Я видел гробницу Вавилона. Дома-Фермы, дома-пастбища механических монстров. Видел, как из-за затора на дороге люди выходили из машин и себя и становились дикими животными. Из подсвеченных неоном окон были видны прозрачные саркофаги. В коконах лежали голые люди подключенные к силиконовым трубкам с питательной жидкостью. Я возвращался домой. Это мой город. Это мой дом.
Вы знаете, что такое спальные районы? Ряды бетонных коробов с горящими в ночь глазницами изрыгают в темноту все отчаяние завтрашнего дня. Без театральной напыщенности. Без надрыва и драматизма. Привычными позывами и систематическими завываниями сирен. Выделенные нам в качестве компенсации трудовых будней, эти пастбища для падальщиков всех мастей и наружностей, окружены торгово-развлекательными центрами, парками отдыха и табачными ларьками. Обнесены незрячим забором апатии и презумпцией невменяемости. Люди здесь совершенно не сдерживают себя в первобытных желаниях и считают, что это единственный способ выжить. Что они имеют на это право. Не важно, конституция или права потребителя обуславливают их привелегии. Эти люди имеют право выжить.
Загибаясь от усталости, я шел по плешивой улице с симметрично выкушеными кругами трещащих фонарей. В сумке, высекая друг об дружку искру, позвякивали две маленькие бутылочки пива и батон нарезного. Еще у меня были сигареты, консервы и гордость. И хранил я это все в обжитой, но ничем не приметной квартирке в Бутово. В самой его южной части. Там, окруженный пепельницами, сидя напротив наскоро разогретого ужина, сделав протяжный и такой сладкий выдох после первого глотка холодного и пенного, я чувствовал себя дома. Распорядок оставшегося дня и все его последствия были обговорены и неизменны. Плюющийся мне в лицо душ очень эмоционально реагировал на то, как соседи использовали свою воду. Стоило им у себя за стеной только прикоснуться к крану с горячей водой, как меня тут же обдавало талым льдом прямиком с альпийских гор. По той же аналогии все работало и в обратную сторону. Удивительная стабильность. Так или иначе, смывая с себя мыло, я держал руку на пульсе. Поворачиваясь спиной к лейке, я был начеку. Стиральная машинка, матерясь и захлебываясь, стирала мою единственную рубашку, которую я и не рассчитывал получить сухой утром. Оставалось просмотреть несколько фотографий с океанского побережья на котором я хотел бы оказаться следующим летом, допить остывшее пиво, выкурить сигарету, посмотреть сколько неполных часов осталось до утра и можно было ложиться спать. Ровно посреди этого каждодневного ритуала раздался телефонный звонок.
Когда тебе звонят в полночь, в голову приходят всего две мысли и ни одна из них не сулит ничем хорошим. Никто никогда не позвонит в двенадцать ночи, просто чтобы сказать, как отлично ты выглядел сегодня в полдень. Однажды, правда, мне позвонила подруга и запинаясь рассказывала, как она рада знакомству со мной. Говорила, как соскучилась и требовала немедленной встречи. Это был самое странное свидание в моей жизни. Выглядело всё так, будто я забираю её из ночного клуба домой потому что у нее не осталось денег на такси, но мне приятнее думать, что это всё же было свиданием. Тем более, что утром она поблагодарила меня за прекрасный вечер и обещала позвонить.
Так или иначе, телефон продолжал звонить и я посмотрел на экран. Звонил Костя. Легче от этого не становилось. С этим типом я познакомился еще три года назад и тщетно старался забыть обстоятельства, при которых мы обменялись номерами.
