Наушники отделяют от всего ненужного. Взгляд в окно, где стремительно пролетают чужие взгляды. Капли на стекле, запотело. Надписи, корявый почерк. Кажется, что время прерывисто, что в одной секунде всего двадцать четыре кадра – а хочется больше. Каким будет мой взгляд в окно, когда постареют глаза? Когда движение уже будет казаться излишком, и сами мысли станут слоны, не гепарды.
Говорят, слоны спят стоя. Говорят, у скрипачей смычок из конского хвоста, а натирают они его канифолью. Говорят еще, время лечит, только память канифолью не натрешь, да и слон быстрей гепарда не побежит.
Было ли что-то неприятное? Да... как тогда казалось.
Может, стоит просто всегда добрее быть? Не взирая вообще ни на что?
Удивительно, наверное, прямо в этот миг миллионы людей что-то одновременно говорят. Слоны далеко слышат. Значит, и в этом есть что-то доброе.
В трамвае моргнул свет. Наверное, все из-за дождя – провода мокрые.
Сколько мне лет, если я – душа? И почему ошибаюсь вновь и вновь, имея опыт неисчислимых поколений?
Каждый из нас стремится быть счастливым. Вот у детей, например, это самое чистое стремление, и оно столь незамысловато, что иной раз и улыбнешься, смотря на ребенка.
А вот – стекло, и капли на нём, запотело. И отражение – чем не ребенок? Мысли о вечном - вперемешку с мыслями о том, чего бы такого покушать на ужин. Только вот счастье свое где-то забыл, никак не вспомню, где. Смотрю на мелькающие машины, размытые постеры, дома, заборы, светофоры, улицы, лица, руки, двери, стены, облака, на капли и на отражение себя, но все никак не вспомню. Где же!? Может, в руках мамы? Она так далеко сейчас.
Тусклая лампочка над головой на миг потухла и зажглась. Что-то еле ощутимо изменилось... Или кажется?
М да, вот завтра новый день, только новизны не чувствуется – коли все дни похожи один на другой, о чём может идти речь... Столько вопросов, столько вопросов.
Кто-то из профессоров учил нас все время задавать вопросы.
А потом он плохо кончил, а мы восприняли и это в том числе как героизм.
Довольно пессимизма! Да здравствует инициатива!
И мне вдруг до смерти захотелось с кем-нибудь поговорить. Не важно, с кем. Я повернулся, отбросив теплую сумку на соседнее сиденье, и окинул взглядом полупустой трамвай. Было прохладно, и люди ёжились, сидя на жестких сидениях то там, то тут. Отрешенно смотрели в окно. Копались в телефоне. Парам повезло – было кого обнять и с кем – согреться.
Свет моргнул.
Показалось? Нет, пожалуй, этот бородач здесь и сидел, просто я не обращал внимания... С моей учебой и не таким рассеянным можно стать! Мы встретились с ним глазами, и почему-то сразу вспомнилось, как в детстве я работал над своим страхом смотреть людям прямо в глаза. Боялся их смутить. Ведь был любопытен, и даже сейчас мне все новое хочется понюхать, потрогать со всех сторон и осмотреть каждую царапинку и штрих. И, кажется, я вновь увлекся изучением.
Свет моргнул вновь.
Я вцепился в спинку своего сиденья, напрягшись всем телом: со включением света пассажиры куда-то подевались, а вместо них возникли совсем другие люди, которые сидели на своих местах, как ни в чем не бывало! Возможно, я не видел этого раньше потому, что сидел в первых рядах, но поворачиваться спиной теперь ой как не хотелось. С трудом я заставил себя встать и пройтись по салону до конца, не сводя глаз то с колоритной дамочки лет тридцати, то со старушки в платке, то с какого-то горе-панка. Прошел на последнее место спиной вперед. Здесь было приоткрыто окно, дождь немного намочил сиденье, и было еще холоднее. Сел рядом. Но как не терпел, наблюдать за затылками пассажиров надоело. Расслабился, отвел глаза...
Лампы моргнули вместе со мной. Встревоженным взглядом я пытался найти хоть одну живую душу в этом проклятом трамвае, затем сорвался, захватив сумку, побежал шарить по сиденьям. Заглянул вниз. Посмотрел за каждой спинкой.
Никого не было.
И двери открыты. Мы остановились, да – это конечная. Здесь мне и надо выйти. До места работы рукой подать, рядом любимое кафе.
Я вылетел из трамвая, и больше не оглядывался назад.