Позволь познакомить тебя с родителями?

Даэриэль Мирандиль
— Пожалуй, хоть мне и неловко это признавать, синий — не твой цвет. В нём ты становишься каким-то... нездоровым.

Сарин промолчал, ограничившись разведёнными руками. Последние два часа ему пришлось, заткнув раздражение подальше, терпеть переодевания, подгонку заготовок по размерам и новые примерки. Теперь же подмастерья портного расторопно разоблачили его до исподнего и ушли, унося сложенные одежды. Благородные оттенки неба и воды прощально переливались в свете ламп.

— Возможно, жёлтый? Тебе же нравится жёлтый?

— Мне нравится белый, — выдохнув, отчеканил страдалец. — Красный. Чёрный.

Анасфено закатил глаза, откинувшись к спинке просторного кресла. Лишённый подобной возможности Сарин глядел на него, в кои-то веки, сверху вниз.

— Если отец увидит тебя в белом, то решит, что в городе объявлен траур. Ужин превратится в балаган, а в твоей компании это и так переходит все границы.

— О, конечно, виноват буду я и мои нелепые наряды, а не то, что твоё семейство немного безумно. Вы богаты, не так ли? — скривился Сарин, не глядя на спешащую прислугу с грудами новых тряпок. Анасфено кивнул. — И отец твой входит в городской совет?

Ещё один кивок.

— Значит, мне предстоит познакомиться с богатым семейством со знатным именем и с четыремя детьми. Один из которых погиб, — демонстративно загнул палец Сарин, — второй — слеп и апатичен, третий собирается привести в дом не суженую и даже не просто мужчину, а животное совершенно иной расы, а четвёртая — столь юная девица, что о наследниках и говорить не стоит. Поправь меня, если я где-то ошибаюсь.

На этот раз Анасфено всплеснул руками и заболтал головой, словно призывая весь мир посмотреть на глупое создание, не понимающее очевидного. Но вслух ничего не сказал. Потому что и сам очевидного и при этом противоречащего словам Сарина не находил: гнусная ящерица во всём была права и на ситуацию смотрела здраво.

— Да, — овладев эмоциями в прежней мере, протянул он, — отец рад не будет. Зато матери ты понравишься. Она, знаешь ли, любит всё... изящное.

Подняв брови (да и руки, позволяя нацепить на себя рубашку канареечного цвета), Сарин поглядел на своё отражение, множащееся в ростовых зеркалах.

— Ты хочешь сказать «маленькое»?

— Да нет, несмотря на хвост и манеры, ты изящен. И необычен. «Голубые» драконы во всех мирах редкость.

— Я красный. И тебе это известно едва ли не лучше, чем мне самому.

— Нет-нет, я не... А, — махнул Анасфено ладонью, — забудь. Это оборот речи. Тебе надо будет кое-что выучить, чтобы лучше нас понимать. А пока, прелесть в чешуе, сними, всеми богами молю, сними этот ужас! О, хранители! Я не представляю, почему ты во всём, что на тебя надевают, выглядишь таким отбитым уродцем!

— Может, потому что мне не идут рюши и обтягивающие штаны? — удержав на губах улыбку, с низким рыком предположил Сарин, отгоняя мальчишек и сам стряхивая с себя расшитое и дорогое тряпьё. — Почему я не могу ходить в том же, в чём и дома?

— Потому что мода древних времён нелепа и вульгарна!

— Вульгарен вырез до пупка!

— У тебя нет пупка, ты же ящерица!

Они замолчали. Под тихое позвякивание стёкол Сарин опустил руку с тлеющими остатками рубашки и жилета: в пылу спора он не заметил, как вместо слюны с губ слетели искры.

— Сюда, господин, — пискнул лохматый мальчишка, спешно протягивая пустую бельевую корзину, и Сарин, поджимая губы и отводя глаза, послушно выбросил испорченную одежду. Вонь от палёного шёлка тут же заглушило сладковатым магическим ароматом.

— Ты напугал ребёнка, — ухмыльнулся Анасфено. Позволив себе расслабленно растечься в кресле, он потянулся, вместе с тем вальяжно взмахнув руками. — А вы не стойте. У нас ужин через шесть часов, а это животное всё ещё похоже на насмешку над хорошим вкусом! Восемь сезонов назад, кажется, были в моде простые силуэты и летящие ткани?

— Да, господин Эсперанза, — закивал стоящий в углу старший подмастерье. — Думаю, мы сможем подобрать то, что понравится господину дракону.


***


— Платье на тебе смотрелось неплохо, — вздохнул Анасфено, подавая руку и помогая Сарину выбраться из экипажа. — Жаль только...

— Что оно тебе не по карману?

Придерживая слои накидки, Сарин распутал ноги и кое-как преодолел ступени. Туфли жали, а верхней части его наряда не хватало пояса. Чтобы не растянуться на мостовой, приходилось опираться на локоть Анасфено.

— Что ты, — отмахнулся его любовник, совершенно свободно шагая в точно таком же, но коричнево-золотом костюме. — Я могу позволить себе сжечь этот магазин вместе со всеми складами, а затем отстроить заново и снова сжечь. Ты, к слову, был к этому близок... Но дело в другом. Надень то платье моя сестрица Альдамера, и никто бы не удивился. Но над тобой стали бы смеяться.

— Не мой цвет?

— Слишком подчёркивает бёдра.

