Он с трудом стал двигаться. Асцит!
Не мог уже наклоняться. Я помогала ему обуваться.
Мы ходили с ним на прием к врачу. Отдали заключение онколога. Выписали какие-то таблетки... Я понимаю терапевта, она обязана что-то выписывать, советовать.
Я также понимаю всю бесполезность терапии в данном случае.
Обезболивающие таблетки... Пока они еще действовали. Обходились без уколов.
Неужели он был настолько терпелив, или привык к болям... Притупились?.. Он слабел, но все еще ходил. Мы вместе отнесли больничные листы в бухгалтерию. Он пообщался с теми, кто был на работе, посидел последний раз в своем кабинете, в кресле... двадцать минут. Не хотелось ему уходить, столько лет здесь отдано... тридцать пять лет...
Секретарь мне шепчет:"Как он?.." Что я могла ей ответить, кроме "плохо"?.. По его виду это было сказано, можно не спрашивать.
Мы вышли из школы и медленно продолжили идти по заснеженной дороге. Зашли в аптеку. Купили лекарства и тонометр. Коля стал часто измерять себе давление. От волнения или гнева у него стало зашкаливать за 180-200 верхнее давление, нижнее - тоже ползло вверх. О чем он думал?.. Снова искал виноватых, кроме себя?.. Высокое давление. Это уже наказание. Сколько же в нем злости, гордыни.
Я вспомнила момент, когда мы приехали из города и снимали верхнюю одежду; вешали ее, и вдруг он говорит с такой злобой, точно взрывается от своих слов:"Ну и сдохну!"
Я посмотрела на него, ничего не ответила. Потом он, успокоившись, продолжил:"Ты-то будешь меня вспоминать?.." Я только вздохнула.
Он лег на диван и больше не разговаривал, только раз всплакнул. И сразу замолчал.
А меня ровно прорвало. Я высказала все, что о нем думаю, что все о нем знаю, что все простила ему, говорила... а он все слушал и не перебивал меня... потом я успокоилась. Сидела на кухне. Ужин был разогрет. Надо было его кормить. Он еще мог пить куриный бульон, кисель, кашу жидкую, детское пюре... овощное, фруктовое... куриное.
Он молчал. Я тоже. Все было уже сказано.
продолжение следует...