БАЙКА О КУРИЛКАХ
(Несерьезно о серьезном. Из ранее написанного)
Иван Иваныч, находящийся полностью во власти внутреннего "я", довольно-таки часто поступался любыми срочными делами и шел в курилку, то есть в специальное место, отведенное начальством для курения. При этом всегда помнил мудрые слова ушедших на заслуженный отдых старших товарищей о том, что не всякое отсутствие на рабочем месте - есть уклонение от работы, ибо вполне возможно, что эта самая работа вытолкала тебя в коридор, желая отдохнуть от твоего упрямства или настойчивых исканий ее завершения.
Иван Иванычу очень нравилось бывать в курилке. В ней он просто преображался. Да что там бывать! Даже намек на то, что пора идти подымить, рисовал на его суровом лице ярого служаки невинную улыбку библейского младенца. И он шел туда, напрочь забывая о вреде курения и всех своих болячках, которые дотошные врачи «выявляли» у него при каждой очередной диспансеризации. Шел гонимый всепожирающим любопытством ко всему новому, что может там узнать, даже если был вконец изнурен незримой борьбой с вездесущей преступностью. И сладострастно, с придыхом,потягивая дымок элитного Мальборо, увлеченно слушал рассказы коллег о самых потаенных сторонах жизни ведомства и его сотрудников.
Ох эти курилки! Многих охочих до курева людей манят они к себе, словно майские цветы медоносных пчел. И кто эти ку-ри-ил-ки, обитель неземную, придумал, да и так назвал? У самих курильщиков на этот счет нет единого мнения. Одни говорят, якобы советские чиновники - для краткости, другие, коих значительно больше, утверждают - сами курильщики, чтобы подчеркнуть свое трепетное, если не сказать эротическое отношение, к этим расположенным обычно на лестничных площадках местам. На самом же деле еще никому не удалось даже определить, кто первым из больших чиновников нашего светлого прошлого указал курильщикам на лестничную площадку. С уверенностью можно предположить лишь то, что он на этот счет наверняка издал приказ, а может быть и серьезного уровня нормативный правовой акт, предварительно рассмотрев сей архиважный вопрос на внеочередном расширенном партсобрании в присутствии представителей местной профсоюзной организации. А почему бы и нет? Ведь в прошлые времена подобным образом можно было решить не только проблемы с курительным местом, но и с тем, скажем, как тебе строить интимные отношения с женой, сколько иметь в подворье коз, овец и домашней птицы...
Как бы то ни было, настоящие правдолюбцы утверждают, что сделал он это гениально. Иное решение, но никак не подходило бы для данного случая. Вы только представьте себе - все было бы не так. Ну, предположите хотя бы на миг, что курилка находилась бы в другом месте здания, а не на лестничной площадке. К примеру, где-нибудь в вестибюле с цветами, диванами и креслами...
Вот именно, из-за таких крамольных мыслей неслыханно тяжелела голова Иван Иваныча. «Разве это было бы правильно? - сердился он. - А главное, что же из этого получилось бы? Ну, просто бесперспективное волеизъявление и более ничего. Курильщики перестали бы туда заходить. Да и зачем им такое место, где нельзя легким постукиванием подушечкой указательного пальца по стройному стану папиросы или сигареты ненароком смахнуть пепел на пол или окурок мимо урны запустить, остаток чайной заварки со смущенным видом вылить в пожелтевшую от сигаретной копоти горловину все той же урны. И что хуже всего, нельзя было бы при виде идущего, как всегда по актуальным делам начальника, сделать вид, что ты на минутку задержался здесь, пролетая по ступеням лестничного пролета в поисках кратких путей выполнения задания шефа, не решаясь при этом воспользоваться лифтом, который имеет свойство застревать между этажами. Нет, никоим образом не годится курилка с креслами. Даже и говорить об этом не стоит. Курильщиков в такие апартаменты даже тринадцатой зарплатой не заманить бы. Они придумали бы что-нибудь обязательно в лестничном пролете. Здесь же не армия, где всех курильщиков во дворе казармы в кружок усаживают над закопанным в землю диском грузовика. К тому же там не промахнешься, где попало окурок не выбросишь. Куда там! Прыщавый сержант в отглаженных до остроты бритвы галифе и до блеска начищенных сапогах тут же заставит провинившегося выкопать саперной лопатой метр - на метр "могилку" и похоронить в ней с почестями этот зловонный окурок".
