Разговор по четвергам. Наталья Ковалёва

Архив Конкурсов Копирайта К2
~ С.М: Приветствую, Наталья! Знаю, что ты работаешь в газете. Журналист и прозаик – это две вещи разные. Мешает ли тебе журналистика при написании художественных рассказов, и как твоё увлечение прозой влияет на журналистскую деятельность? ~

        Н.К.: Беда газеты и особенно газеты районной, что это вечный бег за строками. Конвейер, жующая пасть, работа на износ мозгов – это всё районная газета. Ещё в юности мне сообщили: «Газете Чеховы не нужны». Очень точное выражение. Газете нужны рабочие лошади с умением выдавать по 30 тысяч знаков в неделю. Тебе уже не до качества. Ты летишь за новым информационным поводом, едва отстрелявшись за первый. Но именно газета даёт тебе такой кругозор в делах житейских, что ты многим кажешься всезнайкой. Просвещённый дилетантизм. Вот что такое эти знания. Волей-неволей ты влезаешь в шкуру чиновников, врачей, трактористов, доярок, учителей, ты знакомишься, пусть поверхностно, с их жизнью, профессией. Наши знания не глубоки, но весьма обширны. Ещё журналистика учит тебя проверять факты и выдавать картину максимально точную. Это в подкорку въедается намертво, не могу писать, не проверив факты. Но если в журналистике ты сверяешь фамилии, даты, данные, то в литературе уже сверяешь – а мог ли вот так действовать герой.
        Пример, пикантный пример. Герои у меня предаются любовной страсти на переднем сиденье машины. И вот тут начинает мучить вопрос: а можно ли так резвиться на сиденье Тойоты-Короллы. Вспоминаю, что у знакомого точно такая же машина. Иду к соседу, прошу открыть машину, опускаю сиденье и устраиваюсь. Смотрит с удивлением. Поясняю, что хочу брать такую же машину, вот думаю. Сосед отвечает, не задумавшись: «Твой-то здоровый, лучше джип бери, вам в нём удобнее будет»,– и хохочет. Но результат-то получен. И сцена нежной страсти выходит правдоподобной.
        Вот это всё – наследство журналистики. Единственный совет коллегам: если не хотите испортить стиль – потому что газета убивает его напрочь – вырывайтесь из рамок публицистики регулярно. Даже газетные статьи пишите на максимальном творческом пределе. Подсядешь на штампы и можно тут же заказывать плиту с надписью «Тут похоронен мой талант».


~ С.М.: Что было в начале? Проза, может быть – стихи? Или статьи в школьной газете? Т.е. как и с чего всё началось? ~

        Н.К.: В семье как некую легенду берегли рассказ, как на БАМ приезжал Виктор Петрович Астафьев, отец брал у него интервью. Газета «Северная правда», Каларский район. Я хвостом везде и всюду носилась за отцом. Я вообще папина дочка. И в момент интервью отправилась на поиски пропавшего отца, более того – умудрилась затаращиться в кабинет. И мудрый гений взял меня на колени. Было мне тогда два с половиной года. Папа видел в этом предзнаменование.
        Но на самом деле начиналось с того, что отец жутко ленился воспитывать меня, особенно если мама была на сессии. И как профессиональный журналист нашёл единственный путь унять своё буйное чадо. Он усаживал меня за стол, давал двойной лист и требовал: «Пиши о столбе. Напишешь – пойдёшь гулять»,– а сам спокойно шёл на работу. И я, как, в общем-то, послушный ребёнок, задание отца выполняла. Так что всё начиналось со столба, стола, стула, кровати. Первыми были сказки. Чтоб изрисовать двойной лист, надо было дойти до столбинного детства, то есть до того, что семечко упало на таёжную почву, и появился росток. После описать трагически гибель несчастной ёлки-сосны. Вот, наверное, поэтому до сих пор тянет в трагедии и драмы.
        А потом была ещё такая рубрика в папиной газете «Пишут юнкоры». Эти юнкоры писать хотели не всегда. Я отдувалась, писала за них, а отец рисовал имена и фамилии. А после даже гонорар выплачивал. Шоколадками. По таксе: маленькая статья – батончик, большая – шоколадка «Алёнка».
        Стихи были в периоды влюблённостей, но такие корявые, что, скорее, стыжусь умения рифмовать, чем горжусь им. «Как же вычеркнуть из памяти имя твоё «Вова», наверное, только призвание смерти избавит меня от горя такого» – и всё в таком духе. Хотя у нас в семье очень любили поэзию. Часто читали вслух. Знаю массу стихов наизусть, но вот самой Бог такого таланта не дал.