Сарин фыркнул, выдохнув дым через нос. Его не оставляло чувство, что все прохожие на него таращатся. Буквально не сводят взгляд. Дома такое внимание было бы естественным, но здесь... В этом городе он чуть больше месяца, а на улицу выходил трижды — инкогнито и в сопровождении Анасфено. И не успел ничего натворить.

— На нас смотрят.

— На тебя, — не оборачиваясь, уточнил Анасфено. — Ты красив. А ещё чужеземец, и это видно. Было бы проще, надень ты ту цепочку с символом моего семейства. Помнишь? Я подарил её лет... сколько? Триста назад? Пятьсот? Шестьсот?!

— Около того.

— Где она? Надеюсь, ты не оставил её дома?

— Что ты, — уставившись вперёд и не отвлекаясь на прохожих, растянул Сарин закостеневшие губы. — Я сжёг эту мерзость сразу же, как только сумел снять. А камни продал и напился.

— Что? — возмутился Анасфено, остановившись на месте — прямо посреди улицы, полной спешащих людей. — Что?! Они стоили целое состояние!

— А я продал их и напился самым дешёвым пойлом из всего, что сумел найти, — потянули его за рукав. — И купил новые сапоги. Которые были куда удобнее этих ваших... штучек. И новую куртку и плащ. А потом напился ещё раз со знакомой блудницей, и клянусь вселенскими началами — она разбирается в вине куда лучше, чем ты! Затем мы играли в шахматы, она бросила в меня пешкой, промахнулась и попала в сэра Ллириелла, и тому тоже пришлось купить выпить. Стыдно признаться, но после четвёртого кувшина я помню немногое: будто кто-то из стражей сэра танцевал с мешком риса, а хозяин кабака пытался нас выгнать, грозя пожаловаться лорду на какие-то там бесчинства. Не знаю, я чихнул на него или Ллириелл наколдовал, но горелым от бедняги несло не меньше декады. Оставшиеся деньги пришлось отдать за его лечение. К счастью, у меня лежало ещё два десятка этих блестящих камешков, но и их я прогулял не хуже. Ты всерьёз думаешь, что я не разбираюсь в драгоценностях? Я дракон. Какой же ты болван, Анасфено.

Рассмеявшись так мягко и искренне, что у молодого мага челюсти свело от обиды, Сарин выпустил его руку и первым пошёл сквозь людской поток. Маленький, в разлетающемся пурпуре накидок и совершенно не вписывающийся. Как единорог из старых сказок. Или фея.

Или... да, дракон.

Мать точно будет в восторге.

***


Между лопаток скатилась капля пота. Изо всех сил сохраняя на подёргивающихся губах улыбку, Анасфено смотрел на отца, пытаясь понять, когда же. Напряжение нарастало, стягивалось тугой пружиной, но пока не находило выхода. Нельзя пропустить момент, нельзя, нельзя...
Он спешно перебирал в уме подходящие чары, коря себя за самонадеянность. Как вообще можно было ожидать чего-то иного? Это же отец! И... и Сарин.

Эти двое глядели друг на друга меньше минуты, но казалось, что прошла вечность, а то и две. Тёмно-карие глаза Дио Эсперанза, с сузившимися, пульсирующими зрачками, медленно наливались кровью. Грязно-серые глаза Сарина затапливали радужкой белки, а кожа в уголках трескалась тонкой пока чешуёй. Конечно, он же всё слышит, чувствует отголоски отцовского бешенства и готовится к бою. Да только что может сделать огнедышащий драконий принц против шторма?

Звучный хлопок надломил груз напряжённости, и Анасфено едва не взвизгнул. Впрочем, назад он всё же шарахнулся, дёрнув на себя Сарина: тот, сосредоточенный, хищный, попытался извернуться, но снова запутался в полах накидки и легко оказался за спиной любовника. На мгновение маг ощутил ментальный вскрик «не смей вмешиваться!» и без малейшей надежды на удачу приготовился активировать первое же пришедшее на ум заклинание, но...

— Анасфено! — воскликнула Лианна Эсперанза, хлопая в ладоши громче прежнего. Мимо мужа она пробежала, перескакивая ступени, и влетела сыну в грудь, тут же сжимая в объятиях. — Дио, ну же! — обернулась она несколько секунд спустя, не разжимая рук. — Твой сын вернулся!

Высокий, широкоплечий и крупный глава семейства сошёл с лестницы, и Анасфено чудилось, будто под его ногами вздрагивает пол. Он надвигался на них, дыша жаром и магией, остановился в двух шагах — и распахнул объятия.

Они стояли так, втроём, в тишине, и Анасфено понял вдруг, как сильно скучал. Эксперименты занесли его в чужой мир на триста с лишним лет, и это стало для него забавной игрой. Но когда он ушёл второй раз, появился страх. Страх заблудиться в бесконечности пространства и времени и никогда не вернуться.

Прижавшись лбом к плечу отца, Анасфено прерывисто вздохнул, чувствуя, что сейчас разрыдается, как мальчишка.

— Мам, — шепнул он, ногтями царапая ладонь в попытке придержать эмоции, — познакомься с Сарином.

— Сарин? — отстранившись, улыбнулась Лианна. — Какое необычное имя для девушки. Далёкий от нас мир, не так ли?

Выглянув из-за спины Анасфено и спешно приглаживая вставшие дыбом волосы, Сарин, дёрнув уголки поджатых губ, изобразил неглубокий поклон — как сумел, застряв руками в рукавах, складках и прорезях.