"Старик, я тебя с таким парнем познакомлю! Ты вообще забудешь про все! У парня всегда есть "че" и он всегда где-то рядом! Костя отличный чувак! " - проорал мне Слава, стараясь перекричать громкую музыку. Мы третий час топтались у барной стойки и старательно давилась текилой, чтобы потерять чувство приличия. Но музыка была не той, девушки выглядели слишком вызывающе, Слава был законченным отморозком. Короче говоря, нам срочно нужно было что-нибудь посерьезней, чтобы относиться к миру лояльней. Я утвердительно кивнул и двухметровый, лысый верзила и мой друг по совместительству двинулся по направлению к выходу. Толпа малолетних тусовщиков расступалась перед ним и мне, миниатюрному вообщем-то азиату, легко было следовать за Славой, лишь изредка пихая в бок локтем кого-нибудь из особо зазевавшихся.
Я шел с высоко поднятой головой и молился, чтобы эта поганая музыка не утихала ни на мгновение и полоумная машина для убийств не услышала возмущающихся писков малолетних ублюдков. Я знал, чем это могло закончиться. Пару раз мне даже приходилось участвовать в мясорубках, спровоцированных недовольством окружающих относительно грубости Славы. И ни один из этих разов не заканчивался словесной перепалкой. Даже не так. Ни один из этих эпизодов не начинался с устных оскорблений. Осколочная бомба из кулаков, визгов и кровавых соплей могла взорваться в любую секунду и предотвратить это можно было лишь на корню.
Сафиты слепили глаза и провоцировали дышать глубже. Дымовая машина забивала легкие запахом пыли и пота. Скотный двор пробудился под знакомые ритмы. Мы, мычащие себе под нос проклятья, пробирались к выходу и все глубже увязали в веселье. В какой-то момент я вспомнил, что забыл оставить свою выпивку у бара и подумал о том, что охрана может уличить меня в воровстве. Согласен, придурошная мысль, но завела она меня настолько, что я, не найдя стола или стойки, всучил свои рюмки первой попавшейся девочке, которая в недоумении залпом выпила обе и выпучила на меня глаза. Оправдываться не было времени. Мы застряли прямо посреди грандиозного торжества слабоумия и отсюда срочно нужно было выбираться. Слава не терял времени зря. Будто заправский плавец, он загребал своими огромными ручищами целые компании недоумевающей биомассы, делал шаг, поворачивал свое туловище под нужный угол и снова выбрасывал руку вперед для следующего шага. Иногда он даже попадал в такт. Мне подумалось, если он забудет про меня, я могу утонуть. Могу захлебнуться кроссовками и идиотскими шляпками. С легкостью уйду на дно с полными легкими дорогих сигарет и дешевых понтов. Конечно я начал танцевать! Что мне еще оставалось делать? Дрыгая конечностями в припадке истерики, мне представлялись мощи всех святых. Молитвы отчаяния звучали во мне искреннее протестантского стиха покаяния. Все, о чем я просил — чтобы никто из знакомых не оказался рядом. Я хотел умереть в одиночестве в окружении сотни малолетних кайфожоров, у которых вся жизнь впереди.
Внезапно, тяжелая и холодная рука опустилась мне на плечо. Длань. Вот как я назвал ее тогда про себя. Изворачиваться и плевать в лицо своей судьбе не оставалось сил, и поэтому я просто опустил голову и тяжело выдохнул. Длань потянула меня в неизвестном направлении и легонько встряхивала, как щенка, при каждой попытке сопротивления. Музыка приятно утихала. Вместе с ней сникал свет и пропадали запахи. Неожиданно, темнота с звонким щелчком захлопнулась у моего лица и все пропало. Я стоял перед закрытой дверью гадюшника, в котором все еще плыл олимпиец-Слава, и судорожно оценивал свое состояние. Болели колени, сводило желудок, судорога свела руки. В общем итоге, я был жив.
- Жив? - прочитав мои мысли, спросил басоватый голос Длани.
- Благодарить не буду! - выкрикнул я и резко развернулся на пятках.
Не то чтобы меня можно считать отважным. Да что там, меня даже храбрым и смелым можно назвать только когда выпью. Дело не в этом. Просто мне было любопытно посмотреть в лицо своему спасителю и убедиться в том, что это была именно спасательная операция, а не экзекуция.
