Однажды я написал письмо Розенбергам в Латвию, но почему-то мое письмо пришло в Лиепаю другому адресату. Это была Светлана Розенберг, мы с ней начали переписываться. Я хотел выяснить, как это мое письмо пришло ей, а в то же время мне хотелось поддержать с ней отношения, поскольку она могла бы рассказать мне о моих знакомых в Лиепае, связь с которыми у меня потеряна.
Так я познакомился с молодой женщиной города Лиепая, а весной 2013 года поздравил свою новую знакомую с женским праздником 8-е марта. Она поблагодарила меня и сообщила, что у нее осенью прошлого года скоропостижно скончался муж. У нее осталось трое детей, двое уже взрослых 25 и 27 лет, а маленький сын - школьник 5-го класса.
Мне захотелось поддержать мою новую знакомую в семейном горе, и я написал ей следующее письмо.
Здравствуйте, Светлана!
Получил Ваше сообщение. Присоединяюсь к Вашему горю. Конечно, уже прошло некоторое время, и Ваша боль от потери мужа несколько поутихла. Хорошо, что у Вас не только уже взрослые дети, правда, у них уже началась своя жизнь, но и маленький сын, ради которого следует жить и выводить его на большую дорогу нашей непростой жизни.
Я вспоминаю и представлю состояние своей мамы почти в такой же ситуации. У нее было трудное сельское детство на хуторе в колонии латышских переселенцев под Новгородом. Перед самой коллективизацией ее школьный учитель уехал в Ленинград и выслал ей приглашение на учебу в педагогический колледж. После окончания дошкольного отделения, вероятно, по распределению она приехала в г. Псков и стала работать в детском саду воспитателем. Юная, красивая, жизнерадостная, влюбилась в молодого пограничника, родила перед самой войной меня, но расписаться и жить ей с мужем командование не разрешило. А тут война, все вверх дном. Бомбежки, паническая и спешная эвакуация под бомбежкой на поезде с детьми детсада с обслуживающим персоналом и мной, с одним маленьким чемоданчиком и детским одеяльцем в далекий и с непривычным континентальным климатом, г. Краснослободск Мордовии. Через год пришла похоронка о гибели под Ленинградом мужа. Круглосуточная работа в пригородном детдоме с чужими детьми, когда свой оставался брошенным и неизвестно, как один добирался в свой городской детсад. Суровые зимы и жаркое лето, когда весь персонал молоденьких воспитателей и нянь в обязательном порядке направляли на прополки госпосевов проса и овощей и на посадку и окучивание и сбора картошки на зиму на своей грядке длиной около 50 метров, распределенной местной властью в обязательном порядке для выживания приезжих. Бесконечная тоска по прежней довоенной яркой и светлой жизни, которая уже никогда не сможет возобновиться, и неиссякаемая жажда вернуться на родину.
Но родной город после возвращения ранней весной 45-го нельзя было узнать, кругом сплошные руины и развалины, так как город Псков 7 раз переходил от русских войск к немецким и обратно. Жилья нет, работы нет, да и в детсаду мама больше не захотела работать, на руках малолетний сын, которого надо чем-то кормить, как-то расти. До осени все эвакуированные жили в битком набитом 2-х этажном, чудом уцелевшем из немногочисленных домов города, называвшемся эвакопункт. Раз в неделю всех, как военнопленных, водили строем в городскую баню, где их одежду, пока они мылись, прожаривали от насекомых. Запасы двух бидонов с топленым маслом и медом, что мама привезла из далекой Мордовии, кончались. Надо было что-то делать, нет, не для себя, так жить больше не хотелось, ибо нет ничего, ни мужа, ни своего дома и семейного очага, ни родных, не известно, куда разбросанных по стране, а для маленького сына. Только ради него она нашла в себе силы продолжить бороться за выживание в тех жутких условиях.
