизнь наши желания; именно то, чего мы так долго хотели, и сгубило нас. Началась рутина повседневной жизни, в итоге бытовуха нам осточертела, и конец всему.
Мауро слегка отстранился, поудобнее устроился на кровати и обнял меня. Я затрепетала.
- И вот тогда однажды появилась ты. Я встретил тебя, когда уже и не надеялся. Это произошло в тот день, когда мы случайно столкнулись на корпоративе в агентстве… Мы покурили, и ты сказала, что возвращаешься в зал. Ты появилась словно ниоткуда, Ната, и точно также в никуда ушла. Я даже не успел подумать толком, кто ты, знал только, что работаешь в той же конторе, что и я. Я раздобыл адрес твоей электронной почты и написал тебе: “может, ты не против выпить как-нибудь кофе вместе со мной”. Я не думал, что ты ответишь, но получил письмо по электронке. И мы пошли в бар, помнишь?
- Да.
- Мы болтали о путешествиях, музыке, о разных глупостях. Ты слушала меня, а я думал, что ты подарок, посланный мне небом или судьбой, назови это, как хочешь. Подарок. Ты – подарок. Я видел, как блестели твои глаза, когда ты говорила, любовался, как ты над чем-нибудь смеялась, как двигалась… Боже мой, я словно парил над землей!.. И тогда я поцеловал тебя, а ты ушла, не говоря ни слова. Мы обменялись парой сообщений, и всё, ты исчезла и не давала знать о себе... Я подумал, что у тебя вполне налаженная жизнь, и не хотел упорствовать. И еще подумал, что никогда больше не увижу тебя. Но наступил день демонстрации, и все засияло для меня тем утром. Ты затерялась в толпе народа, но я нашел тебя. Я увидел тебя, и мне стало так светло, клянусь тебе, Ната.
Мы обнялись и молчали.
Глава 9. Мне этого довольно
На буднях три-четыре ночи мы с Мауро спим вместе, по пятницам и субботам встречаемся с друзьями, но порознь, а воскресенья проводим по-разному, в зависимости от наших планов. Иногда мы ночуем вместе и по субботам после вечеринок. Приблизительно за час до окончания посиделок мы списываемся и встречаемся у подъезда, делая вид, будто незнакомы.
- Привет, – начинает кто-нибудь из нас, предположим, он.
- Привет, а разве мы знакомы? – спрашиваю я.
- Нет, но учти, идея познакомиться весьма заманчива, – развязно отвечает Мауро, подражая голливудской звезде.
- Какая наглость, – небрежно роняю я в стиле бездарных французских киноактрисулек. – Пока, шалунишка.
Когда я вхожу в подъезд, ты обнимаешь меня сзади, а я начинаю отбиваться. Ты подхватываешь меня на руки и по ступенькам поднимаешься наверх. Войдя в квартиру, мы как в баре, тесно прижавшись друг к другу, танцуем медляк. Мы ведем себя как два поглупевших придурка!
Я так и не сказала о нас с Мауро ни Рите, ни Карлоте, чтобы, не дай Бог, не сглазить. Это наш секрет. Девчонки даже не подозревают о нашей связи, потому что выходные я провожу с ними.
Если мы с Мауро ночуем вместе, он будит меня какой-нибудь песней, записанной на мобильник, а я всегда говорю, что это вульгарщина, но, когда его нет рядом, снова слушаю песню и ищу в интернете перевод. В кино мы больше не ходим, чтобы не спорить по поводу фильмов, но время от времени выбираемся куда-нибудь на ужин. Пару раз мы побывали на выставках, а однажды даже съездили вместе в торговый центр за продуктами, чтобы забить холодильник. Я злилась, не понимая, почему мы пошли именно сюда.
- Какого черта было переться в торговый центр, если в Мадриде и без него куча магазинов? – кипятилась я.
- Здесь отличная парковка. Так мы за одну поездку загрузим багажник под завязку, и нам не придется таскаться с тяжеленными сумками по улицам, рискуя вывихнуть ноги из-за градостроительства и ремонта дорог, – урезонил меня Мауро.
- Оставь меня в покое, – буркнула я, – не видишь, я волочу тележку.
Мауро засмеялся, поцеловал меня и бросил в тележку пакет с кексами.
Не знаю почему, но мне безумно хорошо с Мауро, хотя мы совершенно разные. Скорее всего, это из-за нашего с ним соглашения.
- Мауро, – завела я разговор поутру, когда мы проснулись.
- Что?
- Тебе же хорошо вот так, правда?
- Так – это как?
- Ну когда мы живем каждый у себя, встречаемся время от времени, не строя планов на будущее... Не требуем друг у друга излишних отчетов.
- Ты имеешь в виду живем как любовники?
- Любовники?
- Да, Ната, любовники. Ты же сама этого хотела, не так ли? Ты с самого начала расставила все точки над i в наших отношениях: у каждого свой дом. В твоей квартире у меня даже зубной щетки нет, и мне каждый день приходится возить ее с собой в багажнике мотоцикла, как и одежду.
- Но таков уговор, так ведь?
- Правильней сказать – одностороннее соглашение, – рассмеялся Мауро. – Ты же сама всё за нас решила.
Я попыталась вспомнить, когда додумалась до такого соглашения. Это было на следующий вечер после рассказа Мауро о своей бывшей. История их отношений постоянно вертелась в моей голове, так что меня даже затошнило. Я только и делала, что думала об "идеальной женщине", о сценах ревности и примирениях, от которых оба теряли голову. Они представлялись мне наркоманами, подсевшими на суточную дозу страстей и балдеющих от самих себя. Я думала: а вдруг бывшая позвонит ему снова, вдруг однажды раздастся телефонный звонок, и Елена скажет Мауро, что хочет его видеть? А потом заявится, обнимет его и примется рыдать, говоря, что не может жить без него, что соскучилась и готова попытаться начать все сначала. И что сделает Мауро? Скажет ли обо мне? Возможно, Мауро поцелует ее, а потом они посмотрят в глаза друг другу и решат, что никого важнее их самих на свете нет. И тогда Мауро никогда в жизни больше не позвонит мне и не возьмет трубку, потому что решит вернуться в купленную ими квартиру, чтобы сойтись и жить с Еленой, планируя отпуск и выходные с друзьями и детьми.