Понятное дело, в нашем ведомстве подобного не может быть. Ибо на это просто времени не найти людям, занятым борьбой с тяжкими преступлениями. Это знают даже рыщущие по кабинетам потеряв элементарный стыд тараканы. К слову сказать, обнаглели настолько, что спокойно залезают на служебный стол, заваленный бумагами, чтобы создать видимость напряженной работы. И, не обращая никакого внимания ни на твой оскал, ни на руку со свернутой в трубку газетой, занесенную для рокового удара, спокойно снуют по нему туда-сюда в поисках крошки от вчерашнего бутерброда, который тебе пришлось съесть прямо на служебном месте, чтобы не отрываться от важного дела. Не стесняются нисколько даже гостей, зашедших сюда посудачить о казнокрадах, видных коррупционерах и о беспощадной войне с преступниками. Конечно, можно бы объявить войну и тараканам. Но неразумно этого делать именно сейчас - сил не хватит для борьбы на два фронта. Жалко драгоценное время на них тратить. К тому же и казну за их счет не пополнишь. Вот если бы хозяйственники (ахушники) снабдили все кабинеты "комбатами", проблем бы мы не знали. Но ахушники говорят, что нельзя расходовать на таких, как мы, спецсредства, предназначенные только для защиты руководителей. К ним ходят гости поважнее, чем к нам. Ну, ладно о тараканах-то…
Так вот сержант тот нам не указ, мы вроде бы люди сами по себе и при удобном случае можем заставить себя уважать. Да и "солдатский круг" нам не угроза. Но только не дай Бог, кому-либо из больших начальников придет в голову устроить курилку с креслами, - думал Иван Иваныч, с тревогой оглядываясь по сторонам, боясь, что кто-то услышит шуршание его мыслей и доложит о них кому не надо. И тогда коллеги перестанут говорить о сокровенных вещах, и ты никогда не узнаешь о самом важном из жизни ведомства, ее людях…, - продолжал рассуждать Иван Иваныч. - Разве на фоне диванов, кресел и причудливых пепельниц появится охота делиться взрывной информацией обо всем и всех? Вряд ли! Тогда зачем на пустом месте огород городить или пытаться за хилым забором племенного быка удерживать от соблазна. Очевидно же, что не удержать: он все равно доберется до своей рогатой соблазнительницы. Странное дело. Почему нельзя принять на веру истину о том, что не годится на гибкую лозу садиться? Ведь это так просто для понимания: лоза прогнется, и ты приземлишься мягким местом на землю, да синяк наживешь.
В нашем случае любому должно быть понятно, что кресельный уют вызовет у ревнивых сторонников курилок вредную привычку везде мягкие сидения искать, а это для неистовых курильщиков равносильно потере свободы. Они тут же начнут искать другие, более подходящие для обмена мнениями места. Тем временем утеряются приобретенные регулярным коллективным дымлением на лестничных площадках связи, без тебя будут озвучены многие откровения. И, поди потом да сыщи их в длинных заставленных вдоль стен бэушной мебелью коридорах. Не сыщешь…, что ни говори, не сыщешь.
Кстати, отдельными курильщиками нередко озвучивается весьма конфиденциальная и самая что ни на есть первой свежести информация о делах и творениях начальников, которые если не сегодня, то завтра обязательно вознесутся к чиновничьим небесам или падут в самые низы, или которых сопроводят прямо на заслуженный отдых под бравурные марши.
Ох, как любят эти осведомленные товарищи смаковать свои откровения. Чего только не отдашь, чтобы услышать собственным слуховым аппаратом сакраментальную фразу «Мне один всезнающий по секрету сказал…», а затем, превратившись весь в приемную мембрану, точнее сказать, в сплошное ухо, размером во все туловище, слушать и слушать этого «соловья». И заметьте, никогда и никому не приходит в голову подумать, а почему часто именно этому курильщику подфартило услышать от ведомственного всезнайки то, что так интересно каждому курильщику. Но это не главное: главное то, что в таких случаях бывает слышно, как муха - негодница пролетает над тобой, разрезая мощными крылами дымный воздух. И ты успеваешь лишь подумать: мол, почему эта стерва именно сейчас решилась вторгнуться в курилку. А так, тишина, я вам поведаю, бывает, ну просто неописуемая.
