Я уже давно живу двумя параллельными жизнями, притом не знаю, которая из них интереснее. Первая жизнь в нашем мире, вторая - во снах.
Сегодня я проснулась от рыданий. Меня выворачивало наизнанку, подобно рвотному расстройству желудка, случившемуся во сне. Перед глазами стояла последняя картинка из сновидения - огромный ковш экскаватора с облипшими грязью гусеницами, завис над головой.
Рыдания со спазмами облегчали мою душу, разрывая ее на части.
Сквозь сон прорвалась первая бодрая мысль: "Боже, что со мной творится?! Откуда такое?"- и вслед за ней память, словно пойманный за руку преступник, стремительно кинулась прятать, выбрасывать и стирать улики увиденного сновидения. Его обрывки юркими ящерицами разбежались куда-то в темные глубины моего нутра, откуда еще продолжали вырываться взрывы неожиданных слез.
Пускаться вдогонку за этими остатками сна бесполезно, и выманить их на свет можно только огромным терпением.
О чем же я таком думала перед сном? Ах да, о том, что надо подумать уже о покупке квартиры... Квартиры... Дома. ДОМА. И на этом месте - заснула.
***
Дом Сары, подобно избушке на курьих ножках, стоит в самой чаще глухонемого мегаполиса, разрастающегося в центре Израиля со скоростью тропических джунглей многоэтажными, сверкающими стеклом и мрамором новыми многоквартирными домами, опутанного проводами и кабелями всех цветов и размеров. Вокруг дома, по этому человеческому лесу, подобно кабанчикам, суетятся и хозяйничают машины, кричат друг на друга попугаи-водители, и по утрам мамочки озабоченно тащат своих детей в пластиковые гнезда детских садов. Один из которых раскинул свои плотоядные объятья прямо перед окнами сариного домика.
У Сары нет адреса. То есть что-то там где-то записано в бумагах и государственных инстанциях, и улица, и номер дома. Но это единственный дом, оставшийся на некогда пролегавшей тут улице, носившей название Маковой. Домов на этой улице не осталось, и сама улица собственно перестала быть улицей. В социальных сетях про этот адрес не слыхали, а вейз* сначала крутил (пальцем у виска) минут десять в поисках оптимальных предложений, потом завис, и при попытке перезагрузить его - решил перекинуть стрелки на всю эпловскую систему, просто обрушив ее нафиг. Вчера с такой же проблемой в очередной раз столкнулся техник из телефонной компании Безек. Сара ждет его уже два месяца, но он подобно Иванушке-дурачку, заблудившемуся в чаще бетонных лесов, все никак не может набрести на ее лачугу.
Помнится сама я тоже попотела немало под нежадным на тепло солнцем Израиля, пока ноги не принесли меня к сариному порогу - подобно Марье в поисках Финиста Ясна Сокола.
Сара сидела за покосившимся заборчиком их прутьев, на которые была наброшена зеленая клеенка, глядела на играющих в садике напротив детей и задумчиво водила прутиком возле ног. Прут оставлял на земле разводы, и за ними пытался угнаться маленький черный котенок, побелевший от валяния в пыли. Пышный куст ярко-оранжевой акации гостеприимно покачивал головой и источал аромат.
- Шалом, ты Сара?- спросила я ее, отдуваясь от жары.
- Да, а ты Дженни. Я уже думала, что ты меня не найдешь, а телефон у меня так и не работает, - улыбнулась она.- Но даже если бы работал, все равно дорогу объяснить невозможно.
- Не знаю как, но видимо только с божьей помощью мне все же удалось до тебя дойти, - отшучиваюсь я.
Дом у Сары странный. В нем нет комнат. То есть они как бы есть, но идут сплошной чередой, как вагоны, и между ними нет дверей. Как маленькие залы в маленьком храме. Или склепе. Потолки невероятно высокие, а в некоторых местах их просто нет, и высоко вверху видны деревянные стропила. Стены измазаны белой известью. На полах множество чистых и пестрых половиков, почти как в русских избах. На низких диванчиках - покрытия из вылинявших и вышорканых восточных ковров. Душ чистый, но очень старый, инсталяция никудышная, комната фактически без двери - чего стесняться и кто тут бывает? Рядом с выходом кухня, плита стоит почти на улице.