При этой мысли у меня скрутило живот, и мне пришлось плестись на кухню, чтобы заварить себе ромашку. Мауро тоже был там. Глядя на крутившуюся в микроволновке тарелку со стаканом закипающей воды на ней, я вдруг поняла, что мне делать. Нужно заключить с Мауро соглашение, которое упрочит наш союз и навсегда избавит от проблем. Рассказывая мне о Елене он сам сказал: “Наша любовь разбилась вдребезги именно тогда, когда всё наладилось, мы успокоились, и нам оставалось только любить друг друга”. Всё точь-в-точь как у Донато и Паулы, у шефа и Майте, у Хонаса и Карлоты. И наша с Бето любовь разбилась точно так же. И связь Диего Сантаклара с его балериной, или того официанта из кафе. А виной всему скука, и у нас с Мауро есть единственный способ избежать этого – никогда не надоесть друг другу, не почувствовать, что мы задыхаемся вдвоем. Блин, но как это сделать? И, главное, как сделать, чтобы никто из нас при этом не страдал? И вдруг меня осенило: “Соглашение!”.
Я подбежала к этажерке и стала рыться среди бумаг в поисках документа. Выдвинула ящики, вытащила тетради, переворошила квитанции и счета, перетряхнула книги, на случай, если сунула его между страниц. Я заглянула в шкафчик, где хранится туалетная бумага и медикаменты, но не нашла даже следа. Я плюхнулась на пол, зажмурилась и крепко, изо всех сил, сжала кулаки, чтобы как следует сосредоточиться и вспомнить, куда я его положила. Неожиданно до меня дошло, что мне никогда не найти соглашение, потому что я его не писала. Я только сказала, что подумываю его составить, но так и не удосужилась написать. Соглашения попросту не существовало. Я тут же позвала Мауро и за неимением документа объяснила на словах, что нам нужно заключить соглашение, по которому мы обязуемся жить одним сегодняшним днем, не задумываясь о завтрашнем.
- И никаких возражений, – решительно закончила я. – Без договора я не стану встречаться с тобой.
- Ладно, – согласился Мауро. – Где расписаться? На твоем пупке?
И вот сейчас, несколько месяцев спустя, я поняла, что даже несмотря на подпись на пупке, всего боюсь: что Мауро бросит меня ради бывшей, что ему надоест со мной, что я заскучаю с ним, что он захочет сделать шаг вперед, а я не дам, что он вообще ничего не захочет.
- Очнись, Ната, я же пошутил про соглашение, – Мауро легонько ущипнул меня за щеку, чтобы я пришла в себя, – забудь...
Я отбросила мысли о пупке, соглашении и веревке на шее и взглянула на Мауро. Он улыбался мне, лежа на простынях.
- Все хорошо, Фортуната. Я счастлив. Мне этого довольно.
Когда Мауро ушел, я еще немного повалялась в постели, то и дело вспоминая его слова о том, что ничего не нужно, ему и этого довольно. Но надолго ли? А вдруг Бето прав? Вдруг у меня не будет больше никого, потому что я не хочу умирать со скуки, лежа на диване и пялясь в телевизор? Вдруг меня одолеет жизненная рутина? А какой у меня выбор? Остаться навсегда одной? Я помню, когда на свете не было ничего дерьмовей одиноких воскресных вечеров, и настаиваю, что их нужно одним махом вычеркнуть из календаря, чтобы их вообще не было. Кому захочется жить в воскресенье, когда голова трещит с субботнего похмелья, и никто не хочет связываться с тобой, потому что все идут парами на шашлыки, впрочем, милостиво обронив при этом: "пошли с нами, если хочешь”? И в итоге ты умираешь от скуки на диване, непрестанно думая, что завтра понедельник, а воскресенье ускользает из твоих рук как сыплющийся сквозь пальцы песок. Сколько времени прошло с тех воскресений, и как всё изменилось. Я перестала ненавидеть воскресные вечера, даже можно сказать, полюбила, потому что знаю: я не одна, и если захочу, то проведу их вместе с Мауро. Возможно, впрочем, что всё не так уж сильно изменилось, хотя, наверное, изменилось, только я осталась прежней. Будет хуже всего, если всё вокруг изменилось, кроме меня. Не хочу об этом думать.
“Снова собираешься терзать себя, потому что рутина одержала верх”...
Глава 10. Красная футболка
Сегодня Мауро ночевал не у меня. Перед тем как лечь в кровать, я перебрала кучу одежды, валявшейся на кресле: сунула в шкаф пару юбок и брюки, бросила в стирку две блузки и неожиданно наткнулась на вывернутую наизнанку красную футболку. Не мою. Я вывернула ее обратно налицо.
- Красная футболка, форма сборной!– я едва не грохнулась в обморок.
И дело не в том, что это форменная футболка, на это мне чихать, хотя понятно, что такую футболку оденет не каждый. Форменные футболки сборной покупают, если обожают футбол, если живут им. Я знала, что Мауро заядлый болельщик, но не знала, что у него есть красная футболка, и наверняка она у него самая любимая. Меня удивило другое, что он оставил ее у меня. Это не могло быть случайностью. Тогда, зачем он оставил ее здесь? Я отнесла футболку в гостиную и повесила на спинку дивана, чтобы хорошенько все обдумать, но в ту же секунду появился ты.
- Он любит футбол, верно?
- Да, Бето, он его обожает, – ответила я, глядя вместе с Альберто на разложенную на диване футболку. – Что-то не так?
- Да нет, я же не сказал ничего такого.
- Ладно, проехали.
- Как ты думаешь, зачем он оставил ее здесь? – спросил Бето.
- Понятия не имею, – ответила я, – а ты как считаешь?
- Полагаю, он сделал это специально, хочет оставить свой след. Достал ее перед тем как уйти и тайком сунул в твою одежду, чтобы ты убрала ее в шкаф. Так у тебя в доме будет лежать его вещица. Короче, как кобель метит территорию для запаха. Не иначе.
(Бето взбесил меня своим всезнайством.)
- Чего ты корчишь из себя придурка, Бето?
- Ты сама меня спросила.