— Принц Сарин, госпожа, — сообщил он полным достоинства голосом, и Лианна издала сдавленный, полный восхищения горловой звук.

— Дио, — прошептала она, — это не девочка. Это мальчик.

***


За обеденным столом собралась почти вся семья. Сарина усадили на почётное место во главе стола, рядом с Греем. Старший брат Анасфено действительно оказался слеп, печален и не слишком похож на отца. Говоря по чести, от матери в нём было почти всё, кроме цвета волос: белёсые, отливающие серебром пушистые пряди лежали на узких плечах мягкими завитками. Нечто подобное Сарин уже видел. Да-да, и не далее, чем вчера же вечером, погасив свет в спальне и сдёрнув одеяло с головы возлюбленного.

Прищурившись, он поглядел на тёмно-каштановую, чуть рыжеватую макушку Анасфено, а затем — на голову его матери. И понял, что может поклясться: её голова в темноте светится точно таким же серебром.

Бедняга Грей. Если Дио Эсперанза не дурак, то наверняка задавался вопросом, кто же отец этого щуплого бледного мальчишки.

Сарин перевёл взгляд. Чуть дальше сидели Лианна и Анасфено, а на другом конце — отец семейства, ловко расчленяющий цыплячью тушку ножом и двузубой вилкой. Гостю он выделил сочную грудку. Видимо, надеялся, что тот насытится и уберётся из его дома. Или подавится.

— Это брокколи, — пояснил Анасфено, когда принесли гарнир. — Капуста такая. И бирюзовые бобы. Очень вкусно.

— А это картофель. В вашем мире, Сарин, он растёт? — поинтересовалась Лианна, уложив подбородок на ладонь и с интересом разглядывая дракона.

— Да. Если судить по виду. — Наклонившись чуть ниже, тот потыкал содержимое тарелки вилкой и с некоторым опасением наколол ломтик чего-то зелёноватого. Брызнул сок. — А это..?

— Квора. Разновидность цитруса.

— Как вы познакомились с Анасфено, Сарин? — ровно и подчёркнуто вежливо спросил молчавший до того Дио, в который уже раз наполняя свой бокал. — Общий интерес к медицине?

«Ну давай, удиви меня. Соври что-нибудь благонравное и не дерзи, трусливый ты принц-коротышка», — читалось на его лице. Без преувеличений и в самом прямом смысле.

— Почти.

Подняв взгляд и столкнувшись с прищуром мужчины, Сарин бросил копаться в еде, решительно ткнул куда-то в середину и сунул добычу в рот. На зубах захрустело. То ли ореховая скорлупа, то ли какой-то особо гнусный перец.

Проглотив и жестом велев слуге налить себе соку, он залил горечь во рту и промокнул губы.

— Я впервые увидел его, придя в чувства привязанным к кровати и с распоротым животом.

— А я говорила, что подобные замашки в нём от тебя, — укоризненно поглядела Лианна Эсперанза на мужа, но Анасфено спешно её перебил:

— Я его лечил, мама!

— Не слишком хорошо, но с большим энтузиазмом, — кивнул Сарин, вновь испытывая удачу и молясь Праматери, чтобы в этот раз на вилке оказалась безобидная картошка. — С тех пор я испытываю глубочайшую благодарность и восхищение вашим сыном. Ну а так как он считает забавной магию нашего мира, у нас нашлись общие темы для бесед. Достаточно крепкий фундамент для дружбы, я полагаю, — улыбнулся он светски, прежде чем перемолоть зубами куриный хрящ.

— Значит, дружба и беседы? — растянул в бледной гримасе губы Дио. — Вы несколько просчитались, Сарин, мой сын — безнадёжный болван и растяпа и в принципе не способен вести связный диалог.

— Ну, не скрою, что он иногда храпит посреди спора и переспрашивает незнакомые слова, но не так часто, чтобы это замечать. Кроме этого нас связывали общие страх и ненависть к одному из его наставников.

— Действительно?

— Громко сказано, отец, — поправил дракона Анасфено, украдкой растирая шею, пошедшую алыми пятнами. — Он был не столь уж и ужасен, хотя...

Воспользовавшись моментом, Сарин предоставил магу забалтывать отца, а сам уткнулся в тарелку, искоса поглядывая на остальных. Лианна, совершенно не чувствующая настороженной тяжести беседы, непринуждённо включилась в обсуждения ужасного наставника, Дио на вид остыл...

— Позвольте помочь, — предложил Сарин, понизив голос, и придержал бокал самого молчаливого из присутствующих Эсперанза. Грей поднял голову, будто бы удивлённый, что кто-то помнит о его присутствии. — Вина?

— Сегодня хорошая ночь, чтобы забыть о мире. Будьте любезны.

Сарин поглядел на него с некоторым недоумением, но вина налил. Пил белокурый слепец точно так же, как и говорил: с какой-то томной горечью и тоской, без высокомерия, но с подчёркнутым изяществом. На драконьем лбу проступила испарина от взгляда на хрупкую ножку бокала в небрежных тонких пальцах.

— Не хотите ли грибов? — предпринял гость ещё одну попытку завести разговор и произвести благоприятное впечатление хоть на кого-то. — Или овощей?

Грей только вздохнул, со скучающе-скорбным видом продолжив баловаться с бокалом. Казалось, он погрузился в любование своим незавидным положением и в этих сладостных страданиях находил утешение, но это не вязалось с впечатлениями Сарина о семье Эсперанза. Пусть Грей и бастард своей матери, но госпожа Лианна выглядит неутомимой и весьма яркой личностью, не склонной к меланхолии. А что уж говорить об Анасфено...

