Предыдущее http://www.proza.ru/2017/01/01/24
1.2.3.5.3. На поиски
Вторые сутки Мария сидела, вжавшись в стенку подсобки, из туннеля ее заметить было почти невозможно, но сама она четко видела всех проходящих. Гипа не узнать было нельзя! Свистнула. Ноль эмоций. Швырнула камушек… Заозирался. Таки разглядел, протиснулся через завал, сел рядом.
Раскрыл мешок, сунул в руки дезинфицирующие салфетки, пакет с мясом, кружку, открыл термос, плеснул горячего чая.
— Спасибо! Последнее мясо пять часов как подъела. А из питья только молоко сцеженное. Чай из дома?
— Не, Ленка всучила. Ты чего учудила-то?
— Сашку искать пошла. Вас-то, хрен, дождется. Друзья-соратнички!
— Куда? К МГУ?
— На Спортивную, в госпитале он.
— С чего взяла?
— А ты там искал?
— Лазарев там шарил. С 11 по 15 декабря выходов, кроме патрулей не было, с поверхности поступил всего один подходящий пациент, труп осмотрели, не он.
— А обожженного осмотрели?
— Так он не седой совсем, на вид сорока лет не дашь, говорили, что нежилец.
— Вот и проверим… Ксиву принес?
— На!
— Саша Говорков…
— Пацаном проще.
* * *
Примазавшись к челнокам, они проскочили посты и направились в госпиталь. Гип включил режим «очаровательный опер», протолкнулся к регистратуре:
— Сестричка, день добрый, кореша ищу, не подсобишь?
— Фамилия? — заскрежетал пропитой хрипловатый голос, принадлежащий изрядно потрепанной подрасползшейся, но еще вроде молодой, а не молодящейся и явно сексуально озабоченной медичке.
— Без документов он был и без сознания, говорят и снарягу со стволами потырили. Безымянных с 11 по 15 декабря поступивших, пошукай.
— Спохватился, касатик! — хохотнула, только пальцем у виска не покрутила. — Не дай Бог таких корешей!
— Да сам он меня к анархистам с хабаром услал, божился носа из норы не высовывать, да вот… — Гип, прикрывая каким-то мятым бланком, пропихнул в окошко плоскую чекушку с гагарычем.
Медичка скрутила крышку, нюхнула, глотнула, сморщилась, занюхала рукавом:
— Чистый что ль?
— Седьмой очистки, в дубовой бочке настоянный…
— Шикуешь, паря… — Ох, и заинтересованными же глазищами она глянула. Много чего она пробовала, но чтоб такой амбал прижал, не было еще.
— Нужда пуще неволи… Поищи, будь ласка!
Медичка глотнула еще. Блаженно захлопала глазюками:
— Обожженный что ли?
— Может быть…
— Выписали его.
— В морг что ли?
— Типун тебе на язык. Жена забрала.
Тигра попыталась открыть рот, но Гип был на стороже.
— Какая жена?
— Ой, врачиха с Фрунзенской.
— И как доказала?
— Паспорта у нее со штампами ЗАГСа были, да только она им и заинтересовалась, считай, со смертного одра подняла, наши только к нему и подходили проверить сдох или жив, ставки делали… Начальнички сплавили доходягу и счастливы до зеленых соплей. Обобрали его санитары дочиста. — Гагарыч нашел путь к сердцу циничной бабы, она даже не замечала как плевала в душу… Гип пропустил мимо ушей лишнее и начал ломиться к цели:
— Звать-то ее как?
— Катерина Рогова.
— А мужа?
— Петр Топорков.
— Так, не глядя, говоришь?
— При мне он поступал, при мне выписывали. Все потом только смекнули, что эта сука сотворила, многие клювами щелкнули. Всего-то вымыть его надо было, да напоить-покормить хорошенько. Амнезия — втирай, чего хочешь. Мужик молодой сильный, оклемается — кормильцем станет или пенсию сталкеры дадут.
— Где ее искать? На Фрунзенской?
— Щаз! На горбу что ли она его потащит, отощал, конечно, но пудов пять в нем осталось, а в ней и трех не будет, сам-то пока не ходок, месяц с хвостом не жрамши валялся. В медпоселке комнату сняла, откармливает.
* * *
Гип поскребся в дверь.
— Кого черт принес?!
