Тишина.
Трава свежей зеленью из детства; стебли налитые, пальцами коснёшься – влагой брызжет, духом цветочным голову кружит и шуршание муравьиное слышно. Пчелы с цветка на цветок, бабочки парят, на ветке шиповника воробей замер. Глядит глазами-пуговками на мир и, видать, как я, от приятности такой сомлел.
А в безмерном поднебесье голуби точками.
На бугорке стакан, бутылка водки, кусок хлеба на газете, но при красоте такой выпить расхотелось.
После двухчасовых следовательских стращалок, лишь одно желание – пол литра жахнуть. Продал две электрогитары, усилитель, народ еще просит, денег хороших предлагает, а следователь пять лет обещает.
Нетрудовые доходы, мать их! А какие они не трудовые, когда все своими руками исполнено и не из украденного!? Ну, взял хороших денег, не ограбил!
Эх, вернуть бы время…
За спиной шорох, обернулся – старик рядом, с белой козой остророгой. Глаза у неё наглые, траву щиплет, бороденка трепещет.
- Не пьется, сынок? – старОй на «стол» мой кивнул, - помню тебя, случилось чего?
Вспомнил я его и поведал о своей беде.
- При нашей жизни без таких случаев никак, - старик затянулся дешевой сигаретой и, часто сплевывая табачинки с губ, подавился дымом. Закашлялся свистяще шумно, вытягивая сухие губы. Крупная слеза скатилась по серой щеке, и сгинула в крупной складке у носа.
- Я ведь и столяр, и токарь, почитай двадцать пять лет, хотя, шофером всю жизнь, - дед смахнул вновь набежавшую слезу мосластым, кулаком.
- В городе знали меня. Народ в очередь, а я в срок, - и улыбнулся щербато.
- Старуха моя взялась тогда очередь писать, мол, неприятность выйдет, когда человек с заказом, а ты и забудешь.
Эх, говорю, старая, а ежели фининспектор нагрянет, да бумагу твою узреет, она документом для него, а с ним статья мне. Ладно, ежели «химию» дадут, а как нарисуют тюремный режим. Нетрудовые доходы, мать их! Вон, вишь, редиской торговать трудовые доходы, а за прялку деревянную, коли сделал-продал, ответь! А ежели десяток сбыл?
Двое нас в городе было, по прялочному делу. Я, да Марк-токарь, профессионал, столярное дело знал. Работу чуднО исполнял: колесо к прялке железное мастрячил. С велосипедов, на металлоломе брал, ухарь! На обод камеру велосипедную натянет, её одной на две прялки и хватало – всё экономия. Опять же подшипник, ось. Крутанешь колесо – ох, долго бежит. Перебираются шарики, шумят тихо и ни скрипу тебе, ни стука и педаль ходкая. Рогач с проволоки делал, а шпульки, подлец, из шайб жестяных! Станину фанерой лепил. А стойки из чего ни попадя стругал.
Легкая вещица получалась, на вид ладная и скажу откровенно - в работе небестолковая.
Но, за исполнение такое, я б ему руки выдрал! Нельзя, нельзя самопрялку так производить! Новоделом дух исконный изводить, превращать инструмент в подделку недостойную. Она ж вся из липы, да березы быть должна. Лес сушится не один год, тепла летом набирается, морозцем крепким по зиме плОтнится, влагою весенней молодится, да осенью, духом урожайным полнится. Лишь ось, да крючки из металлу в ней и не более! С железом-то души у ней нет, тепла живого, бестелесная она, скелетом из спиц и выходит. Как есть – чёрт!
Пасмурно в тот день было, заволокло поднебесье хмарью, дождь с утра, как с решета сыпал, на барахолку народ не торопился, да и деготчиков* кот наплакал.
Так и томились мы в сырости и час и другой.
К обеду, с солнышком недолгим, бабка явилась бойкая, что девка. От Марка ко мне раза три ворачивалась, а в последний, вижу и сплюнула на железное колесо. Ко мне подошла
- Сколь самопрялок продать можешь, мастер? – спрашивает.
- А сколь, закажешь, матушка, - отвечаю.
- Пять к субботе следующей сполнишь? - лицо у неё ровное – ни морщинки, губы тонкие, да не злые.
- Исполню, - говорю. А она мне задаток сует.
