17.
Наступает день, назначенный для похорон Ильи и Натальи.
С родственниками связаться не удалось, поэтому организацию взяли на себя сами жители Кривых под руководством Нестерова: деловая и честная Валентина Дмитриевна собрала деньги, мужики вырыли на кладбище большую могилу – одну на двоих, бывший одноклассник Нестерова Андрей, владелец микроавтобуса «УАЗ», вызвался помочь с транспортировкой.
Сначала Нестеров с Андреем едут в райцентр, чтобы забрать гробы с телами погибших.
Морг располагается в одноэтажном каменном здании, скрытом от глаз густыми кустарниками. У дверей Нестеров останавливается и закуривает: ему не хочется заходить в зловещий полумрак. Но вот папироса догорает, он тушит её, вздыхает и решительно берётся за дверную ручку.
В коридор из кабинета патологоанатома Ледникова доносится его раскатистый голос: Ледников, как всегда, кого-то распекает.
- Когда ж мы, едрён батон, работать научимся-то по-нормальному, а? – гремит он. – Ну ведь ты же сюда не цветы обонять поступал, в конце-то концов!
- Я это… ничё не обанивал, - слышится виноватый ответ. – Я не подумал просто…
Нестеров невольно улыбается, затем делает серьёзное лицо и стучится в дверь.
- Анатолий Семёнович, можно?
- Серёжа? Входи! – грузноватая фигура Ледникова поднимается из-за стола ему навстречу. – Груздев – свободен!
Белобрысый парень выскальзывает из кабинета.
- Вот неженка!.. – возмущается Ледников и корчит рожу, передразнивая Груздева: – Неприя-атно ему, видишь ли!
- Ну, парня можно понять… – пожимает плечами Нестеров.
Бородатый импульсивный Ледников выразительно морщится и машет руками.
- Вот только ты ещё не начинай, ладно? Для тебя же стараюсь, между прочим. И когда ты уже, наконец, бросишь курить? Вонь такая, дышать невозможно…
Нестеров усмехается.
- Так ведь и у тебя здесь отнюдь не цветами обычно пахнет…
- С цветами – это тебе к Груздеву!.. – бурчит Ледников, копаясь в бумагах. – Вместе и будете нюхать…
- Ну, не серчай, Анатолий Семёнович, - примирительно говорит Нестеров. – Скажи лучше, что там по заключению.
- Вот я его и ищу. Да не нахожу только, - раздражённо отвечает Ледников и кричит в коридор: – Груздев! Ты где там пропал?
Груздев – как ждал – тут же заглядывает в дверь.
- Документы по делу Игнатовых где? – требует Ледников.
- Верхний правый ящик стола. Синяя папка.
- Гм-гм… спасибо… свободен… - Ледников достаёт документы и пробегает их глазами, после чего какое-то время молчит, нервно постукивая ногой по полу. Нестеров терпеливо ждёт. Наконец, Ледников закрывает папку и передаёт её Нестерову. Он кажется озадаченным и оттого недовольным ещё более, чем всегда.
- Что-то случилось? – спрашивает Нестеров.
Ледников ещё какое-то время молчит и барабанит ногой.
- Вроде бы всё нормально, - говорит он. – Но у меня есть предчувствие, будто бы всё не так, как мне кажется.
- Та-ак? – спрашивает Нестеров. – И что же ты думаешь?
- Чёрт его знает, что я думаю! – взрывается Ледников, и Нестеров понимает, что патологоанатом злится не на него, а на себя. Он молчит, и Ледников начинает успокаиваться, остывать.
- Прости за нервы, - наконец, говорит он. – Я год без отпуска. Вот и мерещится чёрт-те чего. А тут ещё этот! – он кивает в сторону коридора и повышает голос явно в расчете на то, что его услышит Груздев. – Вот как на него работу оставишь?
Груздев не реагирует: либо не слышит, либо решил промолчать.
- Значит, ты думаешь, что-то нечисто? – интересуется Нестеров.
- По формальным признакам всё чисто, - отвечает Ледников. – Однако же мне что-то не нравится. Но что – я не могу тебе точно сказать. Есть во всём этом некая… неестественность, что ли. Но я никак не пойму, в чём она состоит. Поэтому предлагаю тебе списать всё на мою усталость и не забивать себе голову ерундой. Точка.
