«Я напишу что-нибудь странное». (А. П. Чехов)
Темнело. Луна только появилась в небе. В Мелихове, в окнах небольшого деревянного двухэтажного флигеля всё еще горел свет. Вечернюю тишину нарушали лишь звуки глухих шагов.
Мужчина с темными волосами, худой, ходил из одного угла в другой. Лицо его было задумчиво-серьезным, уставшим, выдающим то, что человек долго не спал. Он изредка покашливал; бросал взгляд на деревянный стол, на котором лежали тетрадь и пенсне.
Наконец мужчине надоели четыре стены, и он вышел на балкон флигеля. Опершись руками на резные деревянные перила, Чехов вдохнул прохладный воздух, взглянул на чистое ночное небо, улыбнулся и сказал: «Я напишу что-нибудь странное!»
***
Черная комната. Казалось, что у нее совсем нет стен, но они были. Чехов сидел на стуле за длинным деревянным столом; напротив был другой стул.
Чехов держал в руках открытую на первой странице тетрадь. Карандаш неуверенно водил по листу.
В дверь постучали. Чехов огляделся, но не смог найти ни одной двери. Послышался глухой голос:
- Кхм… Прошу прощения! Не могли бы вы меня впустить?..
Чехов на секунду закрыл глаза, а, когда открыл, перед ним появилась дверь. Вошел мужчина, молодой, волосы были черные, глаза карие, одет он был в деловой костюм, правда, весьма потрепанный. Мужчина сел на стул. Наступило молчание. Вошедший спокойно ждал, когда начнут допрос, а Чехов никак не мог собраться с мыслями.
- Итак… Имя, отчество, фамилия? – несмело начал Чехов.
- Треплев Константин Гаврилович, - ответил мужчина.
- Это ваше окончательное имя?
- Не знаю. Предположительно, да.
Карандаш быстро заходил по листу.
- Хорошо… - продолжил Чехов. – Чем занимаетесь, чем увлекаетесь? Работаете?
- Безработный. Увлекаюсь писательством, - ответил Треплев.
- Так и запишем. «Не может найти свое место в жизни, в искусстве».
- Но ведь я этого не говорил! – удивленно воскликнул мужчина.
Чехов не отреагировал на возмущение Треплева.
- Я ищу новые формы в написании и постановке, - успокаиваясь, сказал он.
- Мы с вами похожи, - задумчиво произнес Чехов.
Он замолчал. Константин Гаврилович тоже молчал, стуча ногтями по столу.
- Я тоже хочу попробовать что-то новое, - продолжил писатель, - пьесу, написанную вне всяких канонов…
- И как? – спросил Треплев.
- Пока пишу другую.
- А когда…
- Погодите, - перебил Чехов, - я что-то чувствую.
Слева от него стена начала растворяться. На ее месте появилась картина: ночь, луна, чистое небо, золотые точки-звезды появлялись одна за другой; озеро, кристально чистое, гладкое, как зеркало, лишь изредка подергивалось рябью под дуновением ночного ветерка; лунная дорожка протянулась от одного края водной глади до другого; чудесное зеркало обрамляли деревья с темно-зеленой листвой, стоящие неподалеку. Лица Треплева и Чехова засияли, и они сказали одновременно:
- Я хочу, чтобы это была декорация к моей пьесе!
***
После небольшого приступа кашля Чехов вернулся к работе над пьесой «Три сестры». Час, два прошли незаметно. Писатель отложил карандаш, весьма недовольный. Узкая комната давила на него. Несмотря на то что на улице было прохладно, он оделся, схватил первую попавшуюся тетрадь и вышел на улицу.
Поздняя осень. Пасмурно. Тучи закрыли солнце и весь небосклон. Листья все уже давно опали, деревья стояли в парках голые, темные, скрюченные. Тропинки превратились в месиво из камней и грязи. Мрачно и влажно.
Чехов нашел сухую скамью, сел, открыл терадь.
- Ах! Эту пьесу, значит…
***
Снова черный кабинет, два стула и стол. Но собеседник другой и… Комната как будто расширилась.
- «Три-го-рин». Правильно? – спросил Чехов.
- Правильно, - ответил весьма взрослый мужчина.
- Вы популярный писатель?
- Ну… - задумался Тригорин. – Да. Я известен.
- «Жестоко бросает молодую актрису»… - записал Чехов.
- Что? Зачем же? – возмутился Тригорин.
- Поверьте. Так надо. Я, право, не хотел вас расстраивать, но… - Чехов сконфузился, - но вы не любите теарт.
- Да, я считаю, что это пустое…
- Иногда это так, не спорю. Но я слишком влюблен в него.
- Вы закончили пьесу?
- Да.
***
«Провал, - думал Чехов по окончании первого акта. – Пьеса провалилась!»
Он встал и вышел из здания театра. Сильный кашель сдавливал ему горло. Писатель шел, разбитый, по улицам Петербурга. «Актеры даже не понимали, что они играют!» - в гневе думал он.
Чехов в тот же день уехал в Мелихово.
Пьеса была воспринята ужасно. Малейшие одобрительные выкрики из зала в сторону автора или актеров заглушались шиканьем.
Вскоре после премьеры сестра Антона Павловича получила от брата открытку: «Пьеса шлепнулась, провалилась».
***
- Я боюсь, что ваша пьеса может провалиться, - сказала вдруг Аркадина, немолодаядама лет сорока, вместе с тем великолепная актриса.
Чехов удивленно посмотрел на нее.
- Да-да. Пусть ваш кабинет необычен, но он мне больше бы понравился, будь он более классическим или… черным…
***
Чехов долго кашлял. Ему было плохо. Провал пьесы сильно ударил по нему.
- Больше никакого театра, никаких пьес! – пытался сквозь кашель кричать писатель.
***
- Что же вы отчаиваетесь? – спросила молоденькая девушка, Нина Заречная.
- А у этой пьесы есть будущее? У театра есть будущее?! – яростно кричал Чехов.
- Но ведь есть еще один выход, - улыбнувшись, сказала Нина.
- Вы имеете ввиду… МХАТ?..
***
Станиславский был в шоке. Занавес после первого акта закрылся при гробовом молчании. Актеры переглядывались.
«Это провал», - думал Станиславский в отчаянии. А провал «Чайки» означал закрытие этого театра и смерть Чехова…
Неожиданно начался гул. Актеры вновь переглянулись. Случилось чудо.
Аплодисменты были все громче и громче. С каждым актом ликование публики возрастало. В конце пьесы зал просто взорвался. Некий критик, любивший Чехова, подбежал к сцене и начал демонстративно аплодировать. А актеры в ступоре даже не поняли, что надо кланяться.
Занавес закрылся. Какая-то актриса упала в обморок, Станиславский пустился в дикий танец, кто-то кричал, все обнимались. Ведь театр спасен! Ведь Чехов спасен!..