ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ
Старику было за девяносто. Он уже, считай, не вставал с постели, хотя две недели назад еще мог самостоятельно выйти за калитку и посидеть на лавочке. Но время берет свое, и теперь он вынужден был проводить остатки своей жизни больше в лежачем положении.
Доживал он свой век у сердобольного племянника Василия. Тот уже тяготился никчемным существованием старика и часто ловил себя на мысли, что можно было сразу сдать его в дом пре¬старелых, а не брать на себя такую обузу. Но что-то внутри ему подсказывало: «Не прав ты, Вася. Ведь ты ему близкий родст¬венник, живи по совести». И он старался не подавать вида. Только жена его, Мария, нет-нет да и пробурчит по поводу долгожи¬тельства старика, на что Василий со злостью ударял кулаком по столу и долго молчал насупясь. Однажды она ему просто вы¬крикнула в лицо, не стесняясь, что за стенкой ее могут услышать:
- Вася, я больше так не могу! Он уже третий день ходит под себя. Я что здесь проклятая убирать за всеми?
- Не ори, т-твою за ногу! Ему, видать, немного осталось, потерпим. - Он сжал до хруста свои кулаки.
- А ты помнишь, у Ширяевых Кузьма целый год марался в постель, пока его не накрыли подушкой.
- Брешут люди, Мария, никто его не придушил, он сам по себе крякнул! - Тут вдруг Василию стало смешно. - Да он же, ёшкин свет, живой человек, хе-хе, а живому человеку просто необходимо нужду справлять. То-то я чувствую ссо... сортиром стало попахивать!
- Ну раз тебе так смешно, тогда и убирай за ним сам, ведь как-никак он твой дядя!
Вечером, после работы, Василий подсел к старику и, чтобы убедиться в его немощи, стал расспрашивать о здоровье. Старик, уставившись бледными глазами в потолок, нехотя отвечал на его вопросы, слабо шевеля синими губами.
- Ничего, Вася, не болит. Так, слабость какая-то по телу, пошевелиться не могу. Ты уж прощай меня, скоро отойду.
- Ну-ну, не болтай, дядя, лишнего. - Василию стало жаль его. - Мы еще поживем... Дождемся вот моего Колю из армии. Он в письмах часто тебя вспоминает. Как, пишет, там наш дед? О здоровье спрашивает.
- Ххреновое здоровье. - Старик погладил костлявой рукой желтоватую и кустистую бороду. - А помнишь, Вася, я тебе рассказывал про купца Угрюмова?
- Ты мне, дядя, уже сто раз про него рассказывал. Это когда ты еще пацаном был и боролся за советскую власть. Ты этому купцу тогда магазин спалил.
- Правильно говоришь. Так я об чем тебе толкую... Полу¬чается, я зря прожил на свете. Строили мы строили светлую жисть, а вышло - все собаке под хвост... перестроились значит. Э-эхх, едрёна вошь! А вот эти Угрюмовы-мироеды сызнова за свое дела взялись. Вишь, прямо супротив нас магазин основали, вроде как назло для меня. Спалил я тогда ихнего деда лавку, а внуки да правнуки того... в торговлю. Видать, у их в крови эта спекуляция сидит. Да-а, профукали мы советскую власть, Васятка, про¬фукали... Всякую шваль в КПСС принимали, а настоящих коммунистов поизвели всех. Была б жива моя Даздраперма, то мы бы с ней ешо пошебуршали...
- Дядя, а что за странное имя было у твоей половины? Старик заходился в кашле, высоко поднимая острую грудь.
- Ты мне лучше подсоби сесть, а то я залежался шибко. Василий подхватил под мышки тощее тело старика и усадил его на кровати. Вечерело. За окном посвистывал осенний хо¬лодный ветер, швыряя в окна пригоршни желтой листвы. Старик прислушался к шороху за окном и, покряхтев, продолжал:
- А ничего тут странного нет, Вася, серьезное тогда было время, вот и имена серьезные давались. Знала 6 моя старуха до чего мы дожились... Ей-ей, Вася, это ж надо а? Родился я при капитализьме и помираю при ём же. Но я, я... - он стал заикаться, - был ком... коммунистом и помру им! А ты, племяш, не забудь партбилет мне в костюм положить, когда помру-то.
- Да ладно уж. - Василию было неловко.
- Нет, ты пообещай. - Старик сипло перешел на высокую ноту.
- Обещаю, дядя, чего уж.
- А ешо у меня есть к тебе самая главная просьба. - Старик поманил его пальцем. - Сядь поближе.
Василий удивленно посмотрел на старика.
- Да я так слышу.
- Ну ладно, слушай. Я тебе, Вася, отписал свою усадьбу?
- Да, отписал. Спасибо, конечно. Вот сын мой закончит службу, глядишь, заново отстроится, да и семью заведет.
- Вот и хорошо, - старик, казалось, даже слегка улыбнулся. - И пенсию мою ты за полгода получишь. Конечно, она, считай, и уйдет на похороны, но все равно ж какая-то подмога. А вот об чём я хотел тебя попросить, - и он перешел на свистящий шепот, - подпали-ка ты этих гадов, Вася.
У племянника по спине пробежали крупные мурашки.
- Это кого, дядя, подпалить?
- Угрюмовский магазин, вот кого! - он опять зашелся в каш¬ле. - Я тогда, Вася, кха-а, ххоть помру спокойно... Это будет последняя черта в моей жизни. Сделай, Вася!