- Вчера на Мауро не было этой футболки, – я задумалась, припоминая, во что он был одет вечером. – Наверное, принес ее в пакете.
- Вполне возможно. В отличие от тебя, он, должно быть, смутно представляет, что значит быть любовниками, Ната. Пойми, он пережил бурные отношения со взлетами и падениями, и теперь, возможно, хочет жить спокойно вместе с тобой.
- Нет, Бето, не может быть. Мауро бросил Елену, потому что заскучал с ней.
- Он бросил Елену потому, Ната, что фундамент их отношений прогнил, и, когда прошла влюбленность, он понял, что ничего не было. Понимаешь, страсть, как шампанское: стремительно поднимается и так же стремительно опускается.
- Подумать только, каким ты стал умнягой.
- Ай, брось! Об этом написано в книге о самопомощи, которую подарил тебе Мауро, и которую ты читаешь по ночам.
Я растерялась: ну читаю, и что с того?
- Вот я и спрашиваю: зачем ты ее читаешь, Ната, если у тебя все хорошо? Чего ты боишься?
- Всего, Бето. Всего и ничего одновременно.
- Угомонись, расслабься и просто живи.
- Расслабиться и жить как ты? Который мечтал на яхте плавать по всему земному шару, чтобы быть свободным, не жить в мире, в котором тебя воспитали, где все рассчитано и разложено по полочкам, где нет места импровизации, и который вляпался в обычную житейскую историю наших родителей, дедушек и прадедушек. Таков твой способ бунтовать против жизненных устоев, Бето? Способ быть свободным и счастливым?
- Тебе этого не понять, потому что ты еще не знаешь, что значит любить.
- Почему бы тебе не оставить меня в покое раз и навсегда, малыш? Иди и вешай на уши свою лапшу другой.
- Я прихожу, потому что ты меня просила. Не ты ли хотела, чтобы я стал твоим невидимым другом? А теперь посылаешь меня к черту, иначе бы так не говорила.
- Бето, – вмешалась я, не дав ему договорить, – позволь сказать тебе кое-что. Я отлично знаю, почему ты приходишь, поэтому не приходи. Ты пропадал больше года, не давая знать о себе, и начал приходить ко мне именно тогда, когда в моей жизни появился Мауро. Для случайного совпадения слишком, тебе не кажется? Может, ты просто не хочешь, чтобы я тебя забыла, или боишься, что разлюблю тебя и полюблю другого?
- Тогда позволь и мне сказать тебе кое-что, Ната. А может, это ты тащишь меня за собой, потому что по-прежнему любишь?
Я стала лупить тебя кулаками и ногами и тузила до тех пор, пока не вышвырнула из дома. А когда ты ушел, я заорала во всю глотку так, что упала и едва не расшиблась.
- И не смотри на меня так! – сказала я дивану.
Глава 11. Мое письмо Мауро
“ Мауро, я больше не могу с тобой встречаться. Не звони, и не пытайся увидеться со мной. Мне нужно время, чтобы разобраться в своих мыслях. Знаю, что я сволочь, потому что пишу это письмо и не решаюсь позвонить по телефону, чтобы встретиться и сказать тебе это в лицо. Я – паршивая трусиха. Надеюсь, ты сумеешь меня простить. Целую”.
Футболку я ему не вернула.
Глава 12. Удаление из списка контактов
Я удалила все сообщения и номер телефона Мауро с мобильника, заблокировала его в ватсапе и сбросила в корзину его почту. На всякий случай я оставила Мауро только на Фейсбуке, хотя мы никогда им не пользовались.
Днем я встретилась с Ритой и Карлотой и рассказала им о Мауро, потому что мои отношения с ним и так накрылись медным тазом, и на этот счет можно было уже не париться.
- Подумать только, вы так долго жили вместе, а мы и не знали, – хором удивились подружки.
Я хотела показать им несколько фоток, но сколько ни рылась в мобильнике, так ни одной и не нашла.
- А ты, часом, не придумала всё это? – спросила Карлота, – Может, никакого Мауро нет и никогда и не было?
Я замолчала.
А вдруг, Мауро и вправду не существует?
- Блин, совсем что ли рехнулись? Я удалила с мобильника все, что с ним связано.
- Послушай, ты как, в порядке? – озабоченно поинтересовались девчонки.
- Вполне. Заблокировав его номер, я успокоилась, потому что знаю: он не позвонит и не напишет, и я наконец-то смогу разобраться в своих мыслях.
Мы чокнулись за счастье.
Вечером, придя домой, я села на диван, чтобы спокойно выпить холодного пивка, и включила телевизор. Минут через десять я подумала, что было глупо удалять номер Мауро из телефона. Если на то пошло, он мне безразличен, а раз так, какая разница, есть ли в моей мобиле его номер? К тому же, случись со мной что-нибудь серьезное, как девчонкам его найти? Они полезут в список контактов, а его номера нет, значит, ни позвонить они не смогут, ни рассказать… Как же так, без телефона? Телефон того, кого любил, всенепременно должен быть в контактном списке, даже если прожил с человеком совсем недолго.
Я отыскала номер Мауро в списке звонков, нажала кнопку “добавить в контакты”, записала и нажала “сохранить”.
Насколько же спокойней, когда знаешь, что его номер снова в твоем списке, хотя и не пригодится… Я добавила его на всякий случай, и только. Бог свидетель, я не буду звонить Мауро, но рада, что сохранила его номер. Не ровен час что случится, а его не найдут, и он узнает обо мне лишь годы спустя, а всё потому, что однажды, в приступе гнева, я стерла его номер, и ему не смогли позвонить.
Я глотнула пива.
Зашла в ватсап и посмотрела, не в сети ли он сейчас. Заглянула чисто из любопытства.
“В сети”. Какое совпадение! Ведь мог и не быть... однако, там. На всякий случай я подождала несколько минут, вдруг он заметит, что я тоже в сети, и захочет написать. Я вгляделась в экран, не появилось ли в статусе “Мауро пишет...”, но нет. Он в сети, но не со мной. А с кем же? Неважно. Нам не о чем разговаривать, так ведь? Тогда зачем ему писать, если мы не общаемся? Молчать, так молчать. Прервать игру в молчанку, а потом беситься?
