Три игрушки религия, искусство и революция даются

Валерий Яковлевич Гендель
Глава 262. Три игрушки: религия, искусство и революция – даются народам, чтобы развивались, играя, и с интересом жили.
1. У каждой игрушки для взрослых свои герои.

26.12.96. Сон: Панорамное окно. Времени около двух. Пошли тучи по небу. Побежали. Мрак. Вспомнил, объявляли о каком-то радиоактивном облаке. Но нет. Видно – кино это, фигуры.
Эпизод: Еду куда-то. Перед пансионатом – парадный вход и предваряющая его большая зеленая площадка. Б.Овчинников здесь, заигрывает с кем-то.  Он в машине, сидит в ней, как сидел бы на земле.
Я тоже на своем Уазике сижу чуть не на земле. Подъезжает Козлов Володя, тоже очень низко сидит. Спрашивает ключ 10 х 14. Берет у меня, возвращается к себе.
Все люди где-то на поле трудятся. А мы, вроде, сюда зачем-то посланные, прохлаждаемся.
Эпизод: На своей механической машинке выстукиваю буквы так, что получается панорамно полукруглая дверь.
2016-08-05: Все религии, как выше о том говорила Лариса Путинцева, сотворены Творцом (или Князем) этого мира. Сотворены зачем? Подтекстная идея творения религий, о чем выше мы говорили подробно, это дать людям уроки, которые они будут решать, развивая свой ум критикой разных несоответствий. О том, что религиозные идеи это средство развития, никому не говорится, в том числе и Хозяин этого мира может этими игрушками  заниматься вполне серьезно. Так взрослые строят во дворах больших домов целые детские городки или отдельно где-то целые детские города, в которых дети, а с ними и взрослые, играют в какие-то игры. На сцене иногда взрослые артисты показывают детям игрушечные машины, в которых вместо колес ноги людей. И вот взрослые, как дети, кричат ту-ту или рычат, изображая шум моторов, и куда-то едут. Понимают взрослые и дети, что это игра, или не понимают, это второй вопрос, а первый в том, что играют они в машинки или еще во что-то всерьез. Во всяком случае, взрослые, когда играют, должны делать вид, что играют всерьез. Такие свои взрослые есть и среди Служителей Религий, которые понимают, что это игра, но оттого что они понимают, что это игра, их игра становится еще более правдоподобной, поскольку они очень старательно играют. Надо им очень старательно играть, чтобы все поверили.  Старательно держит свечку премьер Медведев со своей женой в церкви на религиозном празднике, президент Путин тоже старается со свечой в руке. Если заглянуть в их мысли, что они думают при этом, то лучше не заглядывать, потому что мысли им в голову лезут, особенно Путину, несколько более реально мыслящему, чем Медведев,  совсем не благоговейные.
Во второй раз зауважать религию у нас в России заставила её семидесятилетняя опала: вроде, как виноваты власти перед родной церковью и теперь искупают вину. Где этой опалы не было (на Западе не было), там власти воспринимают религию только как атрибут власти, который можно задействовать, если он задействуется. И совсем не обращают внимания местные власти на свою родную религию, если нет им проку от неё.
Религии это одна игрушка. Вторая игрушка это искусство. Повторю, подтекстное  назначение всех игрушек это развитие человека. Так же человек развивается, как ребенок, когда играет в свои игрушки, но у взрослого игрушки взрослые. В искусство люди играют так всерьез, что смыслом жизни для музыканта становится музыка, для актера – игра на сцене, для художника – его изобразительное творчество. Одним словом, всё искусство это ХЛАМ (художники, литераторы, артисты, музыканты). И сами они о себе знают, что хлам,  не все, а те, кто проникает в суть вещей, и некоторые из самых талантливых именно на этом, рассказывая, что весь мир, созданный Творцом, это хлам, делают себе имя. Самый яркий пример тому Игорь Северянин, который в предреволюционное время считался в России первым поэтом. Маяковский был всего лишь вторым. «В блесткой тьме» называется его стих, в котором прямо говорится о сути мира как она есть.

В смокингах, в шик опроборенные, великосветские олухи
В княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив.
Я улыбнулся натянуто, вспомнив сарказмно о порохе:
Скуку взорвал неожиданно нео-поэзный мотив.
Каждая строчка - пощёчина.
Голос мой - сплошь издевательство.
Рифмы слагаются в кукиши.
 Кажет язык ассонанс.
 Я презираю вас пламенно, тусклые ваши сиятельства,
И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс!
Блёсткая аудитория, блеском ты зло отуманена!
Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт!
Тусклые ваши сиятельства!
Во времена Северянина
Следует знать, что за Пушкиным были и Блок, и Бальмонт!