Племянник обалдело смотрел на старика, потом кое-как выдавил:
- Ты, дядя, серьезно?
- Я за... завсегда серьезный. - Ему тяжело дышалось.
Ближе к ночи, сидя на кухне, Василий передал Марии разговор
с дядей. Та, ошалевши от такой новости, долго не могла, прийти в себя, потом громко рассмеялась.
- Во, дает старый хрыч! Ха-ха. А ты знаешь, ведь его можно и ублажить, коль он умирать собрался. Почему б не исполнить сто последнее желание.
- Да ты что, тоже рехнулась?
- Да нет же, - Мария хитро подмигнула. - Ты вот что, Вася,
иди прям сейчас и разведи под окном костер, ветер поутих, слава
богу, а ему скажи, что дело сделано. Пусть думает, что это магазин
полыхает.
Через несколько минут Василий уже нагреб под окном старика большую кучу осенних листьев, набросал на нее сухих веток для яркого пламени и поджег. Зайдя в гараж, он смочил руки бензином, для запаха, и заглянул в спальню старика. Небольшая комната уже была ярко озарена багровым светом, а дядя, приподнявшись на локте и вытянув жилистую шею, тревожно наблюдал за ярким пламенем, прыгающим за окном.
- Ну вот и все! - громко сказал Василий, подсаживаясь к нему
на кровать.
Старик потянул носом.
- Бензин воняет. Ты чего поджег-то?
- Магазин, чего еще? Как ты и просил.
Старик мелко задрожал слабым телом и требовательно по¬просил:
- Отведи меня до окна.
- Да лежи, лежи лучше, чего там маячить! Сейчас люди будут сбегаться, тушить будут, но не успеют, - Василий притопнул ногой. - Не успеют, сгорит все к черту!
- Отведи меня, я хочу поглядеть! - настойчиво сипел дядя.
- Я сейчас, ты полежи, я только переоденусь и умоюсь.
Выскочив за дом, он еще подгреб всяческого горючего хлама в костер. «Надо еще поторчать на улице подольше, - думал Василий. - Да и закрыть ему ставни. Порадовался - хватит.» Он прикурил сигарету и, повернувшись к окну, взялся за ставни, даже успел прокричать на разные голоса: «Пожар! По-о-жар! Тушите!» и опешил: глаза в глаза он встретился с дядей. Если 6 не оконное стекло, то они даже столкнулись бы носами. Старик разгневанно раззевал пустой рот и грозил трясущимся указательным пальцем.
«Мать твою, он опять ходячий! - И знакомые мурашки вновь пробежали по спине Василия. - Он понял, что это туфта. Как же теперь быть?»
К дяде он уже не пошел. До полуночи супруги обсуждали нелепость своего положения, но потом плюнули и решили, что это не стоит тех волнений, которые они себе причиняют, и спокойно уснули.
Часа в два ночи они проснулись от яркого света. Через дорогу, за домом, что-то гудело и потрескивало. Василий выскочил из-под одеяла и подбежал к окну.
- Мария, магазин горит, слышишь! - завопил он.
- Не может быть!
- Глянь-ко, глянь!
Мария повисла на плече у мужа и, широко разинув рот, смотрела на бушующее пламя угрюмовского магазина. И вдруг ее глаза страшно округлились.
- Вася, ты вон туда глянь!
- Куда?
- Вон, наискосок, через дорогу!
- Мать моя!.. - воскликнул Василий, припадая к стеклу.
Через дорогу, с трудом переставляя ноги, двигалась к их дому высокая фигура старика. Да, это был его дядя. Левой рукой он нес пустую канистру, а правой тяжело опирался на суковатую палку, выбрасывая ее далеко вперед.
Пламя с чудовищной быстротой становилось все ярче и ярче. Старик уже скрылся за калиткой, как возле магазина забегали люди.
- Слышь, Вася, - в страхе шептала Мария, - ты не ходи к дяде. Мы ничего не видели и ничего не знаем.
Василий молчал. Он думал, что ему предпринять. Потом оделся и, схватив ведра, кинулся к толпе.
Бревенчатый магазин сгорел быстро. Еще только начало слегка рассветать, а на его месте уже дотлевали последние уголья, мелко орошаемые нужным в начале, но уже бесполезным в конце дождем. На темно-сизой золе мягко светились оранжевые шарики. Это были апельсины, вывалившиеся откуда-то в конце пожара. Хозяин магазина Угрюмов Федот приехал, когда все уже расходились. Он бегал среди людей, хватал каждого за рукав в надежде узнать причину пожара.
А Василий в это время был уже дома. Он стоял на террасе, полу открыв дверь, и с тревогой посматривал на дело рук своего престарелого родственника. Угрюмов что-то кричал, размахивая руками, потом сел в свое авто и умчался. Василий осторожно про¬брался в комнату старика. Там уже сидела Мария и тихонько плакала.
- Глянь, Вася, а он улыбается, - всхлипывала она.
Старик лежал спокойно, вытянувшись во всю кровать. На восковом лице застыла вымученная улыбка. Он был мертв.
Василий застыл, будто ожидая чего-то, хотя ожидать уже было нечего. Все свершилось. Перед глазами у него прыгали языки пламени, потом во весь рост вставала фигура старика с канистрой и катились во все стороны оранжевые апельсины. Мария подошла к нему и, положив руки ему на плечи, устало прошептала:
- Иди, поспи чуток. А я баб соберу, обмоем его.