командировка

Сид Даун
На войне не нужны живые. Они погибают.

Физически – не так страшно. Они едят, улыбаются, спят, стреляют, боятся. И медленно умирают. Изнутри.

Хорошему солдату не нужна душа. Не нужна жалость. Когда враг нападает, ты должен убивать. Иначе убьют тебя.

Поэтому здесь, на войне, нужны мёртвые. Такие, как я. Чтобы внутри всё было мертво и ничего не жгло. Ни страха, ни боли, ни жалости.

Внешне нельзя стать киборгом, но внутри – запросто. Зомби. Робот. Живой труп. Но мысли никуда не денешь, это факт. Но я их могу контролировать. А чувств у меня больше нет.

Поэтому такие, как я, могут жить только на войне. Потому что для мира они мертвы.

Для нас даже придумали название – Ихтамнет.

Очень верно.



Я всегда вижу, когда человека нельзя спасти.

Над ним вьётся чёрное облако. Пытаться что-то делать бесполезно, просто зря убьёшь свою энергию. Он живой, но это облако проглатывает всё вокруг.

Обычному человеку его не видно. Здесь простое зрение не поможет. Я его чувствую.
Говорить можно, но с каждым словом ты понимаешь это всё яснее. Но больше никто не понимает.

Раньше я пытался спасать, теперь – нет. Потому что и меня нет. Я хожу, говорю, улыбаюсь, стреляю, сплю, но меня нет. Об этом никто не знает. Странно, но меня считают живым. Но я-то знаю, что умер. Поэтому я здесь.

Откуда я? Почему вернулся? Каждый раз, пережив смерть, я снова оказывался здесь.

Смерть проходит сквозь меня свободно, как нож сквозь масло.

Может, я привидение? Но у меня есть руки и ноги. Я испытываю голод и иногда боль.

Я здесь просто отбываю номер, потому и смерти не боюсь. Мне всё равно.

Я могу чувствовать мины сквозь землю, мне не нужны приборы. Не задумываюсь, откуда это, принимаю как данность. Зачем анализировать, чтобы сойти с ума?



Это чёрное облако жрёт всё живое.

Когда во мне умерла душа? Когда ты ушла? Нет, я это пережил. Как – и сам не знаю.
Наверное, тогда, когда всё закончилось, и вдруг заорал давно умерший телефон, по которому ты никогда не звонила.

Ты сказала, что сейчас у тебя на коленях ребёнок, твой ребёнок, от другого. Но ждёшь ты меня. И ты думаешь только о том, что я приду. И я должен быть этому рад. Да ну?

Меня вывернуло прямо на жёлтую воспалённую землю. Со всеми остатками чувств. У таких, как ты, нет ничего святого, я всегда об этом знал.



Любовь… Она жива, пока голодна. Ничего, кроме физиологии.

Когда ты насытишься, она исчезает. Где насыщение, там и пресыщение. Если объект недоступен, голод длится вечно и только по этой причине не проходит. Но ведь доступность мало кого привлекает, всё логично. Кому нужно то, что можно взять в любой момент?

Если хочешь, чтобы твоя любовь длилась вечно, выбери себе то, чем ты никогда не насытишься. То, что ты никогда не достанешь. То, что никогда не вызовет отвращения. То, что никогда не будет твоим…



Я иду по пустынному заброшенному городу. Он похож на большие разбитые песочные часы.

Песок везде – на развалинах, на моих сапогах, в воздухе… Как удобно – спасать чужую родину. Ихтамнет. Точно. С другой стороны, спасать людей – это благородно. Какая разница, кто они и на каком языке говорят.



Последние политические поветрия едва не свели меня с ума, будь у меня ум.

Когда-то давно, в детстве, нам пытались внушить, что угроза идёт из Америки. А там им внушали, что это мы – агрессоры. Люди одни и те же везде, хотят жить, любить, растить детей. Как в песне у Стинга *Russians*.

Мы путаем тех, кто принимает решения, политические решения, порой фатальные, и простой народ, обычных людей.

