Памяти Валентина Бурого
Спать не мог, так разволновался. Я же театры раньше всерьез не принимал. Взрослые люди живут на сцене игрушечной жизнью, а дома у них настоящий полный разлад. Ну, куда это годится? Разлад не потому, что в театре работают, а потому, что взрослые. У всех взрослых в семьях разлад. И вот совершенно случайно попадаю в Сумской театр. А в городе Сумы один театр, и находится он на одной из уцелевших достопамятных улиц, которые градоустроители последних 50 лет еще не успели до конца разрушить. С одной стороны когда-то находился хлебокомбинат, его таки разрушили, с другой стороны – кинотеатр. Некоторые люди считают, что в Сумах есть еще один театр, на который через площадь с укоризной смотрит символ города - альтанка. Но в моей голове тот большой железобетонный концертный зал советского образца не распознается как театр.
Попал совершенно случайно. Выдали зарплату, иду по улице, денег полный карман, а зайти некуда. С инфраструктурой у нас тяжело, город находится на околице Украины, никаких важных магистралей нет, инвесторов из столиц не интересует. Лет 200 назад была якобы одна магистраль — Гадячский шлях, связывавший Украину с Россией, но никто не помнит, где он конкретно проходил.
Иду по улице, значит, и тут — бац! — люди толпятся. Я сначала подумал, что похороны, потом, думаю, в шесть вечера не хоронят, что-то другое. Присмотрелся - театр. Ну, решил, судьба. Зайду, пожалуй. Бывал здесь лет двадцать назад. Помню, на втором этаже буфет работал. Почти как ресторан, только чаевых давать не надо, входили в стоимость билета.
Буфета не нашел. Ни на втором этаже, ни на первом, ни на третьем. Заглянул в несколько дверей с надписью «Служебный вход», там тоже ничего, кроме гримерок и бегающих артистов. Опять судьба. Две судьбы подряд - это судьбище неотвратимое. Всё! Буду смотреть спектакль. Названия не знаю. Да какая разница?! Хоть Есенин, хоть Блок: что одно - стихи, что другое - стихи.
Партер заполнен, но первый ряд пустой. Даже не стал смотреть, какой у меня ряд в билете прописан, пошел на пустующий первый. Заглушили реостатом свет, зазвучала музыка, затанцевала в полумраке девушка, исчезла в световом дожде, и появилась сцена. На сцене две кровати, на каждой по мужику. Один мужик зовет Машу, а второй ему говорит, чего, мол, валуешь, какая тебе еще Маша, ты уже умер.
Я так и охнул - ничего себе! О какие нынче представления в театрах юного зрителя дают! Дальше - больше! Такой сюжет завернули, что держись! Там было католическое чистилище для православных. Католики что в своем чистилище делают? Либо добрыми делами из прошлой жизни откупаются, либо предъявляют документ – индульгенцию, выписанную Папой. Товарно-денежные отношения - ясно и понятно. Но это для католиков ясно и понятно, а у нашего брата, православного, не по месту жительства попавшего, в голове перемыкает. С него совершенно другой спрос – надо вспомнить свой самый жуткий грех.
Вы же понимаете, что и в этой жизни мука жуткая - грехи вспоминать, а там еще тяжелее - соврать нельзя, тебя насквозь видно. Получается, что европейцам можно откупиться и ни клятым ни мятым лететь дальше, а нас в том же месте заставляют заниматься самоистязанием. О каком Евросоюзе после такого можно говорить?! Надуют, как пить дать!
Шесть действующих лиц, не считая танцовщицы. А чего она вообще танцевала? Зачем нужна? Тут я не понял. Может, иезуитский танец радости изображала, дескать «ловко мы вас в переходном тамбуре пристроили?» Ну да ладно. По крайней мере, хуже не сделала.
Кто в главной роли - вопрос нелепый. Я так считаю, что главная роль определяется не количеством слов, а качеством жизни на сцене. Усейн Болт всего лишь десять секунд свое представление дает, но весь мир с ума сходит, десятки миллионов людей к телевизорам прилипают. Не знаете Болта? Спортсмен. Сто метров бегает. Рекордсмен мира, ёлки-палки!
Мне показалось, что главным героем стала женщина, которая играла роль местного гестапо. Она - самоубийца и в чистилище была за старшую. У них там такое оригинальное административное устроение. Хотя, что оригинального? Текучесть кадров и там никому не нужна. Она же, похоже, застряла капитально – ни туда ни сюда, вот и определили в начальники.