— Простите, — зачем-то вежливо улыбнулся гость, — не буду более донимать вас.

Он отложил вилку и потянулся за пышной круглой булочкой, но отвлёкся на слугу с десертами и не заметил, как к тому же блюдцу качнулась рука слепца. Пальцы столкнулись, и Грей, удивившись, перехватил запястье Сарина другой рукой, принимаясь ощупывать таинственное нечто. А сообразив, что к чему, вспыхнул и пожал драконью ладонь.

— Ещё вина? — без намёка на сочувствие, но с пониманием спросил Сарин, и Грей, только-только начавший терять алый окрас, часто закивал, пробормотав: «Прошу».

Тёмная жидкость тяжело плеснулась в подставленный бокал. Лучшее лекарство от неловкости в этот вечер пользовалось особым спросом.

***


— Странного приятеля нашёл Анасфено, — пробормотал Дио неделю спустя, расчёсывая перед зеркалом волосы. — И не могу представить, что они могут обсуждать. Анасфено, разумеется, болван и недоумок, но этот Сарин вообще животное.

— Прелестный юноша, — вполне благодушно поправила его Лианна, переодеваясь в ночную рубашку, и муж не без жадности проводил её отражение взглядом. — Даже если он иногда обрастает чешуёй и охотится на скот и принцесс, в человеческом облике он вполне цивилизованный. И манеры у него...

— Пидорские, — почти оскалился Дио.

— Благородные. К тому же он змей. Змеям свойственна грация.

— И пидорство?

Лианна нахмурилась, не скрывая недовольства, и большой и могучий Дио Эсперанза отвёл глаза и вздохнул:

— Хорошо. Прости. Если тебе будет приятно, я зайду к ним завтра же, извинюсь за холодную встречу... на протяжении шести дней... Кхм. И отдам заодно кольцо этого принца-коротышки. Прислуга нашла в его спальне.

— В чьей именно? — мягко спросила Лианна, и её муж насупился ещё больше.

— В его собственной. Ладно, предположим, что мой распутный сын, прыгающий по постелям быстрее, чем его последняя из его бывших жён считает деньги, на этот раз изменил своим привычкам. Предположим, он поселил у себя не подобранную в другом мире подстилку, а друга из благородного семейства. Но, — поднял Дио палец к потолку, откладывая гребень и оборачиваясь. — Но вряд ли этот коротышка способен сделать из изнеженного недоумка достойного наследника. Да, любовь моя, мы проживём ещё многие столетия, но Анасфено должен принять наши дела. А он не готов.

— Он учёный. Ему не нужно быть воином.

Дио хлопнул себя по бёдрам, поднимаясь из кресла, и развёл руки.

— Я тоже учёный. И знаю, как жестоки порой наши соотечественники.

Жена улыбнулась ему, укутываясь одеялом.

— Так, может, этот драконий мальчик ему поможет? Он смелый и сообразительный. И у него в пасти целое море клыков, чтобы защитить Анасфено.

— От него самого? Ох, Лианна... — голос Дио стал совсем тихим. Снимая халат, мужчина улёгся в постель и обнял жену. — Если бы был жив Атлас...

— Засыпай.

Свет в спальне погас, но Дио долго лежал, вслушиваясь в посапывание Лианны и глядя в окно. Его старший сын погиб много лет назад, и с этим давно пора смириться. Как и с тем, что младший никогда не вписывался в требования, возлагаемые на семейство Эсперанза.

Он отключился, позабыв о размышлениях, только к утру.

***


Платье на Альдамере сидело действительно лучше. Сарин сполна оценил разницу между мужскими и женскими нарядами этого мира и с досадой признал, что придётся навсегда забыть о свободных накидках. Если все они будут облегать его нижние конечности, Анасфено прибавится поводов для ревности.

— Вы чудесно танцуете, — улыбнулся Сарин, когда мелодия сменилась, и повёл девушку к столу. — Но, боюсь, я уже не так молод и плохо знаю вашу музыку, чтобы продолжать.

— Не слушай его, — отозвался из угла Анасфено, — он просто завидует твоему наряду.

Альдамера расхохоталась, выпустив руку партнёра и падая в плетёное кресло. Она была так же высока и худощава, как брат, но черноволоса и далека от ленивой расслабленности. Подхватив полупустой бокал, она залпом выпила сок и потянулась за кувшином.

— Если господин Сарин хочет, я готова меняться.

Все рассмеялись. Представить дракона в ниспадающих слоях ткани тёмного золота, гордо шагающего по мостовой, не составляло труда. Варвар, что с него взять? Но вот длинные девичьи ноги, торчащие из штанин не по размеру...

Лианне пришлось похлопать младшего сына по спине: злорадную ухмылку Анасфено сменили алые пятна на щеках.

— Не стоит издеваться над другими с набитым ртом, милый, — посоветовала она шёпотом.

— Я не... Кх-х, всё в порядке, — просипел Анасфено, вытирая губы и зябко передёргивая плечами. — Всё хорошо. Спасибо. Мама, — тише спросил он, — отец ещё злится? Не думаю, что он будет в восторге от знакомства Альдо с Сарином.

— Разве этот дракон и по девицам?