Высоченный и загорелый парень лет двадцати пяти стоял передо мной и демонстрировал жемчуг своих ишачьих зубов. В неоновом свете улицы этот монумент выглядел более чем убедительно. Джинсовая куртка слегка жала ему в плечах. Узкие джинсы плотно облегали бедра. Словно бальный танцор, он застыл передо мной в третьей позиции, а потом, отсчитав про себя пол такта, сделал небрежный гранд-батман в мою сторону. Гигантским, по истине великодушным шагом он сократил дистанцию между нами и мне пришлось задрать голову, чтобы не прозевать убийственный хук с правой. Где-то в сознании промелькнула мысль, что этот верзила с легкостью перекусит мне хребет при желании. Да даже в отсутствии желания, он мог просто выдавить из меня жизнь в дружеском объятии. Заведя плечо для удара, он небрежно выбросил руку вперед и я сжался, прикрывая голову руками.
- Костя! - выпалил он.
- Да-да. Очень приятно.
В поисках выхода из неловкой ситуации я сделал вид, что отряхиваю рубашку. Боюсь, обман был раскрыт еще в зародыше. Сведя две мысли в одну и проведя недолгий анализ ситуации, я понял, что никакая судьба не может преподнести мне двух Кость в один вечер.
- Ты друг Славы?
- Ну...Не то чтобы друг... В общем, он сказал мне вытащить тебя оттуда, а сам пошел на вход за куртками.
- Ясно.
Ну а что я еще мог ответить? Все и правда было ясно. Какого еще друга Славы я ожидал увидеть? Мы уселись на обочину перед клубом, молча раскурили по сигарете, перебросились парой слов о погоде и жизни в целом. Разговор сошел на нет и повисла неловкая пауза. Я сидел и ждал подходящего момента, чтобы поймать такси и уехать домой. Там меня ждет душ, холодное пиво и теплое одеяло. Почерневший от моросящего дождя асфальт слегка подрагивал от гремящей музыки клуба. Редкие прохожие окидывали нас презрительным взглядом и проходили мимо так близко, что я мог прочесть фирму их обуви на заднике. Вечер выдался прохладным и я зажал ладони в подмышках. Вечно зеленые деревья раскачивались на ветру, отделяя тротуар от проезжей части. На парковке собралась компания нетрезвых ребят, которые матом спорили о том, кому нужно начистить морду. Привычная картина этого города. Сплошная современная интерпретация французской тошноты. Почему я остался сидеть на холодном бетоне и пялиться в ядовито-зеленую вывеску клуба, не имею никакого понятия. Просто можно принять сколько угодно радикальных решений, но начать воплощать их в жизнь всегда гораздо сложнее, даже если для этого нужно всего лишь встать, подойти к дороге и вытянуть руку в ожидании такси.
На главном входе, прямо перед нами, распахнулась тяжелая дверь и из нее, пригибаясь, багровый и дрожащий от возмущения вышел Слава. "Да и пошли вы все! Педики! Мелкое дерьмо! Твари!" Размахивая руками, выкрикивая ругательства, он стремительно подлетел к нам, схватил за шиворот Костю и поднял его с земли. Ответная реакция последовала незамедлительно. Сначала мне хотелось вмешаться, но глухой шлепок в челюсть Славе немедленно заставил меня передумать. Бомба взорвалась. По классике жанра, в самый неожиданный момент и не имея под сбой ни одного разумного аргумента, она сдетонировала в нескольких шагах от меня, а я наблюдал за происходящим и в недоумении переминался с ноги на ногу. "Отличный чувак Костя" сидел на груди Славы и методично выбивал из моего друга дерьмо. Я должен был что-нибудь предпринять. Та же самая лапа, которая полчаса назад спасла меня от смерти, сейчас, со звонким чавканьем, поднималась и опускалась на лицо Славы. Эти парни явно не собирались объясняться друг другу в чувствах. Ну, или это был их персональный способ общения. Мне почему-то вспомнилось, как в начальных классах школы мы придумывали свой собственны язык, вставляя в каждый слог слова букву "б". Звучало по-идиотски. Но лучше бы эти кретины использовали эту систему шифрования. Возможно, я бы даже подыграл им.
