Раздавленный порыв
Дни этого лета (2010 года) выдались жаркими, и в отсутствии очистительных дождей на улицах Москвы было душно и пыльно. К тому же на востоке области горели торфяники и в городе много дней было туманно-дымно.
При движении по Верейской улице от Аминьевского шоссе на подъём к улице Генерала Дорохова машины замедляли ход, в результате этого и образовалась пробка. Возле перекрёстка случилось ДТП. Сотрудник ДПС был уже на месте и ждал, по всей видимости, карету скорой помощи. А ей торопиться уже и не надо было. И хотя встречные потоки могли свободно разъезжаться, но каждый водитель, следуя мимо, приостанавливался и некоторое время созерцал. Может, таким вот образом мы отдаём дань памяти погибшим на дороге, а нас называют зеваками и ротозеями.
Происшествие было жутковатым, но отнюдь не по количеству жертв, разлитой крови и искорёженному металлу, а по своей внутренней сути. Всё было как-то спокойно и обыденно, но вместе с тем сурово и безнадёжно. Гружёный щебнем КАМАЗ, впереди него заваленный мотоцикл и сам мотоциклист, ничком лежащий у левого переднего колеса в одном направлении с движением самосвала. Лишь приглядевшись к деталям, можно было понять, что и как произошло. Большегруз стоял как вкопанный – тормозного пути не было, он не изменил направления своего движения, морда его кабины выражала рабочее спокойствие. Но водителя не было видно: ни стоял он на дороге, ни мелькал в кабине, ни суетился возле гаишника. Вполне возможно, что он прилёг на обочине в густой и пыльной мураве, раздумчиво жуя травинку. Лишь кучка щебня, просыпавшегося из кузова грузовика на асфальт, словно дежурная слеза, показывала, что какое-то волнение у них (водителя и его машины) всё-таки было.
Молодой человек, угодивший под колесо и ставший жертвой столкновения, без преувеличения был хорош собою – высокий, стройный, стильный. На нём - модная экипировка с налокотниками и наколенниками, специальные перчатки-краги, но шлема не было. Куртка и штаны были соответственны обычному виду байкеров: чёрные, кожаные с металлическими нашивками. Густые светло-русые волосы свисали с опущенной головы и чуть не касались асфальта. Лица не было видно, а лбом он упёрся в дорогу и шея была упрямо изогнута. Бедняга лежал на животе, правым боком тесно прижавшись к колесу. Руки его, согнутые в локтях, были напряжены, стояли вертикально и ладонями упирались в асфальт. Ноги тоже не были расслаблены: одно колено было полусогнуто и развёрнуто наружу, носки обеих ног находились в положении бегуна на низком старте. Он как бы хотел резко и решительно встать, рвануть отсюда прочь, и на первый взгляд казалось, что вот-вот ему это удастся. Лишь пожилой гаишник, видавший виды, не испытывал никакого обманного ощущения. Он скорбно прохаживался рядом, не составлял протокол, не опрашивал свидетелей, не разгонял скопление автомобилей. В окружении других участников движения он явно переживал случившееся. Так родственникам усопшего гораздо легче, когда рядом много пришедших почтить его память.
Куртка мотоциклиста была сильно натянута от левого плеча к правому придавленному боку и краем подвёрнута под колесо. Увиденная картина меня сильно взволновала. Поехав вперёд, я остановил машину и вернулся к месту трагедии пешком.
Поза погибшего определённо выражала начало движения и мощный порыв. В смертельный миг, под тяжестью многотонного самосвала, он как герой античности, не смирился с поражением и силой своих мышц и усилием воли, превосходящей вес грузовика, почти уже смог выбраться из-под страшного пресса. А КАМАЗ, впервые столкнувшись с таким противодействием и сопротивлением, с такой неукротимостью духа, наверное, дрогнул, спасовал, непроизвольно остановился, оцепенев от такого напора. А колесо должно было откатиться назад, чтобы освободить непреклонного бойца от своего жуткого веса. Упёршись руками и ногами в асфальт, молодой Геракл чудовищным усилием, превосходящим всё возможное и невозможное, превозмогая отчаяние, смертельный ужас, боль и страх, уже как будто приподнял своё надгробие и должен был вот-вот вырваться из-под него. . .