Я вышла из ватсапа и тут же вошла опять.
“Привет”, – написала я и поставила многоточие.
“Привет…”
Я стерла точки.
“Привет”
Обычное, ничего не значащее приветствие. Оно не подразумевает: “Я снова хочу быть с тобой. Мне жаль, что так вышло.” или “Привет, как дела?” Хотя второй вариант, с делами, пожалуй лучше: не так холодно и сухо.
“Привет, как дела?”
Я стерла сообщение, так и не отправив. Если хочешь знать, как дела, позвони ему, а не шли дурацкие сообщения… Хотя, что такого, если я и напишу? Я быстро набрала:
“Привет, как дела?”
И снова стерла. А когда написала в третий раз, увидела, что Мауро уже вышел из сети. “Был (- а) сегодня в 23.40”. Оно и к лучшему.
Глава 13. Каким ты будешь без меня
Уже три недели, как я ничего не знаю о Мауро.
И спрашиваю себя, каким он будет теперь?
Каким он будет без меня?
Что будет чувствовать, просыпаясь по утрам, когда не нужно искать песню, чтобы разбудить ее, потому что они знакомы тысячу лет, и быть романтиком уже не нужно?
Когда, садясь на мотоцикл, он будет думать лишь о дорожном движении?
Когда вахтер поздоровается с ним, не поднимая глаз от своего стола?
Когда в полдень он спустится в бар на углу, чтобы выпить кофе, и официантка скажет, что у него синяки под глазами, вероятно, от недосыпа?
Когда нужно заказать на вечер столик в ресторане, а ему ужасно лень, потому что теперь везде приходится таскаться с ней?
Когда, придя вечером с работы, увидит перед собой Елену?
Когда они вдвоем пойдут в кино в ближайший торговый центр, потому что на улице ливень, и она не хочет испортить прическу, промокнув под дождем. (Еще бы, перед выходом целый час волосы завивала).
И когда он тоже не хочет промокнуть?
Когда будет готовить ужин, но никто не накроет на стол, потому что проще есть, сидя в кресле перед телевизором?
Когда не о чем разговаривать, потому что знают друг о друге решительно всё?
Когда будут выбирать, в какую гостиницу поехать на выходные, и как потратить накопленные деньжата?
Когда она учинит ему разнос за слишком быструю езду на машине?
Когда будут за глаза ругать друзей, с которыми встречались, и их надоедливых детей, не решившись сказать им об этом в лицо?
Когда Мауро застынет на месте и уставится в одну точку, а Елена спросит: “О чем задумался?”
И он ответит: “Да так, ни о чем”.
И что будет означать это “ни о чем”?
Глава 14 Такое долгожданное и неожиданное
Сегодня вечером я получила сообщение:
“Привет, Ната. Почему бы нам не выпить кофе и не поговорить спокойно о том, что происходит?”
Сообщение было от Мауро. Я его не ждала, честное слово, не ждала.
Я не ответила.
Глава 15. Страх и мечты
Вечером я дочитала книгу, которую Мауро подарил мне, когда мы были вместе. Книга заканчивалась словами: “Будьте осторожней с мечтами, они могут сбыться”. А внизу от руки было приписано: “И страхи тоже”.
C одной стороны, я боюсь, что Мауро вернется к Елене, а с другой, думаю, что могла бы быть счастлива с ним, и всем сердцем хочу этого. Так что же сбудется: страх или мечта?
Прежде чем выключить свет, я ответила на сообщение, которое Мауро прислал мне три дня назад:
“Ок, Мауро, я не против. Если хочешь, давай встретимся. В эти выходные я свободна”.
Глава 16 Астронавт
Мы встретились в баре неподалеку от моего дома, куда заходили несколько раз, встречаясь после работы. В бар я вошла с опаской, потому что у прямо у входа находятся предательские ступеньки, по которым приходится спускаться, крепко вцепившись в перила. Я с огромным трудом подняла руку, здороваясь с официантом, и медленно пошла вперед, осторожно передвигая ноги, чтобы не задеть столы и стулья, и не понимая, какого черта владелец поставил их так близко друг от друга, что между ними почти нельзя пройти. Не доходя до стола, за которым сидел Мауро, я покосилась на ботинки и увидела, что к их подошвам приклеилось множество белых салфеток. Я попыталась избавиться от них, но не сумела, потому что не могла нормально наклониться. Короче говоря, я плюнула на эту затею: сойдет и так.
Когда я подошла, Мауро читал что-то на задней обложке журнала. Подняв глаза, он вздрогнул.
- Господи, Ната! Что ты делаешь в скафандре?
- Ничего.
Я сняла шлем, положила его на деревянный стул, тряхнула волосами и села.
- Будь добр, закажи мне пиво.
- Можно узнать, где ты откопала этот костюм? – расхохотался Мауро.
- Нигде. Это мой костюм.
Официант принес пиво. Я попыталась взять бутылку в руки, но не смогла.
- Сними перчатки, без них тебе будет гораздо удобней.
- И правда. Тяни.
Мауро с грехом пополам стащил с меня перчатки, и я, почувствовав свободу, тут же цапнула пиво. На радостях я махом выдула почти что всю бутылку.
Поначалу мы немного растерялись, но смущение вскоре прошло. Нам с Мауро было о чем поговорить: мы не виделись без малого месяц, и новостей за это время скопилось море.
- Донато звонил, спрашивал, не примкну ли я к проекту, – сообщил мне Мауро и добавил, – кажется, он успокоился.
- Я тоже так считаю, – согласилась я. – Вроде, отходит помаленьку от депресняка после увольнений и развода, говорит, что постепенно всё наладится.
- Дай-то бог.
- Да уж…
Мы сменили тему, потому что говорить об этом было неприятно.
- Как там Рита с Карлотой? – поинтересовался Мауро.
- Прикинь, я им поведала, что мы несколько месяцев встречались, так они мне не поверили, сказали, что я не смогла бы так долго хранить это в тайне. Они уверены, что это всё выдумки, а на самом деле тебя нет.
- Я не существую, представляешь? – Мауро хитро прищурился.