Казалось, прошел целый час, а заварушка только набирала обороты. Славе как-то удалось выбраться из под молота и наковальни Кости и он, выражая детский восторг высоким, девчачим визгом, навалился на своего соперника всем телом и мертвой хваткой зажал его горло руками. Да, Слава визжал, как девочка, когда терял голову. Это звучало, как возглас Валькирии, перед контрольным броском на поражение. Да, Костя хрипел в предсмертной агонии. Да, я продолжал смотреть на это извращенное, Отелловское действие в оцепенении. Нет, это не могло продолжаться бесконечно. Как только я увидел, как лицо "Дездемоны" багровеет, а глаза наливаются кровью, я, выругавшись, как перед смертью, завизжал подобно некрасивой подруге Валькирии, и бросился на спину Славе. Зажав его бычью шею борцовским удушающим, я орал ему на ухо что-то о его семье и о том, как ненавижу свою жизнь. Слава слабо отвечал и раскачивался всем корпусом, пытаясь меня спихнуть. Но я, уподобляясь клопам, молился и держался изо всех сил. Не сводя взгляда с Кости, я обнаружил в себе чрезвычайную набожность, когда начал вслух декламировать "Отче наш". И видимо эта деталь стала последним абсурдным гвоздем в крышку гроба сегодняшнего вечера.
Два озверевших титана замерли на месте от такой неожиданности. Разрывая немую тишину и надрывая горло, я кричал строчки, которые заучил и забыл еще в детстве. В какой-то момент слова закончились и я решил импровизировать. "А еще отпусти грехи придуркам, которые не умеют выражать свои мысли словами. Ударь молнией кретинов, которые пьют односолодовый с колой! Подумай о детях в детских домах. Им же нечего есть, мать твою!" Наверное, мысль о голодающих детях вывела меня из невменяемого оцепенения и я проглотил надлежащее "аминь" на полуслове. Эти придурки подо мной хохотали. Не меняя положения, они, все еще распластавшись на мокрой земле, надрывали свои лужённые глотки, а я понял, что плачу. Разжать занемевшие пальцы с горла Славы было болезненно и, честно говоря, совсем не хотелось. Скатившись с сутулой спины и встав на четвереньки, я тяжело дышал и мысленно представил картину происходящего. Через несколько секунд мы смеялись уже вместе. Будто дьявольских хор насмехающийся над католическим хоровым пением, мы завывали писклявыми голосами в ночное небо.
Вместе со смехом пришло облегчение и трезвость ума. Наши со Славой куртки все еще в идиотском клубе. Получить их мы не имеем никакой возможности, потому что система номерков не совсем совместима с текилой. У Кости на этот раз с собой было весьма скудное "че", которое совершенно не изменило бы нашего положения. Желание оказаться дома потеряло свою актуальность в виду полной эмоциональной истощенности.
- А зачем ты к нему вообще полез? - мы сидели в машине Кости. Слава выпотрошил его дорожную аптечку и засунул целый ком ваты себе в нос. Вата тут же побагровела. Тихо вскипая из-за его систематического шмыганья носом, я курил в низкий потолок. Владелец машины обеими руками ухватился за руль и о чем-то думал.
- Я не знаю. Мне показалось, он смеется надо мной.
- Может, он просто был рад тебя видеть?
- Теперь ты решил надо мной посмеяться?! - с заднего сиденья запахло жаренным.
- Не забывай, я мог тебя задушить. - успокаивающе пробубнил я себе под нос.
