Я открыл глаза и тут же снова зажмурился. Солнце нещадно слепило из открытого окна. Я сделал над собой усилие и все-таки встал. Утро обещало быть добрым, по-крайней мере, я на это надеялся. Я не спеша умылся, позавтракал и вышел на улицу.
Лето... Лето — мое любимое время года. Летом тепло, а я так люблю, когда тепло. Еще совсем маленький я познал осень и зиму, я жил на улице в то время. Нас было пятеро, я и мои братья и сестры. Мы прижимались к маме, и ее тепло не давало нам замерзнуть. А когда она уходила, мы сбивались в кучку, и тихо сидели так, стараясь согреться. Так прошли осень и зима, мы стали взрослее, и все чаще убегали от мамы в поисках еды. Однажды я вернулся, а мамы и братьев не было. Так я остался один...
Потом я встретил Её. Она шла по улице с сумкой, от запаха которой у меня, едва живого от голода, закружилась голова. Я кинулся к Ней, и Она всё поняла без слов...
***
Теперь мы живем вместе с Ней. Она меня любит, а больше мне ничего не надо. Она гладит меня по спинке, причесывает мою шерстку, чешет за ухом, кормит всякой вкуснятиной...
Сегодня Она пришла с работы пораньше, взяла меня на руки, долго ласкала, потом зачем-то положила в сумку и куда-то понесла. Я ужасно испугался, я звал Её, просил отпустить, но Она что-то тихо говорила мне, и не открывала сумку. Потом мы с Ней оказались в каком-то неприятно пахнущем здании. Пахло здесь болью и смертью. И еще чем-то, я не могу понять, чем. Сумка наконец раскрылась, меня извлекли наружу и поставили на стол. Я огляделся, внутри меня все оборвалось. Я заорал тяжелым утробным воем. Она стала что-то шептать мне, но я орал еще громче и отчаянней и не слышал Её. Какая-то тетка в белом воткнула мне в шею здоровенную иглу. Это конец...
***
Я все еще жив! После уколов меня опять посадили в сумку, и я оказался дома. Она что-то жалобно мне говорила, про какие-то прививки, гладила, чесала за ушком, но я был непреклонен. Я не стал есть рыбку, отказался от мяса...
***
Да как я мог?! Как я мог так поступить?! Я же никогда раньше не отказывался от мяса!!! Я тихо крадусь на кухню, кажется блюдечко с мясом все еще там. Я быстро лопаю мясо и убегаю из кухни, пробегаю в комнату и прячусь под Диван. У вас есть Диван? Это такая надежная штука, под которой никто вас не достанет. Никто не сможет вас оттуда извлечь, даже гроза под Диваном не страшна!
Ничего, еще не вечер, Она еще вспомнит, как отдала меня на растерзание той тетке в белом... Что это? Кто-то всхлипывает? Тихо крадусь и выглядываю. Ну вот, Она плачет. Прыгаю Ей на колени, начинаю мурлыкать, тереться головой об Её подбородок. Успокоилась. Гладит. Как приятно, когда Она гладит меня. Я совсем растаял. Согласен на мясо и рыбу. Сдаюсь.
***
Сегодня весь день идет дождь. Я решил прогуляться по улице и, выбрав удобный момент, прошмыгнул в открытую дверь. Она что-то крикнула мне вслед, попыталась догнать, но куда ей...
Вот она, Свобода!!! Я сбежал по ступеням на Улицу, прошмыгнул в ближайшие кусты. Хорошо-то как! Так, кажется меня уже встречают. Здоровенный рыжий котяра запел боевую песню и кинулся ко мне. Я ответил тем же, пусть не думает, что я трус! Мы сцепились, покатились по грязи, по лужам, по асфальту. А котяра, кажется, слабеет... Победила молодость! Котяра, поджав хвост, удирает на дерево. Я полез, было, за ним, но потом решил, что он и так достаточно наказан. Тем более, что выскочила его Она, и стала кидать в меня палки. Странные эти Они...
***
Вернулся домой. Стучу в дверь. Она открыла и ахнула, видок у меня еще тот. Шерсть клочками выдрана, ухо прокушено, грязь везде. Но Она прижимает меня к себе и гладит меня так нежно! Наверное, я долго шлялся, не помню, сколько раз вставало солнце, да я и считать-то не умею. Она напустила воды в большое корыто, которое называют «ванна», и стала меня топить! И это после всех ласк! Подлая! Я вырвался, залез под Диван. Наверное, Она сошла с ума! Как бы не стать очередной жертвой очередного Маньяка в лице Неё...
***
Ну вот, она взяла Швабру. Запрещенный приём! Придется выходить с поднятым хвостом. Снова я в Ванне. Она бормочет что-то успокаивающее, но я ору и дрожу — вода холодная, гадкая и вообще мокрая. А тут Она еще какой-то гадостью начала меня поливать и обмазывать. Держит, зараза. Не выпускает. Издевается. Ору громче, заливаюсь. По-моему, соседи оценят мои таланты. Наконец, достала меня из этой гадкой Ванны, завернула в какую-то тряпку и взъерошила мне всю шерсть. Саднит прокушенное ухо. Ей мало, видно, показалось, так Она мне какой-то гадостью зелёной на ухо капнула, я думал, глаза вылезут от боли! Я тут же, в отместку, разодрал Ей руку и укусил за палец, пусть и Она почувствует мою боль.