Это нам только кажется, что всё произошло быстро и просто. Ехал, дескать, между потоками, резко ускорился или заложил крутой вираж, мотоцикл сорвался и отлетел, а наездник угодил под колесо. Несколькосекундное дело – и юноша во цвете лет готов.
Но это не так, это далеко не так. Он, несчастный, в эти мгновения прожил долгий, мучительный и драматический отрезок жизни. Для нас неведомый и нам, созерцателям сего, непостижимый. А вот что было.
Ускорение на подъёме, красивый обгон, срыв, юз и начало падения – это первая стадия борьбы. Крутой байк вдруг стал неуправляемым, он-то первый почувствовал что дело дрянь и решил спасаться. Мотоциклист как мог выправлял рулём, помогал ногами, телом, но железный конь перестал слушаться и рвался из рук владельца. «Вместе пропадём» - думал двухколёсный друг и постепенно отваливал. И тот, с кем паренёк днями и ночами гонял по улицам, тот с кем он сросся душою, а на пике скорости и всем существом своим, тот, кого он обихаживал и кем гордился, его как будто подменили, он стал вдруг неответным и чужим, сердца уже не бились согласно, седок для него стал обузою. Сбросив, наконец, наездника и, используя заданную силу инерции, боком и юзом мотоцикл налегке, избегая встречных столкновений, быстро пошёл на опережение догонявшего их грузовика. Выброшенный из седла и уже болезненно соприкоснувшись с дорогой, кувыркаясь и тащась, парень начал новую борьбу с инерцией, которая влекла его прямиком под колёса встречного потока. Он всё видит, чувствует, анализирует. Просчитывает варианты, сопротивляется неумолимой силе. Он молод, силён и сможет вывернуться. Эх, нелёгкая затащила, как бывало, но кривая-то, как всегда, вывезет! Так и вышло. Как-то, сантиметр за сантиметром, помаленьку загребая, он всё же смог укрениться вправо и уйти с опасного направления, избежать столкновения в лоб. Здесь он справился, но теперь надвинулась другая опасность – попутный самосвал, гружёный щебнем, приближался сбоку и как бы сверху. Он уже затмил собою половину ясного неба. Прилипчивая тёмная тень пала на байкера и, слегка придавив, ограничила ему манёвр, а под грузовиком ему увиделась гулкая чёрная бездна, и она как будто притягивала юношу. Ему даже показалось, что его оттуда подманивают! Он, падший, но ещё не побеждённый не поддастся ложным ощущениям. Отбросив наваждение, он продолжает единоборство. Но огромное чёрное колесо растёт на глазах, закрывает собой даже и сам грузовик. Вот что предвидел и чего боялся мотоцикл. А парень всё-таки углядел и успел порадоваться, как тот юзом и на боку опередил КАМАЗ и уже, замедляя ход, пристраивается к тротуару, как к берегу. Так он, скорее всего, и спасётся, там он и будет ждать хозяина. Силы есть у молодца. Воля к победе не сломлена, и он вступает в новую фазу борьбы и страданий. Ему видны гайки колеса, слышно гудение подшипников, он чувствует, как остывают тормозные колодки на кратковременном отдыхе. Резиновые ромбики протектора такие мягкие, на вид безобидные… Но все они за собой волокут бездушную свинцовую тучу, которая вот-вот накроет, поглотит и расплющит его, а если что останется, так то стечёт в низину. Но до этого ещё далеко, надо вновь собраться с духом, действовать правильно и точно. А мир вокруг восхитительно преображается. Удивительно, необычно и так странно всё. Чёткие контуры привычных предметов размываются, бурная река времени вдруг замедляет своё течение и превращается в стоялое озеро. События как камешки, падая в вязкую воду озерца, не дают ни звуков, ни всплесков, ни расходящихся кругов! Материя – как будто рыхлый призрак, вот-вот рассыплется и обратится в прах. Только мысль, чувство, слово пульсируют и продолжают жить. Вот что наполняет Вселенную, пронизывает пространство и образует его, является его извечной сутью. Невидимый, неслышимый и неощутимый Дух витает в нём и царит безраздельно. Становится понятным, что привычный мир был эфемерным и своими декорациями лишь заслонял собою мир подлинный. Абсолютное спокойствие, медленное вращение, тонкие вибрации, гармония звука и цвета, мягкость и округлость линий, эластичность и изменчивость непостоянных форм. Постепенно всё приходит в какое-то совершенство. Всё существо невольного созерцателя должно вот-вот раствориться в пространстве, расшириться, стремясь к бесконечности, стать неотделимой частью его. Но для этого нужно что-то сделать – мыслью, чувством, словом. Но что??