Последующие события развивались крайне быстро и помню я их весьма отрывисто. Внезапно, Костя вспомнил, что у его друга (упаси Господь его душу) всегда есть чем поживиться. Рассказав нам, какой этот парень "отличный чувак" и предупредив о том, что ехать придется далеко, но быстро, этот авантюрист сорвался с места так, будто за нами гналась сама смерть. Помню, мы ехали по вылизанному уже серьезным ливнем шоссе ведущему в Домодедово. Я испугался, что этот его приятель живет где-нибудь на Кубе, а я не взял с собой документов. Впереди уже виднелись огни самого большого аэропорта города, когда мы свернули с дороги и выехали на ухабистую тропинку. Нас подбрасывало на каждой колдыбине. Кажется, я получил легкое сотрясение от частых ударов о крышу машины. Импровизированную дорогу освещали только жадные фары нашей машины. Ветки хлестали и царапали двери и лобовое стекло, но на это никто не обращал внимания. В салоне играла нужная музыка. Мы орали песни на ломаном английском. Костя демонстрировал мастерство вождения без рук, в следствии чего мы пару раз слетали с дороги в вязкую грязь канав. Буксовали, толкали проклятую колымагу, матерились. Когда мы все-таки добрались до пункта назначения, я увидел деревянную лачугу. Из крестов-окон горел свет. Погасив двигатель и порадовавшись тому, что выжили, мы вошли в дом без стука. Нас уже ждали. В компании четырех бутылок рома и старого доброго нелегального, мы отправились в обратный путь. По пустым предрассветным дорогам три пьяных придурка летели, разбрызгивая лужи и корча рожи каждой дорожной камере. Помню, Костя спросил, что такое односолодвый. Помню, я объяснял ему все нюансы дистиляции виски. Поняв, что все тонкости не объяснить словами, мы ворвались в бар на Камергерском. Слава снова затеял какую-то заварушку на входе. Помню, я молотил кулаками по лицу какого-то инфантильного придурка. Потом смачно получил в глаз. В следующее же мгновение мы поняли, что к ушибам нужно приложить лед и отправились в магазин на другом конце города.
Утро встретило нас на Поклонке. К моему лицу скотчем был примотан брикет замороженной курицы. Слава стелил полоску нелегального на своем телефоне. Костя записывал номер своего телефона в мою книгу контактов. Я обещал позвонить на следующих выходных. Он клялся, что не дождется и выкрадет меня прямо из дома. Слава, закатив глаза, декламировал стихи Бродского на манер Ахматовой. В планах было проверить еще пару английских пабов вблизи Арбата на предмет наличия сытных завтраков, но я захныкал о том, что хочу домой. Яростная борьба интересов закончилась игрой в камень-ножницы-бумагу. Я победил триумфально и безоговорочно. "В сухую", говоря словами Кости. Меня, счастливого, уставшего и с курицей на лице повезли домой. В очередной раз я не изменил своим традициям и уснул в своей постели. Правда, когда я проваливался в сон, мне было всё равно.
На протяжении следующих трех лет со мной произошло еще много чего нелепого и не очень. Слава признался, что он гей и под средством драк вымещает свою злость и чувство стыда. Потом его посадили за изнасилование. Кажется, я испытал стыдливое облегчение, когда представил, что при определенном стечении обстоятельств, на месте несчастливого бармена мог оказаться я. А еще я подумал, придуши я его в тот злосчастный день, ничего такого не случилось бы.
Неугомонный телефон орал и надрывался мне в лицо стандартным рингтоном нокии. Костя все еще был на проводе. Я ответил на вызов в обоих смыслах этой фразы.
- Мне завтра на работу и я ужасно устал. - выпалил я.
- Понял тебя. Через час выходи из дома. Я познакомился с таким отличным чуваком! У него всегда есть "че"! Поедем к нему, а потом, как Господь Бог распорядится.
Услышав короткие гудки, я убрал телефон в карман. Густая бутовская тишина кухни звенела в ушах. Сверчки за окном убаюкивали спальный район моего настоящего. Возможно в этом и был какой-то глубокий смысл, но мне было абсолютно плевать. Стряхнув с себя оцепенение, я прошел в комнату. Порывшись в шкафу, нашел загранпаспорт, убрал его во внутренний карман куртки и закурил.