18.
«УАЗик» въезжает в деревню. Гробы выносят и, не открывая, устанавливают около пепелища на специально принесённых табуретках. Собирается народ: негромко разговаривая, курят в сторонке мужики, качают головами бабы, кто-то несёт живые осенние георгины, кто-то –яркие искусственные цветы.
Нестерова просят сказать какую-нибудь речь, и он говорит ёмко и коротко – о том, что погибшие, хотя и были людьми нездешними и не до конца понятными, тем не менее органично вписались в жизнь деревни, и теперь, после их гибели, эта жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. Люди вспоминают различные моменты, связанные с Ильёй и его семейством: хвалят Илью как мужика делового и мастеровитого, сочувствуют его супруге, чья жизнь, наверное, была ненамного легче, чем смерть, и сокрушаются о судьбе их пропавшей дочери, вспоминая, какая она была не по годам серьёзная и деловитая.
Наконец, прощание закончено. Мужики загружают гробы обратно в «УАЗик». На пожухлой траве остаются стоять табуретки. Теперь, когда с них снят скорбный груз, эти рукотворные предметы выглядят среди окружающей нерукотворной природы странно и неуместно – Нестерову приходит в голову мысль, что в каком-то смысле так же неестественно выглядит внезапная и нелепая смерть молодых ещё людей среди кипящей вокруг жизни.
Несколько человек залезают в салон «УАЗика» и садятся по бокам от поставленных друг на друга гробов, несколько человек – самых пожилых – садятся в нестеровские «Жигули», а остальные желающие ехать на кладбище тянутся в сторону остановки, чтобы дождаться автобуса.
Когда автомобили выворачивают на шоссе, через серые тучи прорезается осеннее солнце и освещает своим уже не особенно греющим светом роскошные пурпурно-жёлто-багряные леса, убранные поля и остающуюся позади деревню на холме – всё выглядит так, будто природа хочет сказать людям: «Что за ерунду вы затеяли? Зачем вам эти дурацкие похороны – вы только взгляните, какой замечательный, кристально чистый сегодня день! Давайте, будите своих мертвецов, возвращайтесь с ними в деревню и устройте там праздник в честь этого дня!» Но мёртвые продолжают спать беспробудным сном, а сопровождающие их в последний путь живые держатся чинно, степенно, с невысказанной грустью о том, что всё на свете однажды кончается, и тайной надеждой на то, что для их жизни этот момент наступит ещё не завтра.
19.
Кладбище находится на прямоугольной вырубке посреди леса. Педантично помигав поворотником на совершенно пустой, если не считать едущих следом нестеровских «Жигулей», дороге, «УАЗик» уходит вправо и, слегка покачиваясь, начинает вползать в горку, к воротам кладбища.
Припарковав машину, Андрей хрустит ручником и выскакивает из кабины. Люди вылезают из салона и становятся в стороне в ожидании прибытия автобуса, покуривая и негромко переговариваясь. Нестеров ставит машину рядом с «УАЗиком» и ненадолго отходит на старую часть кладбища – к могилам отца и матери.
Два металлических голубых креста с фотографиями стоят за невысокой оградой под сенью раскидистой шарообразной сосны. Крест справа чуть ниже – могила матери. Крест слева вышел чуть выше, и он украшен незамысловатыми узорами, призванными обозначать облака: отец был лётчиком, пилотом «АН-2», в годы, когда в области ещё существовала сеть местных авиалиний. Он пропал без вести двадцать лет назад. В ходе поисков обломки его самолёта нашли в лесу, но сам лётчик обнаружен не был, а розыскные собаки теряли след и уводили людей в самые разные стороны. В общем, исчез человек. Спустя несколько лет ожидания мать Нестерова решила устроить мужу кенотаф – поставить крест над пустой могилой, в которой похоронены были только его личные вещи. Нестеров был против, конечно – будь его воля, он ни за что бы не устанавливал памятник, не получив подтверждения смерти отца – но мама в один неожиданный день вдруг твёрдо сказала: «Всё, надо ставить. Чую, Ивана нету в живых». Спорить с ней было бессмысленно – будучи достаточно бесконфликтным человеком, она, тем не менее, если уж принимала какое решение, то переубедить её было невозможно. Собственно, от неё Нестеров и унаследовал склонность к быстрому принятию, в случае необходимости, бесповоротных решений, которых потом придерживался неукоснительно и в которых не позволял себе сомневаться. Вернее – не позволял до последнего времени.