Она завербовалась в мостостроительную организацию "Мостопоезд", получила подъемные, и мы на военных грузовиках почему-то ночью через сосновый лес длинной автоколонной поехали в г. Тарту. Ночью колонна машин остановилась, в темном лесу слышались какие-то крики и стрельба очередями из автоматов. Люди в кузовах грузовиков сжались в комки от страха в темноте от неизвестной ситуации. Стрельба, к счастью, быстро прекратилась, и колонна машин снова поехала. Так началась наша с мамой кочевая жизнь с переездами с места на место после каждого восстановленного железнодорожного моста по Прибалтике. Приходилось порой жить в бараках или в железнодорожных товарных вагонах - “теплушках”, внутреннее пространство в которых разделено тонкими перегородками для проживания 4-х семей. Я начал уже учиться. В первый класс пошел в Пскове, через 2 месяца, продолжил учебу в эстонском городе Тарту. В некоторых классах приходилось учиться в 2-3 школах в новых местах. Условий для учебы практически никаких, не было ни ручек, ни тетрадей и учебников, даже простого стола для приготовления домашних уроков. После Тарту мы побывали в Стренчи, Крустпилсе, Резекне, Риге и на Дайне, где восстанавливаемый мост и наше жилье было расположено в 15 км от г. Полесска Калининградской области. Зарплата у мамы была небольшая, так как она работала в конторе простой служащей. К счастью, нам встречались добрые и отзывчивые люди вокруг, которые по возможности помогали нам выжить в трудные послевоенные годы. Мне повезло с учителями, разглядели во мне, видно, что-то положительное, хотя в начале у меня были одни колы и двойки. Я помню, когда я уже, будучи повзрослее, услышал, как в разговорах с женщинами мама говорила, что ей "после начала войны и гибели мужа жить не хотелось. Но надо было жить ради своего единственного малыша".
Когда я учился во втором классе под Крустпилсом, маму на стройке была кассиром. Однажды ее ограбили весной 1947 году на 10 тысяч рублей, хотели посадить в тюрьму, но взял под свою опеку начальник “Мостопоезда” на условиях, что она из своей (мизерной) зарплаты будет ежемесячно погашать долг. Так и выплачивала до 1952 года, потом остаток списали. Она жила и работала, вязала кружева и варежки и продавала свои изделия по воскресеньям на базаре, чтобы купить буханку черного хлеба и накормить и спасти своего малыша. На работе она получала копейки, но до конца жизни откладывала мне со своей скудной зарплаты, а позже и пенсии, новенькие бумажные денежки. Мне было стыдно брать у нее эти денежки, но больше всего я боялся обидеть и оскорбить ее своим отказом, так как я у нее был единственным светлым пятном в ее грезах и воспоминаниях из своей светлой юности.
Так уж получилось, что после школы я продолжил свою кочевую жизнь. Больше 3-х лет до 1961 г. я нигде не жил. Сначала постоянные переезды во время учебы в школе, техникум в Сталиногорске, потом армейская служба в Батуми и Цхакая, затем учеба в МИСИ, аспирантура, защита диссертации, женитьба, свои дети. Мама все время терпеливо меня ждала, а я был по горло занят, после окончания вуза постоянные разъезды по металлургическим заводам страны. Объездил 25 заводов, с 1974 года почти 30 лет ездил на "Сарканайс металлургс", таскался с самописцами, клеил датчики на конструкции, обследовал цеха в непростых условиях, связанных с производством горячего металла. Каких только не было условий, жил в общежитиях, экономил, как мог. Зарплата молодого инженера, да еще в вузе, была не слишком большая. Это ощущаешь, когда у тебя малолетние дети, а у нас с женой их было трое. Но меня это не тяготило, так как во мне был оптимизм, жажда созидания и жизни. Я занимался спортом, пел в хоре. Но, несмотря на всю свою занятость, я постоянно думал о своей маме, о ее женском подвиге. Я писал ей письма, старался порадовать ее своими успехами в учебе и на работе. выбирал время хотя бы весной и осенью приехать на помощь по ее маленькому огороду. В ней сохранилась с детства крестьянская хуторская тяга и любовь к земле, она передалась и мне. Я копал грядки по весне под картошку, раздевшись по пояс. А мама, я думаю, тайком разглядывала меня, гордилась мной, радуясь, что вырастила такого сильного и хорошего сына. Это была ее настоящая материнская радость, в этом она находила смысл и цель своей жизни.
Так что, Света, у Вас есть в жизни благородная цель - вырастить из младшего сына помощника, хорошего и благородного человека.
Всего доброго, с уважением, Юрий Эглескалн.
г. Москва 21.09.2016