Анасфено скорбно кивнул, глядя, как его спутник, собирающий взгляды иномирным нарядом, обхаживает Альдамеру и даже пытается вытащить из кресла Грея, убеждая, что будет вести аккуратно, а танцы — так и вовсе лекарство от всех болезней. В человеческом облике ему не хватало только хвоста, чтобы вилять им, как восторженной псине.

— Компенсирует, — процедил он и только затем отвёл взгляд. Лианна же смотрела на Сарина с возрастающим интересом. — Мама!

— Да-да? — обернулась женщина, улыбаясь немного рассеянно. — Я просто задумалась. Не беспокойся без нужды, дорогой мой, я убедила Дио, что вы просто друзья. Не делайте глупостей, не высовывайтесь, а через некоторое время он успокоится и смирится. Смирился же он с твоей первой женой?

— Потому что иначе бы она отсудила у него всё и заставила бы нагишом попрошайничать на улицах. В общем, показала зубы так, что отец не рискнул оказывать сопротивление — себе дороже. А что может сделать Сарин? Рассказать всем о его тайных мыслях? Или о плётке у тебя под подушкой?

— Дио ему шею раньше свернёт.

Они замолчали, как-то незаметно взявшись за руку и с одинаковыми, вытянувшимися в скорби лицами замерев в уютной глубине кресел. Среди других гостей этого маленького прибрежного ресторанчика они терялись, и даже вездесущие официанты дважды проходили мимо, позабыв о пустых бокалах.

— Когда до твоего отца дойдёт, что «принц» — это титул, а не попытка повыделываться, он напомнит, что у принцев должны быть наследники, — вполголоса заметила Лианна, бесстрастно наблюдая, как двое из её детей, несмышлёная пятисотлетняя малютка и слепец, влились в двигающиеся под ритм вальса пары. Поискала глазами Сарина и почти не удивилась, заметив, насколько сосредоточенный у него вид. — И что ты их ему дать не в силах, как и он тебе. Что неизвестно, как повзрослеет Альдамера, и что она хоть и одарена магически, но весьма скромно. Что вы с Сарином загубите наследие ваших предков. И что он уйдёт от тебя, как только это поймёт, потому что у него есть хребет и мозги, а ты — нежный недоумок.

— Это он так говорит?

— И не только так. — Лианна, потерев глаза свободной рукой, склонила голову к плечу сына. В опускающихся сумерках их волосы начинали светиться тусклым серебром. — Я не знаю, что можно сделать, кроме ожидания. Вечно прятаться вы не сможете, и твой отец не дурак. Возможно, сделай ты ребёнка в законном браке, он бы предпочёл забыть о тебе и заняться воспитанием внука. Или внучки.

— Бедное дитя... Почему ты не подсунула ему кого-то из моих бастардов?

— Зачем ему вводить в семью невесть кого, если есть шанс заполучить полноценных Эсперанза? — Обняв его, Лианна вздохнула. — Это действительно проще.

***


— Ты сегодня был необычайно весел, — заметил Анасфено, бережно придерживая любовника под локоть. — Не видел, чтобы ты так упивался окружающим обществом, уже лет сорок.

— Упивался я, для начала, вином.

— Нам подавали соки и воду. Это ресторан здорового питания.

Сарин молча отогнул край куртки, продемонстрировав припрятанную в кармане фляжку. Не обращая внимания на мага, отпил несколько глотков и спрятал обратно, вполне довольный жизнью.

— И семья у тебя очаровательная, — добавил он, совершенно не желая портить вечер. — Госпожа Альдамера так и вовсе не похожа на тебя, ленивый слизень.

— Потому что она в отца. Не думаю, конечно, что попытается убить, если решит, что наше поведение совершенно недостойно, но и соблазнять не советую.

— Соблазнять? — дёрнул Сарин край рта вверх, не скрывая издёвки. — Эта девица — твоя сестра.

— Ты же животное. Откуда мне знать, что взбредёт в твою звериную башку?

Анасфено пихнули в бок, а затем приобняли, прихватив в кулак кончики длинных волос.

— Прав твой папаша с бешеным взглядом: ты действительно болван.

— А вдруг ты привязался ко мне ради «визы» в мой мир?

— Что такое «виза»? — уточнил Сарин благодушно, запрокидывая голову. Он не узнавал здешних созвездий, блёклыми пока искрами вырисовывающимися на тёмном бархате неба, но смотреть на них любил. — Что-то вроде разрешения?

— Вроде. Ещё ты мог покуситься на мои деньги.

— У меня есть целый континент.

— Остров.

— Континент, — прижали Анасфено чуть крепче. — Ты, недоучка, не разбираешься ни в медицине, ни в географии. Так вот, континент с залежами ценных руд, драконья стая и возможность сжечь всех, кого захочется. Почти всех. Зачем мне твои жалкие сбережения, человек?

Анасфено потрепал любовника по макушке, остановился у перекрёстка и поцеловал в лоб. Спорить не хотелось, как и напоминать, почему он забрал Сарина с собой. Если коротышке необходимо чувствовать себя значимым — пусть. Ни от кого не убудет.

— Я люблю тебя, чешуйчатое, — напомнил он негромко, наклонившись и со всеми удобствами устраивая подбородок на лохматой драконьей голове. Ему в ключицу фыркнули. — И на самом деле не думаю, что ты попытаешься забраться в брюки моей сестре.

— Она носит брюки?

— Бриджи, шорты и забавные штуки под названием «лосины».

