Пингвины
Быль
С возрастом мы становимся сентиментальнее, терпимее, добрее, особенно к братьям нашим меньшим. Нас уже не обуревают былые страсти, многие из которых так и остаются неудовлетворёнными, и не гложут тайные желания обаять всех. Мы потихоньку становимся теми, кто мы есть на самом деле и уже не стесняемся этого. О том, что наши мечты не сбылись, и мы не достигли каких-то вершин в этой жизни, мы больше не переживаем и не расстраиваимся по этому поводу. Всё чаще и всё пристальнее мы вглядываемся вдаль, в ту чёрточку, за гранью которой нас ждёт неведомое. И грань эта с каждым днём приближается всё ближе и ближе…
Моя мама в молодости была очень красивой, у меня есть её чёрно-белая фотография. Густые роскошные волосы ниже плеч, длинное платье в горошек и открытая улыбка, чарующая всех. Фотограф запечатлел её, когда ей было восемнадцать… а совсем недавно моей маме стукнуло восемьдесят шесть. После смерти своего мужа, моего отца, вот уже шесть лет, как она живёт с нами. Когда я перевозил её к себе из районного городка, где она жила, то в дороге её укачало. Мама плохо переносит транспорт, в машине её всегда укачивает, и даже если она сидит на переднем сидении и смотрит вперёд, её всё равно укачивает до тошноты. В день переезда ей стало совсем плохо, у неё даже лицо позеленело. Она с трудом выбралась из машины и еле дошла до подъезда. В кабине лифта, в которой мы поднимались на четвёртый этаж, я живу в многоквартирном доме, она всё время смотрелась в зеркало, висевшее на противоположной стене, и недовольно морщилась. Потом, когда мы уже обосновались в квартире, и ей немного полегчало (а поселил я её в комнате, откуда недавно моя дочь укатила в Москву на заработки после окончания института), мама вдруг спросила меня:
- Что это за старуха ехала вместе с нами в лифте?
Смеяться я не стал.
- Это было зеркало, мама, - ответил я.
- Это что же, я теперь так выгляжу? – ужаснулась она.
- Выглядишь, как и положено в твоём возрасте, - успокоил я её, - все теперь так выглядят, ты даже немного лучше, чем остальные.
- Куда уж лучше, - буркнула она недовольно и замолчала.
Потом, по прошествии двух-трёх лет, мама как-то призналась мне, что хотела у меня лишь перезимовать, а весной умереть.
- Чтобы могилку зимой не копать, тяжело мёрзлый грунт долбить, - посетовала она, - а летом умирать – одно удовольствие.
Надо признаться, в первый месяц после своего переезда, она здорово всех нас тренировала. «Скорую» моя жена вызывала ей по три раза в неделю. То давление двести сорок на сто тридцать, с тошнотой и рвотой, а то – шестьдесят на сорок, с потерей сознания…
Но ничего, Бог миловал, ожила старушка. Если теперь что и случается с её здоровьем примерно раз в полгода, то жена моя уже знает, что нужно свекрови для облегчения её состояния не хуже любого доктора. У мамы теперь и электрический тонометр есть для измерения давления, даже целых два, не успел один забарахлить, как жена купила второй, и медицинская энциклопедия имеется 51-го года издания, а к ней ещё целая тумбочка всевозможных лекарств. С утра мама измеряет себе давление, делает она это уже сама, и если что не так, жена тут же пих ей в рот таблетку, и все дела.
- Это не таблетки мне помогают, - говорит мама, вздыхая, - это вы, дети мои, не даёте мне помереть. Я тут у вас устроилась, как у Христа за пазухой…
- А что тебе, - говорю я, - живи и не тужи, по крайней мере, ещё лет десять, - назвать цифру большую я не решаюсь, старушка тогда начинает браниться.
- Зачем мне столько? – машет она руками, - я и так у вас зажилась, а мне мешать вам не хочется.
- Не говори ерунды, - говорю я ей строго, - живи, сколько Бог даст.
Телевизор мама почти не смотрит, от него у неё портится настроение. Особенно она боится всяких новостей. Там кого-то взорвали, там утонуло много беженцев, а там очередной самолёт упал в океан.
- Свят, свят, - крестится тогда она и сетует, - в наше время такого не было.
- В ваше время было ещё хуже, - возражаю я, - война, голод. Сама мне об этом не раз рассказывала.