Воцаряется безмолвие и безмятежность. Светозарность яркого белого цвета богаче любой палитры красок, однотонный звук с вибрациями приятней любой самой гениальной музыки. Кажется, что насытиться этим никогда нельзя и хочется пребывать здесь вечно. Это – музыка света совсем другой, открывшейся вот только, Вселенной. Но его положение неустойчиво, духовный опыт недостаточен и он не знает, что нужно сказать, о чём надо подумать, какое чувство проявить здесь, на стыке двух миров. В новых открывшихся сферах всё иначе и чтобы не потерять это, нужно быть другим. Но нет нужной опоры, и он не может там закрепиться, постепенно сползая куда-то вниз. И вдруг слабый лучик сознания выхватывает из тёмной реки забвения какой-то островок его детства: он идёт за ручку с бабушкой через бурьян и крапиву, мальчик хнычет от страха и боли, не хочет никуда идти. Дебри становятся всё гуще и темнее. Но, наконец, они вышли на свет и оказались в порушенной сельской церкви. Пустые глазницы окон, облупившиеся стены, на полу грязь, пыль и каменья, а там наверху, на головокружительной высоте, под куполом огромного свода остался чей-то внимательный образ. А бабуля крестится и лепечет какие-то необыкновенные слова. Но они – эти спасительные здесь слова и название образа никак не вспоминаются… Ах, как они сейчас нужны!
Душа молодого человека – ристалище двух стихий. Интересно кто победит и что будет? Он как будто со стороны зачарованно и с беспокойным восторгом наблюдает за обратным преображением мира и за собой, на какое-то время совсем забывшего про опасность. Но выпадая из тонких сфер и возвращаясь в привычную реальность, он опять обретает силы и уверенность. Река времени вновь начинает движение, всплески прежних падений с запаздыванием доносят до него свои волны и звуки. Но откуда такое тяжёлое чувство безысходности? Оно наваливается на парня и это чувство стократ тяжелее многотонной машины. Неужели это конец? Гидравлический удар крови, взрыв внутренностей, хруст черепной коробки – последнего убежища души… И всё это неторопливо, мучительно и страшно долго, повторяясь на каждом витке бесконечного колеса и неизвестно – кончится ли когда-нибудь..? Космическое безмолвие и холод, надвигающееся затмение, неумолимые тёмные силы охватили уже всё кругом. Неужели он никогда не увидит света? Ужас от накатывающейся массы и страх не справиться парализует волю, ослабляет силу сопротивленья. Где ошибка, в чём просчёт?... Сначала его накрыла тень более тёмная, чем на самом деле бывает, сдерживая его порыв уйти от погони. Затем надвинулась туча, ограждая его от помощи вышних сил. И пока он наблюдал изменчивость мира, постигал неведомое и незнаемое, рядом с ним разверзлась мрачная чёрная бездна и оттуда дохнуло могильным ужасом. Он оказался на краю гибели! Ощущение смертельной тоски и муки сковало волю, но и здесь он ещё не пропал. Ведь он живой и дух отнюдь не сломлен. Его такого молодого, весёлого, мягкого, тёплого и трепетно-живого эта бездушная чёрная сила хочет проглотить, раздавить и, не заметив, двигаться дальше. А что останется – так то стечёт в низину. Силы понемногу оставляют борца, его конец страшен и неизбежен, меркнет свет, гаснет солнце, слабнет и воля к борьбе. Едва начав гореть, свеча заваливается на бок, чтоб навеки погаснуть и истлеть, распавшись, превратиться в пыль. Колесо уже догнало его, нет, просто пододвинулось и закрыло собой и солнышко и небушко, краешком, одним только ромбиком прижало его к чёрному асфальту. Бездна бездная разверзлась под ним уже во всю свою прожорливую и необъятную пасть. И узрел он её кошмарную сущность, почувствовал могильный холод и смрад, но также и то, что нет там покоя угодившим в неё. Какая-то возня и копошение, какое-то беспокойство и мучительство там происходит каждый миг, всевечно и без конца. В тисках страданий никто, кого там терзают и мучат, не знает или не