Повторю, прямо говорит Северянин о своем презрении к миру, но, презирая, рассчитывает на мировое признание. И мир признаёт его. Признают его, повторю, те, кто, как Северянин, проникают в суть вещей и там, в этой сути, куда они опускаются стихами поэта, ощущают они то, чем измеряется вся их талантливость или гениальность. Измеряется она величиной пустоты, имеющей свойство очаровывать. На стихи Северянина пел свои песни Вертинский «В бананово-лимонном Сингапуре, в буре…» ни о чем песни, но слушать их приятно. Приятность пустоты понятнее в музыке. Лично я, когда читал Северянина раньше (без проникновения в суть сказанного), никак не мог понять, почему он лучший поэт. Стихи Блока, например, казались мне явно талантливее и понятнее.
Когда Северянин после революции оказался за границей в Эстонии, то всё порывался вернуться в Россию, обращался к знакомым поэтам, но никто ему не помог. Блок сказал, зачем России  северянинские ананасы, сейчас в России «ешь ананасы, рябчиков жуй…»
Вся эта литература, в которой было проникновение в суть, советским литературоведением была названа декадентской (упаднической), в чем тоже была своя истина, поскольку в пустоте ничего хорошего нет, хотя и было бы там чувству человеку очень приятно.
О банальности говорит Северянин в следующем своем (программном) стихе, в котором правда об этом мире, что, в конечном итоге, все эти прелести, в которых люди живут и которыми упиваются, есть дальтонический мираж.

Банальность
Когда твердят, что солнце - красно,
Что море - сине, что весна
Всегда зелёная - мне ясно,
Что пошлая звучит струна...
Мне ясно, что назвавший солнце
Не иначе, как красным, туп;
Что рифму истолчёт: "оконце",
Взяв пестик трафаретных ступ...
Мне ясно, что такие краски
Банальны, как стереотип,
И ясно мне - какой окраски
Употребляющий их "тип"...
И тем ясней, что солнце - сине,
Что море - красно, что весна –
Почти коричнева!.. - так ныне
Я убеждаюсь у окна...
Но тут же слышу голос бесий:
"Я вам скажу, как некий страж,
Что это ложный миг импрессий
И дальтонический мираж..."

Мираж вся жизнь, в том числе жизнь Северянина, который жаждет, чтобы его этот мир-мираж славил, поскольку хочет вернуться в Россию, где его лучше знают и больше славят. Одним словом, вся поэзия, как и всё искусство, игрушки, в которые можно играть с такими выкрутасами, что всем на удивление. Коверкает слова Северянин, но так коверкает, что звучат громко в стихах и восхищают всех его новшества. «Поэза» - всего лишь одну букву убрал из слова, но – слово засверкало. Сравним  с новшеством Горького, который придумал слово навстречу заменить на «встречу». Не засверкало и не прижилось, как не вошло в обиход и новшество Северянина, поскольку только в стихах оно хорошо и в речах выспренних.
Третья игрушка это революция. Всего две революции во имя свободы, равенства, братства мирового масштаба были в истории народов. Это французская революция (1789) и российская (1917). Какая это интересная игрушка, в которую играли французы 10 лет и русские 70 лет, больше всего известно нам, русским. Народу полегло столько, что не сосчитать историкам, и все жертвы  исключительно во имя счастья для народа, который будет счастлив в братстве, равенстве, свободе, что добывается средствами, противоположными всем этим постулатам: убивать надо тех, кто защищает существующий образ жизни.  В результате, рождаются новые более жестокие правители. И начинается второй круг той же самой истории сначала.
Игрушка в революцию самая запоминающаяся из трех. Все революции запоминаются так же, как запоминаются очень сильные болевые проблемы в теле. Революция это точечная проблема. Религия это такая долгоиграющая пластинка, которая, играя, делает ребенка взрослым, а потом умным. Искусство – игрушка для взрослых, жаждущих проникнуть в суть вещей и узнать их. Каждая жизненная игрушка для взрослых  по мере эксплуатации совершенствуется, в отличие от игрушек детских, например, которые рвутся, ломаются, выбрасываются. Вначале люди играют в языческие игры, потом – в христианские и в девятнадцатом веке – в теософские (Елена Петровна Блаватская, Розенкрейцеры, Анни Безант, Алиса Бейли). Эзотерика не отказывается от Христианства, она считает его нужным этапом в развитии человека, что свидетельствует о преемственности идеологических игрушек. Преемственны все игрушки у нас на древе идей (рисунок 54), хотя в жизни они между собой так ссорятся, что поубивали бы друг друга, и убивают. Игрушка в Единобожие требует от евреев полного отказа от так называемых идолов (языческих богов). Так на Западе обычно бывает, что если что-то меняется, то – лишь в жестком конфликте. Сравним с переходом русского народа от Язычества к Христианству: до сих пор на Руси языческие праздники отмечаются вместе с христианскими. Отпраздновав религиозные праздники, мы потом еще и о материалистических праздниках (революционных) не забываем. Русским лишь бы причина была попраздновать (поиграть), как об этом говорят некоторые (из пятой колонны), то есть попить вина. Нет, вино это второе дело, первое – это внутреннее знание о жизни как игре, требующей от людей игры, пока они как дети. А дети люди до той поры, пока не дошла до них взрослая мысль о возврате Домой.