Я деньжищ таких за раз и не зарабатывал, ажник, взять страшно. А не возьму, знать обещания мои пусты. Дома-то лишь два инструмента готовых. Прикинул – справлюсь, а как опомнился, старушки и нет.
Марк рядом, перегаром дышит. Видал видать, сколь бабка мне денег отсчитала.
Зависть в лицо ему бледностью, губы дрожат, ноздри, как у битюка трепещут, щетина на щеках топорщится, фыркнул по лошадиному, зыркнул красным глазом.
- Почто покупателя перебиваешь? – прошипел.
- Вон оно как! Вроде не звал я её, не приманивал, сама старушка выбрала, что по сердцу, а ты с претензией! Не хорошо так! – отвечаю, а деньги-то все в руках держу, как на показ. Много их – все по рублику, при таком виде, как не позавидовать.
- Вот, народ! – крикнул Марк,- рассудите люди!- направо, налево повернулся, - Я, тридцать лет у станка, на войну не взяли, потому, мастер, каких и по сей день не везде сыскать. Мне сам Калинин грамоту… Руку жал, орден обещал за трудовые заслуги! А этот,- пальцем в меня тычет, - заместо подшипников с осью точеной, гвоздь на кожу насаживает! Колодка липовая, винт прижимной берёзовый, заместо правильной резьбы. Черте что выкобенивает!
Хлопнул ладонями по бедрам, присел по-бабьи, глаза на выкате, с носа капля повисла.
- Колесо! Колесо деревянное без центровки ладит! И скрипит его деревяшка хуже телеги! Эт, где же правда, братцы?- и вроде еще чего сказать хочет, а видать не выдумать.
Тут подруга его, Тюлениха подбежала, они с одного места торговали, она тряпьем собой пошитым. Зыркнула на меня ядовитым глазом.
Нос, да губы передником Марку утерла, обняла, утопила в грудях мягких. А тот, бельком* попискивает.
Народ на крик собрался. Да не всякому вдомёк, о чем Марк воздух сотрясает. Кто головой кивает, а кто, рукой махнув - в сторону.
А мне, вроде и не обидно. Врет он и о гвозде и о центровке, при таком раскладе колесо и не крутанется. Ни к чему щеки дуть на пьяную выходку, - думаю, - да и при деньгах я, жену порадую.
К субботе исполнил заказ, рассчиталась со мной покупательница, обещала народу еще прислать.
И вот, потянулся люд с заказами, теперь без «толкучки»* и обходился.
На душе спокойно. С продажей прилюдной расстался, от чего глаз завидущих поубавилось и фининспектору не разглядеть, что торгую сделанным. К зиме перевёл в дело заготовки, детали прибрались с исполненными заказами и теперь, наперед отложил деньги на покупку леса.
Зима в тот год одним днем пришла. Как с первого дня снег выпал, так и остался, ежедневно прибывая. Двор сугробами завалило.
С утра снег подгрёб, уселся станку профилактику делать, гайку ему последнюю затянул, как вдруг, свет заморгал! Жена знак подает – чужой в доме!
И быть не знаю как!? В хату зайти, иль здесь отсидеться. Сердце стучит часто и вроде вор я в своем доме. Стыдно перед собой. Шестой десяток разменял, а все боюсь, как сорок лет назад. Плюнул в сердцах: ну, ужель так до смерти и в страхе!?
Не украл ничего, на советскую пенсию живу, что продано – этими руками и сделано, облигации по два раза в год у государства покупаю, значит делюсь с ним доходами своими!..
Доходы!?
Так и подавился сказанным. Слово-то какое страшное, при нашем строе и доходы! Вон, сосед Петька, на пенсии без прибыли. «КВН» смотрит, а мы со старухой «Рекорд» новый купили, машинку стиральную. Внуку к свадьбе холодильник ждем по очереди. Машинешку, хоть и разбитую, сыну помогли приобресть…
Посадят…
Вмиг, арифмометром в мозгу крутанулось и как на экране «Рекорда» сумма нарисовалась, что за год барышом. Восемьдесят три рублика в месяц! Эт, тыща в год! Десять за десять!
И все мимо государства! Жутью взяло, холодом по загривку, голова закружилась, хоть в обморок! Так, дрожащими ногами до хаты и добрался.