— Кать, открой, Агнешка лекарства прислала, — сказала Мария.
Щелкнул замок. Дверь начала открываться… Удар ногой. Гип влетел внутрь, прижал дверь.
— Твою ма… — визг врачихи с рассеченной дверью бровью оборвала Тигра ударами по ребрам, сиськам и в солнышко, та заскулила и на подгибающихся ногах попыталась заскочить на кровать.
С кровати вскочил отощавший заросший рыже-русый мужик с пшеничными усами и каштановой двухмесячной щетиной… Не успел. Тигра пробила вялый блок, засадив открытой ладонью в колючий подбородок…
* * *
Мужик лежал на кровати навзничь, баба забилась в угол, голос к ней еще не вернулся. Тигра сидела на корточках, рассматривая его. Почти десять лет нос к носу, а встреть его, ни за что бы не признала. Только глаза, перстень и кольцо, еще надетое на него шелковое исподнее, сама сшила, пообтрепалось, посерело, в рыжеватых разводах, муж надевал его под подхимзушник и вообще на боевые. Гип оседлал стул, прижимающий дверь.
Нокаутированный зашевелился, открыл глаза, потер бороду и шею, медленно, морщась, сел, всмотрелся в сидящего на корточках сталкера-подростка:
— Маш, ты откуда? Ребенок где?
— Это кто? — Тигра ткнула пальцем ему за спину.
— Я ебу? — Не оборачиваясь, сказал муж. — Повторяю, где ребенок?
— Родила!
— Кого? Когда?
— 14 декабря. Двух рыжих… — Мария потянула паузу.
— … девок, похожих на Лизку! — Закончил за нее Хаз, хохотнул и расплылся в счастливой улыбке.
— Но с голубыми глазами! — Прорычала Тигра.
— Класс! Натан? Где они?
— Ната и Таня, правда, до сих пор не решила кто из них кто. В госпитале оставила.
— Черт! Прозевал! Число сегодня какое?
— 1 февраля, — сказала жена, глянув на часы. Тигра вновь глянула ему за спину. — Это кто?
Хаз повернулся, поморщился:
— Ты кто?
— Катя Рогова, твоя жена, — через силу выдавила, еще сильнее вжимаясь в угол, беглая врачиха.
— А я?
— Петя Топорков. Сталкер. Мой муж! Я тебе жизнь спасла! У меня документы есть!
Тигра заерзала, примеряясь как бы и чем получше приложить эту дешевку.
— Приехали! Мы где?
— На Спортивной.
— Документы?! — Рогова протянула паспорта.
— М-да! — Хаз разглядывал паспорта, с женским все было ясно, а в мужском на месте фото была прожжена дырка, но штамп о регистрации брака был цел. «Класс! Детский сад, штаны на лямках». — Мужской прихватизирую! Припрячь! — бросил он уже родной-единственной жене.
Мария запихнула паспорт в карман.
— Маш! Я на кого похож? — Тигра замялась, формулируя… — Гип, я на кого похож?
— На своего сына! — И заржал.
— Что ты ржешь, бегемотище?!
— Люблю, когда вы грызетесь, будто домой попал!
— Заткнись! — гаркнули супруги хором, Гип чуть не упал со стула, давясь от смеха.
— Кэп, обстановку проясни! — Хаз впился глазами в Гипа, тот утер вызванные смехом слезы, состроил сурьезную морду.
— Слушаюсь, господин ротмистр! — Гип не сдержался и опять хохотнул, но дело-то было серьезное. — 11 декабря ты попал под выброс у МГУ.
— Кто-то еще выжил?
— Нет. Тебя тоже все похоронили, тело искать возможности не было.
— Молодцы! Слава Богу! Хватило мозгов исполнить приказ и не угробить больше никого.
— Продолжать? — Хаз кивнул. — На Гагаринской и у друзей траур. Пух в клетке. Машка родила, сбежала из госпиталя, пошла тебя искать. И вот мы здесь.
— Ксивы? Стволы? Пайки?
— У меня красная временная беженка, у Маши фальшивка, а тебя мы только нашли, но кажись, эту проблему ты сам решил. АК74М, два АПСБ и ПМ. Два кило мяса, чай, гагарыч и ВГ.
— До дома хватит?
— Как пойдешь… Антирекорд скорости нам ломится.