Нестеров заходит в ограду и садится на скамейку. Он улыбается фотографии отца и задумчиво глядит в глубокие глаза матери. Подбирая фотографию для её памятника, он нашёл отличную, по его мнению, карточку, но долго сомневался, стоит ли использовать именно её, потому что с неё мать смотрела так, будто заглядывала человеку в самую глубину души, требуя от него осознания своих действий и отчёта в них – не перед ней, но перед самим собой.
«Мама! – думает Нестеров, глядя в её глаза. – Вот бы мне сейчас немного твоей уверенности и силы!»
У ворот кладбища начинается движение – автобус привёз людей. Одновременно с этим из-за леса начинают доноситься тяжёлые, неповоротливые звуки духового оркестра – на кладбище движется ещё одна процессия. Нестеров встаёт, ещё раз внимательно смотрит на лица родителей и выходит из ограды, аккуратно притворив за собой калитку.
Раздаётся стрёкот мотоцикла – незваным гостем приезжает батюшка, отец Артемий. Он прислоняет мотоцикл к дереву, снимает с себя шлем и подходит к Нестерову.
- Здравствуй, Сергей Иванович! – басит он.
- Здравствуйте, батюшка. Какими судьбами?
- Да вот, попрощаться приехал с покойными. Молитвы прочесть, за упокой души попросить.
Нестеров ощущает в словах батюшки укор.
- Это я решил не отпевать, - честно говорит он. – Илья был атеистом.
- Я тоже когда-то был атеистом, - отвечает отец Артемий. – До того, как съездил в Афган. Поэтому, представь себе, я прекрасно тебя понимаю.
Он делает небольшую паузу, размышляя.
- Думаю, мы сделаем так, - решает он. – Я отслужу службу, а дальше пусть всё идёт, как идёт. Если Бог существует, как полагаю я – то со службой будет только лучше. А если нет – то хуже от службы уж точно не станет.
Мужики поднимают гробы на плечи и в молчании несут к могиле. Идущие следом за ними люди иногда перебрасываются негромкими фразами. Дурные, хриплые звуки оркестра, доносящиеся из-за деревьев, становятся всё громче.
Возле могилы гробы вновь ставят на табуретки. Отец Артемий готовит своё кадило и начинает звучным, глубоким голосом читать заупокойную литию.
Вторая процессия появляется в воротах кладбища, и Нестерову становится ясно, отчего звуки оркестра производят такое гнетущее впечатление: видавшая виды запись пущена через хриплый динамик, установленный на крыше кабины грузовика, везущего гроб. Тягостный звук приближается, и Нестерову – то ли от мрачного усердия невидимых трубачей, то ли от хрипа зашкаливающего динамика – становится не по себе. Музыка звучит так громко, что отец Артемий вынужден прервать чтение.
- Надо бы им сказать, наверное, - предлагает кто-то.
- Не надо, - останавливает отец Артемий. – У каждого своё горе, и каждый выражает его, как умеет. Подождём немного. Даст Бог, они скоро выключат.
Грузовик медленно приближается, и Нестеров ощущает, как по его телу начинают бегать противные мурашки. Место, где вырыта могила для Ильи и Натальи, находится на самом краю вырубки, где с двух сторон лес сходится углом, и единственный выход из этого места – дорога, по которой, покачиваясь на ухабах, ползёт зловещий грузовик. В какой-то момент Нестеров впадает в состояние, близкое к панике – он чувствует, что если машина проедет вперёд ещё хотя бы пару десятков метров, то он, Сергей Иванович Нестеров, участковый уполномоченный милиции, старший лейтенант, имеет все шансы, как последний трус, броситься от неё в лес, не разбирая дороги. «Вот же странная вещь – страх перед смертью! – мелькает у него в голове. – Он для чего-то дан человеку природой, но является, по сути, иррациональным, ведь мёртвый человек, если говорить прямо, отличается от живого лишь тем, что он мёртв. Почему же мы обычно не боимся живого человека, но сразу начинаем его бояться, стоит ему умереть? В чём состоит корень этого страха? И почему некоторые люди умеют его, наоборот, не испытывать, без оторопи глядя на тело, которое так похоже на живого человека, но, однако, уже им не является? Что-то устроено по-другому в голове у таких людей, что ли?»