— Очаровательная у вас мода, — помолчав, признал Сарин, отстранившись и пару раз зачем-то хлопнув Анасфено по груди. — Но только в том случае, если лосины делают не из лосей.

— Когда-то давно... Если ты беспокоишься, что кто-то покусится на твою шкуру, то не стоит. Люди у нас брезгливые, вшивого дракона даже на фермерские сапоги не пустят.

Сарин закашлялся, и из его рта посыпались искры. Он снова — на этот раз поспешно — захлопал по подпаленной одежде.

— Святые предки, Сарин, да что с тобой? — уже с беспокойством спросил Анасфено, и тот тут же чихнул в кулак. Потянуло дымком. — Ох, это всё от твоей тяги напиваться по любому поводу. Дома, — поднял он руку прежде, чем любовник успел возмутиться, — приготовлю тебе пастилки. Пару недель полежишь в постели, полечишься, и кашель пройдёт.

— Пару недель? — сипло возмутился Сарин. — То, что ты хочешь травить меня своим варевом, я отчасти могу понять и принять, но делать это такую тьму времени...

— Обещаю, — клятвенно прижал Анасфено ладони к груди, — что тебе не будет скучно. Я разберусь с делами, помелькаю перед отцом, а ты в это время можешь разграбить мою библиотеку. Пойми меня правильно: я не стыжусь появляться с тобой в обществе, не прячу любовника, не прячу любовницу... Я просто боюсь за тебя. И того, что происходит. Столько лет не был дома и забыл, что представляют собой Эсперанза. Отец и раньше не одобрял моих...

Дальше дракон особо не вслушивался: ему хватало отголосков мыслей, чтобы представить, как долго и нудно может страдать Анасфено. Порой с беднягой такое случалось — изредка, но надолго. Утешать и перебивать не стоило, иначе словесный поток превращался в истеричные причитания. Проще было смириться и дать выговориться. После красное от напряжения создание выдыхало, умывалось и снова превращалось с легкомысленного раздолбая.

Потому Сарин, приобняв любовника, мирно пошёл дальше, любуясь небом, расписными вывесками магазинчиков и увеселительных заведений, запоминая местные мотивы... Делал всё, лишь бы не вслушиваться в тоскливое «я так несчастен, как ужасно я живу среди всей этой роскоши». И лишь бы не чихнуть.

— Анасфено, — позвал он посреди особенно прочувствованной жалобы в пустоту, морщась от зарождающейся в затылке боли, — как дойдём, и правда сделай пастилки. Что-то мне нехорошо. Кстати, — прибавил он почти удовлетворённо, — мы заблудились.

Маг, глубоко оскорблённый тем, что его прервали, огляделся. Вздёрнул брови уже с совершенно иным выражением. И от души хлопнул Сарина по плечу.

— О. Молодец. Ты, мой простуженный ящер, нашёл бордель.

***


До дома они дошли нескоро: Анасфено взбрело в голову покормить уточек, дабы вернуть душевное равновесие. Пока он закидывал птиц хлебом, Сарин тихо злился, страдал, чихал в кулак, но молчал. В конце концов, после такого стресса, как попытка наладить семейные отношения, не грех и сорваться. Он вот пьёт, Анасфено — изводит окружающих...

И, конечно, они оба знали, как долго и увлекательно можно оскорблять друг друга, забыв обо всём остальном. Потому берегли это удовольствие для более приятной обстановки.

Холл, пропахший цветущими вишнями, подходил для этого чуть больше, чем полупустые улицы.

— Стоило зайти в тот публичный дом, — заметил Анасфено, стряхивая сапоги и с размаху усаживаясь на пуфик у дверей. — Может, кто-то из местных девиц и покусится на твоё крохотное тельце.

— Возможно, — решив не реагировать слишком уж бурно, вежливо улыбнулся дракон. Прислонившись к стене и закрыв глаза, он пытался справиться с хаосом в мыслях. Последние полчаса ему чудилось, будто следом кто-то идёт, но...

Видимо, дело в вине и усталости.

— Но за свою честь мне беспокоиться не пришлось бы: вряд ли там нашёлся хоть один юноша, которого ты не оскорбил и не унизил, некогда попытавшись договориться о свидании.

Анасфено хмыкнул, подперев щёку кулаком и снизу вверх глядя на Сарина. Когда он только притащил его сюда, израненного и едва живого, у злобной ящерицы хватило сил пожаловаться на электрический свет. Раздражает он, видите ли, его нежные, не испорченные цивилизацией глаза. Пришлось вспомнить путь до банка и выложить приличную (для не менее приличных людей) сумму за восстановление сети магического огня — и не в одном скромном поместье, а во всём квартале. Сарин, разумеется, об этом не знал, иначе бы расшипелся, что привыкнет и что не к лицу такие траты. И, возможно, был бы прав.

С другой же стороны, электричество не в силах превратить его мышиные космы в мешанину оттенков благородного золота, мёда и старой меди. А светильники эти — превращают.

— Эй, животное, — позвал он, добившись в тот же миг злобного, но вялого оскала, — если ты слишком пьян, чтобы разуться — иди сюда. Или снова забыл, что такое шнурки?

— А иди-ка ты в бездну...

— Сразу, как только раздену тебя и уложу в кровать. — Ухватив дракона за щегольской пояс, Анасфено ещё немного полюбовался на искры в тёмных волосах и принялся за шнуровку. Сарин, что удивительно, не возражал. Наверное, и домой-то шёл ровно потому, что недостойно благородных ящеров падать в иномирные канавы. — И сварю что-нибудь от похмелья.