— Петя! — Пискнула из угла Рогова.
— Я не Петя! Я ротмистр Гагаринской агломерации Александр Иванович Хазов. Это, — Хаз указал на Тигру, — моя жена — Тигра — поручик Гагаринской агломерации Мария Всеволодовна Гончарова и мой напарник — Гип — капитан СОБРа Гаврилов Иван Палыч. Ясно? А ты?.. Ты в пролете!.. Но гагары добро помнят! Выберемся, получишь деньги, шмотки, жрачку, нужно будет укрытие — спрячем, может, и мужа подберем, но не дай тебе Бог…
Тигра утробно заурчала, встала с корточек, подсела к мужу. Тот потянулся ее прижать и чмокнуть, но она, чуть отстранившись, зажала ему рот рукой.
— Ты хоть зубы после этой почисти. Амнезия амнезией, а о гигиене стоит помнить всегда.
— Есть чем?
— Гип!
— Лови! — Гип, не вставая, бросил пластиковую бутылку с гагарычем. Мария ее ловко поймала, протянула мужу. Хаз открыл, набрал самопального «вискаря» в рот, прополоскал, проглотил, плеснул в ладонь, протер губы и лицо. Потянулся к жене…
— А душ?
— Давно меня от простуды не лечила?
— Гип салфетки!
— У тебя в кармане.
— Спасибо, — буркнула Тигра.
— Эй! Красотка! Одевайся! Не видишь? Людям наедине побыть надо! Вылазь, говорю! — Гип поднялся и уверенно направился к кровати.
— А как же? — Катерина завертелась, ища спасения.
— Со мной ночку скоротаешь! Не ссы! Рухлядишку никто не тронет, не то воспитание. Твои сиськи-письки мне до лампады, а ребята полгода вместе не спали. — Гип обождал, пока неудачливая похитительница чужих мужей оденется и соберется, а потом вежливо поволок ее в ночлежку.
Тигра вспорхнула. Своей фирменной походочкой пересекла комнату, заперла дверь, не забыла защелкнуть щеколду.
Скинула верхнюю одежду. Ополоснула руки, умылась. Вернулась к кровати, стянула с Хаза рубаху, застыла, зажмурившись. Тело мужа напомнило ей перезревшую дыню, а посреди груди дыбились ставшие объемными православный крест и образок Александра Невского, когда-то бывшие наколками. Маленькие участки чистой кожи, а все остальное корка, дынная корка в мелких, но глубоких шрамах с острыми шершавыми краями, чешуя рептилии, а не человеческая кожа со столь любимыми ей каштановыми кудряшками. Салфетки, которыми она ее терла, лохматились, рассыпались в руках. Закончила с плечами, руками и торсом, встряхнула рубаху, помогла ее надеть. Стянула кальсоны…
Наконец, покончив с гигиеной, критически осмотрев постельное белье и пофыркав, она юркнула под одеяло. Прижалась щекой к щеке, щетина кололась:
— Побрейся!
— Ага, чтоб на первом же посту спалиться. Терпи!
— Молока хочешь?
— Какого? Откуда?
Жена задрала тельник, выставив набухшие груди:
— Все равно сцеживать надо… Но хлопотно это. И больно.
Хаз провел левой рукой от низа живота жены к верху, слегка коснулся груди, скользнул подмышку, дальше к лопаткам и по позвоночнику вниз, в трусики по, а средним пальцем между ягодиц… Тигра заурчала. Усы и борода защекотали сосок… Самый ее любимый «ребенок», усыновленный в возрасте далеко за сорок, впервые взял ее грудь… Трусики с кальсонами отправились ко всем чертям… Долгие семь месяцев она фантазировала какой будет их первая ночь после последних родов… Но то, что случилось даже не могло прийти ей в голову… Долгожданный единственный любимый нежный чуть не потерянный муж… волшебство секса с любимым и кормления «малыша» в одном флаконе…
Она очнулась утром заботливо укутанная и нежно прижатая спиной к своей самой любимой «грелке» во все тело.
Тихонько повернулась, аккуратненько самыми кончиками пальцев отбросила волосы с его лба, как это делала с дочками, разгладила усы и бороду, сердце сдавила небывалая материнская нежность, захотелось прильнуть, вжать в себя, растворить- раствориться, срастись…
«Разбудила! Дура!» — Мария кляла себя за бабий эгоизм. Муж нащупал ее губы, она почти отвыкла целоваться, нет, начала забывать сладость родных уст… Опять бабочки забарабанили крылышками в животе…
— Молочка?.. — Мурлыкнула она совсем по-кошачьи.
