Был у меня в Мурманске в начале 90-х знакомый Володя, старпом на одном из судов пароходства. Нормальные люди тогда аппаратуру с морей тащили, часы, шмотки и отъездившие свое автомобили. Но не таков был Володя. «Уж если я слыву в среде друзей оригиналом, так буду же оригинальным до конца», - примерно так рассуждал наш герой, покупая в одной из южных стран молодого самца шимпанзе. Оставим за кадром гнусные шуточки коллег относительно того, в каких целях будет употреблять обезьянку холостой старпом, и описание того, как бедное животное, провозимое контрабандой, несколько месяцев качалось в трюме безо всяких развлечений, отчего его мерзкий обезьяний характер, видимо, испортился вконец. Перейдем непосредственно к тому, что произошло, когда Степан был перевезен в однокомнатную Володину квартиру.
Наш оригинал очевидно полагал, что живая обезьянка – это очень прикольная штука, которая веселит друзей, заглянувших на огонек и девушек, которые от такой экзотики сами будут прыгать к нему в постель. И стоит лишь щелкнуть пальцами, как забавный примат тут же уснет глубоким сном на время его отсутствия. Ага. Щас. Чтоб вы знали, самый гнусный и противный человек по сравнению с обезьяной – милейшее пушистое существо.
С первой же минуты своего проживания на новой родине Степан целенаправленно начал уничтожать имущество хозяина, нажитое непосильным трудом. А уничтожать было что, советский моряк в ранге старпома в начале 90-х считался кем-то сродни олигарху. Застигнутый за очередным актом вандализма по отношению к любимым порножурналам или к коллекции фирменных дисков, Степан мигом взлетал на сервант и корчил оттуда зверские рожи, а будучи посаженым на поводок, привязанный к дверной ручке, визжал как фрезерный станок, так что сбегались соседи со всего подъезда. В доме не осталось ни одной целой чашки, Володин гардероб из предмета гордости превратился в кучу рвано-мято-пожеванных тряпок, пол густо устилали обрывки некогда роскошной библиотеки, а девушки, после того, как Степан, как завзятый визажист, поработал над их прическами, стали избегать некогда уютного гнездышка для сексуальных утех. Да и правда, кому понравится, когда в момент приближающегося оргазма тебя вдруг кто-то начинает таскать за волосы и верещать на ухо? Групповуха по остроте ощущений отдыхает:).
Володя, надо отдать ему должное, долго надеялся перевоспитать своего питомца, но чем вкуснее были бананы и апельсины из валютного магазина для высшего плавсостава, чем ласковее и проникновенней были Володины увещевания и уговоры, тем больше куч дерьма появлялось на ковре и тем больше предметов носило на себе следы Степиных зубов, которыми он не преминул пару раз даже тяпнуть зазевавшегося хозяина. И однажды наступил финал.
Собираясь в порт, Володя привычным движением выдвинул ящик комода, достал пачку в десять штук баксов, полученных за последний рейс, вытащил из нее соточку на карманные расходы, и бросил пачку обратно, не замечая, как со шкафа за ним наблюдают недобро прищуренные степины глазенки…
Надо ли говорить, что по приходу домой бравый старпом обнаружил, что фиолетовое ковровое покрытие на полу комнаты почему-то стало странно знакомого серо-зеленого цвета. Приглядевшись, он понял, что пол ровным слоем покрывали бывшие десять тысяч долларов США, аккуратно разорванные на мелкие-мелкие кусочки. На музыкальном центре сидел Степан, похожий на артиста Зиновия Герда, чухал затылок задней конечностью и победно на хозяина поглядывал.
Получив прямой в челюсть, обезьян по привычке заверещал, но было поздно. Володя сграбастал его в охапку, не обращая внимания на сопротивление, скрутил в морской узел и засунул в картонную коробку от магнитофона «Грюндиг». Все дальнейшее происходило в состоянии аффекта. Володя с коробкой рванул вниз, бросил ее на заднее сиденье своих Жигулей четвертой модели и рванул прочь из города, в лес. В феврале, при температуре окружающего воздуха минус тридцать по Цельсию. «Ори, ори, сукин сын, ори, тварь, ори громче! Чувствуешь свой надвигающийся ****@ц???», - злорадно бормотал он себе под нос под негодующие вопли Степана. Выехав за КПП он проехал по направлению к Североморску еще несколько километров, свернул на боковую дорогу и остановился. Вокруг мрачно белел зимний лес, освещаемый светом фар, тишину нарушал лишь шум мотора, ночное небо чернело в вышине и сполохи северного сияния писали на нем эпитафию никчемной обезьяньей жизни.
Степан заткнулся, чувствуя недоброе. Володя вытащил коробку на снег, открыл ее и зловеще уставился в вытаращенные на него черные глазенки. Степан дрожал от холода и тихонько поскуливал, как побитый щенок, и вдруг поняв, что это таки реальный ****@ц, с диким человеческим воплем кинулся Володе на грудь, обнял его всеми четырьмя руками и начал тыкаться своей дурной обезьяньей башкой в Вовкин шарф, показывая, насколько глубоко его раскаяние. У сурового старпома екнуло сердце, но ненависть и воспоминания о растерзанной куче баксов пересилили, и он, невзирая на Степкины вопли, оторвал его от себя, зашвырнул шимпанзе подальше в лес, прыгнул в машину и ударил по газам.
Под аккомпанемент обезьяньих стенаний он выехал на трассу, думая о том, что если местный лесничий вдруг увидит в лесу Степана, прыгающего по заснеженным еловым лапам, то сто процентов поедет крышей, и злорадно улыбался сквозь слезы. На душе скребли кошки, Володя вдруг вспомнил, как Степка спал у него в ногах кверху пузом, как он прикольно чистил банан, прямо как человек, как он потешно морщился, всосав полбутылки "кольского", после чего реально окосел и вырубился, храпя, как хороший мужик. Обезьяньи отчаянные вопли все еще стояли в ушах, и он, мотнув головой, отогнал от себя подальше тяжелые мысли.
Но странно…чем дальше машина удалялась от места расставания, тем вопли громче звучали в Володином мозгу. Когда он остановился на первом городском светофоре, слуховая галлюцинация стала просто невыносимой, сиреной сверля мозг, а прохожие показывали на машину и что-то кричали. Володя включил аварийку, открыл дверь и вышел. На верхнем багажнике сидел закоченевший, весь покрытый инеем Степан, и вопил на одной ноте что-то совсем непотребное. Увидев, как открылась дверь машины, он ринулся в салон, юркнул в коробку на заднем сиденьи, и зарыдал в голос, как человек.
Этого отзывчивое Володино сердце выдержать уже не могло. Конечно же он привез Степку домой, отогрел его всеми подручными средствами, неделю лечил от простуды и ходил за ним, как за маленьким ребенком. Но как только обезьян пошел на поправку, без всякой жалости отдал его в живой уголок при пароходстве, еще изрядно доплатив за отсутствие справки от ветслужбы.
К слову сказать, когда я лет через пять встретил Володю, он разводился уже со второй женой. И за пятой кружкой пива он с грустью сказал мне: «А знаешь, Степка, по сравнению с этими фуриями был ну чистый ангел!»