Мы посмеялись и стали болтать о всякой ерунде. Неожиданно Мауро пристально посмотрел мне в глаза и тихо произнес:
- Ната, мне вчера Елена звонила.
Я так и знала. Не зря я вышла из дома в защитном костюме на случай, что земля разорвет меня на тысячу кусочков.
- И что?
- Не знаю, она сказала, что хочет встретиться. Я ответил, что должен подумать.
- А...
Мы помолчали.
- Делай, что хочешь, Мауро, это твоя жизнь.
- Но я люблю только тебя, Фортуната.
Я заглянула в его глаза. Такие темные и сияющие, что увидела в зрачках отражение себя в белом скафандре. Я поцеловала его. Встала, снова напялила на голову шлем и очень осторожно, чтобы не споткнуться, побрела прочь.
Потому что до сих пор не знаю, что хочу.
Придя домой, я стянула скафандр и облачилась в пижаму.
Я осмотрела кухню.
Поискала в гостиной.
В ванной.
Открыла окно и посмотрела на балкон: вдруг ты затаился там?
Заглянула под кровать в спальной. Ничего.
Ура!
Наконец-то!
Когда я вошла в гостиную и села на диван, то услышала, как ты кашлянул в шкафу.
Глава 17 Возвращение
- Как дела, Ната?
- Хорошо, всё хорошо.
- Ты в порядке?
Непонятно, почему всякий раз, придя на консультацию, я начинаю плакать. Ничего не понятно. Я спокойно вхожу в кабинет, здороваюсь, сажусь. Какое-то время мы молчим. Я нащупываю на пальце кольцо и принимаюсь его вертеть. Глядя на акварельное море на стене, я задаюсь вопросом: почему висит здесь эта безобразная картина? Наверняка чей-то подарок. Кто-нибудь, точно так же как я, сидел здесь когда-то, уставившись в голую стену, и решил, что чего-то на ней не хватает. А через неделю пришел с картиной подмышкой, и терапевт повесила ее на стену, подумав при этом, что снимет сие полотно, как только пациент поправится. Пациент излечился, но она не решилась снять акварель: неровен час он вернется, как вернулась я.
Я перевожу взгляд с картины на терапевта: не начнет ли она разговор, но она продолжает молчать. Я снова принимаюсь крутить кольцо и лишь тогда слышу ее голос, задающий этот дурацкий, никчемный, риторический вопрос: “Ты в порядке?” Всем и каждому понятно, что люди не ходят к психотерапевту, когда у них всё в порядке. Они идут к нему, когда всё плохо, тем более если идут не в первый раз, но я упрямо повторяю дважды, для полной ясности:
- Хорошо, всё хорошо.
Я хочу подняться и уйти, но вместо этого начинаю плакать.
- Успокойся, Ната.
Икая, я прошу бумажную салфетку.
- С чего начнем?
- Не знаю, – отвечаю я. – Я не знаю, с чего начать, потому что нет ни начала, ни конца. Все не так просто, как кажется. В тот раз вы оказались правы, сказав, что Бето не захочет быть со мной, но и ошиблись тоже: мне не удается вырвать его из своей жизни. Он заявляется в мою квартиру и разговаривает со мной, поучает, что мне делать. Он ходит за мной по пятам на кухню и в комнату. Я хочу, чтобы он ушел, но он не уходит, и я не могу найти способ изгнать его из дома. Я хочу, чтобы он исчез, но он не исчезает. Он клещами вцепился в мое нутро и не отпускает. Из-за него я совершаю глупости. Он следит за каждым моим шагом, за каждым движением. Бето, как шпион, следит за мной.
- Ната, успокойся.
- Какое, к черту, успокойся! Блин! Я хочу только одного: чтобы он оставил меня в покое! Меня, твою же мать! Пусть оставит меня в покое! Я не звонила ему больше, не писала сообщений, не ходила по его улице, не расспрашивала о нем друзей. Я не посылала ему писем, не читала ни своих, ни его сообщений. Не крутила его песен. Я выполнила все условия, а он не уходит. Не уходит! А я хочу, чтобы он ушел, чтобы на хрен убрался из моей жизни! Пусть оставит меня, пусть исчезнет, сгинет навсегда, и никогда, никогда не возвращается! Никогда!
Я рыдаю и не могу остановиться.
- Мы проведем курс терапии и попробуем вычеркнуть Бето из твоей жизни, – отвечает терапевт.
- Вычеркнуть?
- Вот именно, вычеркнуть. Бето навсегда исчезнет из твоей памяти. Ты согласна на это?
- Вы мозги мне промоете что ли? – Я руками вытерла слезы.
- Я почищу твою память, Ната. Мы добьемся, чтобы воспоминания о нем остались в прошлом, а не в настоящем как сейчас. Их место там, а не здесь. Мы загоним их в прошлое, потому что они нам ни к чему и только мешают. Эти воспоминания принадлежат нам прежним, но не теперешним... Прежде чем избавиться от них, ты должна четко представлять, что их у тебя больше не будет. Никогда не будет. Прежде чем начать, мне нужно знать, согласна ли ты навсегда расстаться с тем, что связывает тебя с Альберто.
- Я хочу, чтобы он ушел, только это...
Терапевт достала старые, громко тикающие часы и спросила, хорошо ли я слышу их тиканье. Тик-так. Я кивнула, спросив, в свою очередь, с опаской:
- Вы станете меня гипнотизировать? И что со мной будет под гипнозом? Не будет ли мне после казаться, что все разгуливают по улице голышом, как было с людьми на какой-то телепередаче?
- Нет, я не стану тебя гипнотизировать, – засмеялась терапевт.
Я тоже робко хихикнула.
- Вернись к воспоминаниям, Ната, и постарайся перенести их из прошлого в наши дни, чтобы понять: они уже не часть тебя. Постарайся добиться, чтобы они ушли и больше никогда не возвращались, или, по крайней мере, не причиняли бы боли, если все же вернутся.
Я высморкалась.