может вспомнить спасительные слова. Безглазые и безязыкие они протягивают изломанные руки наугад в пустоту и темень, ища и не получая помощи. Какие-то мохнатые липкие твари услаждают себя тем, что давят, рвут и калечат несчастных. Истерзанные души их проходят долгие круги адских мук, сердце рвётся кусками на части и сил уже нет терпеть и мучиться, но прошло всего лишь одно мгновение чудовищных страданий, а впереди ещё тысячи лет! Крики и стенанья миллионов замученных копились там от веку, но ни сдавленный стон, ни надорванный глас, ни истошный вопль не могут оттуда вырваться. Лишь чуть притихло и затаилось что-то там перед тем как принять в себя новенького. А он уже вот-вот сорвётся со скользкого края и будет навеки их. Любая травинка, за которую он, спасаясь, ухватывается, тут же вылезает из хлипкого грунта и вместе с комом земли и корней падает вниз – летит, летит и никогда не достигает дна. Последняя нить, держащая его на весу, тончает и расплетается, вот-вот она не выдержит и лопнет. И трепетная, живая душа его со слабым огоньком надежды и угольком тепла рухнет вниз и пропадёт там, ничуть не согрев и не осветив мрачную бездну. Без всякой надежды на спасение. И тут его мозг взрывается, не-е-ет!!! Невероятным, необъяснимым, невозможным усилием воли и непобеждённого духа, он, уже отягощённый 100-тонной тяжестью железного монстра, совершает рывок из-под колеса и почти затормаживает махину. Колодки ещё не успели своими тёплыми щёчками прижаться к тормозным барабанам, а машина, оторопев, уже замедлила ход. Надрыв и порыв юноши так велики, что удивили машину и остановили вращение колеса. Но беднягу всё же чуть-чуть защемило между колесом и горячим асфальтом. И ещё одно, совсем небольшое усилие, маленькое движение вперёд и вверх, чтобы окончательно вырваться и освободиться на воздух, на свет, на жизнь. Он ведь ещё жив, силы тают, но не иссякли. Он скован, но не отчаялся, он сражается и готов пересилить прильнувшую к нему смерть. А она тут как тут. Вылезла из-под днища грузовика, приблизила свой лик к нему, ласково так и сладко-приторно дыхнула в лицо: «Оставь уже. Всё кончено». Минутная слабость – и она, и все её присные возьмут паренька и, баюкая и утешая, повлекут его в жуткую бездну. Там будто бы легко, там вроде бы покойно, там точно беспросветно и темно. Если только нет сил бороться, если только не хочется жить, если ты ослаб и духом пал. Нависшая капля, до предела истончившая свой хвостик, и готовая вот-вот упасть в песок и мгновенно там иссохнуть, вдруг втянулась в носик крана и падения не случилось. Импульс силы вновь наполнил его придавленные чресла. Ещё мгновение, ещё рывок и он смог бы, смог, он должен вырваться из-под чудовищного пресса и приманчивых объятий чёрных ангелов. Жизнь, вся прежняя жизнь прошла перед ним, он снова её прожил, наверное, дольше, чем в действительности. От самых ранних лет, до отроческих и до теперешней возмужалой юности. И понял, что делал почти всё неправильно – не так любил, мало страдал, редко кому сочувствовал. Все удовольствия и успехи, пережитые им, теперь казались какими-то никчёмными, достижения мелочными, в погоне за ними терялось главное, которое вот только здесь и сейчас прояснилось, стало понятным и необходимым. Так мало доброго и хорошего сделано, а столько зряшного и плохого. Насыщался утехами, гонялся за прибытками, мшелоимствавал, скверноприбычествовал, набивал утробушку … а она пуста! Душевными очами узрел он прозрачную пустоту последних лет и густой сумрак будущего. Всё это теперь так очевидно. Ему, гибнущему и почти пропащему, днесь стало вдруг понятно, что от подкупольного образа, на который он в детстве благоговейно и непонятливо взирал, только и можно ждать спасения. И только бабушкины слова, вдруг обрывками воскресшие в памяти, лишь они, прочувственно произнесённые, могут спасти его в преисподней. Ещё до