И запах. Этот непередаваемый запах мира и покоя. Прохлады и тихого воркования голубей между темными, покосившимися от времени деревянными ребрами старой крыши. Тихого шелеста прошмыгнувшей тени котенка между ног, и шелкового прикосновения его матери, обвившей лодыжки упругим приветствием высоко поднятого хвоста.
Запах чего-то отгораживающего от грохочущего и дышащего жаром, смрадом и напряжением летящего сломя голову в будущее мира, который остался в двух метрах за твоей спиной. Крошечный уголок небытия - оазис в пустыне.
- Сара, у тебя самый лучший на свете дом! Не понимаю тех, кто твердит тебе о бейт-авоте*, - заключаю я.
Ее кустистые черные брови лезут на лоб от изумления, и на несколько секунд у нее перехватывает дыхание.
После этого она обрушивает на меня лавину своей невостребованной любви вперемежку с восточным гостеприимством.
- Иди, иди ко мне! Я хочу тебя обнять, милая! У меня еще никогда не было такой социальной работницы.
Она кидается к плите, потом к шкафу, потом к холодильнику, потом снова к плите. Я понимаю, что обижу ее смертельно, примерно также сильно, как обрадовала минутой раньше, если откажусь от угощений. Она наливает мне какой-то совершенно сказочный напиток, прохладный и бодрящий, в котором узнается вкус мяты, и абрикосов, и лимона, и еще множества каких-то тонких восточных ароматов и специй.
- Этот напиток моя мама готовила, - объясняет Сара, - Я могу тебя научить, это очень просто...
- Я бездарна в кулинарии,- отмахиваюсь я,- а без таланта ничего путевого не получится. Ты мне лучше про дом расскажи, а потом мы заполним тебе бумаги. В этом у меня лучше выходит.
Этот дом построил Сарин отец, выходец из Йемена. У него было девять детей. Он построил его по арабскому образцу - так лучше сохранять в нем прохладу. Сейчас такие дома уже не строят. Дом стоял одиноким посреди дюн, и вокруг него отец разводил верблюдов. Потом, вокруг стали строить ещё дома, образовалась улица. Её назвали Маковой, потому что по весне вон на том пригорке распускались красные лоскутки маков. Сейчас и пригорка-то не видно - он выровнен и закатан в асфальт под автостоянку.
Потом город наступал все сильнее. Дома стали заменяться многоэтажками.
И получилось так, что родоначальник улицы - сарин дом - снова остался один.
Сара была самой младшей в семье. Поэтому ей было суждено навсегда остаться с родителями и ухаживать за ними.
- Ко мне сватался один парень, очень хотел жениться, но отец ему отказал. Ответил, что я - младшая, и им самим нужна, чтоб ухаживать за матерью, которая к тому времени уже слегла и тяжело болела. Так у нас всегда было в традиции - младший остается в доме при родителях.
"Наверное, в этом есть что-то логичное, - проскакивает рационализация, пытаясь провести мост над той ментальной пропастью, что разделяет нас с Сарой и наших отцов: младшие дети всегда больше склонны к симбиозам с родителями. Родителям тяжело их отпустить. Так почему бы тогда и вправду не закрепить это ролями и традициями?"
- Но у меня есть племянница, дочь брата. Она меня часто навещает, и очень любит.
- Конечно, любит. Как тебя, Сара, можно не любить? - подтверждаю я, запихивая в рот персик.
- Может быть, ты хочешь поспать? Ты наверное, устала? Приляг у меня отдохни - мне не жалко. Я разбужу тебя, когда скажешь, - тут же предлагает она.
- Ох, Сара, не смущай меня! Я очень люблю спать! Твое предложение соблазнительно. Моя бы воля, я бы превратилась в этого котенка, и осталась жить с тобой. И спала бы здесь беспробудно целыми днями, видела бы свои сны! Но что подумают на работе? Что скажут люди? А как уладятся мои дела?
- Хочешь котенка? Возьми себе!
- Не, он единственный у мамы - пусть еще побудет с нею, - отшучиваюсь я.
