Воздух холодный, но прогревается цветом осенней листвы. Она шуршит под подошвой – будто запекается пирог в духовке. Выпечка с бронзовой хрустящей корочкой, пышущая уходящим теплом. Так и листва – совсем недолго ей печься под ногами. Отдаст тепло – и её вкус цвета пропадет, слившись с грязью тротуара.
Тепло сменится ветром. Сквозняки в электричку зайдут вместе с садоводами. От них-то и пахнет уходящим бабьим летом, последними красками листьев, рябиной и сырой землёй. Среди укутавшихся в узкие одежды и холодную обувь, люди труда и земли выдыхают тепло, согревают воздух загаром на предплечьях.
И женщина высокого роста, закаленная, взбитая... Её фигура обладала той полнотой, что влекла за собой силу. Широкая кость. Руки спокойно лежали на оконном выступе, но, казалось, они в любой момент готовы выдернуть незваный сорняк, сорвать пропущенный плод с грядки. Полные пальцы. С них не смыть землю, как руки художника, с кожи которого не смыть краску. Глаза цвета сухой белёсой травы. Она не стара, не молода. Женщина без возраста. Свитер изумрудными и фиолетовыми ромбами выглядывал из-под выцветшей куртки. А куртка цвета шиповника…
Эта женщина, похожая на дородную, раннюю осень, сидела в купе среди съёжившегося ноября. Женщина – сентябрь, как пышущий в духовке пирог согревала воздух в холодном от сквозняков вагоне.