того, как отвратительные твари ада высосут ему глаза, откачают кровь и вырвут из гортани язык, его крик прозвучит и, преодолев гравитацию тёмных сил, вознесётся над бездною и будет услышан! Вот оно что! А ведь если он сейчас не вывернется и не вырвется, не приподнимет свинцовую плиту, на которой уже пляшут голодные черти, как он сможет всё исправить, как донесёт правду людям? И как друзьям и сродникам поведать о главном? Как же он сможет возблагодарить святые силы, что вместе с ним страдают и борются за спасение души его? «Пусть я инвалид буду, пусть останусь калекой, но я буду жить и жить по-новому и счастливо!» Смерть, теряя терпение и меняя облик, переменила тон. Теперь это не притворно ласковая мачеха, а старая карга и дрянная ведьма. Тело её под балахоном покорёжилось судорогами, уста стали изыргать глухие проклятия. Черви под кожей зашевелились и шпаклёвка слоями стала отваливаться от лица, фальшивая улыбка исчезла, мохнатые бородавки набухли от гнева. Сухие тонкие губы на глазах растрескались, рот приоткрылся, гнилостный запах отравил атмосферу и он увидел внутри неё ту же кошмарную бездну, которая манила его к себе.
-- Так, значит, зря она каталась с ним весь день?!?
Утречком мать докучливо просила сына не ехать. Он не послушал, ответствовал раздражённо. Не внял её советам, не оберёгся мольбами, напоследок сказал резкое и грубое слово. Оторвал пуповину, духовно и почти физически связывающую заботливую матушку со своим чадом. И тут она, спутница несчастий, к нему и подсела, ждала только момента. А он всё кружил по краю и вывёртывался, рисковал и ускользал, и даже сейчас ей никак не даётся, да уже почти и выкарабкался. Зловонно дыша, сердясь и негодуя, не сразу и нехотя, она отступила, не получив своего. Но всё ещё не уходит, стоит косая позади, на что-то надеется. Он уже затормозил машину, остановил вращение колеса, он приподнял и почти выполз из-под тяжести, стряхнул сонмище чертей, повисших на его раменах и чреслах. Руки его, наконец, упёрлись в твёрдое, корпусом он перекинулся через край и одним коленом вылез из утробно всасывающей его бездны. На исходе сил своих он сделал решительный рывок, последнее усилие. Но что-то, где-то и чуть-чуть придержало парня; совсем малого и ничтожного усилия не хватило ему, чтоб преодолеть последнюю зацепку, поднять граммовый грузик, сдвинуть гусиное пёрышко, оборвать тончайший волосок, а ведь столько сил положено… Чело его мягко опустилось на асфальт, телеса обмякли, сердце задумчиво и грустно ударило в последний раз...
… Измученная душа в сопровождении ангела-хранителя скорбя и сетуя отделилась от цепенеющего тела. Невидимым дымком они вместе воспарили к небу, Господь их ждал и болезновал вместе с ними. Дыхание юноши прекратилось – земное бытие утрачено. Навсегда. Мучительная боль разлилась по всей Вселенной. Безмолвие, пустота и вечность... Забвение и распад.
Его страдания, борьба и смерть всем кроме него казались мгновением. И он этот миг прожил. Он преодолел почти все препятствия, он почти всё превозмог … мог… мог! Столкнувшиеся стихии сравнялись силами. Но самый краешек куртки с замочком молнии где-то под колесом за что-то зацепился, застрял что ли в протекторе, не дал парню окончательно вырваться. В этом равновесии сил – силы духа освободиться и жить и силы физической, примитивной и бездушной победила Вечность. Может смерть, которая ходит меж людьми, совсем и не жуткого вида, не имеет при себе каких-то страшных инструментов. Появляется здесь или там в разных видах, в нужный для себя момент – ножку подставит, кирпичик подвинет или вот за краешек придержит и только-то… Любая земная жизнь несёт в себе смерть. За всё время своего бытия, покуда оно нами не утрачено мы всегда и везде побеждаем её, а она лишь единожды. Так, что мы неизменно в выигрыше и с большим для себя преимуществом.
Год 2010 от Рождества Христова, июль месяц