- Я плохого не помню, сынок, - отвечает она, - помню только, что люди были добрее.
Но больше всего мама расстраивается от передач, где дети определяют своих родителей в дома престарелых. После просмотра таких сюжетов она ходит по квартире сама не своя и всё время молчит, а потом садится у окна и долго смотрит на улицу. Выходит её окошко в скверик. Вот где интересная жизнь…
Старушка смотрит, как молодухи с грудными детьми пьют пиво, а потом ещё и сигареты курят. После этого, вечерами, она нам долго и подробно обо всём рассказывает. Надо же, маме 86-ть, а она всё ещё удивляется жизни. И котик наш Пиня, который теперь постоянно ошивается в её комнате, тоже с интересом слушает бабушкины истории. А ещё мама любит наблюдать за ласточками, которые три года назад свили гнездо над её окном. Вот где забот…
- Сынок, - кричит она мне из своей комнаты, - что-то родители сегодня долго не прилетают, а уже темно.
- Какие родители? – удивляюсь я.
- Ластенят. Завели детей, а сами - неведомо где шляются. И кормят почти всегда только одного, который первым высовывается. Второму почти ничего не перепадает, вот он и верещит целый день голодный. Нельзя так, я вас с твоим братиком всегда поровну кормила, хоть у вас и два года разницы. А тут, погляди, один разъелся, на пингвина стал похож, а другой серенький, маленький и пищит так жалобно. Ему и высунуться из гнезда не дают.
- Естественный отбор, - провозглашаю я, - ничего не попишешь. Таков закон природы…по крайней мере, в нашей Вселенной.
- А ты мне принеси мягкий стул и поставь у окна, - просит старушка, - я им, то есть птичкам, внушение буду делать, чтобы они правильно поступали со своими детками, по-Божески.
Я хотел ей опять напомнить про естественный отбор, но не стал. Притащил из зала мягкий стул с подлокотниками, поставил его поближе к тёплой батарее, и мама, устроившись на нём, стала с ещё большим интересом наблюдать за миром животных по ту сторону окна. Пиня пристроился рядом с ней на подоконнике, на котором мама постелила ему мягкое покрывало, и теперь они вдвоём наблюдают за ласточками и вдвоём же мурлычат. По крайней мере, когда я впервые увидел эту картину, мне так показалось. Котик Пиня, хотя и хищник по природе, но за ласточками не прыгает, как это всегда делал его покойный собрат Изя. Тот подскакивал почти до самого потолка и через стекло пытался ухватить добычу… Пиня не такой, он больше льнёт к бабушке, знает, кто с ним поделится уже готовой добычей и угостит его кошачьими разносолами…Сухие палочки из индейки, или кроличьи консервы он просто обожает.
Недавно у меня в гостях был художник, увидев мою маму, сидящей у окна, он решил нарисовать её портрет. Художник хороший, ученик Ильи Глазунова, мама получилась у него на картине красивой, почти как в молодости. Я думаю поместить потом этот портрет в книгу, которую скоро заканчиваю. «Созидая Бога» она называется. Мне однажды мысль такая в голову пришла, что Бог - Он не в прошлом, не сзади, не у основания бытия, иначе оно бы таким не было… Бог впереди, в будущем, как цель и смысл всех наших устремлений. И вот когда Он родится в нашей Вселенной, тогда всё и исправит…
- А где же Он сейчас? – строго спрашивает меня жена.
- Сейчас Его пока нет, - спокойно отвечаю я, - но Он обязательно появится в будущем, как результат развития нашей Вселенной и как оправдание всего бытия.
- И когда же это Он появится? – не унимается супруга.
- Примерно через миллиард лет, - отвечаю я, - я так высчитал недавно.
- И это уже будет настоящий Бог? – уточняет она, - всемогущий и всеведущий?
- Да! – подтверждаю я.
- Ну, тогда Ему ничего не стоит возвратиться назад в прошлое и проявить Себя уже сейчас…, - жена с победным видом смотрит на меня и довольная улыбается.
- Это запрещает закон причинно-следственных отношений, - возражаю я, удивляясь её железной логике, - а так всё верно, Он вернётся к нам в прошлое, но появится ровно в тот момент, когда это будет запечатлено в истории.
- Не думай, что ты выкрутился, - усмехается жена, - Он уже давно с нами. Я это чувствую.