***
Опять сижу под Диваном. Что-то Она в последнее время мне не нравится. Одни проблемы от Неё. Пора, наверное, сбегать. А на улице, как назло, осень, дожди сменяются заморозками, ночью земля покрывается инеем. Ладно, пока поживу тут, перетерплю. Тем более, что Она меня теперь выгуливает. На поводке. Как собаку. Совсем свихнулась. Жалко Её. Кому она такая теперь нужна?
***
Видно, до Неё дошло. Стала выпускать на улицу без поводка. Прогресс. Так, глядишь, и в Ванну тащить перестанет. Я ухожу теперь ночью и возвращаюсь к утру. Знаю теперь всех котов и кошек. Кошки мне нравятся больше. А еще во дворе иногда появляются собаки, от этих я держусь подальше — могут и сожрать, они такие.
От детей я тоже держусь на расстоянии. Кто их знает, этих детишек, что у них на уме. Одни могут приласкать, покормить, а другие из пневматического пистолета норовят в ухо, как белке, пулю загнать. Во мне уже несколько пуль сидит, заросли вроде. Взрослые — еще хуже, могут ударить исподтишка, просто так, от плохого настроения.
***
Однажды зимой, когда ударил мороз, я шлялся, как обычно по двору, никого не трогал. Так ведь нашелся один гад, вылил на меня ведро воды. Я-то, конечно, убежал. Сел на мостике, вылизываюсь, шубку от воды выжимаю, а мостик оказался железный. В общем, примерз я к мостику всей задней частью вместе с хвостом, причем, примерз капитально, ни встать, ни пошевелиться. Ну, думаю, вот и все, добегался. Стал орать, может Она услышит, или просто кто-нибудь придет, если не спасет, так может быть, чем-нибудь огреет, прервет мои муки. Долго так сидел, пока день не настал. Уже голос потерял, рот разеваю, а звука нету, как будто выключили. Смотрю — идет Она, мусор тащит. Я сижу, ничего не могу поделать. Она меня зовет, а я сижу, так обидно стало. Думаю, вот сейчас уйдет Она по своим делам, а я тут окочурюсь. Дернулся — не отпускает мостик. Вода уже вся в лед превратилась, заковала меня. Смотрю, неужели догадалась? Подходит, в лице меняется. Достала какую-то острую штуку, стала лед скалывать. Долго скалывала, боялась меня поранить. Наконец, взяла меня на руки, стала греть. Вот холера, как больно, когда отогреваются обмороженные лапы. Вот только хвост почему-то не только не болит, я его совсем не чувствую. По крайней мере, половину хвоста. Она опять сунула меня в ненавистную сумку, куда-то повезла. Опять я в лапах теток в белом. Опять ору, царапаюсь, пытаюсь вырваться. Опять чем-то укололи, стали утешать, гладить. Чувствую, лапы стали тяжелыми, глаза стали закрываться... Отравили, сволочи, подумал я перед тем , как впасть в забытье...
Мне снились кошмары. Кто-то раскаленным железом ударил меня по хвосту, я убегал, меня догоняли, тыкали иглами в мой злосчастный хвост. Казалось, кошмару не будет конца... Наконец, я стал приходить в себя. Лапы не слушались, голова не держалась на шее, падала. Я, оказывается, уже дома. Хвост стал болеть. Правда, от него осталась только половина, на которой красовался шов, политый какой-то дрянью. Я тут же стал его вылизывать. Она заметила и стала ругаться, и я нырнул под Диван... Рана на хвосте скоро затянулась, я снова стал бегать по улице, но верить никому уже не мог.
***
Улица всегда притягивала меня. Каждый миг я рвался туда. Дом Её для меня был только местом отдыха, где я мог поесть, поспать, зализать раны. Ран у меня появлялось все больше, но меня это не смущало. Кошкам нравятся коты со шрамами, думал я. Кошки меня любили. За них я готов был драться со всеми котами мира. Только вот собаки об этом не знали. Однажды бродячий кобель чуть было не порвал меня, я чудом успел вырваться, на задней лапе осталась чудовищная рана. Я пришел умирать к Ней. Вот же зараза, Она опять потащила меня в сумке к этим исчадиям ада в белом, они кололи меня иглами, издевались. Но, кстати, кажется мне полегчало. А ведь и вправду полегчало! Она снова стала меня гладить и тискать, теперь у Неё на это стало больше времени — я торчал дома, зализывал рану. Я снова спал на Её постели, лопал мясо килограммами, и, кажется, здорово растолстел.
И так было еще много раз, я приходил к Ней больной, умирающий, и Она везла меня в сумке к тем самым, в белом, которые кололи меня, спасая мою жизнь.
А потом настал такой час, когда они уже ничего не смогли сделать. И тогда, повинуясь инстинкту, я залез под Ванну, чтобы никто меня не смог найти. И Она позвала меня, Она просила вылезти, говорила, что не сможет меня достать, и я, из последних сил, выполз к Ней. Я прощался с Ней у Нее на руках, медленно угасая и тихо постанывая от всепоглощающей боли. А потом все исчезло, боль оставила меня, и я растворился в этом огромном, любимом мною мире...