~ С.М.: А когда поняла, что увлечение прозой серьёзно? С какого, скажем так, рассказа? И какова судьба этого текста? ~

        Н.К.: В юности я считала своим призванием театр, вела занятия детской студии десять лет. И так ушла с головой, что даже не думала, что есть какие-то особые способности. Журналисты на работе говорили, что с моими способностями нельзя себя гробить в районной газете. Но воспринимала, как обычное желание поддержать молодого коллегу. Была благодарна. И всё равно всю себя тащила к своим студийцам. Пьесы писала. Но их тоже не публиковала, мы их ставили с колеса. Напишу сцену – вечером репетиция. Перерабатывала на пьесы тексты классиков. Очень сложно найти хорошую пьесу для подросткового театра.
        В 25 лет решилась написать книгу «Черёмуховые холода», год писала запоем. Именно писала. Мне её разгромил серьёзный товарищ, которому я безусловно верила. Одна глава случайно уцелела, потому что её опубликовали в нашей газете. Болтается на Прозе. «Завтра уже началось».
        Если вообще о первой книге, то надо очень много личного зацепить. Я попробую ответить аккуратно. Был очень тяжелый период в жизни, я потеряла близкого человека. И, видно, устав от моих бесконечных рассказов о нём, Ал, тогда ещё не муж, посоветовал: «Пиши книгу, а я прочитаю». И я писала совсем не потому, что хотела её опубликовать. Просто многое хотелось понять в человеке, которого любила. Так успокоительное принимают. Пока пишешь, не болит, кажется, жив.
        У Алёны Вайнсберг на Стихире нашла удивительные стихи, даже не я нашла, мне друзья их нашли, чёрный был период и местами пьяный. Так вот там строчки были: «Без тебя мне, милый, не летается, но моя любовь – твоё бессмертие». С этой строчки я вдруг поняла, что это и есть лучший способ оставить его хотя бы в памяти сотен человек. Получилась книга о его детстве. Что её опубликуют, не верила. Но упорно посылала во все издательства, какие нашла. Тишина. И остался лишь АСТ, но это было так круто, что я до последнего боялась. Потом мы с коллегой, изрядно выкушав пива, таки отправили книгу и туда, написав в письме какую-то пьяную ерунду, что всё равно не опубликуете, но хоть скажите, совсем дрянь или нет. А её вдруг опубликовали. И всё.
       Я, жутко ленивый и неуверенный в себе человек, взялась за роман о деревне и вдруг поняла, что в тупике, и надо уже завершать, а я три года тяну и ищу недостатки. Провисает композиция, выходит дамский слезливый роман. А я не хочу родить дамский и слезливый. И вот топчусь на месте в ожидании волшебного пинка. И получается, что я ко всем вещам отношусь очень серьёзно и, в то же время, несерьёзно. Пока пишу – наслаждаюсь работой, закончу – и тихо начинаю ненавидеть написанное. Для меня это скорее уход от реальности, свой мир. Иногда отправляю рассказы в журналы, но каких-то особых достижений, если ты об этом, не было в литературе и, наверное, не будет.
        Книга называлась «Зима и лето мальчика Женьки», наверное, надо указать, да?


~ С.М.: То есть на вопрос о личных литературных достижениях всё-таки есть что рассказать? Это я и про книгу, которую приняло издательство АСТ (в каком году она, кстати, вышла и хорошо ли продавалась?), и про, возможно, что-то ещё, достойное упоминания. ~