Стремясь взять себя в руки, Нестеров отворачивается от грузовика. Его глаза теперь устремлены в лес, растущий за кладбищем метрах в семи-восьми от могилы. Пытаясь отвлечься, Нестеров разглядывает коричневую почву у подножия высоких сосен, их стройные светлые стволы и валежник, лежащий между ними – и внезапно его взгляд на мгновение встречается в глубине леса с живыми человеческими глазами, которые кажутся Нестерову странно знакомыми. В этот момент вдруг резко обрывается музыка. Скомканно вскрикнув в неожиданно наступившей тишине, Нестеров бросается вперёд по узкому проходу между могилами, прямо по грязи и лужам – туда, где только что были видны глаза. В несколько прыжков он достигает кучи валежника у огромного корня-выворотня, за которым стоял увиденный им человек, но там уже никого нет. Нестеров застывает на месте, и его слух улавливает в лесу треск сучьев.
- Стой! – кричит Нестеров. – Стой, стрелять буду!
Конечно, стрелять он не может, не разобравшись, что именно происходит, но Нестеров надеется таким образом напугать неизвестного. Треск повторяется, и тогда Нестеров бросается вперёд, в погоню, едва успевая выискивать взглядом место, куда можно безопасно поставить ногу. Впереди среди деревьев мелькает смутная человеческая фигура – мелькает и тут же исчезает в овраге.
- Стой! – опять кричит Нестеров. Он подлетает к оврагу, мгновение медлит, оценивая спуск, и устремляется вперёд. Неудачно поставленная нога поскальзывается на склоне, и Нестеров кубарем катится вниз, стараясь прикрывать руками голову и лицо. К счастью, овраг оказывается не очень глубоким и серьёзных травм удаётся избежать. Нестеров встаёт на ноги, оглядывается и видит, что в овраге он не один – несколько выше его и чуть в стороне на склоне стоит Ирина и пристально на него смотрит.
- Т-твою дивизию! – Нестеров вздрагивает от неожиданности.
- Отведи меня, пожалуйста, к живым людям! – говорит девочка и протягивает Нестерову руку.
Нестеров выходит из оцепенения.
- Ира! Ты живая? Здоровая? У тебя ничего не болит? Где ты была?
- У меня всё хорошо, - отвечает девочка. – Пойдём. Отведи меня к живым людям, пожалуйста.
До Нестерова доносятся крики: люди бросились следом за ним в лес.
- Ива-аныч! – слышится густой голос отца Артемия. – Ива-аныч, ты где?
- Здесь! – кричит Нестеров и понимает, что склон оврага глушит его голос. Он хватает девочку за руку и тащит её вверх, навстречу людям. – Зде-е-есь!
Люди изумлённо и радостно смотрят, как Нестеров выходит из оврага, ведя с собой ребёнка.
- Давай, может быть, как-то стороной обойдём… - тихонько предлагает Нестерову отец Артемий, боясь травмировать ребёнка зрелищем похорон. Однако девочка уверенно направляется туда, где скопились люди и где стоят гробы её родителей.
По толпе, как вздох, проносятся изумлённые возгласы. Не сговариваясь, в едином порыве люди начинают аплодировать своему участковому.
- Стойте, стойте, - сопротивляется Нестеров. – Я здесь вообще ни при чём…
Девочке предлагают еду. У кого-то находится с собой термос с чаем.
- Нет, спасибо, я не буду есть и пить, - Ирина мотает головой и делает шаг в сторону гробов. Толпа расступается. В молчании Ирина гладит ладонью один из них, гладит другой и отходит в сторону, как бы приглашая священника продолжать своё дело.