Сказать, что Иван Иванычу нравится бывать в курилках – это ровным счетом ничего не сказать. Правильнее будет констатировать, что он влюблен в эти места с того самого дня, когда Петрович, «соловей» из кадрового подразделения, поведал по секрету, заговорщически щуря глаза, что скоро порядком поднадоевшего ему своими бюрократическими замашками шефа, как говорится, "уйдут" из ведомства, а вместо него приведут высококлассного профи из варягов. Очень достойного, могущего хватать звезды с неба и реки поворачивать вспять. Мол, у него такой опыт наисложнейшей работы на самых ответственных участках, что здешние чиновники или этот старый (не в смысле лет, конечно) начальник ему и в подметки не годятся. «Вот он - другое дело, – рассуждал Иван Иваныч, - а со старым начальником каши не сварить, есть даже сомнения в его умении что-либо вообще варить, да и выглядит он уж больно интеллигентным человеком. А начальник – он и есть начальник. Он должен быть ну хотя бы как этот, кто управляет Петровичем. Любо-дорого поглядеть. Голова лысая, словно полковой барабан. По лоснящемуся на темени жиру и характерным затылочным складкам можно смело заключить – наиумнейшая. Интеллект, ну просто прёт из всех её щелей и никак не удержать, как, впрочем, и менторское многословие, как "свидетельство" большого ума и просвещенности. Как ни странно это будет звучать, но, кажется, даже в его теле заложена сама формула ума или что-то на нее уж очень похожее. Это невозможно ни углядеть даже невооруженным глазом. Беда лишь в том, что он ходит левым боком вперед по узким коридорам ведомства, словно боится плечом что-либо зацепить. Хорошо, что хоть равновесие не теряет, а то не избежать бы беды... А о голосе и говорить не стоит: как слово скажет, так слышится скрип тормозов большегрузного авто. То, что порой не по делу говорит – это ничего. Главное - на начальника похож, ох как похож…».
Между тем, у Иван Иваныча засосало под ложечкой. Таким образом, о себе давал знать приобретенный за последние годы рефлекс на сигарету. У других людей это означало бы, что пора ублажить желудок обедом. А у него так проявлялась потребность в никотине. Хотя вполне могло быть и что-то другое. Он уж собрался было встать, но в голову полезла невесть откуда взявшаяся мысль о том, что в курилке в это время могут быть и женщины. «Они в последнее время буквально оккупировали курилку, - пронеслось молнией, - не знаешь порой, как себя и вести с ними. Ведь хочется иногда в разговоре для придания, так сказать, рельефности речи использовать матерные слова. Но посмотришь на коллегу-женщину, окутанную клубами ароматного дыма от неповторимых своей стройностью дамских сигарет, и невольно прикусываешь язык. Соответственно, появляется какая-то недосказанность, неполноценность твоего повествования… И потому я согласен с тем классиком, который утверждает, что без секса прожить можно, но без разговора о нем, мол, никак нельзя. Так что, как думается, нам, мужчинам-курильщикам, не следует стесняться коллег-женщин в курилках: пусть привыкают к ненормативной лексике, коль уже научились дым через ноздри пускать. Иначе для них нужно будет все лестничные площадки освободить: настолько много их, любительниц сигарет, стало. Хотя логичнее было бы организовать им отдельные курилки. Ведь существуют же женские бани,дамские туалеты…».
Иван Иваныча из раздумий вывел сосед по кабинету, позвав подымить. И он, не мешкая, устремился на лестничную площадку, на ходу прикуривая желанную сигарету. Благо, курилка от его кабинета находилась в каких-то десяти метрах. К тому времени там уже шел оживленный разговор. Один из курильщиков, заметив стремительно приближающегося Иван Иваныча, многозначительно поднял кверху указательный палец и кивнул в сторону говорящего, что должно было означать – ступай тише, слушаем соловья…