— Не стоит, — осторожно махнул ладонью Сарин, переступая с ноги на ногу. Одна мысль о необходимости наклониться вызывала смешанные чувства. — Протрезвить себя я сумею, даже упившись до полусмерти.

— Зачем ты вообще притащил фляжку? Мы же решили просто... повеселиться?

— Ждал твоего отца.

Вздохнув, маг плюхнулся перед ним на колени и, оставив второй сапог нерасшнурованным, сжал ладони в своих.

— Паршивая из нас пара. Хотя я боялся бы твоего батюшку не меньше. Трезвей, — велел он неожиданно и серьёзно. — Прямо сейчас. Я не хочу валять тебя по этому ковру, гадая, стошнит тебя в процессе или вырубит. А я твёрдо намерен это сделать.

— Омерзительное ты создание, и мысли твои гнусные.

— Тем не менее — трезвей. Знаешь, Сарин, мой отец может хоть лопнуть от ярости, — не меняя тона, продолжал он, расстёгивая снизу вверх пуговицы на рубашке и распутывая пояс. — Может окончательно отказаться от родства. Может биться в корчах, или что он там сейчас любит делать, тупая, припадочная скотина. Но прятаться я не хочу и не буду. Сарин, ты слышишь меня?

«Какого же демона трясётся пол? Я же не котёнок и не младенец, чтобы действительно перепить после... А сколько я выпил?»

— Слышишь меня? — повторил тише Анасфено, разводя края рубашки и целуя его в живот. Большие пальцы бережно обвели тонкие и мягкие пластинки чешуи, уходящие вниз.

— Да... Да, — уже осмысленнее встряхнул головой Сарин, глядя, как с него неторопливо стягивают штаны. — Слышу. Но умоляю, не говори, что ты собираешься осквернить этот несчастный ковёр, только чтобы досадить своему бешеному папаше.

«Я трезв? Вполне. Но земля дрожит. Это странно».

— А даже если и так?

— Анасфено, я...

«...простужен и устал, а ты и вовсе не в себе. Лучше проводи меня в ванную и раздевай уже там, если так хочешь. Вели сделать чай, выспись, а завтра можешь хоть на ушах ходить. Но хвататься за интимные места на самом пороге, да ещё и оставив меня в одном сапоге? Это неправильно», — хотел сказать Сарин тем спокойным, убедительным в своей взвешенности тоном, что безотказно действовал на упрямцев и сумасшедших, но не успел. Лишь мягко оттолкнул любовника за краткий миг до того, как изящно выложенный паркет вздулся пузырями, а стены содрогнулись, расходясь глубокими трещинами.

Зубы побелевшего от испуга Анасфено клацнули, стискивая пустоту.

***


— Как ты мог?

Лианна Эсперанза была в ярости. Даже Грею не требовалось глаз, чтобы представить в красках, как сжимаются её унизанные перстнями пальцы, а лицо покрывается пятнами. Как подёргивается уголок губ отца. Как...

— Если бы это было в моей власти, я бы повторил. Любовь моя, не повернёшь время вспять? Может, — налился ядом голос Дио, — хоть на этот раз повезёт, и я понаблюдаю, как этих двух ублюдков размажет по обломкам!

— Я из тебя вытрясу все компенсации, которые только смогу, и никакой городской совет не прикроет твою задницу, больной ты психопат! — рыкнул Анасфено из своего кресла. Он не замечал вышагиваний матери и смотрел исключительно на Дио — пристально, как хищник, готовящийся разодрать врага живьём. Впервые он понял, как видит мир Сарин. — Ты разрушил мой дом!

— И разрушу ещё раз.

— Ты едва не убил меня и моего гостя!

— Твоего кого? — оттопырил ладонью ухо Дио, качнувшись вперёд. — Может, твоего мужа? Трахальщика? Кормильца? Прости уж, но не разглядел, что именно ты собирался делать с его драконьим х...

— Заткнись! — рявкнула в голос Лианна, свирепо глядя на мужа. — Заткнись лучше! Как тебе в голову пришло за ними следить, недоумок?! Что тебе до того, чем они занимаются между собой?! Почему, о, предки, я до сих пор тебя терплю! Научись уважать других людей! Ты уже не мальчик, чтобы впадать в безумство, стоит чему-то пойти не так!

— Да всё пошло не так. Всё. У меня родился не мальчик, — принялся загибать пальцы Дио, — не девочка, а бесхребетный потаскун и ****ь. Этот потаскун и ***** тащит домой иномирную хвостатую тварь, чтобы раздвигать перед ней ноги и радостно предавать свою семью по первому требованию. Простите, что я разозлился.

— Ты мог сдержать и себя, и свою силу в руках! Ты мог не появляться там, раз предполагал нечто подобное!

— Я, — чеканя, процедил Дио, — пришёл, чтобы вернуть ящерице кольцо. Если они не хотели быть замеченными, то ушли бы в спальню. В кухню. В библиотеку. Куда угодно. Но раз теперь мой сын решил обобрать меня до нитки за пару ушибов для своего супруга, то пусть. Тварь, это твоё.

По полу покатилось кольцо, подхватывая блики гранями крупного чёрного камня. Остановили его у самой стены, накрыв стопой с гибкими и цепкими пальцами. Сарин, молчаливый, ещё не до конца пришедший в себя, подтянул его ближе. Хвост, обвивающий другую ногу, хлопал кончиком по полу, оставляя уродливые царапины на лаке.