— Свеженького?
— Прям из-под бешеной коровки…
Муж ласкал нежно самыми подушечками пальцев, отбрасывал прядки цвета белого золота со лба, щек, плеч, любовался, будто в первый раз…
«Господи, кого я больше люблю мужа или дочерей или сына? — Занозой в душе засел этот странный вопрос. — Бог! Почему ты забрал у меня сына?»
«А куда это мы уставились и грабки тянем? Коготки нацеливаем?» — Тигра переключилась на странные манипуляции мужа…
— Что? — вслух пискнула Мария. Муж вел себя очень странно, разглядывал как под микроскопом, поскреб ногтем щеку, за что-то уцепился и сорвал с ее лица как кусок пластыря светлый блинчик очень похожий на банный лист.
— Что? — Происходящие ее реально начало пугать.
— В зеркало посмотрись. — Она фыркнула, выскользнула из-под одеяла, поленившись искать трусики, сунула ноги в чужие шлепки и подбежала к зеркалу. Песец! Потрескавшуюся фарфоровую куклу увидела он в отражении. Посмотрела на ноги, подцепила ногтем одну из трещин и потянула вниз, с ноги соскользнул «чулок» старой кожи, на другой ноге тоже, с рук слетели «перчатки»… Дурдом! Не, один раз похожие с ней было, но причиной тому была аллергия… А сейчас?
Сбросила тельник, абсолютно нагой в одних шлепках вертелась перед зеркалом, срывая старую кожу. Неслышно подошел муж. Ногой пододвинул стул, уселся, рассматривая…
— Вот только посмей назвать меня змеюкой подколодной!— Хаз начал молча сдирать лоскуты кожи с ее спины. — Саш, что со мной?
«Сюрреализм какой-то!» — Подумала Мария.
Муж чмокнул ее в правую грудь, не в сосок, а в бочок, так нежно, если бы не чертова щетина! И замурлыкал:
Я вижу, я снова вижу тебя такой
В дерзкой мини-юбке, что мой покой,
Мой сон превратила, шутя,
В тебя, я умоляю тебя.
Тебе 17, тебе опять 17 лет.
Каждый твой день рожденья хочет прибавить, а я скажу ему, нет.
Твой портрет, твои дети, я расскажу им о том:
"Дети, вашей маме снова 17, вы просто поверьте, а поймете
Потом!"
Пусть всё будет так, как ты захочешь.
Пусть твои глаза, как прежде, горят!
Я с тобой опять сегодня этой ночью,
Ну а впрочем, следующей ночью,
Если захочешь, я опять у тебя!
— Чайф! — Мария топнула ногой. — Сашка?!
— Не бей копытцем! Козочкой станешь! Со вторым семнадцатилетием, My darling!
— Саш, ну, правда, что это?
— Порносы поля.
— Что? Говори ты по-русски, уж интеллигентный коренной москаль размоскальский, а с языка черте что, кроме литературного русского лезет!
— Бонусы неучтенные и никем необлагаемые от гешефтов с полем и около него. А ты лучше в зеркало смотри, а не языком болтай! Эту шелуху всю с тебя содрать надо, а то, как со мной выйдет, а я гладенькое да мягонькое люблю, — склонился к пояснице и начал шелушить лоскуты отмершей кожи там, плавно спускаясь к ягодицам. Отклонился, любуясь результатами своих «трудов», не удержался и начал нежно чмокать упругие выпуклости и волнующие соблазнительные углубления, обтянутые молодой кожей. Жена урчала и томно извивалась.
Хаз чуть довернул для удобства свою богоданную, и, втихаря оглаживая, пристроился к правому соску, намереваясь позавтракать «младенческим пойлом».
«Нет! Ну что с ним делать?» — мысленно игриво прорычала Тигра, счищая мелкие ошметки отмершей кожи с левого соска. По телу опять побежали эти приятные, подзабытые за шесть месяцев, а может с самой юности волны… Сама же себе ответила:
«Любить! Любить такого, какой есть!»
Продолжение http://www.proza.ru/2016/09/22/79