- Нам нужно начать с самого болезненного из воспоминаний о твоих отношениях с Бето. Я имею в виду не причину твоих страданий, а какую-то фразу, сцену из вашей жизни, какую-то картину, пейзаж, словом, то, что больше всего мешает тебе жить сейчас. Ты закроешь глаза и станешь рассказывать об этом, пока тикают часы. Это тиканье будет вести тебя от одного воспоминания к другому. Тебе не нужно выстраивать их в хронологическом порядке. Пусть они текут, как им угодно, под мерное тиканье. Вряд ли ты это поймешь, но часы сами разберутся с ними. Ты будешь перескакивать с одного воспоминания на другое до тех пор, пока я не скажу тебе снова вернуться к первому из них и не сказать мне о нем... Ну что, готова?
- Д-да...
- С чего начнем, Ната?
- С пляжа.
- Что ты помнишь о пляже?
- Мы были там.
- Закрой глаза, Ната, слушай только тиканье часов и рассказывай, что было на пляже.
Я закрыла глаза и постаралась слушать тиканье часов, но услышала лишь громкий автомобильный гудок, донесшийся с улицы. Я не могла сосредоточиться.
- Пляж, Ната. Что произошло на пляже?
- Ничего...
Я знаю, что на пляже не случилось ничего особенного, и не понимаю, почему выбрала именно пляж. Впрочем, это неважно. Я снова закрываю глаза и глубоко дышу. Наконец-то я слышу тиканье часов. Только тиканье. Тик-так. Тик-так. Этот звук смешивается с плеском волн и тихим шелестом прибоя. Я начинаю рассказ.
- Мы с Бето одни. Вокруг ни души, потому что к вечеру похолодало, и после ужина все разбрелись кто куда. А мы остались полюбоваться вечерними сумерками, и Бето снимал все на камеру. Я вижу стаю чаек на берегу, срываюсь с места и бегу к ним, взмахивая руками как крыльями в полете. Бето обнимает меня и говорит, что я сумасшедшая и могу простудиться. Я сажусь у Бето в ногах и прижимаюсь спиной к его груди. Я чувствую его дыхание и подстраиваюсь под него. Какое-то время мы молчим, только смотрим на солнце, которое вот-вот коснется воды. Еще немного, совсем чуть-чуть, и оно скроется за горизонтом, не оставив и следа. Я чувствую влажный песок под босыми ногами, а Бето рассказывает мне о домовом, которого я когда-нибудь обязательно увижу. “Это невозможно, – отвечаю я, – потому что домовых не бывает”. А он говорит, что в мире невозможно только одно: что он меня разлюбит.
Я задыхаюсь от слез.
- От десяти до одного, – мягко говорит терапевт, – насколько болезненно для тебя это воспоминание?
- Десять.
- Переходи к другому воспоминанию , Ната. Переходи к другому.
- Я в туфлях, но хочу разуться. Туфли на каблуках жутко натирают ноги. Все мои подружки пришли в кроссовках, а я приперлась в туфлях, потому что мне не подсказали, что никто уже не ходит на каблуках, потому что теперь нужно прыгать и мотать головой из стороны в сторону под ритм музыки без слов. Я сижу одна на тусовке, где уйма народу и хочу исчезнуть.
- Следующее, Ната, – прерывает меня терапевт. – Переходим к следующему. Не открывай глаза. Уносись в прошлое под тиканье часов.
Я глубоко дышу.
- Я ничего не слышу, только шелест дрожащих на северном ветру листьев на деревьях. Я ложусь на чье-то старое одеяло. Мы закончили играть в карты, причем я проигралась в пух и прах, потому что карты не мой конек. Я не умею просчитывать наперед. Я продула, но мне плевать. Я счастлива. Алиса с друзьями радушно приютили нас – Риту, Карлоту, Альвара и меня – в своем жизнерадостном мирке в горах. Я смотрю на облако; оно похоже на бегущую борзую. Вот глаза, уши и четыре лапы. Замечательная борзая. Я моргнула, и борзая превратилась в необычную ракету. Я улыбаюсь. Не хочу моргать, чтобы не упустить следующее превращение. Я стою с открытыми глазами и изо всех сил стараюсь не моргать.
Тик-так.
- Моя собака. Родители пришли ко мне домой, потому что мне плохо. Мама сварила бульон, а папа принес мне пончик прямо в постель. Они предложили оставить у меня свою собаку, но я отказалась, хотя мне безумно хотелось согласиться. Когда они втроем ушли, я села на диван и растерянно озиралась.
Тик-так.
- Бето сказал, что это лишь на время. Он нежно обхватил мое лицо руками и, глядя в глаза, сказал: “ Это только на время, любимая”. Любимая. Он назвал меня любимой.
Тик-так.
- Не верится, что Диего так смотрит на меня после стольких лет. Он пронзает меня насквозь своим масленым взглядом, и я понимаю, что он хочет меня поцеловать. Я знаю это с самого начала, когда мы сели за столик на террасе бара, но притворяюсь, что ничего не замечаю: беру банку пива и пью небольшими глотками. Диего говорит, что я, как всегда, потрясно выгляжу. Я отвечаю, что он такой же обалдуй и никогда не повзрослеет. И через тыщу лет будет мнить себя Питером Пеном, хотя всем видно, что он дряхлый старик. Он подарил мне сборник песен.
Тик-так.
- Я надела новое платье и абсолютно счастлива. Много месяцев я ничего не знала о Бето, и вот он снова позвонил, чтобы встретиться со мной на нашем прежнем месте.
Я снова рыдаю и не могу говорить.
Тик-так.
- Я смотрю на красную форменную футболку нашей сборной, которую разложила на спинке дивана. Я не знаю, почему и зачем она здесь, но футболка словно шепчет: “Привет, я пришла, чтобы остаться”. Мне трудно дышать, я задыхаюсь.
Тик-так.
- На мне розовые брюки и футболка в розовую полоску, которые я никогда не покупала. Я несу пакет с хлебом. Он тоже розовый, хотя продавщица дала мне белый. Прутья решетки, которых я касаюсь ключами, вмиг розовеют и звенят, как колокольчики. Серый мир вокруг меня исчез.
- Возвращайся, Ната, возвращайся, – доносится до меня издалека голос терапевта. – Не открывай глаза, и глубоко дыши. Очень глубоко.
Я дышу. Я устала. Безмерно устала.
- Вернись на пляж, Ната. Вернись и посмотри на сумеречный пляж.