Лекари запретили ему принимать полноценный облик человека или дракона, пока не срастутся крупные кости, и Сарину пришлось остаться в половинчатом виде. Это оставалось вызовом любому известному ему этикету, но смущение первых минут ушло, стоило Дио Эсперанза открыть рот.

Болела спина. Ломало и дёргало искалеченные крылья. От ментального всплеска ярости до сих пор гудело в голове. Зато Анасфено остался цел.

— Вы ничтожество. Самодовольное, — тихо выдохнул Сарин, с трудом поднимаясь и делая шаг, а затем и другой, — злобное, жалкое ничтожество. Анасфено говорил, что будь мой отец жив, он бы боялся его гнева. Анасфено ошибался. Корнефорос жил в мире, где вольности, допустимые у вас, считаются преступными и опасными. Он всегда подчинялся законам. Но он никогда не был трусом, нападающим исподтишка, и ни за что бы не поднял руку на родного ребёнка.

Дио резко поднялся, опрокинув кресло. Даже сейчас Сарин был куда ниже его, но не остановился.

— Значит, я трус?

— Ничтожный тру...

Сарин поморщился. Его противник ухмыльнулся, под тяжёлыми взглядами домочадцев переплетая руки на груди.

— Анасфено нашёл себе подходящую партию, — сообщил он. — Запал кончился, господин дракон?

— Тр...

Покрытый чешуёй нос пошёл складками, а глаза заслезились. Неровными рывками поднимая подбородок, Сарин с ужасом задержал дыхание, зная, что должно произойти. Где-то сбоку он услышал голос Лианны, позади — Анасфено, похожий на её до дрожи, и даже Грей пытался вмешаться. Скрип его кресла больно резанул по ушам, а затем совсем рядом расхохотался Дио...

Сарин повернул к нему голову.

И чихнул.

На этот раз искр не было: вместе с едким, щекочущим носоглотку дымом вырвалось блёклое и жаркое пламя. Слишком тонкая чешуя зазудела, глаза пересохли, и Сарин отчётливо увидел, как вспыхнули одежды Дио Эсперанза, ухоженные волосы, брови... Он осел на пол. Мыслей не было, только головокружение и блаженная пустота за переносицей.

Хлопнуло. Долю секунды спустя — снова.

Прежде ему не доводилось видеть заклинание стазиса со стороны, а теперь два из них сковали пламя вместе с хозяином дома. Замер в ловушке времени тлеющий ковёр, занимающееся почти бесцветным огнём кресло, картина на стене...

— Анасфено, — опуская руку, попросила Лианна, — разбуди и уведи Грея. Думаю, опасности больше нет, но ему не нужен лишний стресс.

Сарин поглядел на неё и тут же обернулся. Анасфено нервно встряхивал кистью, закатывая рукава, и казался куда более решительным, чем обычно.

— Что ему соврать? — деловито уточнил он, и мать пожала плечами.

— Что господин Сарин швырнул в твоего отца вазой, и пришлось их разнимать. Ты умный мальчик, сам всё придумаешь. Господин Сарин? — улыбнулась Лианна с некоторым умилением, протягивая руку. Дракон уговаривать себя не заставил и принял помощь. К боли в верхней части тела прибавилось подёргивание в прижатом хвосте. — Надеюсь, вы больше не будете ни в кого плевать?

— Я чихнул, — позорно дрожащим, но преисполненным самоуважения голосом пояснил Сарин. Краем глаза он разглядывал застывшего Дио. — Прошу простить. Я простыл или что-то в этом роде. Я не знаю. Хотел спросить у Анасфено, ведь я не лекарь.

— Так и он тоже.

«Кхе-хе» вырвалось против воли, перерастая в полноценный злорадный смех. Лианна придержала Сарина, хихикая так, будто не её безумное семейство пыталось друг друга поубивать, и гладила чешую под крыльями. Когда ему стало полегче, усадила на кушетку у окна и, позвав прислугу, велела принести горячего чая.

— Простите, госпожа, — окликнул Лианну Сарин, когда те же слуги принялись тушить «размораживаемое» пламя. Женщина, командующая уборкой и с бокалом вина в руке, обернулась к нему, улыбаясь доброжелательно и умиротворённо. — Простите. Господин Дио сейчас в стазисе?

— Да, — улыбнулась Лианна шире, и Сарин понял, что она врёт.

— И он ничего не чувствует, верно? — уточнил он осторожно, уже зная ответ.

— Ничего, дорогой. Ни о чём не беспокойся. А если ему вдруг и дискомфортно, — едва уловимо изменился легкомысленный тон колдуньи, — то это пустяки. Не так ли, Анасфено?

Средний из её детей, вернувшийся без брата, но с большим яблоком в руках, лениво оглядел подожжённого отца и повёл плечом.

— Полагаю, что так, матушка. Животное, лови!

Яблоко угодило по больному плечу, но Сарин сдержал и стоны, и ругательства. Эсперанза сделали вид, что и вовсе ничего не заметили, и чутьё подсказывало, что не стоит взывать к их совести. Крепче будешь спать.

Прежде чем вернуться к недопитому чаю, гость дома Эсперанза поглядел на хозяина с подозрительно осмысленным взглядом, его очаровательную жену и улыбчивого сына.

Отчего-то стало зябко.