        Н.К.: Давным-давно в 2010 году. А об этом надо говорить? Если из всех моих, так сказать, достижений выделить основное, то до чёртиков горжусь даже не книгой, а тем, что научилась сама корову доить и хлеб печь в русской печке. Дети, но это не достижение, а божий дар.
        После публикации радость проходит за неделю. После книги было даже опустошение какое-то. И ещё неловкость, когда о книге наша же газета раззвонила по информагентствам Хакасии. Вау! Гордость. Стали звать на встречи в школы и училища. Но, понимаешь, надо чувствовать себя писателем, человеком, делающим что-то действительно стоящее, что будет жить хотя бы лет двадцать после твоей смерти. И я себя ощущала, как самозванец на троне. Иногда хотелось реветь, я не могла себе представить, что приду к школьникам и начну вещать. А в районе, наверное, жутко не хватало своей звезды.
        Я просто человек своего аквариума. Мне очень тяжело поверить во всё, что за его стенами, и страшно вылазить за стены, хотя очень люблю таращить рыбьи глаза на всё, что по ту сторону. Очень тяжело привыкаю к людям, и очень тяжело доверяю, а после очень тяжело переживаю разлуку. Мне кажется, что вот есть мой мир, и мне плохо, когда в него влазит кто-то. А тогда казалось, что лезут.
        Наверное, спросишь, зачем тогда отправляю? А вот находит желание поверить в свою особость. И периодически наугад отправляю, берут – значит, не совсем дрянь пишу. Не кокетничаю, на самом деле так устроена. Я даже на своей странице не люблю столпотворения, есть круг друзей, их вот просто жду. Переживаю, если вдруг не зашли на новый рассказ. Как однажды муж сказал: «Ты не любишь быть на виду, поэтому выбрала журналистику и театр». Но в журналистике я всего лишь имя на полосе, и его не видят часто. А в театре была режиссёром и никогда не выходила на сцену. И если бы вдруг накрыла слава, скорее всего, пряталась бы от неё под кроватью.


~ С.М.: Надо-надо, как не надо! У нас же разговор на литературную тему. Страна к2 должна знать своих героев. Поэтому повторю и конкретизирую вопрос:
        Как шли продажи книги, отслеживала это или не интересовалась? Получила ли свои авторские экземпляры или пошла и купила? Смеюсь, потому что АСТ-шный сборник с моим рассказом я сначала купила в ближайшем книжном, а уже где-то через полгода съездила в Москву и забрала положенные мне 15 экз.
        Какие ещё запоминающиеся публикации были (мы сейчас говорим только о художественной прозе) ~

        Н.К.: Я даже не интересовалась, как они шли, эти продажи. Наверное, плохо. Это же был роман о подростке, второе название «Повесть о том, как рождается характер».
        Из запоминающихся, даже не «Юность», хотя это имя, а случайная публикация в газете: надо было чем-то забивать полосы в период отпусков журналистов, и стали ставить мой роман. И вот то, как звонили и ждали, спрашивали, что дальше… Но самую высокую оценку я получила из уст районного начальства, когда они запретили публикацию, заявив: «Мы ей зарплату платим, а она на нас пасквили печатает». Хотя в романе, естественно, был и район другой, и чиновники другие. Люди до сих пор спрашивают, раздаю роман на флешках, вот такой интерес душу греет, ведь он о деревне, и если деревенские свои верят безусловно, значит, что-то в нём есть.
        Но если надо назвать, то назову: Юность, Подлинник, Литтерра, Абакан Литературный, ещё газеты, и сборники были, куда входили рассказы. Вот, погоди, закончу долгоиграющий роман, получу нобелевскую премию, и всем расскажу. Смеюсь, конечно. Но хотелось бы мне оставить после себя книгу, за которую не будет стыдно. Может о литературе поговорим?