Стойка! Осанка! Это надо видеть! Как она ходит по сцене?! Передвижной бесчувственный каменный столб. Слова говорит, как монеты чеканит. Ухитряется все эмоции из предложений убрать. Только желваки ходят и виски пульсируют. Силачка! Я бы за такую игру Героя Советского Союза давал. Кульминацией спектакля стал её допрос бывшего возлюбленного. Просто затмила своей игрой допрашиваемого. Однако у меня появилось подозрение, что ее любовь не совсем угасла. Тут неувязочка, в чистилище уже не до этого должно быть.
Теперь о мужчине. И он - силач. Первые минут 15–20 играл так себе, но потом разыгрался и пошел, и пошел… Нигде не стратил. Говорил спокойно, а слышно было громом на весь зал. И, главное, не переигрывал. Я полностью поверил, что это его настоящая жизнь.
Еще один мужчина возник на сцене, тоже где-то минут двадцать разминался, а потом заиграл вовсю. По всему видно, что эти два мужика - мэтры сцены. Будь я директором театра, то массажиста бы на работу взял, кровь у артистов разгонять по организму перед спектаклем, чтобы они с первой минуты в игру врубались на полную катушку. Один из этих мужиков сначала играл себя, а потом своего сына. Перевоплотился капитально, ничего не скажешь, получилось.
Был и матрос, товарищ-большевик. Качок. Наверняка в тренажерный зал между репетициям бегает. Мускулистые руки, плечи и дубовая рожа, как и положено для грабителя награбленного. Идеально в образе.
Юная пожарница была, Москву в 1812 году спалила, французы, оказывается, ни при чем. Хорошая девушка, но взбалмошная до невозможности. Наверное, и в жизни такая же. Ей массаж делать не надо, её наоборот гасить надо, не давать спать в ночь перед спектаклем, а то на сцене спокойно стоять не может. Другие персонажи между собой беседуют, до нее дела нет, а у нее и глаза вращаются, и губы со щеками вверх-вниз двигаются, и колени под платьем танцуют. Как будто она хочет сама все роли сыграть. Но хорошая, хорошая, что говорить.
Еще один самоубийца-надзиратель был. Никаких претензий, нормально играл. Но привести себя в порядок надо, молодой же еще. А ну как повторение удачной актерской судьбы Невинного не получится? Ролей много, а фактура узконаправленная.
Первый акт мигом пролетел, про буфет напрочь забыл. В антракте выскочил на улицу покурить и бегом назад на свое место, чтобы начало не пропустить. Второй акт похлеще первого оказался. Обычно в публичном помещении больше получаса высидеть не могу, сколько из-за этого концертов не досмотрел, а тут два с лишним часа прошло, и не заметил когда. Вышел из театра возбужденный, как та юная пожарница. До утра волнение не улеглось. Точнее, не так. Поел, попил, поспал, но проснулся с мыслями о вчерашнем театре. Поставил чайник и нырнул в Интернет выяснить, чего я там смотрел.
Оказывается, ставили пьесу «Страсти по Торчалову». Страсти - трагедия, смешная фамилия «Торчалов» - комедия, значит, была трагикомедия. Только сумской режиссер-постановщик назвал её «Кво вадис?», латынь. По-нашему «Куда идешь?» – удачное название. «Камо грядеши» - еще лучше, но нельзя, дабы с Сенкевичем не спутать.
Теребя всемирную паутину, нашел ролики с этим спектаклем в Херсоне и Москве. Штук пять отрывков минут по пять. Достаточно для сравнения.
Граждане! Я родился в городе Сумы. Мои папа с мамой и дедушки с бабушками родились тоже здесь. Никогда не считал себя патриотом своего города и на футбол не ходил. Мне все равно, что Сумы с Харьковом, что Полтава с Киевом. Везде хорошо, где ты есть. Но после херсонских и московских отрывков из «Страстей по Торчалову» я впервые возгордился нашим городом с его трехсумчатым гербом. Не хочу другие города ругать, поэтому скажу коротко, но честно. Их постановки - для людей с упрощенным пониманием юмора и смысла жизни. Сумская постановка - шаг в будущее, взгляд в заземную человеческую жизнь.
Теперь, как Торчалов, чувствую грех, в котором надо покаяться - недооценивал культурное богатство родного города. «Несть пророк без чести, токмо во отечествии своем и в дому своем». Сумской ТЮЗ - форева!