Спорить с нею бесполезно. Тем более, я прекрасно знаю, в своих молитвах она часто обращается к Богу, и Он слышит её, мало того, Он даёт ей то, о чём она Его просит.
Я же пока ничего у Него не прошу и думаю, что это нескромно, обращаться к Богу с какими-то просьбами. Если Он есть и всё обо мне знает, если Он читает мои мысли, словно в раскрытой книге, то сделает для меня всё и без моих просьб. Конечно, если сочтёт это нужным…
- Сынок, - слышу я голос из маминой комнаты, - скорее беги сюда! «Пингвин» вытолкнул из гнезда своего меньшого братика…
Старушка, не по летам резвая, откуда только силы берутся, открывает окно и накрывает ладошкой уже на самом краю подоконника вывалившегося птенца.
- На, сынок, держи! – она протягивает мне спасённое существо.
Я беру с её ладони крохотный комочек жизни и накрываю его другой рукой. Комочек маленький, но крепкий, птенец вроде не повредил себе ничего, он тихо попискивает в моих ладонях. Но что же теперь с ним делать? Спасён он ещё не до конца.
Я начинаю соображать и уже потом действовать. Снова открываю окно, быстро влезаю на подоконник, высовываюсь наружу, и, дотянувшись до ласточкиного гнезда, ловко впихиваю в него обратно перепуганного птенца. В это же мгновение к гнезду подлетают его родители и начинают щебетать на все лады.
- Ага, значит, всё нормально, - думаю я, - и, слава Богу.
Уже через неделю оба птенца – «пингвин» и его меньшой собрат, вылетят из гнезда. Выходит, мы не зря так старались с бабушкой и всё-таки сумели спасти живую душу…
Но на этом события в животном мире за окном не заканчиваются, а, может, только начинаются.
Месяц назад во втором гнезде, которое свили в прошлом году за окном нашего зала другие ласточки, поселяется новая семья.
- Когда же это они птенцов выводить будут? – задумчиво бормочет старушка, - скоро сентябрь, холодать начнёт…
Но птенцы в этом гнезде вывелись быстро и стали звонко стрекотать. Хотя картина естественного отбора и здесь стала проявляться со всей своей неприглядностью с самого начала. Я смотрел недавно по телику передачу британского канала Би-Би-Си «Живая жизнь», где показывали, как двое птенцов заклевали третьего и потом выбросили того из гнезда. Это происходило где-то на Амазонке, и проплывавший мимо крокодил быстро довершил начатое сородичами злодеяние.
В нашем гнезде над окном в зале тоже один птенец вскорости отъелся до «пингвиньего» состояния и стал главным. Он всегда первым высовывался из гнезда, и вся еда всегда доставалась ему. У второго получалось только глухо и обидчиво плакать-стрекотать в глубине гнезда. Но вот вчера, будучи на рыбалке, а сейчас на дворе уже конец августа, я вдруг заметил, что стрижи не летают над водой, и возле их норок-гнёзд над обрывом уже никто не вьётся. Неужели все они улетели на юг? Дома бабушка подтвердила мою догадку, сказав, что «её» ласточки уже два дня, как не ночуют.
- А как же в нашем гнезде? – спрашиваю я жену, - неужели тоже вылетели?
- Вылетели, - говорит она, - только не все, самый мелкий остался. Всю прошлую ночь он стрекотал от голода, все нервы мне извёл.
- И что теперь будет? – думаю я, - надо же как-то жену успокаивать. В последнее время она у меня совсем расклеилась, сентиментальной стала, даже слезливой.
Я завожу вновь свою заезженную пластинку про естественный отбор и про то, что появившийся в будущем Бог всю эту несправедливость исправит. Он оживит не только этого птенца, но и нас с ней тоже.
Мои успокоительные речи производят обратный эффект, от них жена расстраивается ещё больше. Я подхожу к окну, открываю его и выглядываю наружу. Вероятно, птенец слышит меня, потому что начинает кричать совсем уж безысходно.
- Сделай что-нибудь, - умоляет жена, - иначе я с ума сойду.
Я опять начинаю быстро соображать и также быстро действовать. Я иду на кухню, открываю холодильник и вытаскиваю из него Пинины вкусности. Это кроличьи консервы. В последней пачке мясо было слишком уж мелко порезано и, к тому же, от души полито соусом.