- Ира, - Нестеров не знает, как повести себя правильно. Ему кажется, как будто бы он должен объяснить девочке, что они здесь делают. – Понимаешь, твои мама и папа…
- Понимаю, - серьёзно говорит девочка. – Мои мама и папа умерли, и теперь их нужно похоронить. Я хочу быть здесь, когда вы будете это делать.
Отец Артемий возобновляет литию, но теперь основное его внимание сосредоточено на девочке. Нестеров тоже поглядывает на неё.
Ирина бледна, но держится ровно, спокойно. Увидев у людей в руках зажжённые свечи, она просит одну себе и стоит, прикрывая огонь от ветра ладошкой и внимательно глядя на него. Взгляд её кажется Нестерову пустым, а лицо неподвижным. Ему становится не по себе, и он отводит глаза.
Когда гробы опускают в могилу, Ирина начинает беззвучно плакать. Впрочем, как только могила засыпана, девочка вытирает слёзы и свою горсть земли бросает уже с совершенно спокойным лицом, а глаза её при этом выражают даже некоторую заинтересованность.
Постояв возле свежей могилы и повздыхав каждый о своём, люди начинают собираться обратно в деревню.
Вид андреева «УАЗика» приводит Ирину в восторг. Она тут же начинает просить, чтобы её посадили в кабине рядом с шофёром.
- Я всегда мечтала в таком посидеть! – сообщает она.
Получив разрешение, девочка сразу же забирается в автомобиль и сидит там всё время, пока люди решают, кто из них отправится в первую очередь, а кто – во вторую, и рассаживаются. Она с интересом щупает потёртую кожаную обивку сидений и трогает пальцами кнопки на панели приборов. Старая ручка рычага передач – розовая роза, застывшая в оргстекле, как в янтаре – вызывает у Ирины такое неописуемое восхищение, что Андрей, повинуясь естественному желанию сделать для сироты что-то хорошее, тут же обещает подарить ей эту ручку, как только с разъездами будет закончено и он сможет заменить её другой.
Пока машины едут в деревню, Ирина успевает заснуть. Не желая её будить, Нестеров на руках несёт её к себе домой. У порога дома девочка открывает глаза и осматривается.
- Я теперь буду здесь жить? – спрашивает она.
Нестерова отчего-то коробит такая беззастенчивость.
- Посмотрим… - бурчит он и спускает девочку с рук на доски крыльца.
Настя стоит у плиты и жарит котлеты. Увидев Нестерова с Ириной, она всплёскивает руками.
- О, Господи! – негромко восклицает она. – О, Господи…
- Здравствуйте, - произносит Ирина.
- Вот, привёл. Надо бы накормить… - просит Нестеров.
- Конечно. Сейчас, - Настя начинает суетиться, собирая на стол. – Проходите на кухню! Только руки помойте сначала.
Пока Ирина умывается, Настя отводит Нестерова в сторону.
- Где ты её нашёл? – с интересом спрашивает она.
- На кладбище. Странная история… Я расскажу, только давай сначала накормим, ладно?
- Да, конечно. Но как, хотя бы? Откуда?
- Вышла из леса и попросила отвести её к людям.
- В смысле? Там же было полно людей.
- Потом объясню, - Нестеров улыбается, глядя на нетерпение жены. – Подожди чуть-чуть. Сейчас пообедаем, а потом обо всём её расспросим.
Ест Ирина молча, с большим аппетитом. Сергей Иванович и Настя вполголоса говорят о своём и вопросов ей не задают. Съев большую тарелку супа и пару котлет, девочка начинает засыпать прямо за столом, не дождавшись чаю.
- Давай я тебе постелю, Ира, - Настя поднимается из-за стола.
«Помыть бы её сначала – неизвестно ведь, где бродила всю неделю!» - с неожиданной неприязнью думает Нестеров. В следующую секунду ему становится стыдно за подобные мысли, он как-то неловко встаёт из-за стола и выходит из кухни.
- Пойду до поминок дойду, - говорит он Насте. – Или, если хочешь, ты сходи, а я давай с девочкой останусь.
- Иди лучше ты. Ты участковый, наверняка тебя ждать будут, - Настя заботливо поправляет Нестерову завернувшийся воротник рубашки. – А я с Ирой посижу. Иди.
© текст, отсутствие фото - Министерство Луны