Я вернулась на пляж. Апельсиновые сумерки. Яркий, сочный, светло-оранжевый свет заливает меня, наполняет изнутри. Солнце целует воду.
- Открой глаза, Ната.
Я открываю глаза.
- От одного до десяти. Насколько болезненна для тебя картина пляжа?
Я ищу ком в животе. Кладу ладонь себе на грудь, чтобы пальцами почувствовать смятение сердца, но не чувствую. Я не чувствую боли. Я излечилась.
- От одного до десяти... Один.
- Хорошо, Ната. Ты начала с ним прощаться.
Глава 18 Яхта
Еле живая, я без сил выползла из консультации. Курс терапии закончился, сегодня как раз был последний сеанс, и я так устала, что, казалось, вот-вот потеряю сознание. Мне даже пришлось немного посидеть на ступеньке входной лестницы, пока не перестала кружиться голова. На улице лило как из ведра, а зонта у меня не было. Ну и черт с ним. Нужно только доплестись до машины, чтобы ехать домой.
Пожалуй, надо звякнуть Рите и Карлоте, сказать, что я в порядке, потому что те несколько недель, что продолжался курс, я никого не хотела видеть. Точнее, не то, что не хотела, скорее, не могла. Ладно, позвоню им из дома на всякий случай: вдруг захотят завтра встретиться. Кстати, нужно решить, рассказывать им о терапии или нет. Нелегко признаться в том, что из твоей памяти всё стерли подчистую, и теперь она пуста.
Я пошла по улице в ту сторону, где, по-моему, припарковала машину, но на стоянке ее не оказалось. Оторопев, я застыла на месте. Я могла бы поклясться, что оставила машину именно на этом месте, но теперь здесь стояла чужая машина. Какой ужас! Твою мать, но это же не та улица! Ну да, и забегаловки этой не было! Слава богу, машину не угнали. Я свернула за угол и направилась к перекрестку. Блин, опять не та! Должно быть, следующая. На пересечении дорог я снова повернула и за углом увидела длинную вереницу машин, но моей среди них не было. Я продолжила путь и свернула за очередной угол. Ну и бардак: не город, а лабиринт какой-то. А дождь льет все сильнее. Да где же, черт возьми, я оставила машину? Я нажала кнопку на пульте управления: если машина где-то рядом, я замечу свет от включившихся фар. Никаких тебе включенных фар… Лучше вернуться к консультации и искать улицу оттуда.
Ну и дождина, я промокла насквозь. Я повернула какую-то улицу и очутилась у выхода из театра, возле которого стоял микроавтобус. Возле его дверей в ожидании посадки топталось несколько супружеских пар. Наверняка приехали из другого города, чтобы посмотреть спектакль, а теперь поедут домой, обсуждая по дороге постановку, костюмы и игру актеров. Все они были в возрасте, должно быть, уже пенсионеры, да и женаты, поди, лет тридцать, а то и больше. Приедут себе домой и сядут ужинать: хоть бы и ночью, да вдвоем. А потом лягут в кровать, обнимутся и будут спать. Тридцать лет, черт возьми, тридцать лет! Да за это время что только не случится. Вот они садятся в автобус, а прежде кто-то из них наставлял рога другому, а может, и не наставлял. Возможно, какие-то из пар терпеть не могут друг друга и лишь на людях сохраняют видимость хороших отношений, а дома и словечком не перекинутся. Но ведь некоторые из них и сейчас, как в первый день, все так же любят и не могут насмотреться друг на друга.
Да и какая, в сущности, разница, что они будут делать? Важно то, что их жизнь наполнена воспоминаниями, не то что моя.
Моя память пуста и чиста, и я в бешенстве. На хрена я это сделала? Зачем согласилась уничтожить единственное, что у меня было? Как же я раскаиваюсь в содеянном! Я хочу, чтобы мои воспоминания снова были со мной. Так случилась, что они роятся теперь в забвении, переплетаясь с воспоминаниями других людей, которым ничего не известно… Когда я дойду до двери консультации, то поднимусь к терапевту и попрошу вернуть мои воспоминания, потому что они мои. А что, если я поднимусь, а она колдует над ними? И вдруг она вовсе не терапевт, а ведьма? Точно, ведьма! Она хочет наложить на меня чары, чтобы я забыла Бето, и Мауро тоже, и вообще всех мужчин на свете, потому что хочет, чтобы я осталась одна. Она знает, что на планете полным-полно людей, которые не хотят идти к ней, вот и задумала создать мир, в котором будут жить исключительно одиночки. И решила начать с меня, поэтому и стерла мою память. Боже, мне же так всю жизнь жить. На помощь! Помогите! Спасите меня!
Какую чушь я несу.
Твою же мать, ну и ливень! В жизни не видела такого проливенного дождя. А теперь еще и машину не найти: не видно ни зги, улицы размазаны как чернила, и я окончательно заблудилась. Ни черта не вижу. Блин! Что это летит сюда? Черт, это же крышка люка! Нет! Нет! Только не в меня!
Я побежала, чтобы она не ударила меня по голове. Я бегу без остановки, как сумасшедшая.
- Стой! Стой!
Кто-то из окошка крикнул мне “Стой!” Я застыла на месте. Наверное он знает, где моя машина. Я посмотрела на здание напротив, чтобы понять, откуда кричат. Разрази меня гром, это же яхта! Какого черта яхта пришвартовалась в Мадриде? Я смахнула с лица дождевые капли и хорошенько присмотрелась. Яхта!
- Я здесь! – Какой-то моряк в форменном кителе кричит мне с палубы. Кажется, это капитан, потому что на голове у него белая фуражка с позолоченным околышем. – Фортуната!
Ему известно мое имя. Он знает, что меня зовут Фортуната! Я поднимаю руку в знак того, что я его вижу.
- Иди сюда! Скорее! – говорит он с иностранным акцентом. – На улице ливень, и ты насквозь промокла. Поднимайся на палубу, я угощу тебя кофе.
Очень любезно с его стороны! Я думаю, с каким наслаждением буду пить горячий кофе в каюте яхты. Яхта... Это же наша мечта. Свобода. Я так счастлива.
- Сейчас!
