Заскребыш ругала себя за то, что попыталась разговорить бывшую возлюбленную художника неизвестно зачем. В самом деле, что могла бы ей рассказать ей бывшая муза, мужественно и ярко прошагавшая весь свой век на каблуках яркой столичной жизнью, с принадлежными совдепии ты мне я тебе, пронизанной сверху донизу неумирающей и доселе благоухающей, затхлой, провинциальной, живучей чеховской пошлостью вперемешку с заезжими иностранцами и, никому не нужными в результате долгих и сверхважных разговоров о культуре профессионалов, поумнее из которых в смысл творимого сами верили ровно на грош. Муза не захотела расслышать ничего из того, что хотелось понять Заскребышу, в глубине души подозревая, что та почему-то права. Но она не могла согласиться, чтобы между ней и художником встревал еще хоть кто нибудь. В конечной точки его памяти есть она и этого вполне достаточно, чтобы видеть жизнь во всей ее полноте. И уж тем более рассказывать смерть. Кто в это поверит! Он не сделал этого и для нее. Жил как хотел и умер, а значит время и действие остановились для него навсегда.
Однако ее сын оказался намного внимательнее, может быть потому, что сказалось бабушкино воспитание. Будучи там каким - то председателем общества по изучению аномальных явлений, он сказал, что среди всех необыкновенных историй, рассказанных здесь, за этим столом, он обратил внимание на фразу, которую ему хотелось бы понять. Что это значит: "Ты мне покажешь жизнь, я расскажу тебе смерть"?
- Вот, вот! - воскликнула гостья.
Она спрашивала его: почему именно она, и он ответил: "Кто там знает, почему выбирают тех или иных из людей". Это был мудрый ответ, тем более, что он был абсолютно прав, почему.
Музе совершенно не стоило опасаться Заскребыша. За всю свою жизнь она не покусилась на чужое ходячее добро. Если и оступалась в этом вопросе, то срочно наводила порядок, чтобы ни одна женщина не могла ее хотя бы упрекнуть. Но вот проклянуть... тут разговор особый. Булыжники в окошки хоть и не летали, но какой только дряни не перевидала на своем веку: иголки, булавки, битое стекло...Неизвестная сила тыкала носом и она обнаруживала подклады как собачья ищейка, при этом абсолютно не понимая, как можно всерьез добиваться живого чувства, устроив пепелище чужой любви.
Дело в том, что Заскребыш обладала странным талантом, потому, что любой человек непременно повышал свой рейтинг среди женского пола, если только находился рядом с ней. Она уж по - всякому пробовала. Выбирала красавца. И заскребыш не могла, не имела права его держать. А вдруг это чье - то счастье. Затем точно наоборот выбирала самого невзрачного, в надежде что там обнаружится скромная и верная душа. Оказалось, что тела и души неразделимы. Кстати, про тела и души. На свете существуют истории, вроде той, что поведала миру Дороти Иди. И бывшая муза не сомневалась бы в вечном чувстве, если бы хоть раз услышала об Ом Сети.
История Ом Сети.
Жила была в начале двадцатого века в Англии девочка Дороти. Умерла и воскресла, а потом затосковала по месту, называемом Абидос, в котором хотела бы жить и умереть поди именем Ом Сети. По садам и паркам, которых там уж как три тысячи лет не существовало. А еще по человеку, которого звали Сети. Впрочем, об ангеле египтологии рассказывать можно много, как видно она была хороша. Изумительно хороша и в молодости, но еще прекраснее в старости и еще удивительнее в своей любви. Настолько хороша, что не инкубы и суккубы, а он сам таки явился к ней однажды ночью, ведь не забыл бесстрашный фараон девчонку - девственницу, на которой спотыкнулся и решил отобрать у самих богов. В свои пятьдесят с лишним желание всего и вся орало ему, что он сам на Земле бог, что все позволено и как другие прочие, кто слагал для простого народа о себе подобные байки - очень в этом заблуждался. Для того, кто нарушает чужие обеты уроком судьбы даже для самого непобедимого среди людей могут стать крокодиловы зубы. Не ошибся только в одном: наконец-то он нашел в этом мире искреннего и верного друга, который поверит в него как в земного бога и любимого человека; а, значит, отмолит то ли грех, то ли любовь через тысячелетия у египтских богов.
Появился из снов во плоти, конечно, придавил на душу (хорошо, хоть, не напугал), да еще разорвал сорочку от воротника до низу. Заскребышу было бы ужасно страшно. Впрочем, она не помнила: ждала ли она кого-то так сильно, чтобы через три тысячи лет он порвал на ней рубашку.
И если спросить: кого-нибудь кто-нибудь когда-нибудь целовал во сне, так, что проснувшись, он чувствовал прикосновение от реального поцелуя, да еще помнил его через тысячелетия?
Если нет, тогда он вряд ли что-нибудь поймет из истории про Ом Сети, в старости с глазами ангела и платочком на голове, такую похожую на обычную русскую бабушку.