Они хорошие ребята, слегка наивные. Улыбаются всё время. Водой делятся без разговоров. Помогают. У них нашивки на груди – их флаг. Это так же священно, как и их страна. Но и мы ведь такие же.

Я не могу их ненавидеть и считать врагами из-за той политики, которую там ведут. Глупо считать этих ребята врагами из-за их власти. Им тоже мозги промывают насчёт агрессии. Только круглый идиот может верить в эти провокации. Я с удовольствием жму им руки. Мы подсмеиваемся друг над другом и над стереотипами, которые у нас есть по поводу друг друга. На те же грабли, что и при Рейгане, мы наступать не будем.  Диванные вояки живут в другом мире и ничего не знают об этом.

Про врагов я много думал… кого назначат ими завтра?

С турками получилось веселее всего. Объявляют санкции, закрывают границы, мы с ними не разговариваем. Вдруг дали отмашку – отменяют санкции, открываются границы, мы снова друзья. Кто из нас одурачен, никогда не думали? Можно ли так быстро перестраивать мышление, под очередное политическое решение, принятое извне?

Украинцев я не могу считать врагами. И поляков. Я на четверть украинец, на четверть поляк. Я должен хаять родину моих дедов? Нет. Я чту их память. Я чту свою кровь.

Врагами я буду считать тех, кто пойдёт войной на мою страну. Кто с оружием войдёт в мой дом и будет топтать мою землю, кто будет сжигать наши дома и убивать моих братьев.

С инакомыслящими более тонкая грань. Мы это тоже проходили. Кто не согласен с нами – тот враг? Это бред. Я не стану убивать того, кто иначе мыслит – кто тогда останется и к чему мы придём в итоге?

Я бы убивал провокаторов, с обеих сторон. Я уничтожал бы их, потому что это самые главные враги. Я убивал бы тех, кто приносит в мир войну, кто устраивает драки просто от скуки. Их не должно быть. Даже если они не только на стороне противника…

Я замечаю, как мы становимся драконами, которых убиваем. У всех моих друзей клыки, хвосты, зелёная чешуя… Я вижу в них зеркальное отражение уже уничтоженного нами вселенского зла… Я не могу жить рядом с ними, и убить их тоже не могу. Глядя на нас, трудно поверить, что мы не хотим войны. Я не хочу становиться ими. Потому что ещё не утратил разум… И что я сам увижу в зеркале, если туда посмотрю?


В одном из снов я увидел, что от нас остаются только чёрные облака. Всё плохое, что мы сделали, остаётся здесь, никуда не уходит. Неужели больше никто этого не видит? Пока мы здесь, над нами собираются эти тучи, и мы ничего не делаем для того, чтобы их убрать. Мы исчезаем, а вместо нас живут эти тучи… Но нам на это знание наплевать, и мы продолжаем коптить небо.

Все проблемы оттого, что мы не умеем разговаривать, договариваться и убеждать друг друга в своей правоте. Не можем понять самых простых слов, даже тёплых и искренних. В протянутой навстречу руке видим угрозу. Возможно, от этого рождаются войны.

Я так много убивал, что стал видеть целью спасение мира…

И я доказывал, мирил, убеждал, пока не выбился из сил. Этот мир меня не понял, и я для него умер. И для войны, чужой войны, я стал своим.

Но я слишком мал и слаб для того, чтобы убить войну. В своих глазах я велик и всесилен, но даже всех моих огромных сил не хватит, чтобы её убить. Поэтому я буду жить с ней - так же, как живу со смертью.


Почему так? Что я должен делать?

Я проэсэмэсил Богу. Он снова не ответил.



Я иду по пустынному заброшенному городу, похожему на разбитые песочные часы…

Однажды сюда вернутся люди, и всё будет по-прежнему. Зашумит жёлтый город, загудят базары, будут кричать дети – не от ужаса, а от радости.

Только меня здесь уже не будет…


**

фото сам делал