Шлепая по лужам, я мчусь быстрее, чем удирала от крышки люка. Мои брюки сырые до колен, но мне плевать, я не хочу заставлять капитана ждать.
Визг скользящих по асфальту колес.
Сухой удар сквозь пелену дождя. Микроавтобус.
Я падаю на землю и теряю сознание.
Микроавтобус.
Я не могу подняться, не понимаю что со мной.
Я потрогала губу, думая, что она рассечена.
Губа цела, но лужа покраснела от крови, текущей у меня изо рта. Блин.
Окружившие меня люди перешептываются между собой, но никто не подходит. Я слышу, как кто-то говорит, что меня нельзя трогать, потому что могут быть внутренние повреждения.
Теперь всё ясно. Остаться без воспоминаний, значит шагнуть навстречу смерти.
Я умираю.
- Тише, Ната, успокойся.
- Бето!
- Успокойся, Ната, слышишь? Я пришел к тебе.
- Спасибо, спасибо, спасибо…
Даже не имея сил пошевелиться, я смогла немного приподняться и дотянуться до него. Я вцепилась в его ремень и футболку. Я почувствовала, как он обнял меня, и открыла глаза, чтобы взглянуть на него.
- Почему на тебе красная футболка, Бето?– пролепетала я растерянно.
Он ничего не ответил.
- Бето, почему ты носишь красную футболку Мауро?
- Потому что это я, Ната.
Я пытаюсь что-то сказать, но уже не могу.
Я стараюсь обнять его, но уже не могу.
Вокруг меня все белым-бело.
Тишина.
Ну и дерьмо, твою мать! Умереть дождливой ночью на слякотной дороге, попав под колеса микроавтобуса с пенсионерами.
Глава 19 Оказалось…
… я не умерла; по собственному желанию не умирают.
Я загремела в больницу, а через десять дней вышла оттуда, спокойная как удав.
Несколько ушибов, девять швов на лбу, четыре на губе и операция на щиколотке. Сущие пустяки.
Родители сказали, что мне нужно отдохнуть, и они не оставят меня в квартире одну на костылях. Словом, они отвезли меня в свой загородный домик, и я прожила там почти три недели, умирая от скуки. Самым захватывающим событием стало то, что у нашей течной псинки появился ухажер – пятнистый, похожий на далматинца, кобель, который денно и нощно торчал у забора в ожидании зазнобы. Иногда она подходила к забору, они обнюхивались, а потом она отворачивалась; видела ли я тебя, не помню. Частенько наша дама разваливалась на крыльце, напротив калитки, заставляя далматинца страдать. Он издали смотрел на нее и, не переставая, выл. Я даже подумала, что он влюбился, но когда течка прекратилась, далматинца и след простыл; больше мы его не видели. Это было соглашение.
Мобильника у меня не было, поскольку его раздавил автобус, а из домика в забытой богом глухомани не позвонишь: телефона там отродясь не водилось. Поначалу, почувствовав абсолютную свободу, я решила: на хрен мне не нужен этот мобильник, никогда в жизни его не куплю, но дней через пять я волком выла, не зная, чем заняться. Как отставшая от стада корова без бубенца на шее, я блуждала по комнатам, чтобы не лезть на стенку.
Когда я наконец-то избавилась от одного из костылей, родители сказали, что могут отвезти меня домой, если я хочу, конечно.
- Хочу, еще как хочу!
Привезли меня домой вчера, в воскресенье. Едва я успела разобрать чемодан, как позвонили Рита, Карлота и Альвар. Они заявились с двумя сумками продуктов, чтобы попотчевать меня рагу из бобов с моллюсками, которое Карлота научилась готовить в Астурии.
- Если это не поставит тебя на ноги, то уже ничто не вылечит!
Мы уговорили три бутылки вина и даже не заметили, что Карлота пересолила рагу. Ребята вкратце рассказали, кто им звонил и интересовался моим здоровьем, и, кажется, впервые я обрадовалась, что осталась в живых. Мы трепались об аргентинце, Хонасе, французе, отплясывавшем чарльстон, и о Бласе.
- А Мауро? Ты ничего о нем не знаешь?
- Нет.
- А позвонить не хочешь?
- Боюсь. Не знаю, что ему сказать.
Больничный мне наконец-то закрыли, и сегодня я вернулась на работу. Когда я вошла, все бросились здороваться со мной, целоваться, а заодно и ругать, потому что беспокоились и переживали за меня. Шеф высунул нос из-за двери своего кабинета и сделал знак, чтобы я вошла.
- Фортуната Фортуна… ты снова с нами.
- Да.
- Мы так рады видеть тебя.
- Я тоже счастлива, что наконец-то вместе с вами, правда, счастлива.
- Вот и ладно, а теперь бери вот это и приступай потихоньку к делам, – напутственно изрек шеф, словно не он сам положил на стол материалы по двум брифингам с пометкой “СРОЧНО”.
- Кстати, – сказал он, когда я уже уходила, – на днях я видел парня, который работает с нами над кое-какими проектами… Монреаль, Мауро Монреаль.
Мое сердце подпрыгнуло в груди.
- И... и что?..
- Он заметил меня и подошел, чтобы спросить о тебе. Кто-то из наших сообщил ему о несчастном случае. Он сказал, что звонил тебе, но не мог дозвониться.
- Естественно, не мог, я десять дней сидела без мобильника.
- Он сказал, что проводил каждый вечер у дверей твоего дома, но видел лишь опущенные жалюзи и очень беспокоился, не зная, что с тобой. Знаешь, по-моему, он очень сильно за тебя переживает.
- Правда?
- Я пообещал передать тебе, что он тебя искал, когда ты вернешься.
- Спасибо.
- Не за что.
- Дон, – спросила я, прежде чем выйти из кабинета, – а где ты его видел?
- Да в киношке, что на площади Кубов, там крутят фильмы в оригинале.
- Нет, кроме шуток, ты видел его там? Серьезно?
- Вполне.
- Он был один?
- Да, один.
- А…
Мауро…
Глава 20. Слива.
Сегодня утром я проснулась и почему-то настежь распахнула окно.
И вдруг…
Я сбегала за мобильником, сделала фотографию и нажала кнопку отправки сообщений.
“Мауро, смотри! Слива расцвела.”