https://yadi.sk/d/LrrlpnwLvFD3h
Каждый раз, когда приближается день свидания, я волнуюсь, как впервые. Уже десять лет я сам назначаю этот день, и всё равно задолго до этого уже ни о чем другом не могу думать.
Я знаю её давно. Когда-то мы были одним целым, наши губы безошибочно находили друг друга в кромешной темноте, наши руки оставляли на коже ощущение невероятного счастья, наши тела превращались в дивное существо о четырёх ногах, четырёх руках и двух головах... Если бы можно было, наверное, мы бы слились вместе, как сливаются две клетки, смешались бы, растворились друг в друге. Что это было? Любовь, страсть, похоть? Я не знаю, хотя до сих пор чувствую это. Мне снится её тело, отзывчивое на любое прикосновение, я слышу её голос в шуме ветра за окном, я вижу её глаза в бледно-голубом весеннем небе... Я до сих пор люблю её.
Поэтому меня так волнуют эти редкие свидания. Я готовлюсь к ним заранее и тщательно: продумываю гардероб, выбираю парфюм. Я даже покупаю новый "жилетт" - её нежная кожа не терпит прикосновения щетины. Всё должно быть идеально - я потакаю её перфекционизму по мере возможности.
Но вот наступает долгожданный день. С утра я ловлю на себе удивленные взгляды коллег. Некоторые даже спрашивают, не собираюсь ли я в театр. "Нет, - отвечаю я, - сегодня я к Юле". И они сразу замолкают - понимающе и уважительно.
После работы я мчусь в цветочный магазин - место нашего свидания находится довольно далеко, а мне надо успеть дотемна. В темноте я не разгляжу её - всё-таки я уже далеко не юн... Конечно, я вижу её не только глазами, но в темноте и сердце плохо видит.
Продавщица в цветочном знает меня. Она сразу поворачивается к правильному ведру с цветами и набирает нужный мне букет. Я всегда беру белые цветы и никаких роз - ещё не хватало уколоть её нежные тонкие пальчики. Поэтому обычно это гвоздики или хризантемы - в зависимости от сезона. Сегодня это белые хризантемы, цветы осени. Цветочница знает, что мой букет не нужно упаковывать и перевязывать, она протягивает мне цветы, а я ей деньги. Я беру их голыми руками - эти позеленевшие от холода анорексичные стебельки - и пытаюсь немного согреть.
Всю дорогу я прижимаю их к себе. Я хочу, чтобы они напитались моим теплом, моим запахом, моими воспоминаниями.
Место наших встреч всё ближе. Каждый раз меня охватывает буря разных чувств при приближении к нему. Волнение сменяется паникой, темнеет в глазах (неужели я не успею до темноты?), потом вдруг наступает спад, апатия и страшная усталость... К скамейке я подхожу уже совсем неуверенной походкой, глаза застилают слёзы.
Но она уже ждёт меня. Она всегда приходит первой.
Сквозь слёзы я смутно различаю её силуэт на краю скамейки. Присев рядом, я вдруг ощущаю спокойствие и радость - как в старые времена, когда мы были вместе. Она улыбается, глядя на меня. Кажется, что от её светло-голубых глаз наступающие сумерки немного отступают в строну.
- Привет, - говорю я. - ты давно меня ждёшь?
- Давно, - чуть подумав, отвечает она,- Но ты не волнуйся, у меня времени-то много. Расскажи лучше, как ты там?
- Да ничего нового с прошлой нашей встречи, дорогая. Всё так же. Каждый день похож на предыдущий. Очень скучаю по тебе.
- Да, милый, я знаю,- кажется, что от её улыбки становится ещё светлее,- но ты же понимаешь, что мы теперь не можем быть вместе. Прости меня.
- Ты ни в чём не виновата, Юленька. Не говори так. Это я виноват, что не смог удержать тебя.
- И ты не виноват, любимый.
Мы молчим. Она знает, что я всё равно обижен на неё и виню себя, и изменить это невозможно.
- Спой мне что-нибудь!
- Может, твой любимый спиричуэл?
- Да, как ты угадал?
Я тихонько пою "sometimes I feel like a motherless child" и смотрю на неё, в который раз пытаясь запомнить каждую мелкую черточку её лица, каждый волосок бровей, каждое пятнышко, каждую тонкую морщинку возле глаз и губ. Хотя я совсем не умею рисовать, мне хочется отпечатать её образ на сетчатке моих глаз - чтобы каждый раз, когда я закрою веки, её лицо возникало передо мной. Она понимает это и не сопротивляется - как бы позирует, поворачиваясь наиболее выгодными ракурсами, кокетливо склоняя голову на бок и убирая чёлку со лба.
Мы ещё немного болтаем. Я рассказываю ей о своей работе, передаю приветы от коллег. Немного сплетничаю о её подругах, хотя теперь, после того, как она бросила меня, я не очень-то много про них знаю. Иногда даже привираю, чтобы ей было интересно. Стараюсь, чтобы это было смешно, потому что - не помню, говорил я или нет - больше всего на свете я люблю её смех...
Но вот уже совсем темнеет, и нам пора расходиться. Её губы и руки холодны, как поздний осенний вечер, да и сам я уже изрядно замёрз. Прощание наше недолго. Мы оба знаем, что обязательно встретимся вновь. Я смотрю, как она растворяется в темноте... И опять внутри меня борется волнение с леденящим душу спокойствием.
Совсем потеряв счёт времени, словно оцепенев, я сижу на скамейке, и передо мной калейдоскопом проходят картины прошлой жизни - вот мы с ней в магазине, а вот на железнодорожной насыпи... пьём пиво, закусываем чёрным хлебом с чесноком и смеёмся. Не помню, говорил ли я уже, что больше всего на свете люблю её смех?.. А вот мы в поезде. И в самолёте. И у окна в дачном домике. Она смотрит в окно, как дождь бьет по большим лилово-красным ягодам крыжовника, а я смотрю на неё и раскладываю пасьянс. И знаю, что сегодня он, как всегда, сойдётся...
Однако мне пора. Я с трудом отрываюсь от скамьи, разжимаю руки, и все мои 22 белые хризантемы медленно сыплются на чёрную гранитную плиту.
Нетвёрдой походкой я направляюсь к выходу. Кладбищенский сторож уже поигрывает ключами.