~ С.М.: Окей, можно и о литературе. Для начала: что считаешь литературой? ~

        Н.К.: А у нас Википедия уже работает? Сейчас гляну... Опять шучу неловко. Литература, это то, от чего хочется жить, действовать, всё перевернуть или всё построить. Когда ты читаешь, и душа замирает, вот такая банальность.
        Но знаешь, вот ощущение от хорошей книги – такое першение в горле. Тебе случалось есть натуральный мед? Настоящий, вот связки реагируют похожим образом, сжимаются и точно свербят. Иногда до слёз.
        Ещё есть для меня понятие безусловной литературы. То есть если вдруг меня забросят на необитаемый остров и предложат взять с собой три книги, я бы взяла «Мастера и Маргариту» Булгакова, «Последний поклон» Астафьева и стихи Цветаевой. Вот это для меня безусловная литература. То, что постоянно, сколько ни перечитывай, даёт пищу для души и ума. Но у каждого свой список безусловной литературы.
        Понимаешь, литература что-то должна в тебе менять, а если не менять, то заставлять думать, оставлять ощущение света. Причем не потому что финал положителен, и жили они долго и счастливо, а какое-то просветление. Бабушка моя рассказывала, как читала роман «Овод», Войнич. Моя бабуля имела 4 класса образования, выросла в деревне. И вот представь себе. Читала ночью, а свет давали в деревне только до девяти вечера, после дизель отключали, и бабуля моя, а у неё семеро приёмных детей было, она замуж вышла «за восьмерых», не скажу, сколько к моменту знакомства с «Оводом» уже родила своих. Но на чтение была ночь, а подъём в пять утра: хозяйство. И она при керосинке, укрутив фитиль до минимума, читала в постели. Дословно помню её рассказ: «Читаю, плачу, толкаю Мишу: «Миш, Миш, ты послушай, какие люди». А он меня матом. Я думаю, как же он может спать, если такие люди были». Миша – это мой дед. Вот ещё пример действия литературы.


~ С.М.: Значит: «Литература, это то от чего хочется жить, действовать, все перевернуть или все построить». Вот так, да? Сейчас смешное скажу: меня всегда, ВСЕГДА, и даже в нынешнем возрасте тянет на подвиги после индийских фильмов. Именно что – хочется всё перевернуть, построить, жить и действовать! Такая подзарядка. Между тем, все, думаю, знают, что такое индийские фильмы…
        Поэтому мне ближе сравнение с мёдом. Который настоящий.
        По поводу Астафьева, особенно в свете того, что в два с половиной года тебе посчастливилось посидеть у него на коленях (смеюсь). Не стал ли он, его имя, его проза твоим невольным таким фетишем? Когда хошь-не-хошь, но любой разговор сворачивается в его сторону, а им написанное становится мерилом качества прозы современников. Всё же Астафьев – человек другого времени, и книги его, безусловно, отличаются от того, что пишут сейчас. Не застрянешь ли в прошлом, то и дело оглядываясь на выбранный эталон? ~~

        Н.К.: Астафьев – это не фетиш, я с его книгами познакомилась, уже будучи весьма взрослой девочкой. У него удивительное понимание деревни, вряд ли можно сказать, что любовь к родине; не поддельная, простая, ясная, что стопроцентно у каждого или почти у каждого есть, может быть, чувством из прошлого. Кстати, «Прокляты и убиты» его очень спорный роман о войне, но я верю ему, уже потому, что он прошел её. И? Вот так вывернув всю правду, страшную жестокую, и о подвиге, и о дураках-начальниках, и о взятии высоток к дням тезоиментства, и о молчаливом подвиге народа, и дезертирстве – смело, правдиво ни один из тех, кого читала, не написал. А его «Последний поклон» – это просто памятник ушедшей деревне. Богатейший язык, и умение через малое показать большое. Есть у него глава о засолке капусты. Он описывает процесс, но как же выворачивает характеры бабонек, и всю их тяжёлую жизнь, просто берёт на ладошке и подносит. Хотя в свете того, что деревенская проза жанр, загнанный сейчас в угол, и Астафьев, и Распутин, и Белов могут показаться устаревшими.
        Кстати, современную литературу читаю регулярно, точнее слушаю, рекомендую аудиокниги – берегут глаза и экономят время. Из прогремевшего – Веллер. Но и он далеко таки не вьюноша бледный со взором горящим.
        Из молодых. Понимаешь, такая тенденция на действия, событийность, кинематографичность. И за этим «бум-бац-трах» уходит душа. А хочется неторопливого чтения, проникновенного разговора. А вот нет его. «Санькя» Захара Прилепина откровенно разочаровал. Хотя есть там потрясающая глава о похоронах отца.
        Санаев «Похороните меня за плинтусом» да, понравилась, написано так просто о жестоком, но вот когда узнала, что это он о своих родных пишет, как-то не по себе стало. «Павлик Морозов жив». Пелевин. Оценила «Жизнь насекомых» и всё. Остальное пыталась слушать – не могла.
        Да, остаётся Веллер, но далеко не всё. Я у него обожаю «Перпендикуляр», «Великий последний шанс», конечно его «Легенды» посмеяться. А да, отчего-то нравится рассказ «А вот те шиш».
        А вообще заметила с возрастом, что всё больше тянет не читать, а перечитывать. Ой, вспомнила открытие – Пронин «Ворошиловский стрелок», но пыталась читать у него другие и даже названия не вспомню. А Рубина-то! Вот нашла ещё имя, но опять её ранние вещи мне нравятся больше. Может это я постарела, но вот желания разбудить ночью мужа и сказать: послушай, какие люди! Давно уже нет.
        Какой-то сизый налёт на всем. Есть хрустальные вещи, но, увы, это не современная литература. Это всё тот же Булгаков. Просто это безвременье такую муть вывернуло на наши книжные прилавки, что я разочаровалась, что ли. Читаю, и язык не тот, корёжит. Честно пытаюсь вспомнить хоть одно имя, что могла бы легко поставить в один ряд с Булгаковым и Астафьевым – не могу. Наверное, мало читаю и ещё не нашла. Мелкие проблемы, мелкие заботы, суета сует.