А потом со вздохом мы переходим к делу.
- Племянница говорит, что мне надо идти в дом престарелых. Дом, говорит, старый, разваливается... Крыша течет, ремонт не делали много лет. Некоторые комнаты зимой не пригодны для жилья, в них холодно. Какая я сама - такой и дом, - вздыхает она. - Здесь развернули стройку, а он им мешает. Компания купила этот участок, и только и ждет сноса. Мы с моей хибарой задерживаем их планы. Говорят, что хозяева будущих квартир уже заплатили за них деньги, взяли иппотеки. Но я не хочу уходить, Дженни, не хочу! Ну, неужели нельзя подождать, пока я помру? Я родилась в этом доме и больше нигде не жила. Неужели мне нужно умирать в каком-то учреждении?
Я набираю побольше воздуха в легкие и стараюсь дышать ровно, как меня учили на курсе по совладанию с побочной травматизацией.
- Послушай, Сара. Их слабое место - права человека и законы. Они нагородили их, что вот эти бетонные коробки, и сами себя в них же найти не могут.- Сара моргает. Мой монолог ей непонятен. Но я все равно продолжаю:- Я постараюсь написать от твоего имени письмо в Министерство строительства, со ссылкой на все инстанции. Сара, я пишу письма также хорошо, как ты готовишь этот напиток! У тебя талант в кулинарии - у меня в бумажках. Особенно хорошо это получается, когда нравится то, о чем пишешь. А мне нравится этот дом, и я не хочу, чтоб его сносили. Пока они будут эти письма читать и решать, что делать, мы с тобой можем выиграть пару лет. Может быть, к тебе будут приходить люди с инстанций, и навещать тебя, задавать вопросы - ты просто угощай их своим напитком, и знай, что он работает лучше всяких ответов. И таким образом, пока будет тянуться время, ты еще поживешь в своем доме. И я тебя еще смогу навестить.
-... Большего я, к сожалению, не могу обещать, - выдыхая, извиняюсь, наконец, я.
- Это совсем неважно, - говорит она, и глаза ее блестят. - Главное, что ты хочешь помочь. А Бог всегда помогает тем, кто хочет помочь.
- Я надеюсь, что Он сейчас слышит тебя, - отвечаю я.
И тогда ей приходится наливать мне еще один стаканчик золотистого зелья - на утешения.
...Где-то вверху влюбленно воркуют голуби. Котенок успокоился под сухой стариковской рукой и задремал на цветастом подоле. Пестрые восточные подушки манили уронить голову. Ветерок тихо шуршал ветками акации во дворике. Кошка уселась возле порога и принялась "намывать гостей" - наверное, из государственных учреждений.
"Дай бог им найти сюда путь",- подумала я, вставая и выходя на порог.- Ведь у нее нет адреса..."
***
Огромное желтое чудовище на грузно переваливающихся гусеницах уже проснулось и трудилось в поте лица, в нескольких метрах от жалкой лачуги, построенной более 80 лет назад многодетным переселенцем из Йемена. Казалось, старый дом дрожит и пугается стремительного нашествия бетонно-электронно-пластикового века, подминающего прошлое.
Ступив за калитку, моя нога в открытом сандалии тут же провалилась в желтое болото строительного песка, и я с отвращением почувствовала, как песчинки забиваются мне между пальцами.
Вскинув глаза наверх, я увидела, как огромный ковш поднимается в небо над самой моей головой, готовый обрушить всю свою железную раскаленную массу на крышу, под которой еще ютится прохладная тишина прошлого века с влюблёнными голубями, беззаботным котенком и странными сумрачными комнатами-арками, уложенными мягкими атласными подушками.
И вот именно тут-то невероятная тошнота рыданий подкатывает к горлу.
***
...Ну что ж? Мир все время меняется. Селяви.
Теперь мне хотя бы ясно, почему я до сих пор живу на съемных квартирах и кочую, как скиф, каждые несколько лет меняя место своего стойбища.
Сариного дома мне уже не купить, а новые квартиры - я не хочу.
----------
* бейт-авоте - доме престарелых
* вейз - программа навигатор, самая популярная в Израиле