- Но сейчас это как раз то, что надо, - думаю я, разрывая упаковку с консервами и взбираясь на подоконник. Каким образом я буду кормить птенца, который сразу притих и больше не высовывается из гнезда, я пока не знаю. Но действовать надо быстро и уверенно, чтобы жена не заметила, что я тоже переживаю. Я черпаю пальцем жидкую мясную массу и пытаюсь её приклеить изнутри к краю гнезда.
- По крайней мере, она вкусно пахнет, - думаю я, - может, эта еда будет напоминать ему комариную массу, с голодухи он и поклюёт чего-нибудь.
Но птенец молчит, наверное, он решил успокоить мою жену. Хотя я знаю, это месиво он есть не будет. Для того, чтобы он выжил, нужны папа и мама. В моей памяти уже имеется аналогичный случай, произошедший лет тридцать тому назад. Я тогда работал на Севере и отдыхал летом в отпуске в своём родном городке. Ночью во время грозы в Верхнем Саду упало с дерева аистово гнездо, в котором птенцы были совсем уже взрослыми. Их было трое, при падении они почти не поранились, один только сломал ногу, а два других едва зашиблись. Я забрал их домой и поселил в сарае. Я думал, что выходить этих птенцов большого труда не составит. Пищей для них, мы все это с детства знаем, служат лягушки, а на соседнем пруду, куда мы ходили летом на рыбалку, их было полно. Но я ошибся. С первого же дня аистята отказались принимать пищу наотрез. Я и червей им в глотку запихивал, и водой давал им их запивать, и лягушек размельчал чуть ли не на мясорубке, но…но они всё отрыгивали обратно и таяли у меня на глазах. Через пару недель они перестали ходить и лежали у меня в сарае на соломе холодные и безразличные ко всему, а ещё через неделю все они умерли. Я закопал их в конце своего почепского огорода и поставил на братской могилке деревянный крест. Я тогда ещё не понимал, что для жизни обязательно нужны родители. И не только для того, чтобы дать жизнь, но и чтобы потом сохранить её. А чтобы вот так, бросить своё дитя на произвол судьбы…
- Он уже два дня кричит, - говорит мне жена, и слёзы наворачиваются на её глаза, - я просто тебе этого не говорила.
Она хватает носовой платок и, всхлипывая, убегает на кухню. Там уже сидит за столом растерянная наша бабушка.
- Дети, - говорит она, - не переживайте так. Даст Бог, всё уладится.
- Не уладится, - думаю я, и у меня самого ком подступает к горлу, - будет всё ровно так же, как и тогда в Почепе тридцать лет назад. Но, может, стоит всё же попробовать что-то сделать? Но что?
- Надо помолиться, - решаю я, - нет, не мне, я не имею на это права. Пусть жена прочитает молитву, может, у неё получится. Надо сказать ей об этом. То, что я не верю в благоприятный исход дела, я это знаю, но я также знаю, что если есть хотя бы виртуальный шанс, его надо использовать…
Прежде чем пойти на кухню и предложить жене помолиться во спасение живой души, я ещё раз подхожу к окну и проверяю, жив ли там наш комочек… и вдруг вижу подлетевшую к нам ласточку. Кажется, она одна во всей Вселенной. Ещё утром я всматривался в выстиранное по-осеннему голубое небо и видел в нём только отъевшихся голубей…
Птенец, аж зашёлся криком в гнезде, почувствовав близкое спасение, но тут же он замолчал, получив, наконец, долгожданную порцию сладкой комариной массы.
- Кто же этот спаситель (Спаситель)? – думаю я, - либо один из его родителей вернулся присмотреть за ним, либо кого-то из ласточек специально назначили докармливать таких вот доходяг?
Нет, всё же птицы не люди, - думаю я, - своих они не бросают …и, Слава Богу.
Произношу я это уже вслух и повторяю:
- Слава Богу.
Радостный я иду на кухню сообщить приятную новость жене и маме. Ещё я им рассказываю, после каких моих мыслей произошло это чудесное спасение.
- Я только мысленно обратился к тебе, - говорю я жене, - чтобы ты Его попросила…и вот уже твоими молитвами спасена живая душа.
- На этот раз – твоими, - отвечает она, пристально вглядываясь мне в лицо…
30-го августа 2016-го года
http://proza.ru/2023/05/19/1445