~ С.М.: У Веллера есть знаменитая «Технология рассказа», где он в числе прочего даёт и советы, как спорить с редактором, отстаивая свою точку зрения. Тебе приходилось «применять его технологию» – спорить с редакторами, или с кем-то ещё, кто направлял, помогал и так далее? Кто побеждает в таких спорах? Как вообще относишься к советам, критике? ~

        Н.К.: Мне приходилось отстаивать свой рассказ лишь однажды, но это слишком долгая история, если кратко, то я, исчерпав все аргументы, весьма нецензурно заявила человеку, который требовал переделать мой рассказ перед публикацией: «А вы у нас что, обалденный специалист по литературе с дипломом ветврача?». Как ни странно, он именно этот аргумент понял.
        На Прозе мне обычно критики не хватает, я вполне лояльно отношусь к ней, если мне обоснуют претензии. А если действуют по принципу «автор, ты дурак», могу ответить по-хамски.
        У Акунина, кажется, есть слова: хамы хороши тем, что с ними можно поступать по-хамски. Такое совершенно моё мироощущение – как к тебе, так и ты.
        Но вот подумала, что не было ни одного критического замечания, которое я бы не обдумала. Да, даже самое хамское, то есть сперва скандал до поднебесья, на это я тоже великая мастерица, по крайней мере, была, а потом сажусь и думаю. Почему же «Автор – ты дурак». И даже нахожу вину за собой.
        Мне больно и неприятно, когда меня критикуют, но без этого никак, иначе застынешь в развитии, критика – это своего рода прут для ленивого Пегаса.
        А, да, надо покаяться: у Веллера «Технология рассказа» не читала. Но с удовольствием проглотила и кое-что выписала себе из его «Гуру». Собственно, там надо бы весь текст зазубрить и повторять, как «Отче наш» перед сном. Вот хотела сумничать и процитировать и впервые в затруднении, что же процитировать – там всё просто бесценно.


~ С.М.: Мечты, мечты, в чём ваша сладость… О чём мечтаешь, Наташа? В плане творческом, разумеется. Но можешь поделиться и мечтой по жизни. ~

        Н.К.: Иногда мне кажется, что я разучилась мечтать. Хочу, чтоб дети добились в жизни всего, что они наметят. Чтоб жили лучше нас, чтоб никогда не приходилось терять. Чтоб все здоровы были. Мечтаю издать свою «Рябину» и написать книгу о поколении рок-н-ролл, мальчиках и девочках из музыкального училища. Мечтаю пройти за рулём внедорожника всю Сибирь, но это из несбыточного. Мечтаю заниматься только книгами. Наверное, тоже из несбыточного. Женщине куда труднее уйти с головой в творчество. Всегда есть ответственность перед семьёй. Но вот мечтаю найти бы хотя бы месяц, чтоб только я и литература.


~ С.М.: И последний вопрос: что пожелаешь начинающим? ~

        Н.К.: А что пожелаю?
        Всегда быть недовольными собой. И всегда карабкаться к новым вершинам. Чтоб планка выше и выше. И конечно, благодарных читателей!


С вами были:
Светлана Малышев: http://www.proza.ru/avtor/pheonita
и Наталья Ковалёва: http://www.proza.ru/avtor/natalevin


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215092400096


обсуждение здесь http://www.proza.ru/comments.html?2015/09/24/96