Дверь распахнул, на кухне участковый за столом сидит! И хоть сосед он мне давний, но при погонах и от власти.
Улыбается хитро, чаю отхлебнул с блюдца, медком сдобрил, крякнул в удовольствие.
А я в своих дверях, как у него в кабинете стою, и спросить разрешения присесть хочется.
- Не любишь ты, Пётр Алексеич советскую власть, или боишься? - и хохотнул, чёртяка.
- Молод, ты, Василий, вот и рассуждаешь так, - не своим голосом вещаю. И столь в нем страха чую, а по другому не выходит, - пожил бы с моё, и таракана боялся.
- Боишься её? И то, хорошо, - и тут же глаза щелями сузились, - сворачивай, своё частное предприятие. Донос на тебя имеется, вот, велено разобраться в твоих нетрудовых доходах.
- Каких доходах, Вася? – прошептал я.
Василий кашлянул для порядка: - Вот и говорю, какие доходы? Покуда донос анонимный. На сигнал я начальству отрапортую как-нибудь. А тебе Петр Алексеевич наукой. Какой, сам знаешь. Татьяна Силовна, чайку мне долей, люблю индийский, да с медком правильным, - улыбнулся Васька моей жене.
- Думаю, знаешь, сосед, кто настрочил на тебя. Разбираться не велю! Дорогу на толчок* забудь до лета, и со двора свою продукцию не выноси. Народ у тебя в очередь, скоро по ночам отмечаться возьмется. У калитки снег утоптали и чистить ни к чему. На квартале соседи молчат, никто слова о твоих сделках не вымолвил, от чего мне сподручно начальству «правду» доложить.
Василий накинул шинельку, папку под мышку, шапку надвинул, улыбнулся.
- Спасибо, соседка за чай-мед, - и руку мне протягивает, - к лету сваргань пряху, теща второй месяц зудит, тридцать рублей дает, - что бы без очереди.
Через неделю тыща девятьсот семьдесят седьмой год пришел. Хороший год выдался.
Лесу сухого взял, по сей день под навесом лежит. Заказов исполнил тьму тьмущую, а через год всего три прялки и продал. Подался на барахолку, узнать от чего спрос упал.
Народу та-ам. Мужики шапками торгуют, бабы сапоги напоказ.
Марк с Тюленьшей похудевшей, особняком с краю.
Обошел весь толчок – нет прялок. К выходу направился и тут, знакомый визг услышал. Верещит Марк, поросенком за ногу взятым, трясет над головой блестящим чем-то, присмотрелся – рогач вроде! Двинул я к тому месту. Мальчонка, лет двадцати торгует. Тюлениха уж Марка увела, юноша товар в сумку складывает, а мне невдомек конструкция эдакая.
- Скажи, сынок, чем торгуешь? - спрашиваю.
- И ты туда же, дед, - юнец глянул на меня обижено.
- Не боись, - говорю, - любопытно мне. Вроде рогач со шпулькой для самопрялки, а ты отдельно продаешь, для какой цели? Ужель берёт народ? У меня-то их с полсотни без дела лежат.
Улыбнулся молодец.
- Это и есть, самопрялка, электрическая, дедушка. Она и взад и вперед, моторчиком крутит. Скорость меняет, как захочешь…
Расстроился я от рассказа такого. Как же так, что бы прялка без основания, колеса, педали? Без тонкого скрипа живого, шелеста струн кордовых, ветерка свежего от спиц колесных? Она ж, в работе душу обретает, ритму сердечному вторит, мелодию дивную выводит, а здесь, электричество! Дня два переживал в рассуждениях неприятных, а на четвертый и собрал сатану эту. Снес на барахолку, купили. А у меня охота с тем и пропала. Никак за работу взяться не могу, хотя, и не заказывал более никто ни правильную прялку, ни сатанинскую.
Старик вздохнул шумно, поднялся с трудом с бугорка.
- Вот, козу старая купила, вожу сюда, на кладбище по траву. Пух рогатая дает, молоко и главное доходу от ней никакого и польза есть.
деготчик* - торговец
бельком*(белёк) -- детёныш тюленя
толчок – здесь, барахолка
«КВН» - название телевизора с линзой перед экраном.
Калинин - Председатель Президиума Верховного Совета СССР с 1938.